ID работы: 11281570

Bitch, be humble

Гет
NC-21
Завершён
129
Размер:
104 страницы, 8 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Поделиться:
Награды от читателей:
129 Нравится Отзывы 24 В сборник Скачать

1

Настройки текста
       Обслюнявленный кончик черного карандаша для глаз двинулся вдоль нижнего века, оставляя ровный след. От уголка к уголку.        — Неблагодарная сука! — прежде заглушаемые стенами крики отца стали громче и отчетливее: видимо, теперь он в гостиной. — Еще раз услышу что-то подобное, вылетишь из моего дома!        — Этот дом и мой тоже! — Голос Кэрол Маккормик не визгливый, не напуганный, каким мог бы быть голос женщины в ее положении (выпив, муж, бывало, угрожал ей не только выселением, но и расправой). К слову, когда дело доходит до рукоприкладства, то нельзя с уверенностью сказать, у кого из этих двоих окажется больше синяков.        — Нет здесь ничего твоего!        Что-то загремело. Карен вздрогнула, и карандаш в ее пальцах соскочил с века, начертил тонкую полосу на нежной коже у внутреннего уголка глаза. Цокнув языком, она облизнула подушечку указательного пальца и потерла перепачканный участок.        — Только твои гребаные дети! — не унимаясь, продолжил Стюарт. — Выродки! Такие же никчемные, как ты!        — Они такие только потому, что в меня кончил мудак, а не нормальный мужик!        — Нормального мужика захотела, сука?! Я тебе покажу…        Карен за пояс юбки убрала телефон и, наскоро распутав наушники (несколько узлов осталось, но длины провода хватило), поспешила заткнуть ими уши. Хрипящий и вибрирующий, словно камертон, голос Ремингтона Лейта заволок черепную коробку. Карен закачалась в такт «Redeemer», поднося цвета венозной крови помаду к губам. Коснулась их.        Ей нравилось творчество братьев Кропп — основателей канадско-американской рок-группы Palaye Royale, несмотря то, что в ее окружении предпочитали музыку куда более тяжелую, аритмичную и мрачную — такую, после прослушивания которой у Карен болела голова.        Впрочем, сейчас что угодно лучше перспективы услышать, как именно отец докажет матери, что он — мужчина: возьмет насильно (бывало такое, судя по отчаянным крикам, которых ни он, ни она не стеснялись) или же, что вероятнее, оставит на ее щеке синий с кровоподтеками след от кулака.        Когда на выбеленном пудрой лице младшей Маккормик распустился алый бутон, она забросила помаду в рюкзак с черепом, вышитым на нем ею, который, кроме косметики и гигиенических принадлежностей, не вместил бы ничего; расправила складки короткой многослойной юбки и, выпрямившись, глянула в зеркало. Увиденным в обломке, способном отражать лишь ее голову, шею и грудь, если отойти к другому концу комнаты, осталась довольна: за обильным слоем макияжа почти не видно ни впалых, как у отца, скул, ни, как у матери, родинок, ни голубых глаз братьев.        Карен расположила на груди фиолетовые кончики волнистых волос (о, как же раздражали эти волны: не локоны, не кудри, а… хрень; к счастью, черная краска сделала их будто бы тяжелее, вытянула). Грудь Карен стала заметно больше за прошедший год. Не слишком выдающиеся, сразу бросающиеся в глаза, но для худенькой девочки, ученицы выпускного класса средней школы Южного Парка, весьма сносно выглядящие выпуклости. Хвала богам, хоть об этом беспокоиться не приходится — можно с гордостью демонстрировать небольшую ложбинку под ключицами; ее существование — заслуга кожаного корсета, надетого поверх прозрачного сетчатого топа. Прекрасное изобретение, на которое по совету Кэти Гелсон, больше известной как Бладрейн, Карен потратила все имеющиеся карманные деньги. И плевать, что директор школы и школьный психолог взбешены! Престарелые неандертальцы попросту слишком нервничают, глядя на сексуальную девушку.        Надев пальто, Карен подхватила рюкзак, сунула в карман телефон и, поправив наушники, вышла из комнаты.        