Рецепт для одиноких — советы Саши Браус

      В своём утвердившемся было мнении «он тот ещё сноб» Саша поколебалась, когда Никколо коротко, но ёмко поблагодарил её за коробку яиц. Она поставила ту в холодильник, прилепив на крышку жёлтый стикер с размашистым «Извините!», и не очень-то ожидала ответа, однако тот последовал, причём Никколо на секунду показался ей почти оттаявшим.       Видимо, до этого боялся, что она ему сто лет будет яйца возмещать.       И жизнь вернулась на круги своя, пока Саша, составлявшая задания для малышей на урок математики, не встретилась с соседом на кухне в прекрасный воскресный обед. На плите, уютно чавкая и булькая, стояла кастрюля с рисом, и размеренность обстановки нарушило лишь смачное высмаркивание, сопровождаемое тяжёлым шарканьем тапочек.       Такое от него она слышала в первый раз.       Саша подняла глаза от творческого беспорядка и едва не разинула рот: день соседа не видела, а он изменился до неузнаваемости. Взъерошенный, помятый, в сером домашнем костюме с вязаным свитером поверх — обычный такой больной парень вроде её Конни, правда, тот ещё любил изображать умирающего и был тем самым чудиком, который пытается сбить температуру мороженым.       — Доброе утро, — замогильно прохрипел Никколо, громко шмыгнув носом, и без всякой бодрости взялся за чайник для воды. По его красным, утомлённо сощуренным глазам Саша сразу догадалась: сон ему сегодня виделся лишь в мечтах.       — Доброе… Ой, не выливайте, там ещё есть свежая вода, — машинально заметила она, перевернув в пальцах ручку пишущим концом вниз. Никколо мрачно посмотрел на чайник, закрыв крышку, поставил его обратно на плитку, достал из холодильника куриную тушку в упаковке, положил на стол, деревянно присел возле нижних шкафчиков, подышал и начал звенеть кастрюлями, заглушая булькающий рис. К слову, в домашнем он выглядел не таким неприступным, нежели когда был «при полном параде».       Чайник скрипел, кастрюля наконец была вытащена на свет божий, и Саша краешком глаза подглядела, как бывшее «воплощение изящества», вытащив курицу из упаковки, кладёт ту под проточную воду. И, оглушительно чихнув, вполголоса бурчит себе под нос.       — Будьте здоровы…       Его «Спасибо» прозвучало так же бесцветно-сухо, как «Доброе утро», и Саша с сочувствием подумала, что бедняга совсем расклеился, а о нём даже некому позаботиться. У них с Конни, например, всегда было заведено, что здоровый кормит болеющего и берёт на себя все дела по дому. Никколо между тем уложил курицу на доску, достал нож, привычно осмотрев его, прицелился, и лезвие стукнуло о дерево.       «Даже не выворачивается во все стороны, ну и силища».       Но едва Саша, дабы унять восхищение, вперила глаза в листок с заметками к задаче про двух зайчиков, рядом раздался оглушительный рявк, и Никколо, зажав рукой нос, с запрокинутой головой побежал вон из кухни, по пути вписываясь в тот самый дверной косяк, который любила задевать она сама.       Саша вздохнула, поднимаясь с места под скрип стула, чтобы проверить рис. Тот оказался готов.       «Ура, наконец-то можно в комнату вернуться! Невозможно работать в такой компании, да и ему наверняка удобнее будет готовить на столе».       Со стороны ванной раздался очередной простуженный чих, и ей даже показалось, будто она слышит стон вселенского страдания. Чайник тоже закипел, так что теперь в кухне воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь хлопком закрываемой книги да шуршанием листов. По коридору опять зашаркали, и в проёме, растирая лицо, появился утомлённый Никколо. Саша машинально улыбнулась, когда проскальзывала мимо него с целым ворохом бумажек и пеналом поверх.       И пускай его состояние было вовсе не её делом, по пути в спальню она вновь ощутила прежний дискомфорт, потому что Никколо чтоб его, разразился очередным громоподобным чиханием.       «Совсем разболеется… Всю кухню вирусами забросает такими темпами, а у нас в квартире это второе место по популярности, — Саша, водрузив на стол вещи, потянулась, привстав на мыски, и, облизнув губы, направилась обратно в вышеупомянутый рассадник микробов, дабы положить себе наконец тарелочку риса с остатками рыбного фарша. — Было бы, конечно, неплохо помощь ему предложить… Ох, нет, ну вот на что ты такая сердобольная, Саша Браус! Он вряд ли согласится, чего навязываться? Тем более он ещё и повар, пойди такому угоди своим бульоном...»       Правда, входя в кухню, она едва ли ожидала увидеть, чтобы из-под рук её виртуоза-соседа вылетело бёдрышко полупрепарированной курицы, а нож соскользнул с чётко выверенной траектории, издавая такой звук, словно разделочную доску хотели разрубить пополам. Саша замерла, ошарашенно таращась на злобно сопевшего Никколо: тот, бросив нож, открыл кран и принялся полоскать ускакавшую на пол часть тушки, издав, ожидаемо, смачный чих в рукав.       «Что ж, проветривать кухню нам точно придётся. И долго».       Именно в тот момент она и приняла стратегически важное решение, наплевав на разницу в их кулинарных навыках. Зайчики откладывались в долгий ящик, потому что иначе к домашним делам добавится дезинфекция кухни после мытья кафеля и стен от в том числе свежей крови больных поваров.       — Эм, Никколо? — Саша, заложив руки за спину, сделала пару мелких шагов по направлению к нему и нерешительно перекатилась с пяток на мыски и обратно. Из-за широкого плеча на неё посмотрели опухшие глаза. — Слушайте, не мучайтесь вы, а? Идите, отлежитесь, а я вам сама обед приготовлю.       В животе тревожно закололо, хотя она вряд ли могла вообразить себе менее заурядную ситуацию в забитой микробами кухне. Никколо взглядом просверлил в ней невидимую дыру и как-то весь подобрался.       — Спасибо, — громко прочистил сипящее горло, выключая воду, и бёдрышко вновь оказалось на разделочной доске. Больше он на Сашу не смотрел. — Я сам справлюсь, не переживайте. Лучше не стойте рядом, я заразный.       «Ну да, ну да. Видела я этот… куриный полёт».       Будь Саша в менее альтруистическом настроении, плюнула бы, подобру-поздорову убираясь прочь с тарелкой риса, но теперь спокойно пропустила холодную фразу мимо ушей, напоминая себе, что болеющие люди — те ещё сварливые упрямцы. А у этого вон ещё и курица в бега подалась — наверняка смачный удар по самолюбию.       — Ой, да ко мне эта ерунда раз в сто лет липнет! — она пренебрежительно махнула рукой, стараясь выглядеть максимально непринуждённой. — И вообще, пользуйтесь, раз предлагают: мы ж соседи! Я вас накормлю, а вы… э, ну. Петли в ящичке в ванной как-нибудь подтянете!       А потом с языка сорвалось то, что она вообще не ожидала ляпнуть в порыве актёрского вдохновения:       — И не испорчу я вашу курицу, что вы волнуетесь! От моей стряпни ни поноса, ни запора не бывает!       Хотелось верить, что презрение к своему чувству юмора ощутила сейчас только она — Саша, покраснела, нервно засмеялась и, решив, что отступать всё равно некуда, потянулась за фартуком, мысленно напоминая себе не рассказывать об этом Конни. Хватит того, что он уже растрепал Жану предыдущую восхитительную историю, при этом смачно хлопнув её, Браус, промеж лопаток.       «Ну давай, Саша! Расскажи, как ты нашему соседу яйца по полу размазала!»       — Я же сказал, что не нужно, — просипел было Никколо, но Саша, завязывая на пояснице узелок из тесёмок, только цыкнула.       — Да что вы мнётесь и стесняетесь! Чихаете же на всю кухню, а мы здесь каждый день собираемся. Идите лечитесь уже, а я тут разберусь! Потом ещё спасибо скажете!       И, встретившись с ним взглядом, непримиримо сложила руки на груди, сквозь улыбку растягивая начало фразы.       — Иди-ите, Никколо! Не надо простуду терпеть на ногах!       А когда она таки выгнала его с кухни (слава богу, для этого не пришлось пускать в ход размахивания полотенцем), неприятное покалывание в животе тотчас сошло на нет, оставляя после себя невероятное облегчение.       «Чего ты вообще разволновалась? Ерунда, соседи же. И даже не поругались, вот удивительно, хотя он та ещё бука».             А работа вполне могла немного подождать.       Готовила она, конечно, не как мастер-шеф, однако Конни её кулинария нравилась. Особенно умелой Саша считала себя по части мяса и сладостей, однако сегодня её таланты были целиком использованы во имя прозаичного бульона из несчастной курицы, которую недавно пытался разделать их сильный и независимый сосед.       А пока суп варился, Саша, перемыв посуду, притащила из комнаты компьютер, тетрадку и, закусывая рисом с маслом, снова занялась своими прямыми обязанностями. Бульон начал давать аппетитный запах, из духовки потянуло едва уловимым ароматом гренок с чесноком, и вся эта кулинарная атмосфера казалась Саше лучшим антуражем для составления поурочного плана, проходившего (наконец-то!) в полной тишине.       Даже не скажешь, что где-то за стенкой сопит и сопливится сосед Никколо.       Хорошо, что у них имелся небольшой поднос: в противном случае пришлось бы тащить обед по частям, а так он отлично уместился целиком, и Саша, плечом толкая прикрытую дверь, бочком зашла в небольшую спальню, опасаясь, как бы не выплеснуть бульон из тарелки. Никколо уже собирал себя в более-менее сидячее положение и выглядел ничуть не менее беспорядочным, нежели его комната.       Саша была здесь впервые и, несмотря на нехватку времени оглядываться, всё равно успела выцепить любопытным взглядом общую обстановку, которая в другие дни, наверное, отличалась большей педантичностью. Сейчас на тумбочке возле кровати стояла огромная пачка носовых платков, а на полу примостилась плоская картонная коробка, наполовину заполненная их использованными собратьями. Небольшой стол был девственно чист, не считая одинокой книги, шкаф — приоткрыт (видимо, что-то не до конца утрамбовалось в его недрах), и пускай всё казалось прибранным, в воздухе витал флёр особого, болезненного беспорядка.       — Вид у вас, конечно, совсем никуда не годится, — Саша, сочувственно улыбаясь, поставила поднос на столешницу и подошла к тумбочке, чтобы расчистить место для еды. Никколо, однако, уже сам убрал на кровать коробку с платками, телефон и зарядку от него, а наручные часы торопливо просунул в ящик тумбочки.       — Извините, — и гнусаво прошелестел, вновь громко шмыгая. — Здесь не очень прибрано.       — Не наговаривайте, нормально у вас тут. А вот у меня, когда простужусь, если честно, страсть что бывает.       Она осторожно подала ему кружку бульона, придерживая за ручку и под дно, чтобы та наверняка не качнулась, полная практически до краёв.       — Не рассчитала немного. Аккуратнее, горячий. Я подумала, что вермишель лишняя будет: обычно же, когда горло болит, больше пить хочется. А ещё я курицу вам вытащила и гренок насушила. Чесночные. Всё-таки на одном бульоне даже при болезни особо не поживёшь...       Всё это она тараторила, пока ставила тарелки с приборами и поправляла сложенное вчетверо бумажное полотенце. Выпрямляясь, почесала зудящийся у корней волос затылок, расшатывая некрепко заколотую прическу, и снова переглянулась с ним, улыбаясь без прежней натянутости. Сглотнув, поняла, что, наверное, заболталась, и торопливо ретировалась, вспоминая про работу, которая по-прежнему не завершила себя из-за того, что она периодически пускала слюну в сторону поджаривавшихся гренок.       Никколо, правда, успел сказать ей короткое «спасибо» и даже добавил что-то про её доброту, но засмеявшаяся Саша только смущённо отмахнулась.       — Ешьте на здоровье, пока не остыло! Я к вам потом за посудой зайду. Ой, и да, если что понадобится, пишите, — она машинально подцепила тесёмку фартука, завязывавшуюся на шее. — У меня телефон всегда под рукой.       Его серьёзная мина уже давно дала трещину, и ей в глубине души было смешно, что Никколо стеснялся её бескорыстной заботы. Видимо, он решительно не ожидал подобного радушия от соседки, которая с бодуна бьёт людям коробки с яйцами и пьёт воду без стакана, ибо эта растерянность не пропала даже вечером, когда Саша, вернувшись с прогулки, заглянула к нему и спросила насчёт чая.       В комнате веяло прохладой: наверное, Никколо недавно закрыл окно, и Саша только понадеялась, что он на это время догадался переселиться в гостиную. А то знает она этих парней: Конни вон считает, что если по уши в одеяло закутаться (и шапку нацепить, чтобы вошедшие со смеху лопнули), тогда его простуженного уже из форточки не продует!       — Если можно…       — Ну а зачем я спрашиваю-то! Сейчас заварю! Ой, а вы уже и так пили, что ли? Ну и правильно, больше воды не повредит!       Ему стало как будто хуже, но к вечеру подобное, по опыту Саши, не являлось большой редкостью, поэтому она, никак не комментируя тот факт, что его красный нос вовсю шелушился и абсолютно не дышал, просто забрала высокую кружку, заодно подхватив с пола полную коробку.       — И это я тоже вытряхну, вы не против? Верну обратно, не переживайте!       На поздно вернувшегося Конни, который сначала чем-то грохнул в коридоре, а потом слоновьей походкой протопал в ванную, прежде чем завалиться в гостиную с бодрым «Привет! Чё показывают?» она громко шикнула, указывая рукой с пультом на стену, за которой через вторую ванную располагалась комната Никколо.       — Эй, ты чего?       — Человек болеет, тише ты! Может, он спит, а ты его разбудишь.       — Ого, — Конни вопросительно изогнул бровь, стягивая через голову свитер. — С чего это ты так шустро переобулась?       — Не говори ерунды, — фыркнула она, бросая пульт на колени и встряхивая ладонью распущенные волосы. — Я просто отношусь к нему по-человечески, что в этом такого?       — Да я и не говорю ничего… — закатил глаза тот, перебрасывая свитер на одну руку, и принялся расстегивать пуговицы на рубашке. — Я вообще не в курсе был, что он заболел.       — Ну, вот теперь знаешь, так что цыц.       — Эй, Саша, — Конни вдруг с ухмылкой навалился на спинку дивана, понижая голос. Глаза у него сверкнули тем выражением, которое неминуемо предвещало каверзный комментарий: — Между нами, ты случайно за ним не ухаживала тут целый день?       Саша, хотя и растерялась, успешно скрыла это под нахмуренной гримасой.       — Ну да, сварила ему суп, чаю ещё сделала с лимоном. А то если бы он сам туда-сюда ходил, обчихал бы нам всю кухню, пришлось бы потом её мыть и проветривать, оно нам надо? Да чего ты так ухмыляешься?!       — Тихо, мать Тереза. Больные люди за стенкой спят.       — Я и нам, между прочим, наготовила, — она гордо отвернулась к телевизору, убеждая себя в незаметности румянца на щеках. В голове некстати всплыла до неожиданности робкая фраза Никколо «Саша, вы правда слишком обо мне заботитесь». — Там сковородка стоит на плите, просто разогрей.       — Да? Вот спасибо! Ну, на завтра пускай останется, в меня уже еда не помещается…       За пределами гостиной внезапно раздался звук открываемой двери, и Саша, обернувшись сначала на арочный выход, а потом на Конни, увидела, что тот тоже внимательно прислушивается.       Из-за стены начали кашлять.              — О, не спит, — констатировал очевидное Конни, задумчиво почесав подбородок. — Ну и ну, уже дохает — вот это быстро. Знаешь, правильно ты сделала, что с кухни его прогнала.       Ещё бы. Что касается интуиции и прагматизма — в них Саша никогда не ошибалась.