Отвратительные лапища

      Шер не помнит, в какой момент его голову закутала душащая пелена сна. Он был в сознании, Шнюк играл с его повисшим пенисом, теребил раздробленный анус, тянул его за щёки, даже легонько щекотал, но всё было тщетно. Игрушка паука уже слишком выдохлась, чтобы продолжать. Да, он мог бы разбудить шмеля ударами по лицу, но трахать жертву, которая еле в сознании не доставило бы ему должного удовольствия. Поэтому Шнюк подвесил несчастного под потолком, позволив тому мирно дремать.       Шер проспал долго. Его слипшиеся от засохшего семени и запёкшейся крови глаза едва ли хотели разлепляться, но выбора у него не было. Распухшее синеватое лицо напоминало о том, что сделает садист, если жертва не проснётся до того, как тот её разбудит.       Шмель опустил голову. Его наполненный семенем живот был достаточно широким и большим, чтобы его можно было без труда разглядеть. Яйца внутри не давали сперме вытечь. Жёлтая с ворсинками кожа побледнела, синюшные вены и растяжки расползлись по ней подобиями шрамов, а множественные выпуклости на этой скорбной плоти напоминали её хозяину о том, что находится внутри. Он станет суррогатной матерью потомства Шнюка. Даже думать об этом совершенно не хотелось. Шер ярко представлял, как яйца начинают вылупляться, как множественные серые отродья разрывают его изнутри, а потом выходят через искалеченный анус, как их тонкие лапы теребят его простату и… Нет, нет, почему он думает о тереблении простаты? Он должен думать о боли, о страданиях, которые ему это доставит, а он…       Его член встал. При мыслях о рождении существ, которые скорее всего поглотят его и всех кого он знает, у Шера встал. Он замычал и заплакал, разнося жалостные звуки по тёмной, сырой пещере.       Ему пришлось проглотить слёзы, как только издалека донеслось шуршание и неторопливое притопывание множества серых волосатых лап. Шер знал, что ответом на его слёзы будет очередная доза насилия, очередное проталкивания частей тела паука глубоко в липкие от пота отверстия. Генерал сглатывал слюну и тихо шмыгал носом, стараясь не смотреть во множество красных глаз, рассеянных на морщинистом лице, которое так резко оказалось близко. Тускло светящиеся глазки гуляли по грязной и распухшей физиономии шмеля, пока тот пытался отвернуться, но не мог, из-за плотно сжимающей его шею паутины.       Шнюк взял жёлтый подбородок двумя шершавыми пальцами, и его влажные жвала схватили несчастную жертву за щёки. Время кормления снова настало. Желчная плоть, слегка обжигающая нёбо, последовала изо рта в рот, на язык, в горло, и прямиком в забитый яйцами желудок. Массы было значительно больше, чем в прошлый раз, а потому живот Шера раздулся до своего абсолютного предела, заставляя больше растяжек появится, и вызывая ноющую боль.       Член Шнюка, уже каменно твёрдый, прикоснулся к беременному брюху, заставив Шера замычать, проглатывая кровавую массу.       Когда кормёжка была окончена, пенис оказался прямо перед лицом шмеля. При ближайшем рассмотрении оказалось, что на паучьем орудии находятся совершенно свежие остатки спермы. И крови. Он был покрыт спермой и кровью.       Шеру не хотелось думать, откуда она. Но думать и не приходилось. Дураку понятно, что обладатель этой крови уже был глубоко в желудке. Вместе с множественными маленькими копиями Шнюка, который смотрел на свою жертву в ожидании, поднося головку всё ближе и ближе.       