вечность

      На очередной посиделке коллег после работы в шумном баре Фуллбастеру более чем скучно. В подобных заведениях изначально чувствуешь себя неудобно, не в своей тарелке, но, когда смех из соседних компаний медленно перетекает в гогот и за твой стол, становится веселее. Но почему-то не в этот раз, и с очередной порцией смеха от спутников он кривит поддельную ухмылку, подавляя раздражение. Грей не был мечтателем, грезящим о компании друзей или дружном коллективе, не был простаком, рассмешить которого не стоило труда и излишней искрометности. Он просто был, не особо рассчитывая кем, зачем и как, но у него неплохо выходило и он доволен своим положением вполне: он занимается тем, что у него получается, зарабатывает деньги и обеспечивает себя сам, живет один.       В тридцать два (впрочем, так у многих) ему и похвастаться, поделиться чем-то не перед кем. Из его друзей лишь парочка коллег, которые в свободное время прожигают время в баре, воняя дешевыми сигаретами (на которые Фуллбастер и подсел, несмотря на то, что мог позволить себе покупать какие-нибудь лаки страйк), смеются с глупых шуток друг друга и, упиваясь вусмерть после тяжелой недели, словно как в банальном хорроре рассказывают городские легенды и абсурдные байки. Грей не в силах слушать пьяный бред и желает напиться также, чтобы бессмысленные диалоги вокруг него казались хотя бы на немного адекватнее. Он пьет крепкий виски, к которому в последнее время пристрастился, но алкоголь словно назло не ударяет в голову, разве что его сковывает душнота и легкое головокружение, но разум все еще не в состоянии воспринимать чушь коллег всерьез, что скорее радует, чем огорчает. Осознав, что понять пьяных друзей бесполезно, он удаляется к бару, чтоб взбодриться или опьянеть еще больше. Ожидая медленного бармена, Грей успевает заснуть прямо на стойке, после чего его голова раскалывается, наверное, на тысячи кусочков — он устал разбирать причины: то ли мигрень, то ли вечное похмелье. От долгожданной дрёмы его будит совершенно незнакомый голос.       — Грей?       Фуллбастер приподнимается со стойки и оглядывается на незнакомца: какой-то мужчина (на вид, по-правде, моложе самого Грея) смотрел на Фуллбастера совершенно удивлённо. Сделать вид, что обращаются не к нему, точно не выйдет, Грея буквально прожигали взглядом и глупо оглянуться за спину, словно выискивая «другого Грея» — было бы слишком тупо. Впрочем, любой чужак составит компанию лучше, чем коллеги с разговорами о политике и городских байках.       — Знакомы? — Грей замечает замешательство мужчины, но тот вовсе не отчаивается и с каким-то нелепым рвущимся наружу адреналином стучит ладонью себе по груди, когда отвечает:       — Я Нацу, — Фуллбастеру определенно знакомо это имя, но не человек напротив, — ну, мы еще в старшей школе учились, помнишь?       Первые пары секунд Грей готов поверить, что до сих пор лежит как пьяница на стойке и сознание на нетрезвую голову подкидывают неправдоподобные (но слишком уж реалистичные) сны, но Нацу Драгнил действительно стоит перед ним собственной персоной — без покрашенных в юности волос, без потрёпанных кед с волочащимися шнурками, но с прежним тошным энтузиазмом и бардаком на (в) голове. Фуллбастер не запомнил Нацу как одноклассника из старшей школы, они встречались добрые долгие (для подростковых интриг) два года, поэтому брюнет помнит его как первую подростковую любовь. Грей наивно пытается убедить себя, что ничего особенного для Фуллбастера со временем это не несло — все вокруг вспоминают о первых отношениях и страдают от болезненной ностальгии, но Грей, конечно же, не такой как они, и кроме воспоминаний о парочке веселых моментов, стыде и свойственной подростку (но такой чрезмерной) наивности ему ничего не досталось. Он слишком горд, чтобы признать, что эти воспоминания — единственное, что осталось романтичного в его жизни, и что именно ими он забывается в минуты одиночества.       Винить простодушного себя из молодости бессмысленно, все что в силах мужчины сейчас — обернуться к прошлому и посмеяться над собственными ошибками, но когда часть прошлого восстает из мертвых и взваливает весь груз юношеских заблуждений обратно тебе на плечи, огорчив вкус пресловутой ностальгии сильнее — Фуллбастеру не хочется смеяться.       — Серьезно? — Грей немного разочарованно осматривает знакомого беглым взглядом и стремится приметить хоть одну из старых деталей внешности — единственные огромные глаза напоминают о неугомонном подростке, в остальном Драгнил вовсе не похож на себя: розовые локоны давно потеряли цвет и превратились в то, чем и были — Нацу был шатеном, но Грей никогда не замечал его отросших корней. Он стал выше и крепче, но Фуллбастеру слишком неохота поворачиваться корпусом к парню, чтобы разглядеть его получше: бокового зрения вполне хватает, чтобы понять, что Нацу не так наплевательски относится к своему телу, как Грей. Ему стоило что-то сказать, чтоб прервать неловкую паузу, но обозлившись непонятно на что и сжав зубы, он просто рассматривал бокал из-под виски, сочтя его куда занятнее Нацу Драгнила.       — Я сначала подумал, что ты это твой отец. — Нацу смеется как люди, которые не знают что сказать. Грей тоже не знает, но ему вообще не весело. Он действительно стал похож на отца с возрастом, но старший Фуллбастер никогда не задерживался домой в провонившемся баре со скучными коллегами, не любил виски, не встречался с одноклассником в старшей школе — в общем и целом, жизнь у него удалась. Впрочем, если Драгнилу взбредет в голову спросить у Грея, удалась ли у него жизнь — Грей в миг превратится в искусного лгуна и скажет, что о лучшей жизни и не мечтал. Лишь потому что ему и делиться-то нечем — он среднестатистический человек с зарплатой семь тысяч долларов в месяц, с двухкомнатной квартирой в часе от центра — ни на окраине, но и не в центре, работа у него — ни в бедной конторке, но и не в крупной компании. Он не лучший, но и худшим не назвать. Одной из немногочисленных отличительных черт в Фуллбастере — унаследованные от отца принципы, основанные на чем угодно, кроме логики. Среди них был принцип самонадеянности — Грей безоговорочно верил в то, что если кто-то тупой придурок в восемнадцать, то он им и должен оставаться. Но по сказочным причинам это относилось к любому живущему кроме него самого. Ведь по такой теории Грей должен плестись следом за Драгнилом, в тридцать с лишним хихикая над его тупыми шутками, но Грей, конечно же, не такой — он самодостаточный, надежный, серьезный (правда?). Он уверенно ставил себя выше, достойнее и почтеннее — в случайной встрече судьбой подразумевалось никак иначе как возможность Фуллбастеру самоутвердиться на легкомысленном Драгниле с волочущимися шнурками кед, который все еще считает ворон.       Драгнил улавливает настрой Грея, но лично его встреча взбудоражила порядком — он нехотя, но тактично уточняет:       — Ты здесь с кем-то, да?       — Уже нет, — Фуллбастер тянет слова медленно, будто бы алкоголь затрудняет его говорить, но ему всего лишь до безобразия скучно. Он стремится как можно быстрее придумать, что съязвить далее, но почему-то подыгрывает собеседнику, видимо, опьянел. — А ты?       — Да я тут по делу, просто — Драгнил продолжает говорить, занудно объясняя почему он тут и зачем, но Грей все пропускает мимо ушей, потому наверное его ответ выглядит неуместно после пояснения собеседника:       — И часто ты «по делу» по барам ходишь?       Нацу тупит пару секунд, а потом притворно смеется (раньше его могла рассмешить любая чушь, уместная или нет — поразительно). Он уставляется на Фуллбастера и несмотря на холодный облик и хмурый усталый вид, узнает в нем молодого Грея. Личность Фуллбастера в целом представляет собой несложный цикличный механизм: в то время, когда их отношения обуславливались не более чем отношениями одноклассников, брюнет вел себя также равнодушно и безучастно ко всему происходящему и всем окружающим, но со временем становился все более раскрепощённым. У большинства персональный механизм с возрастом естественно менялся — терялись шестеренки, изменялся общий вид или вовсе переставал быть «цикличным», но Грей не из их числа — по крайней мере так предполагает Драгнил, когда Фуллбастер достает сигареты.       — Покурим? — Грей знает, что Нацу откажет. Всегда отказывал.       — Ты всё еще куришь? — Драгнил улыбается широко, удивившись, Грею становится смущенно — то ли от прежней улыбки парня, которая вовсе не идет повзрослевшему мужчине, то ли от его замечания.       — Всё еще. Как видишь, не помер к тридцати. — Нацу смеётся, закатывая глаза. — А ты? — Грея чуть ли не тошнит от того, как тупо звучит этот разговор. Ему стоит взглянуть на Нацу и он может сказать все, что он делает в жизни. Курит или нет, пьет или нет, вегетарианец или нет. На его лице написано больше, чем он способен сказать, потому поддержать разговор практически невозможно, только если ты не из тех, кто без конца пытается перетянуть одеяло на себя, сводя разговор к себе. Фуллбастер таковым не был, скорее, он избегал разговоров о себе и даже испуган тем, что превращается в Нацу, когда речь заходит о нем: быть может, образ искусного лжеца треснет пополам, и со стороны он будет выглядеть брошенным щенком, чьи переживания и тревоги можно определить в жалобном отражении глаз. Нацу точно определит, даже если не подаст виду.       — Нет, — он так счастливо улыбается, что Грею проще достать солнечные очки, чем смотреть ему в лицо: вот-вот ослепнет, — но раз ты из раза в раз предлагаешь, может стоит попробовать?       Нацу неожиданно нагло забирает сигарету из пачки, хотя до этого был непривычно тактичным — и стоял подальше, и в глаза не смотрел слишком пристально. Только сказать, что старый Нацу вернулся у Грея язык не повернется — тот в юности вечно пытался избавить Грея от курения, наказать и наругать лишний раз, особенно шарахался, когда от парня пахло дымом сигарет. Неужели Нацу оказался не так предсказуем, каким казался, и упал на тот же уровень, где Грей. Вот только проверять, насколько далеко Нацу может зайти, чтобы показать, как он изменился, Грей что-то не хочет.       — Нет. — Фуллбастер выхватывает сигарету из руки мужчины. Нацу не успевает и слова сказать, раскрыв рот, выдыхает поражённо. — не стоит.       — Ну вот и ты не кури тогда! — он вынимает сигарету изо рта Грея, которую Фуллбастер только намеревался закурить, и топит в одном из стаканов на барной стойке. Грей глубоко вздыхает, сдерживая злость, но когда замечает, что это была последняя в пачке, уже готов начать по-серьёзному гневаться на чересчур наглого Драгнила.       — Тс-с-с, дай лучше я тебя угощу чем-нибудь, — безнадёжно пытается утихомирить Грея Нацу, и Фуллбастер, как ни странно, успокаивается, а затем думает, что Драгнил его подкупает алкоголем, словно Грей чёртов алкоголик. Это, между прочим, задевает его гордость! Но кроме того, чтобы пить коктейль с невозмутимым видом, у него ничего не остается — сегодня его гордость не позволит отказываться от бесплатного алкоголя.       — Надеюсь, ты тоже будешь пить, а не стрёмно пялиться на меня. — Грей впервые за вечер говорит что-то не скучно-нейтральное как обычно, когда хочет скрыть всё, что он чувствует и думает, и появившаяся откровенность его немного пугает. Что же вырвется изо рта после нескольких коктейлей за счет Драгнила? Если он признается в неудавшейся жизни, то сбросится с моста.       — Я и не составить тебе компанию? Смешно.       Грею действительно смешно, как Нацу строит из себя лучшего друга Грея, будучи все эти годы «где-то там». Не то чтобы он был обязан быть рядом, но это внезапное панибратство (которое, впрочем, уместно, ведь они не просто бывшие одноклассники) Фуллбастера не впечатляет. Грей словно пытается закрыться, проявить холод и оттолкнуть других в очередной раз, как делает со всеми знакомыми-незнакомыми-коллегами-друзьями, но когда Нацу спустя столько лет улыбается ему как в юношестве, всё нутро вырывается наружу болезненно. Так и кричит, заставляя Грея запивать алкоголем все то, что откровенное нутро стремится сказать. Кажется, только Грей может хмуриться, когда его спрашивают что-либо, когда обращают на него внимание, когда задерживают взгляд на нем, и одновременно думать «посмотри на меня! цени меня! поговори со мной!». Это настолько стыдно осознавать, что он не признается даже себе.       Когда бармен приносит две рюмки рома, Грей пробуждается из полумёртвого состояния, а Нацу выглядит словно готовится к смерти. Ему явно не по нраву пить крепкие напитки, но он все равно делает это, то ли за компанию с Греем, который уже выпил несколько рюмок виски, то ли потому что ему так легче разговориться, что очень вряд ли. Он выпивает залпом рюмку и щурится, словно впервые пробует ром, Грей смеётся, но все веселье кончается, когда Нацу начинает доставать, словно родители подростка:       — Ну, расскажешь где работаешь сейчас?       — Боже, — Грей закатывает глаза и бьется лбом о стойку, — если хочешь расположить меня, то тема о работе — худшее, о чем можно поговорить.       Грей замечает, что это было сказано довольно высокомерно, словно разговор с ним для Нацу одолжение, но состояние Грея настолько гадкое, что скорее наоборот. Он надеется, Нацу поймет, о чем он.       — Расположить? Куда? — Нацу произносит это с максимально неочевидной интонацией и смотрит ожидающе, как после шутки.       — Нацу.       Интересно, он правда тупой или намекает на что-то? Нет, вряд ли.       Тот смеётся громко, заливисто, как раньше, а Грей неловко молчит.       — Ну, шутник, а ты где устроился?       — Я., — он так поднимает глаза, будто бы вспоминает или намеревается придумать на ходу. Грею даже любопытно. — ну, если ты помнишь, я пошел на дизайнера. Зачем-то. Отучился, проработал года два где попало ради стажа, понял, что не понравилось, переучился на, не поверишь, юриста, бросил на третьем курсе и теперь работаю не по специальности.       — «Работаю не по специальности» это типа в маке? — Грей улыбается широко, смеясь, но не также ярко, как Нацу. Впрочем, и такой улыбкой собеседник был доволен вполне.       — Нет! Вообще-то я уже помощник директора, между прочим. А приходил в эту рекламную компанию, где я работаю, только как помощник бухгалтера.       — Как скажешь, помощничек. — Грей давит смешок и немного краснеет — может от алкоголя, может от смеха.       — Не обесценивай мою карьерную лестницу!       — Помощника. Карьерную лестницу помощника, ты имел в виду.       Грей смеётся во весь голос, что даже парочка его коллег оборачиваются, в удивлении, что Фуллбастер может быть не просто сдержанным и вечно умиротворённым. Грей бы смутился, что привлекает внимание и незнакомцев и коллег, но кажется он слишком пьян и счастлив, чтобы думать о ком-то другом. Дело в роме или неожиданно объявившемся помощнике директора? Похоже, он опьянел уже настолько, что забыл, как отреагировал на приход Нацу изначально. Мысли о том, что Драгнил здесь для самоутверждения Фуллбастера кажутся полным бредом — Нацу действительно заставляет парня чувствовать себя лучше, увереннее, но далеко не потому что Нацу какой-то там неудачник. Он же уже помощник директора, верно? Грей прыскает с собственных мыслей: быть может, он слишком пьян, оттого и чересчур добр и любвеобилен, но ему абсолютно плевать, как и где там устроился Нацу, дворник он или президент корпорации, увидеть его и поговорить по душам уже кажется чем-то наравне чуду света. На фоне всех коллег, фальшивых и неискренних друзей, которые даже не колышут что-то изнутри, словно роботы с прописанными диалогами, Драгнил стал отдушиной: господи, да когда Грею представится еще возможность быть собой хоть раз?       — Ну и сколько платят помощничку? — Грей отбрасывает свои сопливо-нахваливающие мысли о Нацу и пытается успокоиться: машет на себя рукой, чтобы остыть, но у него не получается от слова совсем. Нацу обиженно хмыкает.       — Как видишь достаточно чтобы угостить безработного-грея-фуллбастера! — он просит вторую порцию рома.       — Эй-ей-ей, я не безработный! Но, признаться, лучше быть без работы чем помощничком… — он не договаривает и снова смеётся, что Нацу неловко улыбается, но ему абсолютно плевать, как Грей его называет и что думают окружающие, если Фуллбастера это действительно радует. Двадцать минут назад он выглядел, словно живой труп с бесконечно грустным лицом, а сейчас смеётся с Нацу-помощника.       «Он не изменился» думает Нацу.       — Подожди-подожди, я тебя как «помощничка» сейчас переименую в телефоне, — он пьяными руками тянется к карманам и суматошно ищет телефон, долго листает контакты и с опозданием до него доходит, что, кажется, ему не 18, когда в телефоне были в важных номерах только родители и Нацу. Он смотрит на Драгнила, которому явно доставляет удовольствие наблюдать за потерявшимся, пьяным Греем. — М. Ты не записан у меня.       — А я думал, ты мой номер до сих пор хранишь, а ты. — Нацу произносит жалобно, притворившись, даже кладет руку на «разбитое» сердце.       — Не волнуйся, твоя фотография у меня в бумажнике вместо икон. — Грей не особо понимает, где та черта, разделяющая шутку, комплимент и подкат, но Нацу так располагает, что хочется сочетать все вместе. Он слишком пьян, не так ли?       Нацу хихикает, и они немного молчат, но напряжение не давит на плечи Грея как обычно — скорее долгожданное успокоение его достигает на доли секунд, пока мигрень снова не нагрянет. Внезапно свет в баре приглушили и включили какие-то прожекторы, освещающие танцпол, которого до этого даже и не было. Включают музыку и толпа постепенно карабкается к танцполу, двигаясь средь вусмерть пьяных тел в такт, который едва слышат.       — Какого хуя бар превратился в клуб для подростков? — Грей говорит это довольно громко, будучи пьяным не замечая свой голос, Нацу жмёт плечами и кто-то из посетителей ему отвечает:       — В десять вечера здесь открывают танцпол. Так-то, это скорее как раз-таки клуб, а не бар.       Грей качает головой недовольно, словно шум пьяниц, из-за которых приходится разговаривать с собеседником либо бубня под ухо, либо громче в десять раз обычного — его идиллия.        — Ну чего ты такой злой, а? Лучше-ка расскажи что-нибудь о себе уже, а то весь вечер темы переводишь. Может, встречаешься с кем?       — Нет. Претендуешь?       Грей замирает, сжимая губы. Он словно нарочно лишний раз тревожит незажившую рану на душе, считая, что чем сильнее на нее давишь, тем больше боль заглушится сама собой. Нацу, который вроде бы вечно знает как разрядить обстановку и смеётся со всего, не знает что ответить. Им двоим было бы лучше сделать вид, что этого не было сказано, но в эту неловкую паузу Фуллбастер начинает тихо посмеиваться.       — Нацу, я щас сблюю. — он хихикает, как маленький ребенок, в то время как Драгнил начинает обеспокоенно осматривать парня, словно мамаша.       — Что? Тебя отвести в туалет?       — Нет, тут просто наша песня играет.       Нацу сначала не понимает, о чем парень говорит, уже сочтя его за пьяного до степени, когда несешь бред, но потом он узнает в играющей на колонках музыке песню, которую парни как все ванильные парочки называли «своей», ведь под нее они то ли стали встречаться, то ли поцеловались впервые, Нацу не помнит. Он смеется.       — Эй, ну и почему ты собрался блевать от нашей песни? Я не вижу твоих ностальгических слез! Грей расплывается в былой, смущённой улыбке, которая не спадала с лица в его восемнадцать, а Нацу уставляется на него, не сдерживаясь от того, чтобы на долгие пару секунд посмотреть в его глаза. Сам Фуллбастер наверное и не знает, какие они у него поразительные — и голубые и синие, такие, что заглядевшись на минутку, не заметишь как пройдет час, но Грей, конечно же, столько смотреть на него не даст. А Драгнилу так хотелось бы.       — Может потанцуем? — Нацу абсолютно всерьез предлагает, усмехаясь от воспоминаний о том, как они оба были счастливы услышать эту песню из радио, на дискотеке да и вообще где бы то ни было. Такие моменты не забываются, а остаются и греют душу в каком-то отдельном предназначенном для того местечке, наверное там же, где мысли о бездонных, невероятных глазах Грея.       — А ты сегодня в ударе, шутник. — Грей смотрит на Нацу словно испуганный щенок.       — Я не шучу. Что такого? Грех нашу песню пропустить! Фуллбастер закатывает глаза, чувствуя приливший жар к лицу. Почему Нацу — этот придурок, помощничек директора, смеющийся с любого бреда (хотя по сегодняшнему вечеру скорее это Грей), который прост как монета, читается словно открытая книга может смутить или сбить с толку самого Грея?       — Я не настолько пьян, чтобы танцевать с тобой, словно мы слащавая парочка. — Фуллбастер отказывается от предложения всеми отговорками, какими только мог, но причиной являлась только неуверенность того, что он сможет устоять на ногах, если встанет. Он сидел на барном стуле уже часа четыре и прекращать не намерен.       — Ну, мы хотя бы должны отдать дань за то, что мы когда-то такими были, ясно? — Драгнил тянет Грея за руку, стягивая с барной стойки, тот совсем нехотя встает, смеясь. Фуллбастер намеревается сказать «да тебе просто невтерпеж потанцевать со мной, какая дань» но теряет дар речи, когда обнаруживает, что Нацу выше него.       — Серьёзно? — Грей пораженно выдыхает, замечая вновь что Нацу действительно изменился внешне до неузнаваемости, даже в росте превосходит Фуллбастера на пару сантиметров, но для него он навсегда запомнится розоволосым подростком, хмурящимся, когда упомянают что он ниже кого-то, хохочущим на всю улицу и чересчур энергичным.       Драгнил улыбается самодовольно от изумленного выражения лица Грея, которого не так-то просто удивить. Грей мгновенно насупился, заметив настрой Нацу, поджал губы и сделал вид, что вовсе не сбит с толку. Кажется, ему приходится делать такой вид весь вечер.       — Нет-нет, ты же шутишь? Мы же не пойдем? — Фуллбастер жалобно, словно ребенок, тянет слова, когда мужчина тянет его за руку подальше от стойки. Грей не хочет сдвигаться с места и прилагает все усилия, лишь бы остаться прикованным к излюбленному уголку недобара. — Не заставляй меня танцевать будто мы тупые подростки, напились и побежали на танцпол, ага, сейчас.       — Господи, мистер зануда, ты когда-нибудь заткнешься? Сделай хоть что-то, иначе твои ноги вовсе откажут. Бог знает, сколько ты пил тут без меня! — Грей закатывает глаза от Драгнила, читающего морали словно он его мамочка. Лишь бы он не включил папочку и не отправил его домой. Впрочем, на задворках сознания, где туман алкоголя не оставил места ничему, кроме безумных пьяных мыслей, остается воспоминание о парочке бутылок водки, валяющихся дома.       — Ну, Нацу, — Грей мычит и театрально валится с ног, облокотившись головой ему на плечо, изображая до смерти усталого, пьяного, больного, в целом какого угодно человека, не способного танцевать, а затем снова как ребёнок с умоляющей интонацией просит: — давай просто посмотрим на этих танцующих придурков и будем смеяться, ну?       — А вот это уже правда будет будто мы тупые подростки.       Грей смеётся опять во все горло, а потом смущенно откашливается. Нацу смотрит на него столь ожидающим взглядом, словно Фуллбастер затягивает с ответом на предложение руки и сердца, а не чертово предложение сходить на танцпол. Волноваться об этом столько, сколько делает это Грей — взаправду походит на поведение подростка, но быть может он просто хочет подольше поболтать с Драгнилом? Нет, звучит как оправдание, неубедительное и смущающее в одном целом.       — Ну и что за «потанцуем»? Вальс что ли? Танго не хочешь, а? Может еще балет? — Нацу не знает, что за околесицу несёт Грей, но подыграть он не против.       — Не волнуйся, балетки не пригодятся. Можно и так.       Грей замолкает, случайно зависнув, думая о чем-то. Он смотрит стеклянным взглядом на своих коллег, и его сердце даже не пропустило удар, не заболело от волнения — ему, как ни странно, абсолютно все равно что он так надолго оставил их без предупреждения, что они подумают о нем, увидев с незнакомцем, что расскажут другим позже на работе — весь мир будто бы существует только для сегодняшнего вечера, для того, чтобы какого-то парня с изумрудными пронизывающими глазами угостил старый друг и предложил танцевать — а что завтра будет уже никто и не знает, впрочем, оно и не так важно.       Фуллбастер чувствует, как трезвеет, особенно когда сталкивается взглядом с Драгнилом, неотрывно смотрящего на него все это время. Грей бы даже назвал это романтичным, учитывая, что пьяно уцепился за его запястья, и все время держал мужчину за руки, пытаясь устоять. Но, наверное, эта маленькая деталь погаснет в бесчисленных недомолвках за этот вечер как и все другие.       — Пошли отсюда. Я устал.       Нацу смиренно кивает и даже не спорит. Поразительно. Грей любит, когда он уступчив и податлив. Фуллбастер направляется за вещами, предупредив Нацу подождать, забирает сумку со стола коллег, усмехается промелькнувшей мысли, что будь за столом Драгнил он мог спокойно уйти и доверить оставленную сумку, паспорт, телефон, душу и тому подобное. Один из коллег, оставшийся за столом, в то время как другие танцевали до упаду в зале, переглядывается с Греем.       — Ой, а где ты был?       Фуллбастер думает, что они даже не заметили его ухода, беззвучно цыкает и уходит молча.       Нацу ожидает его на улице. Грей дает ему подержать вещи, чтобы надеть куртку. На улице холодно, безлюдно и необычайно тихо, что даже в ушах звенит. На дворе уже декабрь, но снег до сих пор не засыпал всю траву и газоны — сегодня он едва моросит и красиво светится от тёплого света фонаря. Он смотрит на Драгнила с его шерстяным огромным красным шарфом, перевязанным так аккуратно и плотно, и ему самому от взгляда на такого уютного Нацу тепло стало на душе.       — А где твои вещи все это время были? А, ты же не один был.       — Ну да. А ты думал я сидел и ждал пока какой-нибудь Нацу Драгнил придет меня напивать и звать танцевать лебединое озеро без балеток?       Нацу в ответ заливисто смеётся, а Грей едва сдерживает счастливую-счастливую улыбку. Быть может, он действительно слишком пьян, но смех Нацу кажется чем-то невероятным: его смех это их песня, это новогодние мелодии на улице в декабре, нечто, что, наверное, даже с амнезией не забудешь, и до смерти с улыбкой вспоминать будешь.       Они спускаются по улице, моросящий снег тает на влажном асфальте и остается снежинками на волосах. Грей вновь задумывается и воспринимает всю свою пьяную сентиментальность за чистую монету, которую Драгнил вероятно сочтет за бред и с удовольствием посмеётся, если Фуллбастер произнесет это вслух. Возможно.       Ему немного грустно, что только пьяным у него могут пролетать подобные мысли — он не хочет признавать, но кажется стал злоупотреблять алкоголем не только потому что, так легче игнорировать окружающее, но еще и потому что только в таком состоянии он может быть честен с собой, а постыдные мысли записать к пьяному бреду. Драгнил наверняка не такой — он смотрит в глаза своим проблемам, переживаниям и страхам, если у такого оптимистичного и доброго человека вообще проблемы есть. Грей ценит эти черты — простодушие, доброту и легкий настрой — в этом весь Нацу и Фуллбастеру остается только позавидовать. И потому это является одной из многочисленных причин, почему рядом с Нацу находиться хорошо: он словно делится собственной уверенностью и жизнелюбием. Поговоришь с ним минутку, заглянешь в эти до слепоты яркие, беспечальные глаза, и вот уже существовать, вроде бы, не так мерзко, жить можно, если постараться. Вот только главное Грею не трезветь, иначе вырвется что-то язвительно-злое, до жути грубое, распугает всех вокруг и он останется как всегда один.       — Так куда мы идем? — Нацу прервал унылый пессимистичный монолог в мыслях Грея, и тот сонливо на него оглядывается. Драгнил бодр и вполне себе трезв, по нему заметно, что он выпил в разы меньше, чем сам Грей.       — Кое-кто утопил мои сигареты, так что мы идем в ближайший магазин. — Фуллбастер выделяет «кое-кто» таким притворным очевидным тоном, что Нацу в который раз заливается смехом.       — Тс, я вообще-то топил их, чтоб ты не курил! Может купим тебе чупа-чупс, если тебе во рту настолько чего-то не хватает.        Грей смотрит вопросительно на мужчину, подняв бровь в удивлении от двусмысленности предложения. Нацу пытается строить серьезное лицо, словно вовсе не подразумевал ничего такого, но через пару секунд они оба смеются на всю улицу.       — Я-то сильно пьян, мне можно, ну а ты тридцатидвухлетний. — Грею едва удается выговорить такое длинное слово, когда язык заплетается от алкоголя, а затем Нацу его поправляет «мне тридцать один» но Фуллбастеру, обыденно упрямому и настойчивому, плевать на исправления, продолжает: — мужчина, смеёшься с шуток про, сам понимаешь что, тебе что 15?       — Пф, каждый думает в меру своей испорченности, Грей. И вообще, кто тут пятнадцатилетний? Боялся выйти на танцпол словно девчонка!       — Пожалуйста! — Грей бросает свою сумку на пол, в порыве злости снимает куртку и бросает прямо на мокрый асфальт мокнуть вместе с снегом и протягивает руку Нацу.       Драгнил думает, что Фуллбастер слишком пьян, чтобы танцевать, но, что уж, он сам вызвал Грея. Парни сцепляются руками, предварительно долго определяя, кто положит руку на плечо, а кто на талию, а затем начинают совершать неуклюжие телодвижения, которые должны были быть танцем. Они успевают замерзнуть миллион раз, особенно Грей, который из-за нескольких выпитых литров вовсе не ощущает уличной температуры, упавшей ниже нуля, но его конечности едва ли не дрожат от холода. Благо, свой пушистый шарф Нацу отдал мужчине, иначе тот превратится в сосульку прежде, чем они закончат.       Грей старается сохранить невозмутимость и бесстрастие на лице, но изнутри он так взбудоражен: в голове проходят стаями мимолетные мысли о том, как бы не забыть этот момент. Обстановка, взаправду, была волшебной, несмотря на их нелепый вид со стороны; им повезло остановиться у какого-то магазина, из которого доносилась музыка из радио: новогодний канал вещал одну из песен Синатры, моросящий снег усилился, превратившись в бурный безветренный снегопад, накрывающий слоями все, что видит. Грей из-за него, правда, мало что видит сам, снежинки заслоняют взгляд, упав на ресницы, и Драгнил не сдерживает парочки смешков с того, как Фуллбастер неловко моргает, пытаясь стряхнуть их. Нацу поглядывает на пол время от времени, но в основном вновь задерживает взгляд на немигающих растерянных глазах Грея, который в ответ смущённо хмурится и смотрит то под ноги, то за спину мужчине, мол, уж слишком сосредоточен на танце.       Гордость Грея бы позволила вертеться в танце хоть до смерти, чтобы доказать, что он «не девчонка», если бы не лёд: он неловко поскальзывается на заплетающихся ногах и Нацу едва удается его поймать. Они бы простояли так продолжительное время, слушая затихающие отголоски музыки и шум снегопада, но вдруг кто-то выходит из магазина и Грей, испугавшись чужих взглядов, быстро отходит подальше. Он одевает куртку, которая стала довольно влажной из-за земли и заходит в магазин. Нацу проходит следом, неся сумку парня, которую тот благополучно забыл.       Грей пьяно шатается среди рядов с товарами, совсем не ощущая, что выглядит нетрезвым: он совершенно уверен, что уже взрослый человек, который способен контролировать свое тело (но не мысли) когда он пьян, по крайней мере, не выдавать свое состояние. Но он глубочайше ошибался: Нацу, будучи трезвее мужчины в разы, поражённо наблюдал за Греем, который умудрялся двигаться по магазину со своими заплетающимися ногами, едва не разбивая все продукты и бутылки, встречающиеся на пути. Он с сомнением поджимает губы, когда Фуллбастер приближается к разделу с алкоголем. Здесь он останавливается и задумывается серьёзнее, чем Нацу когда-либо видел: кажется, Грей не был настолько сосредоточенным и задумчивым даже на контрольных работах в школе, какой он во время выбора алкоголя. Драгнил смеётся, но затем его утомляет ожидание и он ходит кругами.       — Что можно так долго выбирать?       — Вино, конечно же. — Грей выглядит таким серьёзным, словно он на работе. Нацу думает, быть может Грей работает сомелье?       — Фу, вино, ты что, не помнишь как блевал на свое день рождения как раз из-за него, а мне оно вообще не понравилось и я так и не выпил больше бокала.       — Да, помню, именно поэтому я так внимательно выбираю, а ты все бубнишь под нос. — Нацу закатывает глаза, цыкнув. Упрямость Грея неисправима как всегда, и он продолжает: — или ты что, хочешь как в прошлый раз только своим лимонадом давиться?       — О, точно, пойдем лучше лимонад возьмем, ну или сок, ну или газировку, да хоть воду, зачем тебе алкоголь мешать? Завтра же плохо будет.        Нацу ловит себя на мысли, что он в который раз говорит нечто, будто он опекун Грея, но Фуллбастер действительно ведет себя так, словно ему нужен кто-то, кто присмотрит за ним. Драгнил не назовет его безответственным, тем более, он не знает точно, как Грей ведет себя повседневно, но потерянное выражение лица мужчины, когда тот временами погружается в свои беспокойные мысли, заставляет сердце Нацу болезненно ныть.       Фуллбастер вновь мотает головой, демонстрируя свою непоколебимую веру в свою правоту, потому, выбрав какую-то бутылку французского вина, гордо отправился к кассе с самодовольным, уверенным лицом. Он был намерен переубедить Нацу насчет вкуса вина, который может раскрыться иначе даже после их инцидента в молодости, из-за которого, похоже, Драгнил отказывался пить этот напиток до сих пор. Грей мысленно подмечает: «зря». Но на кассе Грея ждал неприятный сюрприз: когда они подходят к кассиру, тот разводит руками: «после одиннадцати вечера алкоголь не продаём». Стоило догадаться, ведь в магазине не было ни души, значит, время позднее, но Грей поначалу удивляется, словно ребенок, видимо, за временем он не следил, а потом расстраивается. Он грустит, думая, что так хотел угостить Драгнила, а Нацу, посмеиваясь, предлагает пойти за лимонадом.       — Но я не хочу лимонад. — жалуется парень с нахмуренными бровями и опечаленными глазами. — не люблю сладкое. Точнее, люблю, но не лимонад, он же приторный! И тоник мне не предлагай, не люблю. Ладно, тогда пойдем.       — Да что ты так расстроился, ну, давай хоть воды купим или чего еще хочешь? И я вообще-то сигареты тебе должен, забыл? — попытки Нацу утешить Грея удаются вполне успешно и тот становится хоть на чуточку менее досаден из-за вина. Внутренний каприза Фуллбастера вполне счастлив, когда Нацу выполняет его прихоти, хоть Грей и не собирался им пользоваться… Ему просто льстит внимание Нацу, которое никто не проявляет к нему, но которого, признаться, так часто не хватает.       — Что? — Нацу возмущенно восклицает, когда видит смешную цену сигарет, которые Грей попросил купить. — Надеюсь, тебе просто стыдно просить меня и ты не куришь на самом деле эту дешевку.       — Ну, я курю их. — Грей прекрасно понимает, почему Нацу так реагирует, он и сам осознает, что стоит курить сигареты получше, подороже, и он способен себе это позволить, просто дело привычки из-за коллег.       — Не могу поверить, Грей! Это же просто. даже не никотин, это яд и бумага!       — Ты сейчас описал что такое сигареты, Нацу. — Грей игриво улыбается прямо ему в лицо, в то время как Нацу смотрит едва раздраженно.       — Так все, я покупаю тебе нормальные сигареты. Какие тут более-менее… — он пытается подобрать слово, забыв нужное, оборачивается на Фуллбастера который издевательски кивает, притворившись, что хочет помочь, но молчит, а потом самостоятельно просит:       — Дайте пачку лаки страйк, пожалуйста.       — Ах ты, все это время знал какие взять и прибеднялся? — Нацу тыкает его пальцем в грудь, а Грей громко смеется. Кажется, они оживили этот магазин на краю города.       Мужчины идут дальше по улице, заходя все глубже в недра города, блуждая в незнакомых районах. Нацу думает, что вот-вот они замёрзнут насмерть и им стоит найти какое-то помещение, чтобы согреться, или вовсе ехать домой — но прощаться с Грем так не хотелось. Он желает, чтобы ночь длилась вечно, чтобы им не пришлось расходиться.       Фуллбастеру, напротив, совершенно не холодно: быть может, дело в алкоголе, из-за которого он не чувствует, как мерзнет, но он подозревает, что дело в чужом шерстяном пушистом шарфе, который Драгнил так и не забрал, к счастью, и сама неожиданная встреча пьяного Грея, честного к себе и своим чувствам, радует как ничто другое, грея душу.       Теплый свет фонаря незаметно становится холодным, ослепляющим, и на улице уже не так чарующе и атмосферно, как было вечером. Снегопад кончился и после него временами дует грубый ветер, воя в переулках. Они куда-то идут, но даже не знают куда, но Грей почему-то двигается довольно торопливо, словно спешит в определенное место. Через пару утомительных десятков минут они выходят к парку на возвышенности, а затем, поднявшись по нескольким крутым лестницам, не жалеют о потраченном времени: здесь раскрывается красочный вид на ночной город, мерцающий светом фар и зданий. Грей усаживается на одну из лавок, расположенных неподалеку, и завороженно наблюдает за пейзажем. Нацу садится рядом, уложив руки на лавку, случайно задевая ладонь Грея, и пытается сделать вид что любуется городом, а не потрясенным Греем, за которым так забавно наблюдать: он восхищен как ребенок и одновременно умиротворен; его счастливое лицо заставляет Драгнила быть таким же довольным.       Нацу на секунду задумывается, что так скучал по этому, вот только оправдать свои мысли как Грей он не может, списать на пьяный бред не выйдет и ему приходится признаться самому себе, что ему очень не хватало Грея, а не просто выпить с кем-то и посмотреть на город, чего у него, впрочем, тоже давно не удавалось. Фуллбастер сам собой — своим скептичным выражением лица, изредка громким смехом и капризами, которые он может выражать только с Нацу, своим смущённым лицом, когда маска самого уверенного и сильного спадает — заставляет Нацу чувствовать себя лучше, легче, спокойнее. Будто бы он дома, будто бы всё так, как должно быть. Грей — это правильно. Это единственно верный вариант, остальные — альтернативы, не более. Разве кто-то сможет также согреть душу, будучи, казалось, таким хладнокровным?        