В коридоре пахло сбежавшим молоком. Вероятно, Кэрол не уследила за ним из-за начавшей ссоры, а на уборку не хватило времени. По сотрясшимся в какой-то момент стенам Карен поняла, что входная дверь захлопнулась за матерью, отправившейся на работу. В последнее время деньги (если гроши, которых едва хватало на еду, можно считать деньгами) зарабатывала только Кэрол. Кевин тоже работал, но дома он появлялся крайне редко и едва ли считал целесообразным помогать пропащей семье: здесь все до последнего цента пойдет на алкоголь. Доходы отца были значительнее доходов матери, но они имели свойство редко появляться и очень быстро исчезать. Никто из Маккормиков не строил иллюзий на этот счет: Стюарт занимается чем-то нелегальным и тратит заработанное на столь же нелегальное.        Несмотря на то, что солнце к полудню уже встало, в гостиной царил полумрак, дрожащий из-за быстро сменяющих друг друга кадров на экране телевизора. Перед ним, что ожидаемо, вальяжно развалившись на диване, расположился Стюарт Маккормик — немолодой уже мужчина, но достаточно крепкий, чтобы без последствий почти ежедневно литрами поглощать самый дешевый алкоголь. От него несло потом и нетрезвостью. И несло злобой.        Эту злобу Карен научилась замечать еще в детстве: в сильном подпитии отец становился жертвой обстоятельств, настолько обиженной на весь несправедливый к нему одному мир, что аж казалось, будто желчь вот-вот засочится из пор его кожи. Крошка Маккормик одно время была уверена, что видит вместо слюны, стекающей с мертвецки белых губ отрубившегося папы на подушку или на грудь, пахучую жижу цвета поноса — та самая желчь. Позже поняла, что он попросту блевал на себя снова и снова.        Теперь же эта злоба, направленная на все существующее вне Стюарта, вибрировала, шевелила воздух. Карен, конечно, понимала, что ей лишь мерещится телесность негодования отца, но на всякий случай она вдохнула поглубже и, задержав дыхание, на цыпочках двинулась к выходу. Если влезть в ботинки и выскользнуть из прихожей достаточно быстро, не придется волноваться ни о чем до конца дня. За пределами дома нет мучительной серости, нет запаха помойки и нет злобы. Есть друзья, которые не пренебрегают юной Карен, и есть Майк Маковски, который, возможно, рано или поздно разглядит в ней не только члена коллектива, но и…        Зыбкие фантазии Карен разбились о голос отца, прервавшего отчаянную просьбу Лейта вернуться домой.        And I'm waiting for you to come home        And I'm screaming all on my own        — Куда собралась?        В груди Карен заворочался колючий комок. Она вытащила правый наушник, чтобы не нарваться на неприятности, но звуки, исторгаемые телевизором, оказались настолько громкими, что стало ясно: чудом, не иначе, ей удалось расслышать первый вопрос.        Will you please come back home?        — В школу, — буркнула Карен и опустила взгляд. Черт, еще один ботинок… Даже зашнуровывать не станет — выскочит из дома, как только пяткой коснется стельки.        — Почему опаздываешь?        Карен попыталась сделать ровный вдох, но вышло лишь судорожно втянуть воздух непроизвольно разлепившимися губами. Ох уж эти редкие, но запоминающиеся акты воспитания!        Старшим Маккормикам невдомек, что их дочь не посещала школу на протяжении месяца или двух: такова была цена дружбы с «вампирами» Южного Парка. Члены администрации, разумеется, пытались связаться с родителями отбившейся от рук девочки (определение, делающее Карен Маккормик требующей дрессировки мартышкой в цирке), но бестолку: если кто-то и начинал объяснять им ситуацию по телефону, ни Кэрол, ни Стюарт не слушали, так как бывали трезвыми именно в те моменты, когда никто не звонил и не искал встречи с ними. Однако притворяться заботливыми им это не мешало.        — Первых уроков не было, — соврала Карен. Она машинально наклонилась к шнуркам и пожалела о своем решении, задержавшем ее в стенах дома, почти сразу.        Стюарт зашевелился, повернулся к ней.        — Не понял… — проскрежетал он.        