Французский — язык любви

      Оставшийся день прошёл в целом спокойно. Лишь на одной перемене следователь взял с Лилии Павловны и Марины Денисовны свидетельские показания касательно директора. Женщины не стали врать и изложили всё как есть, отчего директор напрягся ещё сильнее. Бухгалтерия казалась следователю уж больно сомнительной, и он не увидел очень многое из того, что по документам было закуплено для школы, после чего следователь стал «трясти» уже бухгалтера и завхоза. Вот ведь как бывает: возьмёшься за одно, а тут же узнаешь попутно много и о другом и о третьем. За это надо было сказать спасибо Бабурину, хотя, безусловно, этого подонка никто бы благодарить и не думал. На другой перемене Лилия Павловна столкнулась в коридоре с Верой Станиславовной. Последняя тут же повела подругу к себе в лаборантскую, чтобы поговорить.       — Ну, рассказывай, Лиля, — весело начала она, еле-еле от нетерпения усиживая на месте.       — Про что именно? — удивилась Смирнова. — Про следствие?       — Про следствие не надо, мне всё Марина Денисовна рассказала.       — То есть ты, Вера, заманиваешь к себе в лаборантскую женщин среднего возраста и выпытываешь правду, — тоном сурового НКВДшника отрапортовала Лилия Павловна.       — Лиля! Ну ты и шутница! — расхохоталась Зорина. — Я же серьёзно с тобой. Что решила с Дмитрием?       — Я хочу с ним встретится, — тихо произнесла Смирнова и опустила от смущения голову, делая вид, что рассматривает клетчатую ткань юбки. — Пусть он приедет сюда только, хочу его с Катенькой познакомить.       — Хорошо. Я скажу сыну. Ты сама-то как? Волнуешься?       — А то сама не видишь, — вздохнула Лилия Павловна.       — Не дрейфи, подруга, — хлопнула её по плечу Зорина, — всё нормально будет.       — Дай Бог, дай Бог.       — Ты же атеистка.       — Тьфу ты! — раздражённо всплеснула руками мама Кати. — Видишь уже дошло до чего? Совсем я со страху голову теряю.       — Только ли со страху? — усмехнулась Зорина.       — Ну а от чего же ещё?       — Как от чего? — учительница химии выдержала паузу, хитро улыбаясь. — От любви, конечно.       — Ну… — протянула Смирнова. — Очень может быть.       Лилии Павловне очень льстило то, что её подруга готова была ради неё занимать своё время отдыха. Но для Зориной, как и подобает настоящему другу, это было в порядке вещей. Она очень хотела помочь Смирновой достичь личного счастья.       На другой же перемене Лилию Павловна подозвала к себе Виктория Викторовна Баранова, классная руководительница класса, где училась Оля.       — Лилия Павловна, — произнесла Баранова, — я хочу с Вами посоветоваться, вы всё-таки педагог с большим стажем.       — Ну что то есть, то есть, — самокритично заметила Смирнова. — Так о чём Вы хотели поговорить?       — У Вас ведь учится Антон Петров?       — Да. Учится. И что? — не поняла Лилия Павловна, но слегка занервничала, потому что в последнее время если дело касалось Полины, Кати или Антона, то это было что-то серьёзное.       — Он хорошо пишет сочинения?       — Ну как Вам сказать, — Смирнова стыдливо откашлялась, — содержание очень даже неплохо, но вот грамотность — сущий кошмар.       — Я просто дала своим написать сочинение. Ну сами понимаете, что они там написать могут в восемь лет, так вот сочинение Оли Петровой меня очень привлекло. Она и до этого отличалась широтой мысли, не по годам, кстати, далеко не по годам, но она дружит с подобной девочкой — Люсей Мироновой, но у той родители очень культурные люди. Да и сочинение у Люды совершенно в другом стиле. Так вот я хочу у Вас спросить, не мог ли это сочинение написать ей Антон. Просто такие примеры… Тем более, сочинение очень обстоятельное. На четыре страницы написано, с тезисом, аргументами, выводом. Оля и раньше отличалась очень взрослым выбором литературы, но я не думала, честно говоря, что она прямо-таки там всё понимает. В общем, почитайте сами.       После этих слов Баранова передала Лилии Павловне тетрадь Оли. Смирнова поправила очки и принялась бегло читать, но вскоре стала вчитываться в каждое слово, её лицо выражало искреннее изумление.       — Интересно-интересно, — пробормотала он, — «Отцы и дети», «Крыжовник»… Как хорошо аргументировано… Чувствуется глубокий анализ. Что ж, — Лилия Павловна заговорила громче, — я Вам скажу честно, и в моём классе никто таких сочинений не напишет. Да что тут скрывать, и в десятой тоже. Это не мог написать Антон. Даже если рассматривать тот факт, что он решил сам почитать Чехова и Тургенева, это определённо не его стиль. Знаете, это сочинение надо в город на конкурс посылать. А как Люда справилась?       — Тоже хорошо. Но попроще, правда.       — Дайте мне его потом тоже, пожалуйста.       — Хорошо.       — Вроде брат с сестрой, — всё поражалась Лилия Павловна, — а такие разные. Кстати, а почему у Оли нет даже ошибок? Такие сложные конструкции.       — Если верить Оле, она, если что, обращается к большому справочнику, как только что-то не понимает, — объяснила Баранова.       — Какая тяга к познанию, — многозначительно произнесла Лилия Павловна. — А она всегда была такой?       — Уже в первом классе она отличалась от других любознательностью, но особые подвижки начались уже в этом году. Ну, конечно, они были и до этого, но просто я на контрасте вижу что было в мае и что в сентябре. Понимаю, срок чудовищно маленький, но ведь она не с пустого места начинала.       — Прямо вундеркинд, я гляжу, — без грамма иронии и сарказма заметила Лилия Павловна. — Повезло Вам иметь такую ученицу, первый раз на моей памяти подобное.       — Да я сама сначала поверить не могла, — призналась Виктория Викторовна. — Восемь лет, а такая глубокая девочка. Ведь это уму непостижимо! Если бы мне кто раньше рассказал — я бы не поверила, что твоё бывает, но у меня в классе сразу два образца.       — Хорошо, что их двое, — грустно улыбнулась Лилия Павловна. — Потому что одной было бы очень душно. Наверное, их считают странными?       — Ну, безусловно. Пока другие обсуждают мультики и куколок, они обсуждают проблемы нашего общества. Но дети к ним уважительно относятся, так сказать, у Люси и Оли есть в классе авторитет.       — Это действительно удивительно. Люди постарше-то не могут так быстро перестраиваться, пусть и постепенно, а она… Удивительная девочка. Но знаете… — Лилия Павловна выдержала паузу. — Я не могу знать наверняка, но, мне кажется, у Оли что-то случилось, отчего ей так резко пришлось повзрослеть.       — Я тоже об этом думаю, — кивнула Баранова. — Потому что во второй класс она пришла уже очень взрослой. Не по годам. Всё-таки они с Люсей, но Оля особенно, она даже превзошла подругу, — случаи феноменальные.       — Они просто не вписываются в каноны, которые предписаны по возрасту. Именно поэтому я считаю, что возраст — ничто. Кстати, об Оле… Катя мне обмолвилась, что Антон ей говорил, что его сестрёнка очень хозяйственная, ко всем своим прочим достоинствам. Она шьёт, готовит, стирает, гладит. Так что она преуспела везде.       — Я тоже что-то об этом слышала. Они с Людой спорили, как лучше застирывать пятна от свёклы. Я тогда ещё подошла к ним, восхитилась, какие они хозяйственные, на что Оля ответила, что если она хочет чему-то научится, она берёт книжку об этом и читает или вспоминает, как делают это другие.       — Какая самостоятельная. Моей бы Катька у неё поучится. Но это меня толкает на мысль, что у них что-то происходит в семье. Например, сейчас родители где-то в отъезде, а на прошлое родительское собрание никто попросту не пришёл.       — Ко мне тоже. Странно. Но не можем же мы влезть в чужую семью!       — Я попрошу Катю, чтоб она Антона поспрашивала, — решила Лилия Павловна.       — Спасибо. Ну ладно, я побегу. Потом занесу Вам и Люсино сочинение. До свидания!       — Буду ждать. До свидания!       «Всё-таки уникальный случай Оля, — думала Лилия Павловна, — и ведь в одних с Антоном условиях растут, а такие разные. Антон всё-таки ещё ребёнок, а она… Как бывает, однако… Вундеркинды обычно раньше начинают проявлять какие-то несвойственные их возрасту способности. А Оля вдруг так резко… Получается, детство для неё закончилось раньше времени. А это палка о двух концах. Кто-то скажет, что не может восьмилетняя девочка столько совмещать в себе, но… Как показывает практика, такое возможно.»       