Нацу сомневается, что кто-то в силах заставить чувствовать его настолько счастливым, что удары сердца начинают оглушать, словно крики, только он совсем не знает, что думает об этом сам Грей, ощущает ли он то же, что и мужчина, а спрашивать как-то неуместно. Стыдно. Не то, о чем говорят. Особенно спустя столько лет, правда?       Его нахлынувшие чувства должны погаснуть с восходом солнца, когда они расстанутся, ну а пока луна одиноко царит в небе он позволит себе неуловимо коснуться его ледяных пальцев.       — Ой, — Грей отвлекается от наблюдения города, который словно погрузил его в транс, и оборачивается на мужчину, чье сердце, кажется, в пятки упало. Было бы совсем неловко, если бы Фуллбастеру было неприятно как Нацу касался его руки, но оказывается причина в другом: — это у тебя такая ладонь горячая или мои руки замерзли?       — Доброе утро, Грей! — восклицает парень, взяв в ладонь руку Фуллбастера, чтобы теперь точно убедиться: его руки были словно лёд. — ты что, не знаешь, насколько быстро замерзаешь на холоде когда пьяный? Даже не замечаешь, сначала хорошо обычно, а потом заболеваешь. Так всегда.       Грей хлопает глазами в непонимании, словно слышит это впервые, или, быть может, придуривается, но Драгнил понимает, что им пора идти. Тем более, Фуллбастер сидел на лавке и наверняка уже онемел половиной тела.       Мужчина неохотно встает и опирается головой на плечо Нацу и неподвижно стоит, притворившись, что заснул. Нацу смеётся, особенно когда Грей словно ребенок потирает глаза, умирая от желания спать. На часах два ночи, а значит метро закрыто и им придётся вызывать такси. Нацу предлагает выдвигаться к выходу из парка и мужчина в ответ уныло кивает.       У ворот парка, где свет фонарей заставляет неприятно жмуриться, совсем нет следов на земле после прошедшего снегопада. Грей шоркает ногами по снегу, накрывшим дорогу нетолстым слоем и Драгнил, утонувший в размышлениях, только замечает его совсем меланхоличный настрой.       — Чего ты? Спать хочешь? — Драгнил тоже был немного расстроен — начинает светлеть, одолевает желание спать и утренние заморозки ударяет сильнее, они довольно вымотаны и молчат без конца, и привычное умиротворение отступает подальше.       Грей лениво топает ближе к Нацу и тот узнает себя в бесконечно разочарованном и грустном взгляде: кажется, он чувствовал то же отчаяние, появившееся под конец их встречи. Трезветь — неприятно, а расставаться с чувством, что они больше не встретятся никогда или что в следующий раз будет уже не то и не так, больше, чем невыносимо.       — Нет, просто, — он закатывает глаза в раздумьях о том. как бы сказать наиболее нейтрально, не выдавая своих переживаний, но сочтя это невозможным, выдает то, что было на уме: — ты ведешь себя так, будто хочешь поскорее уйти от меня. Это раздражает.       Нацу удивленно выдыхает: он вовсе не хотел создать такого впечатления, но больше всего его изумляет Грей, который говорит, что думает. Раньше он бы посчитал, что непременно прав, что Нацу хочет избавиться от него, разозлился и ушел бы, обидевшимся и разгневанным. Драгнил очень ценит его нынешнюю честность, вызванную, быть может, алкоголем, или дело в изменившемся характере за несколько лет?       — Я-то? Это ты тут весь иззевался, явно домой хочешь. — Нацу пытается отшутиться, щуря глаза.       — Уж домой-то я точно не хочу. — Грей кривит мрачную усмешку, но его вид был довольно изнеможенным. Нацу беспокоится, размышляя, что же Фуллбастер имел в виду — но спрашивать явно не стоит, Грей никогда не признается. Но попытка не пытка, верно?       — А что там? — Нацу смотрит прямо в бездонные глаза, в пучине которых боится утонуть моментально, задевая такую тревожную тему, которая наверняка его не касается, а мужчина в ответ смотрит стеклянным взглядом, без сил что-то вымолвить. Ему хотелось провалиться под землю или убежать, неловко засмеяться или сделать вид, что Нацу ничего не спрашивал — но поступить так уж слишком по-детски, Драгнил же догонит, достанет из-под земли, спросит еще раз, прочитает по глазам и душу наизнанку вывернет одним только беспокойным проницательным взглядом. Но, видимо, не сегодня, потому что тот сдается и решает не докапываться до Грея, посчитав многозначное молчание достойным ответом. Впрочем, отсутствие результата — тоже результат, и Нацу прекрасно уяснил без каких-либо слов, что оставлять Фуллбастера дома — плохая затея. Только догадки почему же так будут мучить его, наверное, несколько лет, если их встреча окончится также немногословно и намек на следующую исчезнет бесследно в буднях.       Истинная же причина не приезжать домой у Грея в том, что в четырех стенах он сгниёт от одиночества скорее, чем тело отравится от избыточной дозы алкоголя. Мысли будут сжирать его и уж точно не приведут ни к чему хорошему: он полон сожалений о своем прошлом, настоящем и неизвестном будущем, которого он даже не ждет, а встреча с успешным-счастливым-проницательным Драгнилом и вовсе его сломит.       Грей чувствует вину, что он словно паразит, не способный зарядиться чужим позитивом, порадоваться за других, смотивировавшись совершить хоть что-то в своей жизни, а только нуждающийся в ком-то таком светлом, как Нацу, чтобы поглощать его на протяжение всей жизни для своей же угоды. Без него он со временем погибнет, а до того момента Грей никакого смысла и не имеет. Его подташнивает от предположений, какие бы еще его мысли донимали, если бы он направился домой прямо сейчас. В темноте беспросветной ночи, дрожа от холода липкого одиночества, он обязательно задумается о том, как, возможно, счастлив Нацу в браке, ведь у такого искренне доброго, жизнерадостного и великодушного человека точно должна быть семья — с понимающей, красивой женой, тремя детьми и обязательно большой собакой. А у Грея никого нет. Он долго-долго врал себе, что ему никто и не нужен, что он отлично справляется на работе, посвящает всего себя ей и никакие отношения и дети его не привлекают — а потом, задерживаясь допоздна по пятницам с коллегами в барах, осознает, где бы он был, будучи не одинок — конечно, дома. Стремился бы туда поскорее, вот только сейчас бежать не к кому.       — Ладно, поехали тогда ко мне, ты уже совсем замерз. — Фуллбастер очень-очень красный, быть может от холода, но скорее всего из-за собственных придумок: он смущен скорой встречей с домочадцами Драгнила, перед которыми Нацу видимо не стесняется привести пьяного старого друга. Грею уж слишком слабо верилось, что Нацу также одинок, как он сам.       — Спасибо. — произносит он негромко в ответ, совсем не вкладывая ту благодарность, которую на самом деле ощущает за бесконечную любовь и заботу, которую Нацу готов раздавать кому попало из-за своей прирожденной чуткости и отзывчивости. Пройдёт сто лет, прежде чем Фуллбастер поймёт, что он не «кто попало» для Драгнила, потому и получает его трепетное внимание.       Когда они ждут такси, становится немного теплее, заморозки ударяют не так нещадно, как пару часов назад, потому Грей поправляет куртку, едва расстёгивая и поспешно пытается вернуть Нацу его шарф, с которым, признаться, расставаться не хотелось не только из-за его согревающей шерсти.       — Оставь себе, мне не холодно. — Нацу приподнимает ладони в отказывающемся жесте и Фуллбастер недоумевающе хлопает ресницами, а потом инстинктивно сильнее зарывается в шарф, надеясь, что удастся остаться в нем как можно дольше.        Грей чувствует себя необычайно счастливым, осознавая, насколько сегодня особенный день — помимо того, что они встретились с Нацу, всё проходит волшебно, настолько, что ему проще поверить, что он заснул и бредит на барной стойке, чем в то, что кому-то не плевать на его волнения и дискомфорт, что кто-то ведется на его капризы, что кто-то заботится о нем. Приятно, что Нацу может поступать в чужую угоду, пригласить домой, когда кому-то плохо, даже если ему самому не совсем удобно ждать гостей. Впрочем, Грей не знал наверняка, насколько ему удобно, он просто заранее уверен в том, что пригласить Фуллбастера к себе для всех нечто обременительная, лишняя, ненужная услуга. Кажется, ему пора понять, что он достоин внимания и любви к себе, что доброжелательность и щедрость к нему не иллюзия или галлюцинации, а самая настоящая реальность. Ведь Нацу — пусть без своего привычного образа с розовыми волосами, волочущимися шнурками кед и рассеянным взглядом всё еще здесь, он теплее укутывает шерстяной алый шарф на шее Грея, он искренне беззлобно смеётся, когда Грей несёт какой-то несвязный бред, он жизнерадостно улыбается, вселяя надежду, когда у Грея нет сил поднять уголки губ.       Фуллбастера клонит в сон в машине, его мысли разлетаются и никак не могут собраться: он хотел запомнить адрес дома Нацу, но забыл как только услышал, даже не зная, зачем желал его отложить в памяти. В его голове мелькает картина, рассмешившая его, как он придет в дождливый день к Нацу под дверь, вусмерть пьяный, позориться перед его семьей, а затем, выгнанный лаем собаки или разгневанной женой, уныло убредёт в никому неизвестном направлении, а Нацу будет обеспокоенно наблюдать за его распластавшейся на асфальте душонкой, распластавшейся на асфальте, оставшейся ему на обозрение. С этими мыслями Грей и засыпает, но не надолго: его будит Нацу, заставивший облокотиться на его плечо, чтобы Фуллбастеру было удобнее спать. Нацу сам на него опускает голову в попытке прилечь задремать. Грей делает вид, что продолжает спать, но от очередного неравнодушного жеста его сердце скорее разобьется на тысячу кусочков, чем даст ему спокойно себя вести, потому он пытается не так явно улыбаться, слыша незаглухающие удары сердца.       Они приезжают очень быстро: всегда путь кажется слишком коротким, когда спишь и Грей бы доплатил чтобы покататься еще чуть-чуть. Еще поспать. Нацу живет в каком-то новом жилом комплексе, в одной из десятков цветастых высоких новостроек. Они подъехали к подъезду, потому Грею не удаётся получше рассмотреть местность, но пустые улицы и детские площадки казались грозными и вселяли тревогу своим предутренним одиночеством. Нацу выглядит очень усталым и вымотанным, а Грей все более чувствует отступающее чувство эйфории и наступающее следом нещадное чувство вины. Ему так неловко, что Нацу берет за него ответственность, которую и не должен, что он получает такую заботу, которой вряд ли достоин.       Вспоминая свое грубое неприветливое поведение в начале вечера, Грею становится стыдно — закрадываются мысли, что он не достоин был даже того, чтоб Нацу поздоровался с ним. Он хочет провалиться сквозь землю, нажать кнопку случайного этажа в лифте, притворно смеясь: «ха-ха на самом деле я тоже живу в этом доме, ну ладно, пока». Нелепо, конечно же, но Грей обречен позориться и ему проще соврать, чем ощущать себя лишним в доме, наполненном чужой семьей. Но Драгнила не проведешь — он прочтет по глазам. Каким бы искусным лжецом Фуллбастер себя не называл, Нацу читал его как открытую книгу. Это льстит и расстраивает одновременно. Страшно быть беззащитным, словно ребенок с обнаженной душой, перед кем-то. Но тем временем нет ничего лучше, когда между людьми исключительное взаимопонимание не требует чрезмерных усилий.       Грей не знает, что говорить. Несметное количество тревожных мыслей, которые вот-вот поглотят его с головой, заставляют нервничать. Когда он полон сомнений, он замыкается в себе, заглушая боль сигаретами или алкоголем, но рядом ни того, ни другого, и он на грани вылить душу Драгнилу, наговорить море глупых ненужных вещей, потому ему срочно надо отвлечь себя каким-то непринужденным отстраненным разговором.       — Недавно переехал, да? — Фуллбастер проклинает себя в тысячный раз, потому что слышит, что его голос немного дрожит. Нацу, наверное, тоже слышит.       — Ага. — Драгнил выглядит сонным. Даже не поддерживает разговор так активно, как обычно, но Грею сейчас это необходимо больше чем когда-либо, потому он не сдается.       — И как тебе здесь? — лифт почти подъезжает к нужному этажу и замедляется, Грей подходит к дверям и невольно стоит впритык с Нацу, который оживляется от неотрывного зрительного контакта.       — Ну, здесь хорошо жить, но люди какие-то зазнавшиеся, знаешь. — он произносит, немного хрипя и вместе с тем чувствуя, что не особо следит за расплывающимися мыслями. Грей выглядит таким напряженным и серьезным, что Нацу думает, что ему хочется рассмеяться, но он сдерживается и они так и стоят лицом к лицу, не зная зачем. У обоих медленно близится ощущение, что сейчас вот-вот должно что-то произойти, что снимет мигом нарастающую тревогу и сонливость, но оно не происходит: двери, наконец, открываются и Нацу выходит.       