Шер был унижен, уничтожен, и изнасилован. Он не хотел снова быть избитым. Не хотел, чтобы лицо болело больше, чем болит сейчас. И, глубоко внутри, ему даже хотелось того, что он сейчас должен был сделать. Он поёжился, виляя забитой до невозможности попкой, и лизнул головку члена. Сначала легонько, как бы пробуя на вкус, морщась от того, насколько противным этот вкус казался. Металл крови смешанный с горечью спермы и солью пота. Но Шер продолжал. Он чистил колосса перед ним, чистил, насколько мог чистить своим крохотным язычком, и он поднимал взгляд на Шнюка, чтобы видеть, не напрасны ли его усилия. И он видел, что паук облизывается, чувствовал, что тот начинает гладить его по голове, это было противно, это было унизительно, и это заставляло член Шера стоять.       Уретра Шнюка была довольно широкой. Настолько широкой, что язык Шера целиком проник туда без труда, лишь свернувшись в трубочку. Шер и сам до конца не понял, что побудило его так поступить. Он не хотел признавать, что хотел почувствовать больше спермы на вкус. Шнюк издал небольшой звук, короткий низкий «м». Выражение в его голосе сложно было распознать, а потому Шер остановился, подняв взгляд на своего пленителя. Но, как оказалось, тому были приятны игры с уретрой. Настолько, что тот начал двигать голову Шера, ебя свой член его языком, и даже тихо, легонько мыча. Он явно давно не занимался таким, если вообще когда-нибудь до этого додумывался. Но хоть ему это и нравилось, кончить он от такого не мог.       Он резко отдёрнул голову Шера от себя, вырвав несколько коротких волосков на затылке. Шмель не издал ни звука, лишь поморщившись. Он уже начал привыкать к такому отношению. Привыкать, и понимать, чего от него хотят.       Нет, это абсурд. В прошлый раз головка не смогла проникнуть ему в рот, и в этот не сможет. Он умоляюще смотрел на паука, но, кажется, тому было совершенно всё равно, что его шлюшка думает. Шер раскрыл рот, раскрыл настолько, насколько позволяла его челюсть, и тут же об этом пожалел. Головка обрушилась внутрь. Член явно должен был поцарапаться о зубы, но кожа паучьего пениса была слишком плотной, чтобы это могло ему помешать. Белые с кровяными подтёками резцы щекотали его, а не ранили. И он проталкивался всё дальше, к горлу.       Это невозможно. Такое никак не может случиться. Шер плакал от того, что задыхался, и от того, что его челюсть должна была сломаться, но не ломалась. Ему было невдомёк, что это лишь первое из изменений, которое беременность вызвало в его теле. Чтобы выжить яйцам нужно частое кормление спермой, а потому эволюция одарила их возможностью менять тело их матери, делая её более привлекательной. Конечно, обычно в природе вселенной Лунтика матерью становится один из пауков-гермафродитов, но Шнюк на поляне был настолько одинок, что даже шмель казался ему привлекательным. Особенно после действия гормонов, которые и на него оказали влияние.       Горло Шера трепетало, принимая внутрь член, как влажная вагина, которая сжималась и разжималась, пытаясь дышать. Отныне Шнюк не мог ни утонуть, ни задохнуться. И Шер решил использовать это. Он проталкивал член все глубже, не обращая внимания на резцы и маляры которые тщетно пробовали ему помешать. Вот, уже половина внутри, двигается по кишке, осталось немного…       Шнюк опустил одну из рук вниз, и начал медленно, почти нежно дрочить своей жертве. Шер мучился, задыхался и при этом не мог умереть, но почти сразу кончил, подобно настоящему мазохисту. Паук продолжил ему дрочить, зная, что шмель способен кончать много и часто.       Когда член достиг яиц, и упёрся в одно из них, Шнюк издал тихий благоговейный стон, и начал двигаться. Он вынимал хуй наполовину, а потом резко вставлял обратно, ебя горло своей игрушки быстро, и безнаказанно. Шер, в свою очередь, смирился с этой ситуацией. Отчасти потому, что его естественные рефлексы пропали, и он перестал задыхаться. Он лишь тихонько постанывал, ощущая пальцы на члене и горько-металлический вкус во рту. Он уже не страдал, даже не пытался отстраниться, а лишь полизывал то, что ебало его горло, без цели, как будто уже по привычке. Ему было фиолетово на то, что от этого хищник начинает двигаться быстрее, зато ему нравилось то, что теперь его хозяин легонько поглаживает его яйца. Он кончил снова. И через пару секунд, Шнюк кончил тоже.       