Французский — язык любви

      Катя и Антон вновь шли под руку по лесу. Они молчали. В тот момент им не нужно было никаких слов. Они просто созерцали красоту вокруг и трепетали от того, что идут вместе с любимым человеком. Катя не выдержала и положила любимому голову на плечо. Тот ничуть не смутился, лишь поправил возлюбленной шапочку. «Какой заботливый», — оценила девочка, и на душе у неё стало ещё теплее, но осознав, что молчание уже слишком затянулось, Катя начала разговор:       — Помнится, ты говорил, что тебе рок русский нравится.       — Ну да. А тебе нет?       — Нет, — честно ответила Катя, она была твёрдо убеждена, что в отношениях, хоть и должны быть уступки, ни о какой лжи не должно идти и речи. — Я совершенно это не понимаю. Если ещё Цой куда ни шло, то остальное совершенно не для меня.       — Ну у каждого свои вкусы, а что тебе нравится слушать?       — Да ты смеяться будешь, — махнула рукой Катя и засмущалась.       — Да не буду, — заверил Антон. — Давай если рассмеюсь — день без поцелуев.       — Дня мало. Три.       — Это уже садизм какой-то.       — Два дня. Это последняя цена, — продолжала торговаться Катя.       — Ладно, беру, — тоном покупателя ответил Антон, развивая игру, — только заверните мне в бумагу.       — С бумагой в стране напряжёнка, — ответила Катя тоном героини Ирины Муравьёвой из фильма «Москва слезам не верит».       Влюблённые одновременно расхохотались. Этот шуточный диалог показал в том числе, что они осень подходят друг другу, раз смогли его поддержать и не возникло никакого непонимания и смущения.       — Всё, остался без поцелуев, — сквозь смех проговорила Катя и показала Антону язык.       — Так нечестно, — насупился мальчик. — Я смеялся над другим и вместе с тобой.       — Ладно, ладно. Мне вообще много что нравится слушать, от Пугачёвой и Пьехи до «Комбинации», но одна из моих любимых песен — это «Белые розы».       — Ну а что тут такого? Хорошая песня.       — Да, очень хорошая, — девочка театрально вздохнула, нацепив на себя трагическую маску. — Вот видишь, как выходит. Ждёшь Юру Шатунова, а получаешь Антошу Петрова.       — Антоша Петров лучше, — нашёлся мальчик. — Моложе, как минимум. И рядом.       — Да уж, — с улыбкой закатила глаза Катя. — Конечно, Антоша лучше.       Петров гордо поднял голову вверх, и они продолжили путь, болтая о своих интересах, узнавая много нового друг от друга, но когда они вышли на поляну, где недавно произошёл инцидент с Бабуриным, обнаружили там старых знакомых: мальчика, что пришёл в милицию, следователя, милиционера и самого Семёна. Последний что-то показывал. Никакой камеры и микрофона в такой глуши, разумеется, и быть не могло, поэтому следователь быстро записывал всё в блокнот. Также на поляне была завуч Марина Денисовна. Увидев влюблённых, следователь попросил Бабурина остановится и поспешил к ним.       — Я боюсь, — чуть слышно произнесла Катя.       — Ничего, Катюша, всё будет хорошо, — прошептал Антон и поцеловал любимой руку, что сильно сжимал, но и сам Петров едва заметно нервничал.       — Здравствуйте, ребята, — произнёс следователь. — Мы тут следственный эксперимент проводим. Ваше присутствие очень желательно.       — Я надеюсь, этот гад Бабурин не будет опять пытаться ударить Антошу, — нахмурилась Катя и сильнее прижалась к любимому, отчего Петров усмехнулся, но ему стало очень приятно. «Какая Катя замечательная. Волнуется за меня.»       — Конечно, нет, — успокоил следователь. — Пойдёмте.       Катя с Антоном вновь всё в точности воспроизвели, только уже показывая всё на месте. Это заняло где-то сорок минут, после чего их отпустили.       — Ой, — морщилась Катя, — опять пришлось эту гадость вспоминать. Небось ещё нас и в тот переулок потом потащат всё показывать. И на опознание его дружков.       — Да уж, — вздохнул Антон, — но ничего, вместе мы обязательно справимся. Это раньше мы были порознь, а теперь всё будет по-другому.       — Антон, а ты уверен, что будет? — спросила Катя, пристально смотря на возлюбленного. Ей был очень важен ответ на этот вопрос.       — Понимаешь, Катя, это дело нешуточное, — серьёзно начал Антон, и Смирновой очень понравилось, что он не решил всё перевести в шутку, начать другую тему. — И каких-то прогнозов дать нельзя, как и жить по принципу «да чего париться, всё будет». Люди способны меняться, как в худшую, так и в лучшую сторону. Ты, я, Полина, Оля тому живые доказательства. Мне хорошо с тобой, тебе хорошо со мной, мы не навязываем друг другу свои интересы, мы всегда готовы прийти друг другу на помощь. Будем объективны, что ты, что я далеко не подарки.       — Да, что уж тут скрывать, — согласилась Катя.       — И поэтому мы должны что-то делать, чтобы у нас получилось «вместе» и «мы». Впрочем, ты уже об этом говорила. И я уверен, что у нас получится. Тут главное — желание и действие.       — Ах, Антон, — вздохнула с усталой улыбкой Катя, восхищённая любимым. — Ты сейчас так хорошо говорил. Я прямо заслушалась. Ты умеешь быть серьёзным и мудрым, глубоким, когда нужно, и добавить к твоим словам мне нечего. Я лишь хочу тебя кое о чём попросить.       — О чём?       — Не предавай меня, — Катя посмотрела на Антона. Её пречистый взгляд, полный нежности к любимому, страха быть преданной им, полный хрупкости был обращён только к нему — Антону Петрову. Сейчас Антон увидел Катю совершенно другой: не бойкой и острой на язык любящую пошутить отличницу Смирнову, а хрупкую и беззащитную девочку Катюшу, которая очень любила Антона и хотела быть любимой им, которая больше всего на свете боялась быть использованной, обманутой и преданной. В памяти всплыли его прошлые поступки, главный из которых было прекращение общения с Катей после отказа Полины, и Антону стало очень стыдно от той бесчеловечности, что он когда-то учинил. Да, Катя его травила в шестом классе, но она бы никогда не позволила себе подобных поступков в адрес влюблённого человека, его чувств. — Никогда. Я умоляю тебя. Не предавай. Я понимаю, ты будешь делать глупости, которые будут выводить меня из себя или доводить до слёз, но никакая глупость не сравнится с предательством. Это невероятно больно — получить удар от человека, которого ты очень любишь.       Вместо ответа Антон остановился и обнял крепко Катю. Они оба готовы были расплакаться и сдерживались изо всех сил. Антон посмотрел любимой прямо в глаза и прошептал:       — Я никогда тебя не предам.       — Я тебе верю, — ответила Катя и нежно поцеловала его. — Запомни этот поцелуй. Пусть он будет символом моей вере тебе.       Вскоре они дошли до развилки. Очень тепло попрощались. Они синхронно обернулись, посмотрели друг на друга с минуту. «Любимый». «Любимая». Катя помахала ручкой, и каждый пошёл к себе домой.       Что же касается Оли и Люды? Они хорошо и с пользой проводили время. Обсуждения книг и проблем общества у них чередовались с различного рода шутками и анекдотами, да и просто какими-то бытовыми вопросами. В полшестого Оля с тоской посмотрела на часы и вздрогнула.       Люся это заметила и спросила у подруги:       — Оль, что такое?       Петрова сначала покачала головой а потом встала, подошла к двери и, упёршись в косяк лбом, тихонько заплакала, положив ладонь на переносицу. Люда тут же поспешила к Петровой, стала гладить её по плечу.       — Оленька, что такое? У тебя болит что-то? Что случилось? Не молчи! — засуетилась вокруг подруги Миронова.       — Люд, не могу больше, сил нет. Не могу, — ответила Оля и упала в уже приготовленные объятия подруги. Петрова заплакала сильнее. — Не хочу туда, Люся, не хочу. Я не могу больше!       — Чш-чш, — успокаивала Олю Миронова, аккуратно покачивая и гладя по голове безутешную любимую подругу. — Останься у меня, если хочешь.       — А как же Антон? Я не могу его бросить.       — Ну он пусть к Кате пойдёт.       — Это будет двусмысленно, — улыбнулась сквозь слёзы Оля. Люда пощёлкала языком и тоном нравоучительной дамы произнесла:       — Ольга, как Вам не стыдно так пошлить! Это не по-советски!       — Советского союза уже нет, — улыбнулась Оля, постепенно успокаиваясь.       — Тогда можно, — пожала плечами Люся, и её подруга рассмеялась, хоть и продолжая всхлипывать.       — Прости меня за слёзы. Уже второй день плачу.       — Если тебе нужно поплакать, плачь хоть каждый день. Если тебе от этого легче станет. Олечка, может, расскажешь уже о своей ситуации. Ведь это не дело продавать серёжки, ставить миллион заплаток на колготки при живой матери.       — Я же не виновата, что у нас тут только капроновые почему-то продаются.       — Ты же понимаешь, что я не об этом, — покачала головой Люся, гладя подругу по руке.       — Понимаю. Но что ты мне предлагаешь? В детдом отправится вместе с братом?       — Поговори с Лилией Павловной, она-то явно не заинтересована в том, чтобы вас с Антоном забрали.       — Ну а что она сделает! Я просто молюсь, чтобы следователь, который Бабуриным занимается, не пронюхал ничего про то, что родители наши ни в каком не отъезде по работе.       — Ну, посоветуйся с ней хотя бы. Оля, ситуация, конечно, ужасная, но нельзя сдаваться. Давай моей маме расскажем хотя бы. Родители люди умные и понимающие.       — Нет, не надо всю эту грязь вытаскивать, — замотала головой Оля. Да и Антону могу всё испортить, у него только всё наладилось.       — Оля! — всплеснула руками Люся. — Я понимаю, конечно, что ты очень любишь брата и желаешь ему добра, но надо же и о себе подумать хоть немного. Оля, ты ведь себя угробишь!       — Антон мне обещал помогать. Сегодня его дежурство.       — Но это не решит проблемы, Оля! Не решит! Посоветуйся со взрослыми. Дорогая моя, я же вижу, что ты в последнее время сама не своя. Ты даже сейчас вроде как и начала открываться, но опять отмахиваешься.       — Сделаю что-нибудь с собой, — пробормотала Оля, будто бы не слушая то, что до неё так возбуждённо пыталась донести подруга. Люда опешила от услышанного.       — Оля, — испуганно произнесла Миронова. — Даже думать не смей об этом. Что это ты удумала!       — Но ты же сама говорила подумать о себе, — едко ответила Оля. Люся покачала головой и сочувственно поглядела на Петрову:       — Оля, ты же всегда была умной девочкой. Что ж ты сейчас-то себя как дурочка ведёшь. Ты, наверное, можешь сказать, что я не имею права тебя судить, ведь я живу прекрасно, и это правда, но ты мне очень важна и дорога, ты моя лучшая подруга, ты очень близкий мне человек, и я невероятно волнуюсь за тебя. Оля, ты взвалила на себя слишком много, да, теперь тебе помогает Антон, но всё равно вам не справиться одним. Ситуация достигла апогея и требует решения. Ты ведь и сама уже признала, что больше не можешь.       — Но что ты предлагаешь?       — Я знаю твою мать, Оля. Нет, ты не подумай, я её не оправдываю, но, я уверен, в ней ещё не умерло всё человеческое. И только взрослый человек может её тряхнуть.       — А ты думаешь, мы с Антоном её примем? — сурово спросила Оля, её голос был очень жёстким. Не по возрасту жёстким. — После всего что она сделала. Она предпочла бутылку своим детям. И её сейчас вовсе не волнует, что мы, быть может, с голоду умираем. Она нас предала.       — Я понимаю… — начала было Люда, но Оля её оборвала:       — Нет, ты не можешь меня понимать, и не дай бог тебе когда-то меня понять в этом.       — Оля…       — Ладно, — потёрла переносицу Петрова. — Пусть мать хоть для виду будет. Антону 18 исполнится, может, ему опекунство на меня дадут оформить. Я обещаю, что посоветуюсь с Лилией Павловной до Нового года.       — Спасибо, Оля, — улыбнулась Люся.       — Тебе спасибо, — улыбнулась в ответ Петрова и вновь горько заплакала в объятиях подруги.       — Ничего, — говорила та, — потерпи.       Придя домой, Оля всё сообщила брату. Он тоже в свою очередь поделился новостями. Они сели за стол на кухне, чтобы всё обсудить.       — Что ж, — проговорил Антон, — Люся дело говорит. Лучше, думаю, рассказать самим, до того, как узнают сами или расскажет кто-то третий. А мать… Пусть просто не бухает, для нас она теперь никто. Обязанности пусть свои только исполняет. Уладим весь этот вопрос до Нового года. Не волнуйся, я тебя никогда не брошу, ни за что на свете.       — И я тебя тоже, — устало улыбнулась Оля, — ты же без меня пропадёшь. Даже с Катей, если меня не будет в радиусе ну хотя бы ста километров от тебя.       — Не спорю, не спорю. Так что и думать не смей о суициде. А что ты о моих новостях скажешь?       — Ну что тут сказать? Все получат по заслугам. Конечно, ты в споре о туши повёл себя как полный идиот, но тебе не в первой. Но, судя по тому, что ты опять весь в помаде, претензий Катя к тебе уже не имеет.       — Правильно, — ответил Антон и покраснел. Это не ускользнуло от Оли.       — Вы посмотрите на него! Смущается! А целоваться в общественном месте тебе нормально!       — Да Катя сама иногда начинает!       — А ты прямо так против!       Оля расхохоталась. Антон любяще посмотрел на сестру и с тёплой улыбкой произнёс:       — Для меня такая радость слышать твой звонкий смех.       — А мне видеть тебя счастливым.       Брат с сестрой крепко обнялись. Они были очень преданны друг другу, были друг для друга (да, и Антон тоже) опорой и поддержкой и готовы были делить трудности и невзгоды пополам, вместе.       Оля протянула Антону фартук, надела очки и, важно расхаживая по кухне, начала свой урок кулинарии:       — Сегодня мы с тобой, Тоша, будем готовить блины. То есть готовить будешь ты, а я буду следить за тем, как ты это делаешь.       — Слушаюсь, командир, — встал по струнке Антон и отдал честь сестре.       — Вольно, — по-военному сказала Оля и начала обучать брата основам блинопечения.       Очень скоро она поняла, что стоило начинать с чего-то более простого. Например, с макарон, потому что Антон так и норовил что-то пересыпать, недолить или вовсе выплеснуть, а то, как он пытался разбить яйцо, заслуживало войти в передачу «Вокруг смеха».       — Да куда же ты скорлупу-то в тесто! — кричала на брата Оля. — Да чтоб тебя в девятнадцатую степень сначала возвели, а потом извлекли из тебя корень тридцать третьей степени!       — Откуда у тебя такие бурные познания в алгебре? — удивился Антон.       — С тобой тут и интегрировать научишься!.. — съязвила Оля, но тут же вновь закричала на Антона. — Да куда ж ты муки столько сыплешь! Положи на место её, болван! Что у тебя вместо рук?! Тебе говорят одно, а ты делаешь другое! Целоваться-то ты быстро научился! Бестолочь!       