Перед входом в квартиру Нацу прислоняет палец ко рту и шипит «тс-с», а Грей словно немеет и бледнеет следом за этим жестом. Они заходят и довольно громко для тихой спящей обстановки раздается приветственное «мяу» и Грей этим приятно удивлён: кажется, все его глупые стереотипные образы о Нацу, в которые он слепо поверил, не такая уж и правда. С опозданием до него доходит, что все его видение основывается на его глупых идеализированных установках, мешающих ему следить за характерами других. Нацу — не какой-то прекрасный образ отца с дотошного фильма про семью, он тоже человек, который, в отличие от Грея, хочет любовь дарить. Коты в большинстве своем — капризные, самодостаточные и непритязательные, их заводят вовсе не как собак ради приобретения верного друга, а скорее, чтобы ужиться с кем-то таким: привередливым, прихотливым и чтобы дарить ему безоговорочную любовь. Грей чем-то похож на котов, вот только он не знает какой у Нацу.       Драгнил забирает куртку у Грея и вешает его и свою в шкаф. Он намеревается вернуть красный шарф, но Грей совсем забывает о нем и между ними возникает неловкая пауза, когда Нацу уставляется на парня, ожидая, что он сообразит снять с себя уличную одежду, а Фуллбастер глупо хлопает глазами, не понимая, чего от него хотят, потому что шарф настолько природнился, что он уже и не замечает, с ним он или без. Нацу беззвучно прыскает:       — Что, с шарфом спать будешь? — до затуманенного сознания Грей доходит суть происходящего, он выдавливает улыбку, выдающую его стеснение и он решает отшутиться.       — Ну, если одеяло на меня не хватит, придется.       Грей проходит в зал с совместной кухней, среди которого располагается большой мягкий диван, который по-видимому станет его ночным пристанищем. Он надеется, что тревожные мысли не будут сжирать его хотя бы сегодня, ведь у него будет компания кота и осознание того, что он не одинок в этой квартире. Когда Нацу видит потерянные глаза Грея, который бесцельно бродит по квартире, не зная где найти себе место, ему становится так спокойно на душе; в голове нет и следа от безрадостных предположений, о которых он мог беспокоиться продолжительное время, если бы они расстались, уйдя кто куда. Если бы Грей также утаивал, что его пугает у себя дома, отказываясь ехать к Нацу, и еще множество неудачных исходов, о которых Драгнил не хочет даже задумываться. Он предупреждает Грея, что сейчас принесет белье для кровати и скрывается в одной из двух комнат. Фуллбастеру остается только смиренно ждать наедине со своими догадками, что же кроется во второй комнате — туда настойчиво пытался проникнуть чёрный кот, которого Грей бы не разглядел в кромешной темноте, потому различает только по звукам.       Нацу спешно выходит с одеялом, подушкой и простыней, пытаясь утащить все из комнаты одновременно. Фуллбастер вот-вот хочет подойти помочь, но тот справляется весьма удачно, успевая бесшумно открыть дверь загадочной комнаты, пропустив наглого кота, а затем стелет на диване белье. Грей немного завис, смотря за Нацу, чьи движения так похожи на человека, привыкшего к присутствию кого-то дома, когда стоит соблюдать тишину и чуткость.       Фуллбастер хмурит брови, понимая, что он точно будет чувствовать себя лишним, как бы сильно ни пытался отвлечься на мысли о том, как ему повезло наткнуться на по-прежнему отзывчивого Нацу. Он слишком эгоистичен, чтобы перестать думать о ком-то кроме себя не только в «самопожирающем» ключе — будто бы он не достоин происходящего. Он будет загоняться до бесконечности, что не поблагодарил Нацу, что вел себя слишком гордо и надменно (даже если Нацу такого вовсе и не заметил), будучи жалким хотя бы из-за того, что в соседней комнате Нацу спит со своей женой, а он - лишь одинокий старый друг, которого выручать не очень-то и выгодно, но бросать в беде как-то неловко. Эти мысли заставили бы его впасть в истерику, будь он один, но Нацу до сих пор мельтешит перед глазами и Грей не хочет показывать свою слабость перед ним. Поэтому, быть может, ему стоит пересилить себя и сделать шаг вперед своим страхам, хотя бы сделать то, о чем точно не пожалеет в будущем.       — Это тебе, тут моя одежда, не знаю, какая будет как раз, но если что тут есть большой свитер если будет холодно, и еще я дал тебе зимнее одеяло и плед, — Нацу ощущал, что делает все правильно, когда накрывал постель и искал вещи Фуллбастеру, но перечисляя все сделанное он чувствует себя сверхзаботливой мамочкой, потому он глуповато усмехается. — ну, разберешься же, верно?       Грей заторможенно кивает, долго думая, как бы продолжить разговор, чтобы Нацу не растворился в одной из загадочных комнат, и когда Драгнил уже готов сказать «спокойной ночи», Грей его успевает перебить.       — Я хотел сказать спасибо, — он мычит, думая, что бы сказать еще, ведь понимающего кивка Нацу, после которого тот может успешно уйти, будет недостаточно, ведь Грей должен вылить все то, что грызет душу. — знаешь, ты же не должен был всего этого делать. Ничего. И я не только про ночевку, понимаешь. Но ты сделал. И, — как вовремя у него дрожит голос, и осознание того, что Нацу обязательно это заметит, немного его сбивает с толку, разгоняя слова из головы, — и я это ценю. Это важно для меня.       Он приглушённо нервно протараторивает «несмотря на то, что тебе совсем не стоило такого делать ради меня» словно не может говорить о ценных для него поступках, не принижая себя. Надеется, что Нацу этого не услышал, но тот недовольно сверлит его взглядом, разочарованно спустив голову на бок и Грей чувствует вину. Несмотря на то, что Драгнил выглядит хмурым, его выражение лица Грею очень знакомо: что-то вроде «ну что, опять?» имеет он в виду, намекая Фуллбастеру, что он в очередной раз говорит нечто слишком категоричное к себе, неправдивое и грубое. Замечая, что Грея это не утешает, как раньше, когда он, увидев лицо Нацу, смущенно-счастливо улыбался, потому что ему льстило понимание и поддержка Драгнила, Нацу берет мужчину за ледяные ладони, пытаясь не обращать внимание, как они подрагивают и потеют, он приближается лицом к лицу, чтобы брюнет не утаил взгляд бездонных глаз где-то в безликой темноте, настолько близко, что они ощущают запах друг друга; Грей бы мысленно отметил, что Нацу пахнет чем-то домашним и сладким, родным и приятным, но его голова опустела еще когда мужчина взял его за руки.       Нацу переполняет эмоции, он со скоростью света придумывает тысячи речей, чтобы убедить Грея в обратном, но, кажется, тот прослушает всё мимо ушей как всегда и не услышит то, что Нацу пытается тщетно доказать ему еще с юности. Осознание того, что Грей — как и любой другой человек, достоин любви и заботы, доброты и внимания, что он не ничтожен и важен, нужно было ему с самого детства, но Нацу не был способен внушить ему это в его девятнадцать лет, когда он сам мало понимал, что к чему. Тогда он не всегда различал настоящие травмы и глубокие переживания Грея от его обыденных странных шуток о неудаче в жизни и тому подобном, но сейчас Нацу понимает, что дрожь в руках когда Грей его благодарит уж точно не может быть частью какой-то шутки. Нацу думает, что безнадёжно пытаться доказывать что-то, когда Грей так поглощен его взглядом и словно изолирован от мира. Потому, возможно, одной из миллиона причин, которые Нацу придумают на ходу чтобы оправдать себя, станет желание переубедить Грея не словесно. Чтобы показать, какую любовь Грей может и должен получать — да, этого он точно достоин.       Когда на своих губах Грей ощущает чужие — жаркие, едва напористые, он думает, что до сих пор лежит где-то там на барной стойке, упившись в хлам, и ему снятся-видятся чудаковатые галлюцинации, подстроенные сознанием, сходящим сума от одиночества. К сожалению, проверить во сне ли он не имеет возможности — он бы ущипнул себя, вот только чужие цепкие руки горячо сжали его ладони, да Грей и не против, чувствуя непрекращающиеся грады мурашек, проходящих по всему телу. Он боится сделать хоть что-то, словно если моргнет лишний раз, то Нацу испарится и перед глазами никого не будет, потому он даже не стремится активно отвечать на поцелуй — неуловимо едва шевелит губами, тяжело вздыхая перерывами, когда Драгнил теряет дыхание. Нацу отрывается от дрожащих губ и на секунду-другую ему удается заглянуть в испуганные глаза Грея, который моментально их отводит, но не успевает скрыть в них волнения. Нацу не удивлён, что Грей не может смотреть на него. В ночной темноте комнату освещал лишь тусклый свет луны из-за развевающихся штор, но даже будь они в полной тьме Нацу бы увидел, как щеки мужчины пылают. Грей ужасно смущён, но безумно счастлив, и Нацу разделяет эти чувства; он не может передать словами, насколько рад от того, что их вечер не закончился на каком-то неловко недопонимании. Счастлив от того, что Грей с удовольствием носил его шарф, что он хотел его впечатлить, угостить и — что самое неожиданное — не особо отрицал своё по-прежнему оставшееся влечение к Драгнилу, охотно (по-своему) отвечая на поцелуй.       Грей не был пьян — весь алкоголь выветрился еще в парке к четырем утра. На часах на стене стрелка беспокойно приближалась к шести, Нацу пару раз косился на них, а Грей потерял счёт времени уже давно и следить за ним в целом не намерен — пока ничего не указывает на конкретные числа, ему удается поверить, что он избегает реальности и Нацу ему в этом помогает. Брюнет освобождает вспотевшие руки из чужих ладоней, всё также смущённо уставившись то на них, то в пол, располагает их на чужом затылке, приближаясь телом. Он украдкой, словно ему нельзя или будто они совершают что-то запрещенное, иногда посматривает на его лицо, в параноических попытках убедиться, настоящий ли перед ним Нацу или просто похожий на него мужчина, но, узнавая его, боязно прячет глаза опять. Нацу с этого мысленно посмеивается, подмечая, насколько Грей может быть робким и застенчивым. От этого у Нацу все сильнее желание его защищать, обращаться с ним трепетнее и нежнее настолько, насколько это возможно. Потому что Грей — такой мягкий и ранимый, со своими синими невероятными глазами, бездна которых затягивает отчаянием и беспомощностью, вызывает в Нацу бесчисленное количество эмоций. Драгнил понимает, что здравый смысл в том, чтобы не бежать спасать каждого встречного, когда его сердце болезненно ноет с чьего-то разочарованного лица, но смотря на такого Грея, открывшегося, который изнутри так хрупок, словно хрусталь, он не в силах сдержать себя.       Они оба — безбожные эгоисты: один не способен думать ни о чем другом, кроме того, насколько же он несчастлив, а второй считает себя единственным, способным его спасти, не давая возможности самому встать на ноги. Вряд ли из них кто-то захочет прервать порочный круг их страданий, скорее, они оба будут упиваться взаимностью друг друга, не задумываясь о причинах. Ведь Грей рядом, а не в провонившемся баре, заглушая переживания алкоголем, нет, он умиротворенно обнимает его у них дома, притягиваясь ближе, а Нацу — взаправду настоящий, утешающе гладит по спине, унимая дрожь, и неуловимо касается бледной горячей кожи лица — а остальное не так уж важно.       Драгнил аккуратно проходится губами по скулам, к покрасневшим ушам, прикусывая тонкую-тонкую кожу, под которой сантиметром за сантиметром красовались синие вены. Чёрные волосы щекотят ему лицо, но, чувствуя как нервно скользят прохладные гибкие пальцы по его спине от каждого поцелуя — будь то совсем тихий, неосязаемый или долгий, ощутимый, он не хотел останавливаться. Нацу спускается к шее и принимается расстегивать рубашку, которая душила мужчину, что тот едва дышал, но сам раздеваться отказывался, будто освободить пару пуговиц — слишком откровенный и развратный жест для сегодняшнего совсем невинного чистого вечера. Нацу пытается расстегнуть верхние пуговицы, но у него не сразу получается — из-за наступающего волнения у него тоже стали дрожать руки и это довольно забавно — словно они снова неуверенные в себе подростки, как тогда. Грей ему помогает и довольно быстро справляется с рубашкой, несмотря на неконтролируемые руки. Он действует резко, потому немного удивлён неспешащему Драгнилу, который припадает к бледной коже плеч как только ткани одежды ее освобождают, а затем медленно, томно проходит губами к шее, оставляя следы. Фуллбастер садится на барный стул, на который до того облокачивался, притягивает мужчину к себе, обвивая ногами и руками. Нацу не может сдержать ухмылки и пытается вновь заглянуть в беспокойные бегающие глаза и встречается с недовольно-смущённым лицом брюнета. Он вечно такой — прячет лицо за холодным и мрачным образом, хотя на самом деле жаден до внимания, требователен и любвеобилен.       