По собственному желанию

      Глубокая ночь, старое, обшарпанное двухэтажное здание с железной лестницей снаружи, дождь как из ведра и всполохи молний с последующими за ними раскатами грома — типичное начало фильма ужасов. Слегка помятый, грязный Порш с визгом покрышек затормозил у дорожного мотеля, гася фары. Из него вышел человек в плаще и направился в сторону главного входа. В помещении было тепло и пахло пылью, а за высокой стойкой спал бородатый мужчина, стриженный под горшок.       — Есть свободные места? — поинтересовался поздний посетитель, звучно опустив обе ладони на столешницу, от чего сотрудник всхрапнул и тут же оторвал голову от спинки кресла. — Нам нужен номер на троих.       — Мне очень жаль, но на данный момент у нас свободен лишь номер с одной двуспальной кроватью. Всё остальное занято. — выдал тот после того как лениво пролистал помятую тетрадь, зевая.       — Сколько? — обречённо вздохнул юноша, стряхивая влагу с волос.       — Полторы тысячи йен.       Со стороны посетителя на стойку опустилась пара купюр, а со стороны администратора — ключ с пробкой от вина вместо брелка.       — Фамилия, — мужчина сверил парня ленивым взглядом, вновь открывая тетрадь.       — Дазай.       За те несколько минут, что он пробыл в здании, дождь разошёлся лишь сильнее. Пришлось накинуть плащ на голову, пока добирался до машины, но это мало чем помогало. Он похлопал по капоту и прокрутил полученные ключи на пальце у лобового стекла, после чего из Порша вышли ещё двое. Все трое спешно поднялись по скользкой лестнице и ввалились в предоставленную им комнату. Было темно, хоть глаз выколи, но выключатель нашёлся быстро. Лампочка засветилась неровным, блеклым светом, слепя глаза, но даже на неё было не так больно смотреть, как на обстановку: грязный пол, оборванные обои, просевший матрас и неаккуратно сложенные в кучу одеяло и две подушки. Лампочка под потолком болталась на закрученном проводе и провисала так, что Осаму мог коснуться её макушкой, не говоря уже о Сакуноске, которому та была на уровне глаз. Зато Чую это никак не напрягало. Его не устраивало лишь отсутствие другой мебели, помимо скрипучей кровати, на которой им предстояло спать всем вместе. Блядство. За шаткой дверью, параллельной входу, нашлась душевая и санузел, а также пара на удивление чистых полотенец и чей-то забытый бутылёк шампуня.       Ода устало потянулся и размял плечи и шею. Всё-таки вести машину несколько часов подряд без перерывов большая нагрузка на мышцы. Тело болело, ноги покалывало судорогами от долгого пребывания в одном положении, а в висках пульсировало. Напряжённый выдался денёк. Сейчас бы горячего карри и стаканчик коньяка со льдом, вот только такой роскоши в этом заведении не наблюдалось. Этому мотелю вообще можно было поставить максимум одну звезду, и ту с натяжкой, лишь за то, что в комнате было тепло.       Дазай разделся до нижнего белья, даже обувь снял, игнорируя шмотки грязи в щелях в полу, скидал вещи в одну кучу у кровати и протопал в душ, чтобы ополоснуться. Ожидаемо, горячей воды здесь не было, она была лишь слегка подогретая, не совсем ледяная, но это его не остановило, как не остановило бы и его спутников: уж слишком они все устали после задания и долгой дороги, что смыть с себя остатки прошедшего дня, наполненного кровью и грязью, было просто необходимо не столько для тела, сколько для души.       