И тут шмель понял, что его живот ещё не на пределе. Сперма брызнула из носа, рта, и, кажется, даже глаз и ушей, а пузо всё росло и росло, став размером практически с самого пчёла. Он закатил глаза. И вновь извергся, уже без прикосновений.       Это было очередное последствие гормонов. Отныне сперма его пленителя доставляля шлюшке огромное удовольствие, вне зависимости от того, через какой конца она входит. Шер понимал это. И ему хотелось ещё. Он по щелчку вышел из состояния апатии вошёл в состояние жуткой, отвратительной похоти. Он сглатывал всё, что выльется из арахнида, и готов был сглатывать ещё. Это новое чувство сменилось ужасным разочарованием, когда белый напиток иссяк, и Шнюк почти безразлично прилепил его обратно на паутину, направившись прочь.       Нет-нет-нет, не сейчас! Почему сейчас? Почему он уходит, когда Шер только вошёл во вкус? Вошёл во вкус… У него внутри зреет армия будущих разрушителей поляны, а он… Вошёл во вкус. Ему нравится пить сперму. Нравится… Быть мамочкой? Почему ему больше не противны эти мысли? Это яйца с ним делают? Или это он сам? Думать над этим вопросами не было времени. Его источник сладкой вязкой жижи уходит от него, бросив как мусор, хочет заставить его жрать!       — Стой! Не уходи! — паук остановился.       Он повернулся и посмотрел на Шера вопросительно, с небольшой ухмылкой. Конечно, он ухмыляется. Он знает, что происходит с Шером.        — П-пожалуйста… — шмель пытался повилять бёдрами в паутине, но не смог подвинуться даже на сантиметр — Я хрочу твоей спермы… Пожалуйста.       Огромная улыбка растянулась по лицу монстра, разделив его рожу надвое, подтверждая то, что он понимает язык, просто всё это время игнорировал мольбы своего раба.       Шнюк медленно, мучительно медленно, подполз ближе. Беременное тело пчелошлюхи заставляло его чувствовать возбуждение, подобно которому он никогда не испытывал. Он не мог терпеть и играть с тем, что осталось от шмеля, дразнить его, теребить его член. Игры кончились.       Арахнид использовал все восемь лап, чтобы схватить руки и ноги Шера, и резко сорвал его с паутины, повалившись на спину. Он лежал и держал свою суку животиком к себе, прямо над своим вновь вставшим хуем. Шер трепетал в ожидании не дольше пары секунд, прежде, чем оказался на члене целиком. Он снова кричал. А точнее булькал, из-за вышедшей изо рта спермы. Не от боли. Не от унижения. От удовольствия, внезапной волны удовольствия, которое уже не было затемнено виной, страхом, отвращением, горечью, которое было настолько чистое, что он кончил не один, а два раза, как только его задница ударилась о тестикуры Шнюка.       Яйца плотно прилипли к стенкам пчелиных кишок, а потому член скользил между ними беспрепятственно, толкая семя изорта наружу. Паук использовал шмеля как мастурбационную игрушку, опуская его на член с ужасающей скоростью, звонко хлопая его ягодицы о свой таз с каждым ударом. Шмель и был игрушкой для мастурбации. Игрушкой, полностью принявшей свою новую роль, чьи тестикулы увеличились в объёме, позволяя кончать даже больше, чем раньше. Он булькал, блевал, стонал, мир шёл перед ним калейдоскопом, он вырубался, просыпался, вырубался, просыпался…       Это продолжалось долго. Много дней. Может недель. Может месяцев.       Шнюк подходил к нему, кормил его, иногда недолго дрочил ему, а потом грязно использовал часы напролёт, ни оставив пенсионеру ни сил кончать, ни сил умолять о большем. И с каждым днём яйца распухали, и их мембрана становилась всё тоньше. С каждым днём подходил долгожданный час рождения армии, о которой мечтал Шнюк.