Нацу тянется к его лицу, отпрянув от туловища, прижимается на секунду-другую к вишнёвым губам совсем незаметно, нежно, Грей выдыхает носом из-за внезапно сбившегося дыхания. Нацу выглядит довольным, словно сытый кот, в то время как Грей ощущает себя немного поражённым по всех смыслах — он не привык к такому трепетному вниманию, такой искренней трогательной нежности и особой чуткости, потому каждое действие Нацу отзывается в груди щемящей болью. Узнавать свои слабости — неожиданно, а особенно удивительно, когда они раскрываются благодаря другим людям, словно заранее знающим, как на тебя повлиять. Хотя, отчасти это так — Нацу мог прочесть Грея как открытую книгу, вот только ему и не особо это нужно — он просто делает, что умеет — дарит свою любовь и внимание, а Грей в этом нуждается как в воздухе.       Нацу опускается к чужой груди, покрывая мокрыми следами губ бледную разгоряченную кожу, и только Грей думает, что ему повезло, что Нацу лишь мельком прошелся по его чувствительной шее, как Драгнил, словно читая мысли, возвращается к ней. Прикусывает кожу и не сдерживает себя чтобы прижаться губами на пару затяжных секунд, оставляя грозный алый след на коже. Щекочет острыми клыками его тонкую шею, обводит угловатые плечи проворными ладонями, блуждающими по тощему телу. Грей напоминает ему хрупкого зверька — в крепких объятиях становится таким маленьким, хлипким и дрожащим: по бледной коже нарочито всё чаще пробегаются мурашки страха и смущения, самые нежные поцелуи расцветают лиловыми синяками через считанные минуты, а любое едва грубое касание заставляет тело предательски содрогнуться с мелкой дрожью на охладевших ладонях. Потому в Драгниле пробуждается желание вести себя предельно бережно и нежно с ним, унимая страстные порывы укусить фарфоровую кожу. Продолжительное время Нацу не может оторваться от шеи мужчины, словно сошедший сума вампир, правда, он не кусает, а лишь дразнит щекочущим языком, оставляя дурманящие огненные поцелуи. Грей вздыхает так, словно укусить губу лишь бы заглушить самого себя уже не помогает, а от случайного касания горячих ладоней его дрожащего пресса надрывно стонет, заставляя душный безмолвный воздух в комнате встрепенуться. Нацу приближается к лицу и, мазнув по скуле губами мимолетно, берет за руку, тянет на себя, вынуждая встать со стула. Фуллбастер, уже забывший о страхе смотреть в лицо, бросает непонимающий взгляд на мужчину, и тот ухмыляется тому, как забавно растерянные яркие глаза парня сверкают на лице с горящими щеками. Нацу приставляет палец ко рту, произносит приглушенное «тс-с» и направляется с Греем в одну из комнат, из которой принес постельное белье на диван для Фуллбастера, которому оно уже, похоже, не понадобится. Грей чувствует волнительную тошноту и неуверенность, мысленно матерится, думая, что накручивает себя сейчас как подросток, а затем злится из-за желания выпить мозгом оправданное нелепым чтобы «стало проще». Ему надоело, что, будучи подростком, он вечно задумывался о слишком многом, страдал от шквала мрачных, пессимистичных и негативных мыслей и, что главное, с возрастом это никуда не делось — его «взрослым» решением этой проблемы стало запивать все неудачи литрами алкоголя. Но тут появляется его светлая сторона, совесть собственной персоной под именем «Нацу Драгнил», чье существование напоминало, словно громкая тревога, что так жить в общем-то не очень правильно. Грей не горит желанием с этим разбираться — его руки опускаются, как только он думает, что придётся что-то делать самому со своей жизнью, поэтому он смело вверяет её Нацу хотя бы на этот вечер, в реальность которого слабо верит.       Он закрывает глаза, расположившись на прохладном одеяле огромной мягкой кровати, пытаясь не думать ни о чем, но навязчивые мысли его донимают без конца и он пытается выцепить хоть одну наименее раздражающую и одна из них вопрос о том, почему Нацу до сих пор полностью одет. Гибкие пальцы прокрадываются на чужую поясницу в попытке стянуть темную водолазку, скользят судорожно из-за раскаленного дыхания Драгнила на его шее. Тень недовольства пробегает на вспотевшем лице брюнета когда мужчина отдаляется и бесконечно долго несколько секунд стягивает кофту. Грей бывает некстати нетерпелив и тороплив и Нацу, конечно же, об этом прекрасно знает и на поводу вряд ли пойдет, зная, что Грей тяжелее всего дышит только от томных, медлительных поцелуев по телу (запомнил, как назло), что он больше всего любит быть в крепких и неприлично долгих объятиях и бесконечно готов извиваться от робких искусных ласк. Когда Нацу проводит руками по ледяным бокам, дрожащим от внезапного ощущения пламенной кожи, а затем сползает к животу, чтобы опуститься ниже, Грей цепляет его за волосы, едва дёрнув бедрами от неожиданности. Он смотрит вниз смущенно, совсем краснея только представив, как развратно выглядит, похотливо наблюдая за мужчиной, который тягуче расстёгивает чужую ширинку.       Мужчина словно издевается над ним, спускаясь то к животу, на котором медленно останавливается едва ли не на каждом сантиметре, оставляя вереницу неспешных осторожных поцелуев, то к едва спущенным брюкам в суматошном порядке отмечая горячую кожу жадными жаркими губами, заставляя Грея кусать бледные запястья до красноты. В пропасти бесстыдства, в которой Грей нагло погряз, кишит множество мыслей, которым покоя нет совсем. Он думает, что весь вечер — и его наивность в том числе, которой Нацу так умело подыгрывает, — напоминает ему о временах беззаботной глупой юности и для полноценного образа здесь не хватает розовых волос. Впрочем, Нацу остается тем, кто знает и принимает Грея со всеми его слабостями, особенностями и привычками, даже если он без волос вовсе и Фуллбастер улыбается с этой мысли. Драгнил чувствует, что Грей витает в облаках потому возвращается к лицу брюнета и припадает к горячим губам, оставляя ладонь в чужих брюках. Грей удивлен, что до сих пор не задохнулся, учитывая, что он ощущает — мужчина сминает его губы мягко, сладко, пару раз не сдерживаясь облизнуть или едва укусить, а проворные пальцы забрались в стянутые штаны, трогая через тонкую ткань белья раскаленную кожу.       Грей сжимает ладони на чужом затылке, едва не вырывая русые пряди, путает пальцы в отросших волосах, от смущения не зная, куда себя деть. Бёдрами невольно прижимается плотнее, по-животному — страстно, грязно ластясь к блуждающей горячей руке. Грей пытается не замечать себя со стороны — не анализировать или думать, как же он выглядит, потому что, наверное, ужаснется со своего истинного образа, который с Нацу прятать нет и смысла и желания. Помогает вера в то, что это все понарошку, что это лишь в его голове, одна из тысячи безудержных идей его изощрённой фантазии, потому он подыгрывает самому себе, не открывая глаза. Нацу это не особо напрягает — ему, кажется, достаточно всепоглощающей страсти брюнета в его пылких поцелуях, взбудораживающих касаниях по спине и шее и случайных мурашек по поджарому телу от действий самого Драгнила. Нацу чувствует всем нутром, что Грей вот-вот зайдется в перевозбужденной лихорадке или колко выдавит что-нибудь вроде «тебе помочь?» из-за того, что Драгнил ничего не предпринимает кроме разжигания еще большей страсти своими нарочито медлительными движениями в чужих брюках. Он приподнимается чтобы снять остатки своей одежды и Грей резко встает тоже, нетерпеливо помогая. Руки, как назло, заплетаются в ремне (которыми, кстати, Нацу в юности пренебрегал) и Грей скорее мешает, чем помогает, но Нацу сдержанно ждет, спокойно, словно иронически, гладя по голове такого суетливого парня. Грей, спустив чужие светлые брюки, впервые за вечер касается губами кипящего обнаженного тела мужчины. На смуглой коже рельефами проходят выпуклые вены по которым брюнет проводит языком, чувствуя подбородком набухшую подрагивающую плоть.       Холодными ладонями широко водит по вспотевшей пояснице, лениво ползая по мягкой спине и также медленно спускает их в трусы. Пару секунд назад он готов был поклясться, что вот-вот на грани, но когда ему впервые за весь вечер удается самому прикоснуться к Драгнилу, пробуя взять контроль в свои руки хотя бы на пару минут, он забывает о себе, жаждя ублажить, а не быть единственным, кто получает ласки, что, признаться, не в его стиле. Надолго это не удается, ведь Нацу, зарывая руку в темные пряди, изгибается и позволяет себе рвано выдохнуть, а затем, схватив мужчину за волосы, спадающие на спину, заставляет его отпрянуть. Хищная ухмылка исчезает с лица брюнета и превращается в обыденно растерянное и робкое выражение лица. Драгнил снова укладывает парня на спину, торчащие лопатки обжигаются холодом белёсых простынь, а лицо, которое Грей больше всего желает скрыть в слепой темноте, ловит и подсвечивает лунный свет. Помимо раскрасневшихся щёк Нацу мельком замечает острые-острые, о которые режется, только взглянув, скулы, западавшие от худоты, которую он и не видел из-за зимней тёплой одежды Грея. Его костлявые пальцы суетливо проходят по смуглой коже то плеч, то лица Драгнила, в попытке отвлечь на себя, чтобы он наконец отвязался от его худощавого тела и взглянул на беспокойное лицо, примкнул к потрескавшимся иссохшим губам. Но Нацу никак не может отстать от бледной кожи, натянутой на выступающих костях. Когда брюнет глубоко вздыхает от жгучего дыхания на его животе, рёбра обнажаются под тонким, едва видимым слоем фарфоровой кожи и пугающе виднеются, выпирая словно нечто инопланетное. Нацу бы с пребольшим удовольствием прошелся губами в мимолетных поцелуях по худощавым бедрам парня, вот только время поджимает извивающийся от нетерпения брюнет, и сам Драгнил чувствует шумно подкрадывающуюся волну жара и напряжения от возбуждения. Он удаляется на пару секунд из комнаты, Грея внезапно сковывает холод, тревога превращается в ощущение тошноты и таится где-то в животе, он вновь чертыхается от глупых переживаний, потому что в компании Драгнила ему нечего бояться.       Мужчина возвращается с каким-то тюбиком и чем-то еще, что Грей в темноте не разглядел, но догадаться не составляет труда. Драгнил прикрывает за собой дверь и проскальзывает в постель. Его разгоряченные руки, касаясь ледяной кожи Фуллбастера, вызывают грады мурашек. Грей задыхается, словно рядом с ним не просто Драгнил, а настоящее свирепое пламя, которое вот-вот сожжёт его до пепла. Он не ощущал, насколько его тело холодно до тех пор, пока жаркие ладони мужчины не коснулись его обнаженной кожи. Нацу сам поражается Грею — его кожа бледна, словно он тяжело болен, он холоден, словно уже мёртв, он худощав, костляв и угловат: Драгнил боится, что случайно поранится о скулы, рёбра или выпуклые бёдра мужчины, но тени мимолетного страха он не допустит блеснуть на лице. Синие вены изрисовывают все тело Грея, страшно виднеются сквозь белую кожу на руках, на лице, на ногах, оттого Драгнил бросает любые попытки игриво укусить, с опаской думая, что тело брюнета достаточно чувствительно, чтобы неосторожный укус вызвал кровотечение.       Он спускает руки к мелко дрожащим бедрам и пытается снять остатки одежды, оставляя Фуллбастера вовсе нагим. Грей чувствует себя легче, свободнее, потому что одежда кажется чем-то лишним, сковывающем и стесняющим, когда Нацу рядом. Глухой звук слышится в комнате, тюбик неизвестного крема, добытого из глубин квартиры, наконец-то открыт и по горячей нежной коже, наверное одному из немногих горячих мест на теле мужчины, Драгнил мажет скользким, противным от холода гелем. Грей крупно дрожит всем телом, то сводит, то раздвигает трясущиеся колени, пока длинные гибкие пальцы умело скользят внутри него. Грей сильно щипает, сжимает кожу на чужом затылке от собственной боли, от которой он совсем отвык, всхлипывает изредка и глубоко-глубоко дышит, пока Драгнил безуспешно пытается отвлечь, щекотя шею многочисленными, томными поцелуями. Грей подмечает, что Нацу довольно аккуратен и нежен — он не торопится, не пренебрегает растяжкой, не делает ее наспех, чтобы поскорее доставить удовольствие себе самому, и Фуллбастеру этого очень не хватало. Серьезных отношений он не начинал, боясь ответственности, а когда дело доходило до случайных связей ему вечно доставались эгоистичные, небрежные партнеры, вовсе не заботящиеся о комфорте брюнета. Это подпитывало его желание идеализировать Драгнила, тогда всплывавшего время от времени в памяти.       Нацу спустя продолжительное время вынимает пальцы и, освободившись от цепких долгих объятий, приподнимается. Пару секунд Драгнил неуклюже ищет потерявшийся в кровати презерватив, а затем ловко открывает упаковку, пока Грей страдальчески вздыхает, украдкой смотря на него. Непроизвольный хриплый стон пронизывает беззвучный воздух квартиры, а затем и рваные тяжелые вздохи, который Фуллбастер заглушить не в силах, когда Нацу медленно входит. Драгнил держит мужчину за ноги, тот обвивает их на талии, вздрагивая от каждого движения. Грей тянется рукой ко рту, кусает ладонь, чтобы лишний раз не шуметь, прикрывает глаза, чтобы лишний раз не встречаться взглядом с Драгнилом — его коробит от осознания, что он может быть смущён даже на секунду посмотреть в лицо Драгнилу, но в то же время желает, чтобы Нацу не отрывал взгляда от его внимающих глаз. Ему остается тихо радоваться, что Драгнил еще помнит о его предпочтениях и не заставил его унизительно ложиться на живот или вставать на колени — вместо этого Грей расслабленно лежит на спине, ловя на себе пристальный взгляд.       