Щеголять друг перед другом в одних трусах, а порой и вовсе в чём мать родила, давно перестало быть постыдным. И не сказать, что в первый раз для них это было чем-то смущающим. Это изначально считалось нормальным, камон, они же все мафиози — для них вообще не существовало слов стеснение и робость. За Дазаем от промокшей одежды избавились и Сакуноске с Чуей, развешивая её на торчащие из стен гвозди, предварительно выжав из них воду в ржавую раковину в углу. Более двух часов кровопролитных разборок вдали от города под проливным дождём, долгая дорога досюда — всё это в той же прогрессии выжало из парней все соки, а они даже до Йокогамы ещё не добрались.       Задание, на которое Мори отправил их в Саппоро, немного затянулось. Одни не хотели принимать условия Порта, выдвигая свои и пытаясь занизить ценник, другие сразу схватились за оружие, решив, что таким образом смогут запугать членов главной мафиозной организации страны и добиться от них информации о местонахождении их склада оружия на Хоккайдо, третьи вообще остались живы лишь благодаря приказу босса вести переговоры без кровопролития, весьма недвусмысленно намекнув, что примут условия в том случае, «если вон тот рыженький составит компанию нашему боссу на сегодняшнем показе элитных придворных проституток». Угораздило же их нарваться именно на Чую. Благо Ода вовремя схватил того под локоть и выволок в коридор, пока Дазай остался разбираться с самодовольно улыбающимся мужланом с тремя подбородками и глазами, едва виднеющимися из-за пухлых щёк. Бедняга, страха тогда натерпелся на всю жизнь вперёд. И условия все принял, даже несмотря на то, что Дазай загнул ценник на двадцать процентов. Жизнь пока что дороже. А самое последнее дело вообще не обошлось без использования Порчи. Организация оказалась куда многочисленней и информированней, чем они изначально предполагали. Вздумали заманить их в ловушку, да разом избавиться от трёх важных фигур в партии Мори, да вот не вышло.       Накахара широко зевнул, сидя на кровати и вслушиваясь в слившийся звук дождя с улицы и шума воды из душа. Хотелось спать, он всю дорогу до мотеля, все семь с половиной часов провалялся на заднем сидении автомобиля полудохлой тушей, приходя в себя после недавнего сражения. Ода вёл машину, не имея даже возможности передохнуть: Чуя — в отключке, а Дазай не умел водить и не желал учиться. Пройдя холодной ладонью по шее и груди, Чуя зарылся пальцами в волосы, немного охлаждая гудящую голову. Он ждал пока вернётся Дазай, чтобы тоже ополоснуться. Он бездумно пялился в стену напротив себя на протяжении нескольких минут, слегка подрагивая от сквозняка, пока его не отвлекло касание к щеке. Сакуноске аккуратно присел рядом с ним и заклеил небольшую рану около носа напарника пластырем.       — Спасибо, — отозвался тот и шмыгнул носом. Видимо, простуды ему не избежать. — Хочешь, сделаю массаж?       Ода ещё раз на пробу размял плечи, слегка поморщившись от неприятного зуда, и повалился на кровать животом вниз. Накахара тут же оседлал его бёдра, принимаясь тереть руки друг об друга, чтобы не отморозить своими конечностями чужую спину. Он был довольно лёгким для своих семнадцати, даже в соотношении со своим ростом, поэтому дискомфорта своим весом не доставлял. По телу Сакуноске прошли мурашки, когда кожи коснулись всё ещё прохладные ладони, не скрытые тканью привычных перчаток. Чуя ещё раз потёр ладони друг об друга и принялся сминать напряжённые спину, плечи и шею, надавливая пальцами на чувствительные точки и аккуратно поглаживая в местах давнишних шрамов. Он плавно скользил пальцами вдоль рёбер, мягко оглаживая бока, делал это неторопливо, отлично сочетая расслабляющий темп и силу нажатия. Сакуноске блаженно прикрыл глаза, едва не мурлыча в подушку от удовольствия. Тело стремительно расслаблялось, нападала дремота.       