Антон на это лишь вздыхал. Тем не менее, с горем пополам блины были приготовлены, хотя несколько и подгорели из-за нерасторопности Антона. Получилось не просто съедобно, а очень даже вкусно. Попробовав, Оля одобрительно улыбнулась и сказала:       — Для первого раза очень неплохо.       И для Антона после всех его кулинарных страданий это было высшей похвалой. Но хотя Оля и много кричала, она, обучая Антона хозяйству, отвлекалась от своих мрачных мыслей, коих у неё в голове в связи с последними событиями было много.       Пока Антон мыл посуду, сестра спросила у него:       — А тебе правда хорошо с Катей.       — Очень, — улыбнулся мальчик. — Она замечательная, Оля. Она меня очень любит, и мне очень стыдно от того, что я не так давно позволил себе так ужасно с ней поступать.       — Она тебя за это простила, а ты извлёк для себя урок, так что не надо бередить это прошлое. Я уверена, всё у вас будет хорошо.       — Без тебя бы у меня ничего не вышло. Спасибо тебе, сестрёнка.       — И тебе тоже.       — За что же? — удивился Антон, который считал, что сестре его благодарить не за что.       — За то, что поддерживал меня.       — Ты для меня сделала намного больше, — возразил Петров, но девочка покачала головой.       — А ты думаешь, я забыла то время, когда мы только сюда переехали? Когда я была ещё надоедливым ребёнком, с которым ты постоянно возился. Нет, Антон, я всё это помню, и я тебе благодарна. А теперь давай пойдём ко мне. Скоро «Иван Васильевич меняет профессию» начнётся.       Антон кивнул, выключил воду, вытер руки, выключил свет на кухне, и они пошли к Оле в комнату.       — Вы с Катей молодцы, что узнаёте друг друга получше. У Ваших отношений определённо есть будущее, — попутно отмечала Оля.       — Я очень этого хочу. И мы с Катей будем для этого всё делать.       — Не сомневаюсь. Ваша любовь заслуживает уважения, внимания и восхищения.       Брат с сестрой прекрасно провели время и разошлись по комнатам в прекрасном настроении, в каком и отошли ко сну.       А тем же днём Лилия Павловна ждала, когда ей позвонит Зорина. Мама Кати вся извелась и даже подпрыгнула, когда в дом вошла её дочь, которая тут же стала делиться с родительницей всеми последними новостями. Лилия Павловна всё выслушала.       — Молодец, что двойки исправила. Что следователю всё честно показала. Какие у Вас с Антоном всё-таки интересные отношения, — улыбнулась учительница, — но если вам это нравится, никто не смеет лезть. Кстати, об Антоне. Дело деликатное одно есть.       — Какое? — насторожилась Катя. — Никакие его тайны я тебе без его разрешения рассказывать не буду.       Лилия Павловна объяснила дочке, что дело принимает серьёзный оборот и необходимо выяснить, что происходит в семье Петровых, чтобы вовремя им помочь. Девочка с понимаем выслушала мать и ответила:       — Я сделаю всё возможное. Но он этой темы избегает постоянно. Ах, Антоша, где так ты эгоист, а где всё скрываешь.       — И ты его всё равно любишь?       — Конечно. Как его можно не любить. А ты не волнуйся насчёт своего. Если ваши чувства были проверены временем, то всё пройдёт хорошо.       — Надеюсь, — ответила Лилия Павловна, нервно теребя в руках салфетку.       Через час раздался долгожданный звонок.       — Он очень рад, что ты согласилась, и очень хочет познакомится с Катюшей. Он приедет 28-го числа. Где твой дом, он знает. Обещал приехать на двенадцатичасовом автобусе, — объявила Зорина.       — Я буду ждать, — ответила Лилия Павловна и стала думать о подготовке к предстоящей встрече.