Французский — язык любви

      Прошёл ещё один день. Что о нём можно сказать? День как день, но именно из таких «дней как дней» и складывается наша жизнь, и если выкинуть их и оставить только дни уникальные, то жизнь получится уж слишком короткой, да и можно ли говорить, что каждый «день как день» похож на другой на сто процентов, когда каждую секунду происходит так или иначе что-то новое. Так вот обратимся к конкретике…       Утром Полина старательно выбирала, в чём пойти в школу. Её отец уже не спал (ему нужно было съездить по делам с документами), поэтому девочка решила обратиться за помощью к нему       — Пап, — крикнула Морозова. — Как думаешь, лучше чёрная юбка или клетчатая?       — Да ты всё равно красавица, — ответил Сергей, входя в комнату. Он посмотрел на новую люстру, простенькую, но со вкусом, с пятью рожками в виде цветков. — Всё-таки хорошую люстру мы вчера купили.       — А то! — гордо отметила Полина. — Я же выбирала. Ну мы опустим моменты, как мы её вешали.       Вспомнив о том, как они чуть поочерёдно вчера вечером не свалились со стремянки, дочь с отцом рассмеялись.       — Ну так что с юбкой, — вернулась к делам насущным Полина. — Не могу же я прямо в ночнушке пойти.       — Ну в принципе можешь. Вопрос только, что тебе на это скажут.       — Вот именно, папа, поэтому надо думать.       — Кстати, откуда у тебя эта клетчатая юбка? — поинтересовался Сергей.       — Мужчины, — закатила глаза девочка, — ты же мне её сам в городе весной прошлой купил.       — Да? — удивился отец и внимательно посмотрел на вещь. — Знаешь, а у меня вкус определённо есть.       — Как я понимаю, выбор пал на клетку.       — Да, но к такой юбке хорошо бы и пиджак такой же, чтоб как костюм было, — ответил Сергей. Полина удивлённо посмотрела на отца.       — Я не думала, что ты так разбираешься в одежде.       — У меня такая красивая дочь, так что приходится.       — Папа! — засмущалась Полина и махнула рукой. — Что ты выдумываешь!       — Да не выдумываю я, — возразил отец.       — Хотя ты прав. И всё закономерно. У лучшего в мире папы не может не быть очень красивой дочки, — улыбнулась Полина и крепко обняла Сергея. Тот, крепко прижимая её к себе, в очередной раз осознавал, что дороже и ближе человека, чем она, у него нет, и чувствовал, как сильно онлюбит свою Полину. Она же очень радовалось, что сумела всё исправить, пока не стало слишком поздно, но чувство стыда всё равно сжигало её изнутри, поэтому Полина тихонько заплакала в объятиях любимого папы.       — Поля, что случилось? — тут же спросил он. — Доченька, что такое?       — Ничего, — замотала головой Полина, изо всех сил стараясь сдерживать слёзы. — Просто мне очень стыдно за то, что я делала. Меня гложет чувство вины.       — Доченька, но ведь тебе и Катя по этому поводу уже говорила, чтобы ты выбросила это из головы.       — Папа, — печально вздохнула девочка, — ты ведь прекрасно понимаешь, что осознание — это одно, а выполнение на практике — уже совсем другое.       — Конечно, понимаю, но ты должна знать, что зла на тебя никто не держит. Ты всё осознала и исправила. Исправилась сама. Оставь то, что прошло, в прошлом. Не занимайся самоедством. Отпусти былое.       — Папа, — спросила вдруг Полина, посмотрев на отца глазами маленькой запуганной девочки, — ты мне поможешь с этим? Ты меня не оставишь одну в этой ситуации?       — Поля, ну как ты только могла такое подумать.       — Ты прости, прости меня. И за слёзы эти, и за… — залепетала Полина, но отец её мягко прервал:       — Перестань, Поля, ну что ты. Плачь, если тебе нужно. Всё хорошо. Ты думаешь, я за свою жизнь не делал ошибок?       — Но ты же не издевался, как я над тобой, над своими родителями, — шмыгнув носом, произнесла девочка, прижимаясь к отцу.       — Полина Сергеевна, ты всё уже осознала, — строго, но в то же время очень заботливо начал Сергей. — Ты исправилась. Я прошу тебя, не накручивай себя. Может быть, тебя ещё гложет неразделённая любовь? — предположил Морозов.       — Понимаешь, папа… Я сама не знаю. Может, это было наваждение. Я правда не знаю, но я в любом случае не буду лезть в чужие отношения.       — Я и не сомневался в последнем, — улыбнулся Сергей.       В то же зимнее утро они сфотографировались. Полина, с аккуратным макияжем, была в своих клетчатом пиджаке и юбке, на ноги она надела новые чёрные туфли на каблуках. Её отец тоже был при параде. Он ласково приобнимал дочь за плечи, и на лицах обоих сияла радостная улыбка. И как дорог обоим был тот момент. К сожалению, наша жизнь не может состоять лишь из счастья и веселья, но в наших силах делать радостные моменты как можно чаще. Порою надо искать радости в мелочах…       Оля же тот день провела будто бы в прострации. Что-то в ней надломилось. Антон, как ни странно, сразу же заметил, что с его сестрёнкой что-то не так, но она лишь сослалась на сильную головную боль. Оля скрыла ото всех, что совсем недавно вытащила из почтового ящика счёт за жильё, а впридачу к этом у неё уже лежали счета за воду, электричество и газ. Девочка была в отчаянии. Денег у неё не было. Вся жизнь ей вдруг показалась беспросветной тьмой. «Ну расскажу я всё Лилии Павловне, но ничего не изменится. За жильё нужно платить, а денег нет… Не хочу быть никому обузой…» — рассудила девочка и твёрдо решила покончить с собой. Люда тоже заметила, что её подруга ведёт себя странно, но на всё у Оли ответ был один «очень болит голова». Наконец Люся не выдержала и спросила прямо:       — Ты что, что-то делать с собой собралась? Ольга, не смей! Обо мне подумай, об Антоне!       — Люся, — гневно бросила Петрова, — у меня что, голова просто болеть не может?!       — Если ты думаешь, — спокойно ответила Миронова, — что я буду обижаться, за то что ты на меня кричишь, то ты глубоко ошибаешься. Я волнуюсь за тебя. Ты сама не своя.       — Люда, всё нормально, — продолжала твердить Оля, мысленно проклиная себя за то, что накричала на подругу и соврала ей. Но она уже не хотела ничего менять. Запал кончился. У каждого свой предел прочности, и Оля, для восьмилетней девочки, держалась очень стойко. Она сдалась, и в душе ненавидела себя за это, но не хотела никого обременять своими проблемами. Из дома она взяла кулон, подарок матери, чтобы заложить и его.       — Оля, — ответила Люся, взяв подругу за плечи, — я тебя прошу, без глупостей. Ты мне очень дорога. И брату своему тоже.       — Я это знаю, — устало кивнула Оля и как-то странно посмотрела на подругу. Та поняла лишь спустя несколько минут, что Петрова с ней прощается. И Люся решила действовать…       Полинин костюм был оценён. Антон с восхищением оглядел Морозову и восторженно проговорил, подняв большой палец вверх:       — Тебе очень идёт, Полина!       — Спасибо, — поблагодарила Морозова и перевела взгляд на Катю, которая буравила гневным взором своего возлюбленного, но тот будто бы ничего не замечал. Полина кашлянула и еле заметным кивком головы намекнула ему, в чём дело. Петров повернулся к Кате и непонимающе спросил:       — Кать, что тебе опять не так?       — Да то, — мгновенно вскипела от столь неосторожной формулировки вопроса Смирнова, — что у Полинки ты сразу же юбку заметил новую, а у меня макияж нет! Мне теперь окончательно ясно, куда ты только смотришь!       — Да что ты опять начинаешь! — махнул рукой Антон, что ещё больше вывело из себя Катю.       — Ну, конечно! Там какой-то макияж, а тут ножки!       