Дазай, спустя некоторое время, вышел из душа с одним лишь полотенцем на голове, старательно просушивая им волосы. Он остановился у подножия кровати, с интересом рассматривая спину Накахары: то, как при движении рук лопатки сводились вместе и вновь расходились в стороны, а под бледной кожей перекатывались мышцы. Пара глубоких шрамов проходили вертикально прямо по центру каждой из лопаток, и иногда, поддаваясь странному порыву, Ода касался их и каждый раз повторял свою теорию о том, что раз уж Чуя не помнил часть своей жизни, то, возможно, когда-то он был ангелом, которого изгнали с небес, а эти рубцы — следы некогда существовавших у него крыльев, которых его лишили. Осаму невольно представил это в своей голове: большие, тёмные крылья, — да, именно тёмные, ведь ангелов за просто так с небес не прогоняют, — взмахи которых поднимали пыль и листву с сухой земли, нагое тело с повязанной на бёдрах лёгкой тканью, такой же тёмный нимб над головой, распущенные волосы… Почему-то Дазай упрямо придерживался мнения, что Накахара, если и был ангелом, то только ангелом смерти — непорочному, пусть и провинившемуся в чём-то и за это изгнанному созданию не доверили бы столь разрушительную силу на Земле.       Он опомнился лишь тогда, когда коснулся пальцами неприметной резинки и потянул её, а собранные в хвост рыжие пряди рассыпались по плечам. Чуя заинтересованно обернулся к нему, не прекращая махинаций руками, от которых Ода под ним поджимал пальцы ног от удовольствия. Он хмыкнул, окинув взглядом полностью голого напарника, что забрался на край кровати позади него, а потом склонился над Сакуноске, с силой нажав ему на позвоночник, от чего каждый отдельно взятый позвонок хрустнул, вставая на место, а тот хрипло выдохнул, с облегчением растёкшись по кровати.       — Душевая свободна. Иди, освежись, — оповестил его Накахара и поднялся, потягиваясь и зевая, — я последним пойду.       Ода ещё минуты две валялся неподвижно, наслаждаясь теплом в разогретых мышцах и приятной слабостью, а потом лениво и неохотно встал и с благодарной улыбкой погладил напарника по волосам, зарываясь в них пальцами и проходясь так до самых кончиков, будто расчёсывая слегка спутанные пряди.       — Спасибо, Чуя.       Тот сдержанно кивнул, на пару мгновений слегка приластившись к чужой ладони, и проводил его взглядом до самой двери, а потом обратил внимание на Дазая. Тот сидел на краю кровати, с недовольным видом сверлил дверь душевой слегка прищуренными глазами, что вызвало в Накахаре усмешку. Осаму глубоко вдохнул-выдохнул через нос, подавляя в себе отголоски ревности, и устремил взгляд на напарника.       — Поможешь и мне расслабиться? — спросил он с лукавой ухмылкой.       Чуя сверил его многозначительным взглядом, таким, словно вот-вот закатит глаза, молча оттолкнулся от холодной стены, которую подпирал собой всё это время, и босой, буквально ледяной ступнёй упёрся в грудь Дазая, заставляя того упасть на простыни, нависая сверху.       — И чем я могу помочь тебе?       — Ты знаешь чем.       Чуя медленно отстранился, позволяя Осаму вновь принять сидячее положение, а потом резко подался к его лицу, замирая в паре сантиметров. Он с прищуром смотрел прямо в карие глаза, едва соприкасаясь носами, а когда Осаму попытался сократить это ничтожное расстояние и коснуться своими губами чужих, Чуя тут же отстранился и самодовольно улыбнулся. Тот недовольно оскалился, вечно ведясь на эту уловку и каждый раз оставаясь ни с чем — ему так и не удалось заполучить ни одного поцелуя: Чуя не позволял, лишь дразнил и издевался над ним. Накахара считал поцелуи куда более интимными, нежели откровенные ласки, прелюдии или секс. Ему казалось, что целоваться нужно лишь когда испытываешь неподдельные чувства к человеку, когда действительно любишь, в то время как заняться любовью можно было тогда, когда этого захочется, без чувств, без обязательств, главное — получить удовольствие и удовлетворение, ведь это обычная физическая потребность. А вот поцелуи — штука странная сама по себе. Зачем люди это делают?       