Упавшие на лицо девушки волосы скрыли ее черным подведенные глаза, алые губы, но не скрыли остальных атрибутов, кричащих о ее принадлежности к неформальной группе; не составило труда сообразить, что именно возмутило отца.        — Блять, — сорвалось с языка. Она знала, пожалуй, что рано или поздно это начнется. На улице теплело, и одежда Карен подстать требованиям коллектива становилась все…        — Что за вид? — Стюарт, придя в движение, будто какой-то застарелый механизм, работающий из рук вон плохо, сел ровно. — Ты в школу собралась или сосать в ближайшей подворотне?        Карен выпрямилась, с вызовом посмотрела в стеклянные от количества выпитого за утро глаза отца. Если он не выбирает выражений, обращаясь к дочери, то и ей ни к чему краснеть и смиренно извиняться.        Увидев разукрашенное лицо еще слишком юной для подобного девушки, Стюарт скривился, будто его заставили смотреть на что-то предельно омерзительное: расчлененка, гейское порно, может, или копро. От этого взгляда Карен захотелось съежиться, но обида оказалась настолько сильной, что та самая злоба, о которой она размышляла минутой ранее, поднялась уже теперь из глубин ее подсознания.        — Смой это безобразие, — скомандовал Маккормик. — И оденься нормально, ради бога.        — И не подумаю.        Карен повернулась к двери. От свободы ее отделяла секунда, и в эту секунду прогрохотал голос отца, ставший голосом не человека, породившего ее, любящего когда-то, наверное, с радостью заботившегося о розовом комке в перепачканных памперсах, а чужого человека — машины, жаждущей лишь безраздельно властвовать в стенах этого дома.        — Подошла.        Так он говорил с мамой… Настало время еще одной женщине узнать свое место.        Стюарт поднялся, не пошатнувшись даже: в такие моменты раскачивающее его, как неваляшку, спиртное не мешало ему ни подбирать самые обидные оскорбления, ни замахиваться весьма прицельно.        — Подошла, — повторил он, надавив. Мурашки впились в кожу Карен. — Живо.        Бежать, бежать, бежать… Эта соблазнительная идея запульсировала в мозгу, но рассудительность подсказала, что будет только хуже. Уйдет — отец забудет причину, по которой злился, но сама злость не иссякнет и выплеснется из него, как только появится более или менее подходящий повод. Как только в поле зрения голодного до крови хищника окажется мама. Или Кенни.        Кое-как Карен обернулась (преждевременным страхом скованное тело перестало слушаться), на ватных ногах двинулась к отцу. Он большой. Он был большим для нее, когда ей было лет пять, — казался таковым и сейчас: широкие плечи и могучая спина, в жилистых руках сила, колоссальная для девушки чуть выше пяти футов, весом фунтов сто; нет ни пивного живота, как у его ровесников, ни иных признаков старости, кроме седины в усах.        Карен шла медленно: не дура, чтобы торопиться к персональному эшафоту, но и тут просчиталась.        Пальцы отца впились в чувствительные углубления повыше локтя. Дернув, он развернул ее, чтобы рассмотреть со всех сторон, и вернул обратно, едва дав секунду понять, что к чему. Мир, закружившись, вдруг обрел новые пропорции и измерения.        — Это что?! — Мужская рука бесцеремонно распахнула ее пальто.        Карен отшатнулась, но отец удержал возле себя. Исходящий от него запах стал сильнее, более кислым: так пахнет от бродяг, подходящих слишком близко, от компаний, глубокой ночью бесцельно бродящих по улицам, — запах опасности.        — Пусти! — Она не заметила, как свободной рукой вцепилась в шершавую кисть. Лямки рюкзака сползли с плеч.        — Малолетняя шалава! — Слабо отбивающуюся дочь Стюарт схватил за лицо, и она, будто пойманный за шкирку котенок, пристыженно замерла. — Я тебя не за этим растил! — Надавив указательным пальцем на губы девушки, он размазал помаду по ее щеке. Карен взвизгнула. Звонко, как бьющийся хрусталь. — Дрянь!        Ощутив, что хватка отца, оглушенного этим непроизвольным выкриком, слабеет, Карен попыталась вырваться, но тот сам придал ей ускорение, отшвырнув к дивану, будто опустевшую бутылку из-под пива.        