Грей поглядывает на мужчину, думая, что с удовольствием бы наблюдал за ним — как он судорожно вздыхает, неосознанно хмурится, жмурится, приглушенно стонет, если бы сам не тонул в гуще эмоций. Драгнил ритмично двигает бедрами, толкаясь, и Грей старается качаться в такт, по правде, безуспешно. Он чувствует, как разгоряченная кожа пульсирает внутри него, обжигает, как его кости ломит от наслаждения, как воздуха лёгким перестает хватать и он хватается за его душные остатки в комнате, чаще дыша. Грей сквозь завесу бушующих мыслей запоздало замечает, что на его боках и бёдрах чужие пальцы грубо сминают бледную кожу в попытке усмирить невпопад качающееся туловище. Промелькает мысль, которую он бы игнорировал, если бы не старался забыться о всем также, как сейчас, о том, что его, кажется, впервые за долгое время, всё устраивало: именно дерзкие руки мужчины, что непременно оставят на его бледной коже багровые синяки, те сумасбродные поцелуи по всему телу, та нарочитая медленность, с которой Драгнил прикасался к нему. Грей думает, что иначе и быть не могло — все, о чем он украдкой думал, что говорил, что делал весь вечер, не могло привести к тому, чтобы они безмолвно неловко расстались. Он благодарен всем богам, что его трусость не перешла ту необратимую грань, выйти обратно за которую нет возможности — если бы он уехал домой в одиночку, корил бы себя до конца жизни. Пульс шумел в ушах пару минут назад, а сейчас Грей не слышал ничего, кроме редких вздохов: его сердце билось так часто от переизбытка эмоций, что, возможно, отказалось биться вовсе и ушло куда подальше от Фуллбастера, события в жизни которого не заставляли его переживать так много эмоций уже несколько лет. Он даже не может поверить, что его тело словно и неподвластно ему — таким чуждым, неожиданным кажется чувство, будто сердце проваливается под землю, а града мурашек на протяжные пару секунд оббегают всю кожу его тела, когда Драгнил примыкает своими вишневыми, пухлыми губами к его, когда смотрит хищно, или, напротив, влюбленно в его темные глаза.       Грей чувствует себя хорошо. Ему нравится, что сейчас ему плевать на все, нравится осознавать, что он не думает о лишнем, как всегда, что вечная буря мыслей, доводящая его до нервных срывов, сейчас стихла. Он не думает сейчас о том, о чем мог бы накручивать себя часами: почему Нацу с ним, почему выбирает его, надолго ли это, стоит ли Драгнилу поступать так, а не иначе. Потому что с Нацу думать о чем-либо и не надо — Драгнил берет все на себя, за них двоих, а Грею остается только наслаждаться результатом. Впрочем, он вполне доволен.       Нацу, в свою очередь, с упоением любуется брюнетом, забывшим о своих тревогах, не стремящимся отказываться от получаемой любви и заботы, ведь именно этого Драгнил и добивался, и даже если его старания подарят покой Грею лишь на пару часов, он будет рад. До того вспотевшие нервные ладони только и делали, что пытались закрыть лицо Фуллбастера, скрыть его смущение, сейчас сжимают простынь, а затем, когда Нацу наклоняется к нему лицом к лицу, хватаются за его спину. Драгнил чувствует, что его русые волосы мужчина оттягивает несколько грубо, когда в агонии возбуждения задыхается от ощущений. Он сам еле сдерживает себя, тяжело вздыхая Грею под ухо, хрипит, чувствуя, как Фуллбастер беспощадно пытается прижаться к нему все плотнее (хотя, куда больше?), как что-то без разбору шепчет, совершенно не контролируя речь. Когда смуглая рука добирается до чужой бледной ладони Грей вмиг сплетает их пальцы, когда Драгнил приспускается к нему, приближаясь лицом к лицу, Грей целует его, когда Нацу прижимается туловищем, бледные руки находят свое место на чужом затылке. Поэтому Нацу чувствует себя лучше, чем когда-либо, ведь чувствует себя единым целым с Греем. Ему не стыдно признать, что настолько комфортно, словно он не с кем-то, а сам с собой, ему бывает только с Греем. Он может предугадать все, что Грей хочет сказать или сделать, а Фуллбастер только в его окружении может быть собой, это их объединяет, заставлять быть рядом с друг другом, потому что они — части друг друга.       Грей стонет сипло в последний раз, цепляясь пальцами за лопатки мужчины, содрогается всем телом, кончая, и Нацу чувствует как мышцы мужчины сжимают его, толкается бедрами пару раз и, ощутив долгожданную дрожь, взбудоражившую все его тело, едва сдерживается чтобы не свалиться на Грея и ложится рядом. Драгнил хочет что-то сказать, на языке вертится тысячи фраз, но подобрать хоть одну он не в силах и единственное, что может сказать за него все то, что таится в его голове, может безумно стучащее сердце, что вот-вот пробьет грудную клетку и осветит комнату ярче, чем солнце всю планету. Он думает, что это будет слишком глупо попросить Грея послушать его сердце, смеется с этого, и желает вновь попытаться найти слова, поворачивает голову к брюнету, но тот уже спит. Его лицо освещается тусклым светом луны, ресницы подрагивают, словно он притворяется, что спит, а длинные тёмные волосы, запутавшиеся пряди, разбросаны по подушке. Нацу чувствует, что его сердце не бьется совсем. Он завороженно любуется им, его порозовевшим усталым, но довольным, лицом, думая, если бы не желание спать, он бы так и провел последние несколько часов, которые ему остается поспать, неотрывно смотря на Грея, такого умиротворенного и безобразно очаровательного. Он никогда не сможет описать Грея словами, быть может, потому что не знает столько слов, или таких вовсе нет, никогда не сумеет его нарисовать, даже если бы был художником. И никто другой не сможет тоже — это видит только Нацу — его изящность, его искреннюю обворожительную улыбку, его неотразимые бездонные глаза, его бледную-бледную, тонкую чувствительную кожу. Нацу живет им и не может себе позволить, чтобы Грей был хоть минуту озабочен чем-то, что его тревожит. Не может допустить чтобы тот вновь беспокоился о чем-то, заглушая свою боль алкоголем и боясь остаться наедине с самим собой. Потому он засыпает с мыслью, что завтра он скажет ему об этом. Что они разберутся с этим. Что они обязательно пройдут этот тяжелый период в его жизни вместе, поддерживая друг друга.       Грею удается выспаться впервые за долгое время — его без конца мучило то, что он мог спать больше положенных для здорового человека восемь часов, но бодрости и удовлетворенности от сна он совсем не получал. В квартире Нацу он поспал часов пять — и даже если по выходным он спит по двенадцать и больше часов, не высыпаясь, сейчас он чувствует себя отлично, как ни странно. Он слышит звуки за дверью спальни, что в гостиной кто-то разговаривает и ходит, но его мозг еще не способен размышлять и в бессознательной дрёме Грей не пытается даже минуту подумать о том, что тревожило его вчера — кто же здесь живет помимо Нацу? Всё, что он ощущает — это неутолимую жажду, но сил вставать с кровати совсем не было, поэтому он засыпает опять. Он чувствует, что через некоторое время Драгнил осторожно ложится на кровать опять и засыпает вместе с брюнетом.       Грей просыпается от пробирающего кости холода. Солнце за летающим от ветра тюлем слепило, но не грело, и в смятении обнаружив себя полностью обнаженным, Грей понимает, почему мёрз. На настольных часах стрелка показывает двенадцать, оттого он удивлённо смотрит на умиротворенного Нацу, который отсыпался. Вчера он успешно создал образ ответственного человека и в него никак не вписывалось спать до полудня — но, в конце концов, Грей вчера выжал из него все соки, потому тот может позволить себе отдых. Нелепо спотыкаясь спросонья, Грей подбирал свою и чужую одежду в надежде поскорее одеться, а затем, тушуясь несколько секунд перед дверью спальни, вышел в гостиную, в которой никого и не оказалось, и сбежал в ванную чтобы остаться с самим собой.       Потеряв дар речи, наблюдает за парнем в отражении зеркала, но не находит, что сказать себе. Он чувствует, что совсем сбит с толку происходящим. Даже если внешне с ним мало что изменилось, смотрит он на себя как будто на другого человека и максимум, что вырывается изо рта это нервный смешок. Желание пойти в душ еще с раннего утра посещало его мысли и только сейчас он в прежнем замешательстве ступает в душевую кабину. Настроив воду на горячую температуру, уставился в стену, с неверием вспоминая всю прошедшую ночь. Ему тяжело было представить раньше, что он вообще когда-то встретит Нацу опять, а вчера, когда они болтали ни о чем словно старые друзья, поддерживающие связь уже несколько лет, он с опаской начинал предполагать, что все то, во что он верил — что общаться с Нацу это даже больше, чем несбыточная мечта — неправда, и у него есть шансы. Потом он счел это пьяным бредом, потому что Нацу — просто дружелюбный старый друг, и уж точно не какая-то девчонка, что будет дожидаться Грея словно с армии ради отношений. Но сейчас Фуллбастер стоит в его душевой кабине и не знает, что и думать. В память врезалось, что с утра кто-то шумел и эти неизвестные могут быть причиной по которой Фуллбастер в этой квартире надолго не задержится. Но как бы ни старался вспомнить, женского голоса Грей не слышал или просто не помнил, разве что только чей-то высокий голос, разговаривающий о чем-то бессмысленном с Драгнилом.       Он бы так и простоял в душе неизвестно сколько времени, если бы Нацу не вывел парня из прострации своим стуком. Грей суматошно выключил воду, взглядом пробегая по всей комнате, и, не найдя чем прикрыться, так и остался стоять в запотевшей от пара кабине.       — Я принес тебе полотенце и домашнюю одежду. Можно зайти?       Фуллбастер соглашается и неловко стоит за вспотевшим стеклом, но и Драгнил не задерживался — рука с одеждой промелькнула у двери и исчезла там же за считанные секунды. Иметь индивидуальную домашнюю одежду в чужом доме — так мило, не правда ли? Нет. Грей хочет провалиться сквозь землю от нелепости всего происходящего, от неловкости его присутствия в этой квартире вообще — чувство третьего лишнего так неожиданно наступило, словно никогда и не отставало. И этот Нацу, который ведет себя словно ни в чем не бывало, почему-то выводил Грея из себя. Хотя он уж точно не виноват в том, что жизнь Грея настолько скучна и сера, что при встрече с Драгнилом у него все вверх дном перевернулось.        Он тяжело вздыхает и понимает, что внезапно обрушившаяся злость на Нацу просто последствие болезненного похмелья и смятение от ситуации, которая не напоминает привычный день сурка Фуллбастера. Ему стоит поблагодарить Нацу, который не бросил пьяного Грея, принял дома с распростертыми объятиями, расстелил кровать и прочее-прочее, за что ему можно поставить памятник при жизни за спасение безнадежного брюнета. Даже тот шарф, с которым Грей так бы и уснул, тоже оказался у Фуллбастера из-за Нацу, щедро отдавшим его. Вспоминая об этом, он закатывает глаза. Нацу слишком добр и идеален для Грея, который ничего дать в ответ не может, именно поэтому ему так тяжело выйти из чертовой ванной комнаты и взглянуть мужчине в глаза. И даже если он преступит свою гордость и смущение, скажет Нацу какой он молодец и поблагодарит искренне, он ни за что не найдет что сказать насчет вчерашнего в целом. Он был сильно пьян, но помнит всё довольно четко. Сделать вид, что ничего не было — поступок большего труса, чем был, есть и когда-либо будет Грей, потому он хочет подумать еще хотя бы пару минут (часов), что стоит сказать Нацу. Но Драгнил это как будто предчувствует и осторожно вновь стучит:       — Грей, ты в порядке? Что-то ты долго. Я завтрак сделал, жду тебя.       — Да-да. Я почти закончил.       Он уже одет и единственное, что ему осталось «закончить» это придумать объяснение своему поведению, чтобы не выглядеть до жути нелепым, но образ ждущего за дверью Драгнила так и сбивал со всех мыслей, потому, наверное, ему ничего не светило, кроме того чтобы пойти и вести себя как обычно. Они же взрослые люди, да и все произошедшее будет на ответственности Нацу, если вдруг окажется что он женат. Так что Грей совсем не при делах.       