***
Полина, просидевшая за книгой почти до четырёх утра, проснулась поздно — на часах было 13:20, когда девочка открыла глаза. Встав с кровати, Морозова направилась на кухню попить воды и очень удивилась, увидев немытую посуду в раковине: утром мытьём посуды всегда занимался Харитон, при этом в мойке лежали только тарелка и чашка отца Полины. Чувствуя неладное, девочка направилась в комнату деда. Окна были зашторены, инвалидная коляска стояла рядом с кроватью, на которой лежал сам Харитон. — Дедушка… — дрожащим голосом позвала Полина. Ответом ей было гробовое молчание. Она подошла к кровати. Харитон не дышал. Полина дотронулась до деда и вскрикнула: он был ледяным. — Дедушка, вставай, дедушка, — сквозь слёзы кричала девочка, отчаянно тряся Харитона за руку, но всё было тщетно. Он умер. Отец Полины был в рейсе, поэтому она не могла ему позвонить: сотовых телефонов и пейджеров у Морозовых не было. Девочка, на время сумев успокоиться, позвонила в милицию и скорую помощь…***
Внезапно нахлынувшие воспоминания о том дне больно ударили Полине в сердце. Она помотала головой, чтобы избавиться от дурных мыслей, и вновь принялась чертить на полях. Сплетни помогали ей отвлечься, но Полина, кажется, до конца не осознавала, что катится в пропасть. Что же касается Кати, то она сидела в задумчивости с печальным видом. Смирнова тоже была другой: она переросла свои сплетни где-то в конце шестого класса, и вот уже второй год была образцовой ученицей, гордостью класса и школы. Но она, как и Антон, друзей в классе не имела: подружки, узнав, что Катя уходит с поста сплетницы, сделали ей ручкой. Антон же не хотел общаться с Ромкой и Бяшей, понимая, что такая дружба ни к чему хорошему не приведёт. Катя смотрела на Антона, сидящего перед ней. Девочка очень хотела взглянуть на его лицо, на его «благородный профиль», как считала сама Катя, но сейчас это было невозможно, поэтому ей приходилось терпеть. Да, что скрывать, Катя была влюблена в Антона и растила в себе это чувство целых два года, и ей всегда было обидно, что Петров крутился у Морозовой. «А чего я хочу? — находила всему логическое объяснение Катя. — Я в его памяти навсегда осталась той тварью, которая могла лишь оскорблять и шушукаться за спиной. Жаль, он не хочет увидеть, что я изменилась.» Антон любые попытки Смирновой начать с ним разговор пресекал, иногда делая это чересчур грубо, но Катя никогда не показывала своего негодования, хоть ей и было очень больно и обидно. «Я так не могу! Я должна признаться ему, — решила Смирнова, — может, тогда он хотя бы не будет считать меня пустым местом.» Катя кинула взгляд на настенные часы. «Как же медленно тянется этот урок!» Под речи учителя о СССР дремал уже весь класс. Задние парты о чём-то перешёптывались, не обращая внимания на редкие замечания. Смирнова вновь уставилась на светлую макушку Антона. Мечтательно улыбнулась. «Когда я думаю о нём, мне так спокойно… Это чудесно. Я думаю, он, как минимум, спокойно воспримет моё признание.» Но как всегда бывает, в мозг ударило сомнение. Оно растеклось липкой жижей и совершенно не желало исчезать. Антон повернулся и шёпотом позвал Катю, от неожиданности та дёрнулась. — Смирнова. — Да? — спросила как можно более безразлично Катя. — Передай Полине, пожалуйста, ручку, — совершенно без эмоций сказал Антон. Девочка разочарованно вздохнула и передала канцелярский предмет однокласснику. — Передай Морозовой, — процедила Катя. И тут она заметила этот взгляд и улыбку. Было понятно, что Петров ждёт, пока Полина удостоит его взглядом. И она удостоила. Улыбнулась. Антон радостно кивнул и вернулся к своему занятию — рисованию на последних страницах тетради. Катя нервно сжала кулаки. Послышался треск. На парту упали обломки карандаша. Девочка рассеянно усмехнулась. «Кажется, он всё-таки опять бегает за Морозовой. Вот только зачем она ему сдалась, эта сплетница и ябеда.» «Такая же, как и ты раньше», — проговорил внутренний голос Катерины. «Да, — была вынуждена признать девочка, — но я изменилась… Изменилась…» Прозвенел звонок. — Прервём нашу беседу, — сказал учитель, — дома почитайте там что-нибудь про Развал СССР, если хотите. «Устно, значит, не задано», — решили ученики. Катя задумала вновь попробовать начать разговор с Антоном, при этом сохраняя напускные надменность и хладнокровие, — это была защитная реакция. — Антон, можешь помочь мне? Я не очень понимаю геометрию… — соврала Смирнова. — А больше спросить не у кого? — грубо ответил Антон. — Мне не до тебя, Смирнова, уж как-нибудь сама разберись, не обессудь. — Когда ты перестанешь видеть во мне лишь чудовище! — разочарованно произнесла Катя. — Я понимаю, что этот вопрос риторический, но я и сам не знаю. Говорят, нехорошо вспоминать плохое, но тебя я запомнил той мерзкой сплетницей, что устроила мне «тёплый» приём в первый мой день здесь. — Неужели ты такой злопамятный? Антон, я изменилась! — Оставь это, Смирнова. Пусть наши отношения так и будут никакими, у меня нет желания общаться с тобой. Извини, у меня дела, — проговорил Антон и вышел из класса, оставив Катю наедине со своими внутренними противоречиями и переживаниями.