Край журнального столика, стоящего перед телевизором, врезался под колени; она повалилась на него, в нос ударил тухлый запах пепельницы. Боль такая, что Карен смогла лишь вздохнуть, и зажмурилась, чтобы перетерпеть.        — Приведи себя в порядок, дешевка, пока я не взялся за тебя как следует! — прозвучало совсем рядом, сделало совсем уязвимой.        Карен стремительно выпрямилась, руками оттолкнувшись от липкой столешницы. Живот и все, что ниже, скрутило.        Игнорируя боль и нехватку дыхания, она попятилась от надвигающегося на нее мужчины. Перед глазами поплыло, будто воспылавший воздух пошел рябью, но то, что отец поднял с пола полупустую бутылку из-под виски, она различила и метнулась в сторону, как только мужское лицо перекосило гневом.        Скрежет трескающегося стекла едва удалось расслышать: до того громко стучало сердце, хотя мокрый след на стене, принявшей удар, образовался в паре сантиметров от головы Карен.        — Папа, хватит! — пискнула она. Голос наполнился истерикой. Вся она наполнилась истерикой.        Карен рванула к двери, он двинулся ей наперерез.        — Нет!        Надрывный вопль, вырвавшийся из ее груди, кажется, лишь больше разъярил. Огромные руки, кольцом сомкнувшиеся на талии Карен, стиснули ее, вместе с хрипом выдавили из легких воздух.        — Невоспитанная потаскуха! — в ухо проорал Стюарт, оплавляя кожу под волосами перегаром. — Я научу тебя разговаривать с отцом!        Затрещала рвущаяся подкладка пальто. Наушники повисли на крепких мужских предплечьях, продолжающих сминать извивающееся тело девушки; они корсет скособочили, большие ладони случайно оказались на ее груди и высвободили панику. Поскальзываясь, Карен попыталась каблуками наступить на босые ноги отца, чтобы получить хоть секунду… Ужас все лихорадочнее, чем ощутимее рельеф тела позади.        Секунда появилась, когда худощавые руки выскользнули из рукавов пальто. Вывернулась!        Рюкзак упал на пол. Помятое пальто осталось в пальцах Стюарта. Негодование на его болезненно алом лице (пьяный мозг работает медленно — он еще не понял, что упустил жертву) стало исступлением.        Не оглядываясь, Карен бросилась к двери.        Еще морозный с зимы воздух ворвался в ее сведенные приступом паники легкие, ухватил за голые руки, под юбку забрался. Не замечая этого, она рванула прочь с прилегающей к дому свалки, которую Стюарт гордо называл своей землей. Болван! Козлина!        Через несколько минут озверелое рычание отца перестало догонять ее.        Карен остановилась, когда привычный пейзаж сменился совершенно иным: перед ней предстал один из самых ухоженных домов во всем Южном Парке, мощеную дорожку, ведущую ко входу в который, старательно расчищал взрослый мужчина в теплом спортивном костюме. Поразительно, что уютная обитель именно этой семьи, обеспеченной, глубоко верующей и, кажется, добившейся исполнения американской мечты, соседствует с районом, в котором смертельно опасно появляться после заката: как будто весь смрад города сконцентрировался там.        Карен тяжело дышала, рассматривая резные занавески в окнах дома перед собой; за ними жизнь совсем не такая, как в ее комнате, где нет ничего, кроме матраса, заменяющего кровать. Здесь, она уверена, хочется находиться, здесь звучит смех, и здесь не страшно.        Кровь еще кипела, но выступившие капли пота начали выстуживать кожу. Карен непроизвольно потерла плечи ладонями. Холодно.        Она собралась продолжить путь, когда Джеральд Брофловски, выпрямившись, повернулся к ней. Приветливая улыбка сползла с его губ, как только он рассмотрел Карен внимательнее. Он что-то говорить начал, но, смутившись его жалости, девушка отвернулась и быстро зашагала прочь. Неблагополучная — клеймо, которое выжжено на ее лбу. Но Карен Маккормик не ее родители, не ее пропащая семья, она отличается от них, и это должно бросаться в глаза!