Рыжие пряди упали на лицо, когда Чуя встал коленями на холодный грязный пол, удобнее устроившись между разведённых ног. Он лёгким движением заправил волосы за ухо и склонился над пахом напарника, неторопливо обводя языком розовую головку. Дазай уже давно был возбуждён и всё ждал когда же Сакуноске отлучится, чтобы Чуя вновь опустился перед ним на колени. Ни то, чтобы Ода не знал, чем они тут занимаются, нет — он часто заставал их за этим занятием и ни слова не говорил, молча занимаясь своими делами, лишь сильнее сводя колени вместе, — просто при нём Накахара делал это без особого старания, без желания доставить удовольствие. Ему было неловко в присутствии Одасаку, поэтому Осаму часто приходилось брать всё в свои руки, зарываясь рукой в волосы и задавая нужный темп. А Чуя терпеть не мог позволять ему командовать.       Он причмокивал губами, беря глубже, нарочно из вредности слегка задевая плоть зубами. Он часто отстранялся, чтобы вдохнуть воздух, потому что нос заложило, а на утро наверняка подымется высокая температура, особенно после холодного душа. Дазай блаженно закинул голову, опираясь локтями на койку, прикусывая губы. Когда Накахара более-менее привык и взял полностью, Осаму неожиданно схватил его за волосы, не позволяя отстраниться, и начинает двигаться сам. Грубо, размашисто, глубоко. Чуя чувствовал, как его начинало тошнить, а воздух в лёгких заканчивался, из-за чего в глазах собрались слёзы. Он с силой упёрся в чужие бёдра и замычал, пытаясь отстраниться, но лишь когда слёзы несдержанно сорвались потоком из его глаз, Дазай отпустил. Парень закашлялся, судорожно хватая воздух ртом, укоризненно глядя на напарника и утирая слюну с подбородка, а затем вновь сомкнул губы вокруг его члена, беря на половину, потому что не привык оставлять дела не завершёнными. Больше не позволял Осаму зарыться в свои волосы, сжимая чужие запястья, лежащие на кровати по бокам от бёдер.       Накахаре нравилось наблюдать за теми моментами, когда Дазай находился на грани. Он всегда жмурил глаза и морщил нос, поджимая губы, запрокидывая голову назад, открывая вид на широкую шею, а потом с полувздохом-полустоном спускал в чужое горло, контролируя, чтобы всё было проглочено. А глотать Чуя терпеть не мог, вечно противился и всегда старался отстраниться прежде, чем тот кончит, доводя его рукой. Но разве тот позволит? Нет. Сдавит подбородок и вцепится в волосы с такой силой, что вырваться покажется невозможно. Парень скривился, ощущая неприятный горьковатый привкус на языке и противную тёплую массу, с трудом заставил себя проглотить всё это и высунул язык, демонстрируя отвращение, а Осаму только ухмыльнулся, неизменно целуя его в макушку в знак благодарности.       Серьёзно, как будто Чуя у них тут спектр услуг. Домохозяйка с привилегиями. Особенно в понимании наглого Дазая.       Ода вернулся достаточно быстро, и Накахара тут же скрылся в душевой. Дазай расстелил кровать, взбивая пыльные подушки, после чего блаженно плюхнулся на неё у самого края спиной вниз, накидывая поверх одеяло. Сакуноске предусмотрительно лёг в центре, специально согревая место для Чуи.       — Тебе не кажется, что он играет немного нечестно? — дождавшись шума из душа, выдал Осаму, пялясь в потолок. — Чуя лишь пользуется нами обоими.       — Не сказал бы, что именно он пользуется нами. Скорее, мы им, — немного подумав, ответил старший, удобно устроив руку под головой.       — Да я ни это имею в виду. Он довольствуется тем, что мы с тобой понемногу начинаем друг другу глотки за него рвать. Прозвучит странно, но он ведёт себя как вертехвостка. Ему нравится такое внимание к своей персоне. Вот только порой это выводит меня из себя.       Оба какое-то время обдумывали эти слова. В головах синхронно рисовались ситуации, способные доказать их. Например, Сакуноске вспомнил тот момент, когда Чуя обрабатывал Дазаю простреленное плечо. Пусть он и матерился за несерьёзность напарника, ругал и бранил его, всё же он с заботой и с неприсущим ему ранее волнением, проявляющимся в подрагивающих руках, накладывал повязку, а потом ещё полдня носился рядом с ним, как курица-наседка. Хотелось, чтобы и о нём позаботились так же. И Ода даже готов был поставить на то, что Осаму тогда нарочно словил пулю. Знал же, что Накахара всегда трепетно относился к пострадавшим и раненным — привычка, оставшаяся ещё со времён «правления» в Агнцах. Хотелось даже приложить руку к воспитанию Дазая, строящего из себя королеву драмы.       А в голове Дазая назойливо крутилось совсем недавнее событие. Чуя тогда был не в лучшем расположении духа, готов был кромсать всё, что попадалось под руку, буйствовал… В общем, был весь на нервах. Шатался по кабинету из угла в угол и временами скалился на комментирующего его действия Осаму. Тот, к слову, видя его состояние, впервые сам уселся за написание отчётов. Это продолжалось достаточно долго. До тех пор, пока в дверях не показался Сакуноске с бумажными стаканчиками кофе в специальной переноске. Глядя за тем, как Накахара нарезал круги, он отставил кофе на стол (Дазай тут же стащил один стаканчик и пригубился к нему), остановил рыжего и крепко прижал сопротивляющееся тело к себе. Тот вырывался какое-то время, а потом перевёл дыхание и сдался, сжимая пальцы на чужом пальто. Ода насильно усадил его на диван и заставил пить кофе. Через какое-то время Чуя окончательно расслабился, привалившись виском к плечу Сакуноске и перекинув его руку через своё плечо, создавая подобие объятий, а после и вовсе уснул в таком положении. Дазай, скрепя зубами, следил за этой картиной, дописывая злосчастный отчёт. Хотелось быть на месте Одасаку, который заботливо уложил Накахару на диван и укрыл своим плащом, укладываясь рядом.       Оба пришли к выводу, что сами создавали друг другу поводы для ревности. Это не всегда была инициатива Чуи. Однако, принять тот факт, что они самовольно приняли друг друга за соперников не выходило. Проще было свалить вину на объект их общего воздыхания.       — Да, играет он действительно нечестно. Я ревную, — отозвался Ода.       — Я тоже, — Дазай цикнул, отвернувшись к стене, и принялся отколупывать краску, виднеющуюся из-под отошедших обоев. — Проучить бы его, но при этом сделать это так, чтобы он, наконец, выбрал кого-то одного и перестал пудрить мозги другому. К одному из нас у него наверняка есть чувства. Ставлю сто тысяч йен, что ко мне.       — Я принимаю пари.       Чуя, как вернулся, так и свалился плашмя на нагретые простыни, протискиваясь между двумя обнажёнными телами и шмыгая под одеяло по самую макушку. К нему тут же потянулись руки с обеих сторон, норовя приобнять, но они неожиданно коснулись друг друга, устроив небольшую битву за право обнять. Накахара чуть не вывернул пальцы обоим, заставляя успокоиться, и довольно быстро крепко уснул. Сегодня ему пришлось использовать Порчу, после которой нормально отоспаться в машине у него не вышло, поэтому, если вдруг ему соберутся помешать, он непременно прибьёт нарушителя своего покоя.