Наблюдавшая за всей этой ссорой Полина громко расхохоталась. Влюблённые тут же перестали спорить обернулись к ней.       — Я не могу с вас, — сквозь смех произнесла Морозова. — Вы хоть день можете не ссориться?       — Нет, — уверенно одновременно ответили Катя и Антон, по правде говоря, уже забыв, из-за чего ругались минуту назад.       — Хоть в чём-то вы сходитесь на одном, — усмехнулась Полина.       — Да он всё равно знает, что я его люблю, — поправила Катя Антону воротник на пиджаке.       — А я её, — не найдя что поправить, Петров погладил любимую по голове.       — Можно и понежнее, — не преминула заметить Катя, — не собаку гладишь. И только попробуй добавить сейчас какое-то сравнение с другим животным.       Вздохнув, Антон молча поцеловал любимую в лоб, и губы той растянулись в блаженной улыбке. А Полина стояла рядом и очень радовалась за Катю и Антона. Последний скрыл от возлюбленной странное поведение Оли. Смирнова пыталась повести разговор в сторону ситуации дома, но Антон всегда очень ловко переводил тему, и Катю это весьма настораживало, как и Антона повышенный интерес к этому вопросу, но он, глупый, боялся, что Катя его бросит (ох, как бы она оскорбилась (и притом справедливо), узнав об этом), да и просто не хотел нагружать её своими проблемами, совсем не учитывая, что Катя это никогда так не воспримет и будет любить его несмотря ни на что. Катя даже отошла с Полиной в сторонку и поделилась с подругой переживаниями касательно любимого:       — Поля, мне кажется, Антон что-то недоговаривает. Чувствую, что-то у него происходит в семье.       — Я тоже. Он, когда я рассказывала, как мы сегодня с папой утром разговаривали, как-то, хоть и очень пытался это скрыть, погрустнел, — привела свои доводы Полина.       — Сестру его, я уверена, вынудило что-то стать такой собранной и хозяйственной.       — А я сегодня видела её в коридоре. Она шла какая-то потерянная. Я с ней поздоровалась, а она даже не сразу отреагировала.       — Ну, может, просто в своих мыслях была, — предположила Катя. Полина отрицательно покачала головой.       — Нет, тут другое. То есть, конечно, она думала о своём. Но взгляд был какой-то безжизненный.       — Дело плохо… — пробормотала Смирнова. — Но не могу же я заставить его рассказать. Но и ничего не делать тоже не могу. Каков план, подруга?       — Не знаю, Катюша, не знаю. Но мне знаком подобный Олиному взгляд. Конечно, я тогда плакала, но я смотрела так же, перед тем как совершить попытку суицида.       Ошарашенная Катя медленно повернулась к Полине.       — Ты хочешь сказать, что она?.. — Смирнова запнулась, не желая продолжать. Она откидывала подобную версию, но они не могли знать, что Морозова полностью разгадала замысел Оли.       — Я не утверждаю, а лишь провожу аналогию.       — Надо Антону сказать.       Девочки сорвались с места и поспешили к скучающему Петрову, который в очередной раз пытался познать азы геометрии. Начать решила Полина. Она сказала, что на Оле буквально лица нет и это не к добру. Но Антон, сам ещё веря (хоть уже и слабее, чем утром) в версию сестры, поспешил успокоить девочек и ответил:       — У неё просто сегодня мигрени.       Катя с Полиной переглянулись, заметно успокоившись, но всё равно сомнения остались.       Оля отпросилась с последнего урока. Решила сделать всё, чтобы ей никто не мешал. Люся взволновалась уже всерьёз. До этого она уже ознакомилась с расписанием 8 «В» класса, поэтому прекрасно помнила, что у них сейчас физкультура, поэтому Люда попросилась выйти и поспешила в зал. Антон, Полина и Катя сидели на скамейке и разговаривали. Близился конец четверти, так что учитель физкультуры никого не заставлял заниматься. Люся подошла к беседующим и попросила Антона отойти с ней, чтоб поговорить. Подозрения Кати и Полины вновь возросли.       — Да, Люда, — спросил Антон, — что ты хотела?       — Оля отпросилась внезапно с этого урока и ушла домой. Я очень волнуюсь за неё. Как бы она чего не сделала глупого.       — Я тебя понял, — кивнул Антон, — пойду собираться.       — Позвони мне потом только, я очень волнуюсь за Олю.       — Конечно.       Антон соврал Кате, что совсем забыл, что им с Олей надо быть дома пораньше, потому что возвращаются родители. Как могли оспорить это Полина и Смирнова? Никак. Ровно, как и подтвердить, поэтому Катя с Антоном коротко, но нежно поцеловались на прощание, и он поспешил домой.       — Ну вот, а мы боялись, — сказала Полина, сама, тем не менее, слабо веря в это. Катя покачала головой:       — Ой, Поля, не нравится мне это всё.       Быстро сходив к ювелиру и получив свои деньги, Оля торопливо направилась домой. Ей уже было совершенно всё равно. Цель была одна — самоубийство. Вот девочка достала ключи, открыла дверь, вошла в дом, закрылась на замок, сняла верхнюю одежду, разулась и прошла на кухню. Оля взяла ручку, листок бумаги и написала следующее: «Антон, прости меня, пожалуйста! Я тебе говорила, что никогда нельзя сдаваться, но сами сейчас нарушаю это правило. Но я правда больше не могу. Я уверена, что Катя тебя не бросит, а Лилия Павловна приютит. Быть тебе обузой я не хочу. В том, что я делаю, прошу никого не винить. Я прекрасно понимаю, что поступаю слабо и глупо, но действительно больше не могу. Нет сил. Передай, пожалуйста, Люсе, моей дорогой подруге, что мне очень жаль. Вот и всё… Простите меня. Ваша Оля. Ps Деньги с продажи кулона возьми себе, они тебе нужнее.» На последние слова упала слеза, и чернила размылись, но, совладав с собой, Оля достала из аптечки мощное обезболивающее, которое при малейших передозировках вызывало летальный исход. Да, в те времена в том месте ещё продавали такие опасные препараты. Девочка предпочла подобный способ ухода из жизни, потому что считала его наиболее действенным и наименее грязным. Оля высыпала горсть таблеток на стол. Сняла очки и положила их рядом. И, опершись локтями о стол, стала поглаживать виски. Так прошло пять минут. Наконец Оля встала, налила воды в стакан, но рука её задрожала, и он вдребезги разбился об пол, расплескав по нему жидкость. Петрова взяла другой стакан, наполнила его водой и взяла в руки таблетки. Тут уже рука её не дрогнула. В этот момент в дом ворвался Антон. От неожиданности девочка разжала руки, отчего и стакан, и таблетки с характерными звуками упали на пол. Перепуганный Антон вбежал на кухню и тут же всё понял. Он бросился к сестре, которая стояла как вкопанная, и крепко сжал её в объятиях.       — Олечка, сестрёнка, что же ты удумала, — гладя девочку по голове, шептал он. Оля, с каменным лицом, монотонно ответила:       — Всё указано в записке.       — Оля, — опустился на колени перед сестрой Антон. Оля тут же отвернулась. — Перестань, пожалуйста. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Что я не имею права тебя судить, потому что сам сижу у тебя на шее, и это правда, но это вовсе не значит, что я за тебя не переживаю. Олечка, пожалуйста, не делай этого. Я уверен, нам помогут.       — А за дом кто платить будет? — прохрипела обессилевшим голосом Оля. — Кто? Эти проблемы уже не решить!       — Мать вернётся рано или поздно. Нам просто нужно продержаться до этого времени. А там уже будем с ней говорить.       — Да как мы продержимся?! Ты видел счета?! Я и так кулон заложила, а всё равно этого надолго не хватит. Конец! — резанула Оля воздух рукой, отчего у неё потемнело в глазах.       — Ничего не конец. И никакой ты обузой никому не будешь. Когда-то ты научила меня бороться до конца, и я не позволю тебе пасть духом. Совершить глупость. Я тебя не оставлю. Оля, нам помогут. Мы же договаривались, что до Нового года расскажем обо всём Лилии Павловне. Послушай меня, — серьёзно говорит Антон, смотря прямо в глаза сестре, — я сделаю всё, чтобы мы выстояли. Сделаю всё, чтобы нас не разлучили. Слышишь меня? Оля? Оля! — закричал Антон, когда сестра закатила глаза и потеряла сознание. Брат успел среагировать и поймал девочку.       — Бедная моя сестрёнка, — прошептал он, взглянув на уставшее, измождённое выражение лица Оли, которой было всего восемь… В тот момент мальчик ещё больше возненавидел мать. Он на руках донёс сестрёнки до её комнаты, бережно уложил на кровать. Затем он спустился вниз за раствором аммиака и ватой. В тот момент в дверь позвонили. Антон очень удивился, а когда посмотрел глазок, то увидел там Люду, по выражению лица которой было ясно, что она очень нервничает. Антон отворил дверь.       — Что с Олей? — с порога спросила Люся.       — Без сознания. Сейчас вот буду в чувство приводить. Пыталась с собой покончить. Записку даже оставила. Я вовремя успел, — ответил Антон.       — Молодец, — нервно улыбнулась Люда, — я тоже сейчас поднимусь.       Прочитав записку, Миронова чуть не разрыдалась. Она осознала, что могла потерять свою любимую подругу. Быстро вбежав наверх, Люся застала Антона, пытавшегося привести Олю в чувство. Наконец она открыла глаза. Люся тут же бросилась обнимать подругу и горько заплакала:       — Что же ты делаешь, Оля? Как я без тебя буду. Оля, я не могу тебя потерять.       — О, — по-прежнему говоря хладнокровно, ответила Петрова, — я довела до слёз саму Людмилу Миронову. Достижение.       — Дура ты, Оля! — стукнула подругу по плечу Люся и заплакала ещё сильнее. — Да, тебе сейчас очень тяжело и ситуация очень походит на безвыходную, но мы тебя не бросим с Антоном. Слышишь. Не бросим. Мы поможем тебе.       — Мне не нужна ничья помощь, — монотонно ответила Оля, смотря в одну точку.       — Прекрати тут играть Полину Морозову! — нахмурился Антон. — Оля, перестань сейчас же. Вернись к нам. Ты нам никакая не обуза и нужна нам. И не только потому, что ты делаешь всё по дому.       — И не только потому вовсе, что помогаешь мне с математикой, — добавила Люся сквозь рыдания. — Любим мы тебя. Важна ты нам. Очень.       Оля встала с постели и молча обняла подругу.       — Тише, Люсь, тише, — шептала Петрова, успокаивая безутешную Миронову. — Я с тобой. Я буду жить, бороться. Только не плачь.       — Хорошо, не буду, — улыбнулась Люда сквозь слёзы.       — Простите меня, — виновато произнесла Оля. — Простите меня… Правда… Я не хотела…       — Ничего, Оля, — устало улыбнулся Антон и ласково потрепал сестру по плечу. — Только ты не держи эмоции в себе. Рассказывай нам. Мы же тебе не чужие люди.       — Да. Хорошо.       Они вместе убрали всё с пола на кухне, Оля разорвала записку. Ей стало очень стыдно за своё поведение. «Повела себя как слабая эгоистка. Это ужасно.» Но можно ли в полной мере осудить девочку? Нет. Зато можно предъявить серьёзные претензии к её матери. В том, что её дочка решила покончить с собой, виновата Карина.       Они втроём посидели на кухне, поиграли в карты (конечно, проиграл все разы Антон). Оле было очень весело, она улыбалась, смеялась, чем доставляла необычайную радость Антону и Люсе. Взглянув на последних, Оля произнесла:       — Вы моя семья, потому что с Вами мне бояться нечего. Вы всегда придёте на помощь. И вот что я скажу. Я поборюсь и постою за своё счастье.       — А мы тебе в этом поможем, — улыбнулся Антон.       — Так выпьем же за нашу безгранично любимую и безмерно дорогую Олю Непобедимую, — подняла стакан с чаем Люся, за которым поднялись ещё два…