***

       В школьном туалете, она надеялась, не будет никого.        Майк должен был после полудня встретиться с Карен у торгового центра, но ее телефон остался в кармане пальто, а остальные вещи и немного мелочи, которой можно было бы воспользоваться, чтобы созвониться с ним, — в рюкзаке. Ничего лучше, чем пойти в школу, Маккормик не придумала. Там, незаметно проскользнув мимо дежурных и уборщиков, она избавилась от необходимости чувствовать на себе недоуменные взгляды прохожих (девочка в короткой юбке и одной лишь сетчатой кофте приковывала к себе нежелательное внимание) и оказалась в тепле.        Следующая задача — придать макияжу и прическе первоначальный вид, чтобы не стыдно было предстать перед своими. Перед Майком.        Если повезет, и Майк Маковски окажется в школе (весьма вероятно, ведь из-за заваленнных выпускных экзаменов его оставили на второй год — теперь приходилось быть ответственнее), то день не будет безнадежно испорченным.        В школьном туалете, она надеялась, не будет никого. Надеялась, удастся привести себя в порядок, отдышаться как следует и освободить онемевший от холода мочевой пузырь; но, стоило открыть дверь, Карен встретил извечно высокомерный взгляд раскосых глаз цвета темного меда.        Триша Такер старше (уже гордо зовется старшеклассницей), она учится на отлично, умница с безупречным воспитанием — словом, пример для подражания. Ее любили не только учителя, но и сверстники: при всех своих впечатляющих достижениях в учебе Триша не была задроткой, она удивительным образом сочетала усидчивость со своеволием, и ее охотно принимали любые школьные коллективы.        Карен так не умела. Около полугода назад она впервые нашла свое место среди вампиров Южного Парка. Конечно же, детская увлеченность ребят кровососущими существами давно прошла; сейчас они — группа эксцентричных подростков со специфическим образом жизни. Чтобы соответствовать им, Карен вынуждена была регулярно посещать тематические вечеринки, крайне своеобразные концерты, быть более раскрепощенной, чем одноклассницы, под стать другим «вампиршам», пробовать новое вместе с ними: речь о стилях (Бладрейн наряжала подругу, словно игрушку), модификациях тела (Маккормик пока ограничилась лишь проколом носа, потому что незаметно и недорого). На учебу попросту не было времени, а то, которое можно было уделить ей дома, отнимали ссоры родителей, реже — усталость после очередной сходки. Однако Карен не сожалела: у нее появились друзья и Майк — некий наставник, человек, восхищающий ее, направляющий ее; и все чаще он проявлял к ней больший, чем к остальным, интерес — нетипичный интерес.        Триша усмехнулась, с ног до головы оглядев девушку перед собой. Размалеванная кукла.        — Нелепая, — хмыкнула она, встрепала золотистые волосы и двинулась к выходу, будто бы находиться в одном помещении с неблагополучной ей претит, ниже ее сраного достоинства.        Карен вспомнила, почему не появлялась в школе, когда, пройдя мимо, Такер невзначай задела ее плечо своим. Учитывая значительную разницу в росте и телосложении, весьма ощутимо — крошка Маккормик едва устояла на ногах.        — Стерва, — еле слышно прошептала она.        До определенного возраста ей казалось, что девочки безвозмездно помогают друг другу в каких бы то ни было ситуациях: так учили многие фильмы и книги; но оказалось, что они сожрать готовы просто потому, что могут. Такер из числа самых зубастых, вся в брата — самодовольного говнюка всея Южного Парка.        