У Оли с Люсей завязался подобный разговор в начале дня.       — Привет, подруга, — улыбнулась Люда, — как себя чувствуешь?       — Хорошо, спасибо, — улыбнулась в ответ Оля. — Кстати, я хочу тебе сказать спасибо.       — Так ты же вчера уже сказала, — удивилась Люся.       — Да я не об этом. Вообще за всё спасибо. Без тебя мне было бы сложно стать такой, какая есть. Ведь это ты меня приобщила в первом классе к культуре и хозяйству.       — А меня, в свою очередь, мои родители. Но ты, Оля, обошла меня, признаю. Теперь ты для меня образец для подражания. Тем более, ты говоришь, что я приобщила. Всё равно ведь. Если бы ты не хотела, если бы ты с самого начала была обычным ребёнком, у меня бы ничего не вышло. Так что ты, как и я, особенная, и теперь я думаю, что даже больше. Вот нас и считают странными.       — А вот этого я не понимаю. Искренне не понимаю. Ну что в этом странного? Что мы не вписываемся в образ восьмилетних детей? А что мы такого делаем? — стала возбуждённо говорить Оля. — Готовим? Шьём? Так что же здесь такого! Мы ведь не сверхсложные блюда делаем и не одежду для показа мод шьём! Что читаем то, что полагается для взрослых? Если есть тяга к познанию, если пытливый ум, то он разберётся в любом возрасте! Тем более, нам ведь не три года. А кто-то и в девяносто не поймёт Тургенева или Тютчева. Все эти нормы, когда что должно происходить, настолько относительны. А что у нас ещё? Ну почему, почему, — этим вопросом сестра Антона задавалась далеко не один раз, — если человек в юном возрасте хочет рассуждать о высоком, если он серьёзный, то он тут же попадает в ряд странных!       — Ну они начинают говорить о биологии, о психологии. Что это выбивается из нормы.       — Но кто решил, что именно то, что они этой нормой считают, нормой и является?       — Я тоже много об этом думала, — кивнула Люда. — Но кто-то бы вообще в наше существование не поверил, опять же будут говорить, что это ненормально.       — Аквагенная крапивница — это тоже ненормально, и многие думают, что аллергии на воду быть не может, но это не значит, что её действительно не существует.       — Оля, умным серьёзным людям всегда сложно, — вздохнула Миронова и похлопала по плечу подругу. — Но пока мы есть друг друга, нам ничего не страшно.       — Золотые слова, — прошептала Оля, и они с подругой крепко обнялись. Их одноклассники бы, безусловно, не поняли бы и трети того, о чём говорили девочки, но их, к слову, это бы не волновало, главное, что они понимали друг друга. И они бы ни за что не променяли всё то, чего достигли, на понимание окружающих. Они не хотели подстраиваться под большинство, не хотели растворяться толпе. Нет, они не были высокомерны к сверстникам. Ведь те жили просто своей среднестатической жизнью детей. Но отказ от всего достигнутого, изученного ради общения на одинаковом уровне с одноклассниками для подруг равнялся предательству самого себя. Наверное, это ещё одна причина, почему их считали странными. Но какой же кошмар, что убийства, насилие, грабежи уже давно не считается чем-то странным в обществе. Это можно назвать чем угодно, но не странным. Бабурина тоже таковым не считали. А уж в нём-то как раз странностей для НОРМАЛЬНОГО общества было хоть отбавляй. Но общество давно развратилось, а это очень страшно. Девочек же считали странными. Но они не совершали ничего плохого, непростительного в своей жизни. Никогда. И именно на таких людях строится если не идеальное, то хотя бы здоровое и нормально общество.       Что же касается директора, то следователь получил ордер на его арест. Всё было сделано быстро, без шуму и пыли, не мешая учебному процессу. ВРИО директора стала Марина Денисовна. Первым делом она вызвала к себе Полину, Катю, Антона и Лилию Павловну и с улыбкой объявила:       — Никакой комиссии по отчислению не будет. Полина остаётся!       Это известие вызвало большую радость находившихся в кабинете, Полины в первую очередь. Катя крепко обняла подругу, Антон пожал ей руку, а Лилия Павловна одобрительно кивнула. «Жизнь точно налаживается», — подумала Полина с улыбкой на лице и радостно вздохнула.