Фуллбастер выходит из ванной комнаты и спешным шагом идет к кухне. В глаза бросается стол и барные стулья, он смущенно поджимает губы и садится на тот же, что и вчера, со смешком подмечая, что отныне это будет его удачным местом. Нацу беспокойно носится по кухне, доставая все продукты, соусы и приборы на стол, приготавливаясь к завтраку, совсем не обращая внимание на заскучавшего мужчину. Тому остается только осматривать всё вокруг и пытаться самому догадаться о соседях Нацу. Только желания не было совсем — он снова хочет спать и сонно наблюдает за суматошным Нацу, думая о том, что если ему не придется разбираться с их личной жизнью и отвечать на вопросы когда, зачем и почему, он будет только «за» чтобы его единственным пейзажем был Драгнил.       — Привет, — Нацу усаживается напротив Грея, тяжело вздыхая от беготни по дому. — Как жизнь?       — Не знаю пока что, — он прячет взгляд, потому что смущение съедает его целиком, а потом, отвращаясь от своего подросткового поведения, решает спросить в лоб то, что стесняет его. — Нацу, а ты женат?       Чайник вскипает не вовремя, и пока свист настойчиво начинает все громче звенеть, Нацу ошарашенно смотрит на взволнованного Грея. Он без слов поднимается и подходит к плите, снимает чайник и отрицательно кивает головой самому себе. Поворачивается и улыбается хищно, довольно, так, что Грею уже стыдно, что он спросил.       — Я похож на человека кто будет изменять? Не думал, что ты такого мнения обо мне.       Грей чувствует, что теряет дыхание от внезапно накатившего смущения и слышит, как Нацу смеётся. Он ставит перед мужчиной высокую желтую кружку с чаем, обжигающим струящимся паром, а затем ставит и свою, но пить не спешил, а только наблюдал за Греем, который не может собраться с мыслями. Кажется, стоило обдумать все тысячу раз, чтобы не сказать что-то очередное весьма смешное для Драгнила.       — Просто я не хотел рушить чужие отношения. — Он прикладывает руку к груди для пущей правдоподобности искренних намерений и создает вполне реалистичный образ альтруиста, который в силах отказаться от своего счастья ради других. Нацу даже поверил. Совсем чуть-чуть.       — Ах, ты такой благородный. — Драгнил в притворном восхищении закрывает глаза, а потом щурится хитро и произносит тихо: — правда, об этом стоило подумать вчера.       Нацу наблюдает за тем, как Грей предсказуемо густо краснеет и даже пытается не отводить укоряющий взгляд первые секунды, а затем сдается и утыкается в собственную кружку, не находя, что сказать Нацу. Драгнил мог бы проявить тактичность и чуткость, зная Грея как свои пять пальцев, и избегать смущающих для него фраз, но нет, не мог бы.       — Я не ответил, — Нацу старается вести себя адекватно и дружелюбно, но воспринимать Грея как старого товарища он не был способен и тогда в баре, когда впервые увидел его, что уж говорить о сейчас, когда Грей сидит перед ним. Сидит в его квартире, в его одежде, за его столом, отчего у Нацу навязчивое чувство, что они живут вместе в браке уже несколько десятков лет, и эти разговоры о их личной жизни выглядят до жути неуместно, потому что — вот они, перед друг другом, а остальные лишь массовка, верно? — я был женат, но сейчас уже нет, если это тебя интересует.       Он сам не знает зачем добавляет «если тебя это интересует», словно невзначай пытаясь проверить, насколько это заденет Грея, и невольно он попадает в цель.       — Нет, Нацу, мне плевать. — отвечает он саркастично, а потом, закатывая глаза, догадывается: — ты просто меня провоцируешь что ли?       — Совсем нет, — перед ним остывали тосты, за которыми он так тщательно следил, готовя в сломанном тостере, но он даже не задумывается о еде, когда говорит с Греем. — кстати, раз мы заговорили об этом…       Нацу немного замялся, почему-то, словно не зная, как подобраться к тому, о чем намеревался сказать, и даже немного позавидовал способности Грея говорить в лоб.       — В общем, думаю, тебе интересно узнать мою биографию от а до я, — он отшучивается, преувеличивая, но Фуллбастер выглядит таким серьезным, как будто взаправду бы послушал. Драгнил продолжает довольно тихо, словно вот-вот поведает Грею нечто сокровенное. — точнее, самую личную ее часть.       — Ты наркоман? — воскликает брюнет, открыв широко глаза, которые как бездна пытались поглотить Нацу.       — Грей.       Нацу кладет руку на лоб, закрывая лицо. Кажется, у него потемнело в глазах от абсурда, который он услышал. Быть может, Грей еще не протрезвел? Тот уже второй раз сбивает Нацу с толку своими неожиданными вопросами, взявшимися непонятно откуда.       — Я не это имел в виду, тупица. У меня нет зависимостей. Я в порядке, ясно? — Грей кивает ему в ответ. — когда я переучивался на юриста, я тебе вчера рассказывал, что поступал туда после дизайна. — он широко улыбается, понимая, что Грей может абсолютно не помнить тот бред, о котором они разговаривали весь вечер, из-за алкоголя. — я влюбился в одну девушку, мы стали встречаться, потом съехались, через полтора года поженились. — он многозначительно замолчал, а потом слишком резко продолжил, что у Грея сложилось впечатление, что Нацу до сих пор беспокоит эта ситуация. — а потом и разбежались как все, ну, знаешь? Точнее сказать, она ушла, а я остался матерью-одиночкой. Я не жалуюсь, мне нравится.       Он с удовольствием смотрит за удивленным Греем, которого свела сума история Драгнила даже в том сокращенном скромном варианте, в коем Нацу рассказал. Он с подозрением осматривает квартиру вновь, в надежде заметить что-то новое, зная о ребенке, но ничего, кроме детского столика с карандашами он не увидел. Вчера в темноте Грей его не углядел.       — А где…       — На школьной экскурсии. Тебе повезло избежать неловкого знакомства с моей семьей. Нацу смеётся и почему-то выглядит смутившимся. Грей думает, что ребенок — меньшее зло, которое могло произойти с Нацу через десять лет их разлуки.       — Ты выглядел таким взволнованным, когда говорил об этом. Я уже и не знал, что ожидать. Или я еще не все знаю, и твой ребенок окажется проблемным подростком гомофобом?       — Нет! Он невинный и добрый мальчишка, ему всего семь. — гордо он заявляет с самой счастливой улыбкой родителя. Грей находит это ужасно милым.       Нацу включает какое-то радио и Грей бы в другой день обязательно засмеял его, что Нацу будто чёртов старик слушает приемник, но сейчас любые звуки техники казались уместными, чтобы занять молчаливую паузу между ними. Грей не знает, что сказать, но он безусловно искренне рад за устроившегося в жизни Драгнила — работа, квартира в новостройке, семья. Даже если у Нацу не было жены, Грей уверен, что его ребенку хватит внимания и любви, потому что Драгнил всегда ладил с детьми и уж точно был достойным отцом. Грей в этом готов поклясться, даже ни разу не увидев его сына. Он надеется, что Нацу не чувствовал себя неполноценным, будучи «матерью-одиночкой», потому что даже семья вдвоем — уже семья, которая не даст чувству одиночества пробраться в душу.       Сам же Грей таким похвастаться не мог и ему до боли в сердце страшно начинать этот разговор, но вопрос о его личной жизни так и висит в воздухе, боясь быть заданным кем-либо из них. Хоть вчера Фуллбастер вроде бы и обмолвился в шутку, что у него никого нет, но сейчас ему стоило повторить об этом. Или не стоило, потому что с кем там встречается Грей вовсе Нацу не интересует — ему и своих дел по горло, у него семья, которую он обеспечивает и воспитывает сам, а тут Фуллбастер со своими отношениями, бред же? Тем более, какого будет ребенку, росшему без матери, когда Нацу вместо какой-то девушки, заменяющей сыну ушедшую мать, приведет… Грея. Пока в голове бушуют тысяча и одна причина почему даже мысль о отношениях с Нацу звучит как абсурд, Драгнил доедает завтрак и подавленный вид мужчины не остается незамеченным.       — Опять накручиваешь себя?       Грей вздрагивает от того, что его мысли прервали и смущается того, как Нацу в который раз читает его как открытую книгу. Или его лицо было настолько поникшим, что любой бы понял, что он вновь думает слишком много о мелочах. Драгнил подсаживается к Грею, думая, что если будет ближе, удастся его поддержать, потому берет его за руку и та за пару секунд леденеет еще больше от волнения. Грей поджимает губы от смущения, чувствуя, как его лицо теперь напоминает солнце — красное и горячее, проклиная Нацу из-за того, что его присутствие рядом совсем ему не помогает. Скорее, он забывает обо всем — о чем думал, что хотел сказать, о том как дышать, кстати, тоже. Грей переплетает их пальцы скорее чтобы успокоиться, несмотря на то, что ему это ничего не дает кроме щемящего чувства где-то под ребрами и жара от смущения. Нацу, в свою очередь, выглядит таким счастливым — его губы дрожат, чтобы не улыбнуться уж слишком нагло и довольно, глаза неподвижно прожигают в Грее черную дыру, а смуглые ладони крепче сжимают дрожащие пальцы, — и это придаёт Грею нужной уверенности, потому что такого влюбленного взгляда, от которого у него самого теряется дыхание, на себе прочувствовать удается не так часто.       — Мне просто стыдно, что рассказать нечего. Нет у меня жены, детей. Выгляжу как пожизненный одиночка. — он смеется от неловкости и краснеет, потому что ему действительно стыдно это признавать. Нацу хмурится так, будто Грей вновь переживает зря. Он наклоняет голову и смотрит скептично, заставляя Грея провалиться сквозь землю от неловкости. Он умеет заставить Фуллбастера жалеть о сказанном.       — Ну, не расстраивайся, — подбадривает Нацу его, — в конце концов, это же хорошо что ты один, верно? По крайней мере, для меня.       Грей, до того прячущий глаза, бросает на Нацу такой взгляд как будто не верит своим ушам, а лицо Драгнила словно должно доказать ему, что тот действительно сказал нечто подобное. Но он только сдержанно улыбается и по-прежнему держит Грея за руки. Фуллбастер закрывает глаза, смиряясь с тем, что Нацу намерен бесконечно говорить и делать что-то, от чего у Грея теряется и воздух, и все мысли из головы. Так сложно признать, что Драгнилу даже стараться для этого не надо, и один его счастливый вид заставляет Грея смущенно прятать глаза.       — Это все заставляет меня чувствовать себя третьим лишним.       Щемит сердце не только чувство счастья, но и беспокойство, не отстающее ни на минуту от Грея. Он думает, что счастливый Нацу и спокойствие на душе — временное утешение, и спустя какое-то время он прочувствует на собственной шкуре, что такое семья и с обреченностью поймет, почему избегал этого долгое время. Он отказывается нести ответственность за свои чувства, как ему нести её за чью-то невинную юную жизнь? Ребенок — это слишком серьезно, слишком не для Грея. Этот идеальный образ семьи с теплыми отношениями между друг другом не допустит присутствия кого-то по типу Грея в нём.       — Ты о Дэниеле? — Нацу указывает за спину, имея в виду сына, ушедшего недавно. Грей впервые слышит его имя, но удовлетворительно кивает. А после чувствует на себе тот самый взгляд Нацу. — Грей.       Он смотрит пару секунд так, словно не на шутку разозлился, но потом его взгляд смягчается. Смуглые ладони сжимают руки брюнета, словно тревожность Фуллбастера передалась им через касания, и теперь Нацу тоже не может найти себе места. Он обращается к Грею, называя его по имени так, что брюнет даже не сразу отзывается. Он не знал, что его имя может звучать так, ведь Нацу говорит с нежностью и мягкостью в голосе, с которой не сравнится ни одно ласковое прозвище, которым можно кого-то называть. От этого Грей вновь сомневается, что способен слышать и чувствовать что-либо — с волной мурашек по всему телу забывается абсолютно все.       — Грей, даже не думай так. Я же знаю вас обоих, вы обязательно поладите. — Нацу замечает сомнение в синих глазах, смотреть в которые сейчас казалось особым мучением из-за проблеска недоверия в них. Он машинально тянется обнять Грея для убедительности своих слов в попытке укрепить надежду в парне. — В семье никто не чувствует себя лишним, понимаешь?       Когда единственное, что Грей слышит это затихающие звуки радио и дыхание взволнованного Нацу, обнимающего его так крепко, что вот-вот прозвенит хруст костей, он думает, что начинает понимать. Потому что за несколько лет, которые ощущались всего лишь неделей из-за своей дотошной однообразности, он никогда не завтракал с кем-то, не носил чужую домашнюю одежду, кроме собственной застиранной и пахнущей сигаретами, не чувствовал крепких искренних объятий, а слово «семья» воспринималось только чем-то далеким и несбыточным, ассоциирующимся с беззаботным детством. Потому что когда рядом есть кто-то, способный утопить все страхи и сомнения Грея, ему хочется попробовать рискнуть побыть счастливым, а не забываться воспоминаниями и алкоголем.       Когда руки Фуллбастера находят свое место на чужой спине, отвечая на объятия, Грей, уткнувшись в плечо мужчины, знает, что тот уже не сдерживает улыбки. Грей тоже.

И ведь только вчера я фантазировал, как пройдет наша первая встреча, а сегодня я обнимаю тебя. Подумать только, ведь я даже задумался о том, чтобы быть с тобой целую вечность Да, именно вечность. Всегда.