Толкнув дверь, Триша задержалась в проходе.        — Я бы дала тебе совет, да шавку вроде тебя это не поправит.        Карен на вдохе втянула щеки и, сжав челюсти, закусила их, чтобы не заговорить.        — Надменная сука, — все же вырвалось. Она не хотела конфликтовать с Тришей по одной единственной причине — та со своими неоспоримыми аргументами и железным терпением в любой словесной перепалке одерживала верх над более эмоциональной Маккормик.        — Тявкай, — снисходительно бросила Триша, не обернувшись, и продемонстрировала средний палец, увенчанный ногтем с изображением улыбающегося смайлика на нем.        — Ты ничем не лучше меня! — выпалила Карен в попытке оправдаться, что, она понимала, действительно убого, но оттормозить себя не смогла. — Богаче, да и только!        — Ну-ну… — Тришу ее потуги не впечатлили. — И не ничтожество.        Карен набрала воздуха в грудь, чтобы ответить громче, слабо надеясь на то, что так сможет звучать убедительнее, когда в проходе возникла еще одна фигура, тучная, загородившая образовавшийся проем почти полностью.        — Что здесь происходит? — лениво протянула Генриетта, вплывая, будто черный ледокол, в обнесенную белым кафелем уборную. Она всегда двигалась размеренно, изящно, несмотря на рост и пышность форм. Чинная неторопливость, присущая только ей одной.        Триша посторонилась. Небрежно взмахнув волосами, метнула полный ядовитого презрения взгляд на Карен и вышла.        Генриетта Биггл — учащаяся выпускного класса и гот до мозга костей (и это далеко не только лишь образ). Ее сторонились, а порой даже избегали, пожалуй, все: от детсадовцев, начинающих хныкать, едва завидев предельно мрачный силуэт, до известного своей строгостью и непреклонностью директора, молча принявшего ее такой, какая есть. И дело отнюдь не в экстравагантном виде и манерах, которым позавидовала бы принцесса Канады. От Генриетты веяло силой — одному богу (богу ли?) известно, откуда она черпает эту силу.        Правда, Карен эфемерная мощь лидера местных готов не пугала. В прошлом Грета оказалась слишком навязчиво категоричной подругой, и Маккормик послала ее: ей хватало такого же брата. А вот свободы, которую дали вампиры, не было в избытке до сих пор.        Открыв кран, Карен прильнула к зеркалу. На щеке еще красовался, сливаясь с нервным румянцем, розоватый след от помады — итог утреннего инцидента, который она сразу же потерла тыльной стороной ладони. Глянуть бы на состояние локтя и все еще ноющих коленей…        Сначала по помещению разнесся едкий запах сигаретного дыма.        — Маккормик? — зазвучал хриплый голос Генриетты. — Карен Маккормик? — Закурив, она приблизилась и, оказавшись за спиной девушки, вгляделась в ее отражение. — Ты изменилась.        — Да? — улыбнувшись, уточнила Карен. Что ж, подобные комплименты ей льстят: выходит, цель достигнута.        — Да, — кивнула Биггл. Затягиваясь, скользнула оценивающим взглядом по тонкому силуэту перед собой. — Выглядишь так себе, — выдохнула вместе с дымом.        Указательный палец Карен, растирающий черные подтеки у внешнего уголка левого глаза, так и застыл, чуть оттянув нижнее веко. Нахмурившись, она посмотрела на отражение Греты, скрестившей руки под обширной грудью, бесстрастно затянувшейся вновь. Ее сдержанное осуждение тошнотворно!        — Отвали, ладно?        Заученным движением подтянув гольфы, Карен направилась к кабинкам.        — Я тебе добра желаю, ты же знаешь. — Генриетта проводила юную Маккормик взглядом и добавила, освободив легкие от дыма, когда дверца захлопнулась: — Тебе не кажется, что ты выбрала не ту компанию?        Карен, спустив трусики, так и замерла в полусогнутом состоянии.        — Это мой выбор, — отчеканила она. — Не родителей. Не брата. Не твой. — Ощутив излишнюю готовность мочевого пузыря лопнуть, она села на унитаз.        — Я тоже хотела выделяться, — заметила Биггл, — но есть разница между безобидным позерством и опасным безрассудством.        Концентрируясь на журчании, Карен изо всех сил попыталась насладиться долгожданным процессом, но, все же расслышав слова бывшей подруги, разгорячилась снова.        — Может, хватит поучать меня?! — рявкнула она. Выпрямившись, натянула на себя белье с таким остервенением, будто именно ее белые слипы в мелкую клубничку виноваты в том, что она злится.        — Я не поучаю. — Грета встретила Карен сочувствующим взглядом, и та едва сдержалась, чтобы от недовольства не закатить глаза. Впрочем, сделала это, как только повернулась к собеседнице спиной. — Ты можешь и должна ошибаться, но…        — Вот и не лезь в мою жизнь! — прозвучало громче, чем Карен хотелось бы, грубее, чем она планировала. Правда, нужного эффекта все же добилась: Генриетта замолчала. — Ты совсем как Кенни, — бросив это напоследок, Карен вышла.

***

       В обеденное время школьная столовая полнилась гомоном мальчишеских и девчачьих голосов, становящихся тем громче и несдержаннее, чем больше ярких пятен — учеников — стягивалось к столам.        — Завидую, — признался Баттерс. Отвернувшись от Кайла, он опустил взгляд на содержимое тарелки перед собой, поковырялся вилкой в картофельном пюре, но так и не продолжил есть: аппетит пропал. — Мой отец сказал, что купит мне машину только при условии, что я закончу школу с отличием.        — Мой тоже так говорил, — усмехнулся Кайл. — Потом вдруг осознал, что может избавить себя от необходимости возить маму по магазинам. Правда, он совсем не ожидал, что я выберу спортивную тачку, поэтому отругал, когда увидел; но было уже поздно.        — Отчасти он прав. — Стотч вилкой указал на юношу напротив. — Пикап Стэна куда практичнее.        — На нем нельзя погонять. — Улыбка Кайла стала восторженнее. Он многозначительно посмотрел на Марша тоже. — В выходные поедем на трек, как договаривались, да? Поглядим, на что способна эта бестия.        Тот не отозвался.        — Стэн, ты слушаешь? — Кайл носком ботинка коснулся его ноги, чтобы привлечь внимание, но взгляд голубых глаз так и остался прикованным к чему-то за спиной Брофловски.        — Чувак… — Завороженный видом Стэн локтем толкнул сидящего рядом Кенни. — Это Карен? Твоя сестра?        Кенни, искренне удивившись (лишь удивившись, ведь в школе она обычно не появлялась, да и с чего бы Маршу интересоваться ею?), отвлекся от скромного обеда и проследил за взглядом одноклассника, аж склонившего голову, чтобы лицезреть над тонкими бедрами девушки, облокотившейся на столик в соседнем ряду, два ставших доступными взору полукруга ягодиц. До неприличия короткая юбка прикрывала лишь половину того, что должна была прикрывать. Если присмотреться, даже края нижнего белья, плотно прилегающего к складкам кожи, можно увидеть и различить красные ягодки.        — Охренеть… — выдохнул Стэн. Непроизвольно подпер голову рукой, чтобы было удобнее.        Кенни передернуло, поглощенный им обед по пищеводу двинулся в обратную сторону.        Кайл и Баттерс обернулись тоже.        — Вот это попка! — вырвалось у кого-то из них.        Кто именно не сдержал своего изумления, Кенни не разобрал, да и плевать: по голодным взглядам видно, какие мысли крутятся в головах одноклассников. О, им нравится открывшееся зрелище. Еще бы! Оно действительно будоражит. Только вот эта отличная, прямо-таки сахарная «попка» — не попка их сестры!        — Прекратите! — гаркнул Кенни, поднявшись из-за стола. Даже не стараясь быть аккуратным, он, выбираясь, коленом зацепил Стэна и едва удержался от желания наградить его подзатыльником, когда понял, что тот никак не среагировал на просьбу. — Не пялься, блять! — буквально прорычал Маккормик.        Парни, как один, встрепенулись.        Впервые за день на Карен посмотрели без упрека, и это укрепило ее убежденность в том, что вампиры — единственные, кто рад ее существованию. Сидящий во главе стола Майк, приветствуя, улыбнулся ей тоже (настолько большая редкость, что Карен буквально захотелось визжать), хоть и более холодно, чем остальные.        — Насколько я помню, мы договорились встретиться у торгового центра, — констатировал он. Голос Маковски тягучий, он обволакивает, словно растаявшая карамель, и абсолютно невозможно выбраться из липкой ловушки, в которой увязаешь, слушая его. Один лишь голос Майка мурашками заставлял волоски на коже Карен вставать дыбом, а сам он, высокий, мрачный и таинственный, всегда степенно утомленный окружающим хаосом… Можно забыть, как дышать, засмотревшись.        — Возникли сложности, — уклончиво ответила Маккормик и отвела взгляд: сложно наблюдать за тем, как Майк пристально изучает ее зардевшееся лицо.        Подралась с отцом — вот же ж позор! О таком она не рассказала бы даже под пытками.        Впрочем, в подробности никто вдаваться не стал, а Кэти отвлекла подругу от угнетающих воспоминаний, протянув ей небольшой термос в виде кошачьего скелета.        — На тебе лица нет, — сказала она. — Расслабься.        Карен едва приоткрыла термос, отвернув крышку-череп, как ощутила приторно-сладкий запах чего-то такого, чего в школе не должно было быть.        Кэти, сощурив «кошачьи» глаза, игриво улыбнулась и облизнула губы кончиком языка.        — Пробуй, — ласково скомандовала она.        Маккормик подчинилась (иначе и быть не могло), уверенно сделала глоток. Сладкий привкус жвачки «Бабл Гам», обрадовавший ее, словно ребенка, довольно быстро сменился горечью до конца не растворившейся в сиропе водки. Карен сморщилась, слюной протолкнула коктейль в горло и рассмеялась вместе с остальными, представив свое лицо. Вампиров всегда веселило то, как Карен реагирует на алкоголь: она — одна из немногих в группе, кто еще не привык к его терпкому вкусу. Но вскоре должна была, исходя из слов Энни Бартлетт, пьющей все то, что можно поджечь (у нее и волосы огненные, кстати).        Не поддавшись общему веселью, Майк повернулся к Карен, коленом задел ее колено, из-за чего девушку, мгновенно подобравшуюся, обдало жаром (то ли потревоженные синяки заныли, то ли начало сказываться действие алкоголя). Она сделала еще несколько глотков, несмотря на жжение в горле, и приветливо улыбнулась, нарочито смело посмотрев в его обрамленные черными ресницами глаза. Эти ресницы она пересчитывала раз за разом, пока он не видел…        — Намечается грандиозная тусовка. — В шершавой ладони Майка оказались хрупкие пальцы Карен, тут же взмокшие. — Эксклюзивная.        Та в ответ смогла лишь открыть и закрыть рот: до того неожиданной оказалась нежность Маковски, о которой прежде удавалось только мечтать, что все в ней сконцентрировалось на ощущении прохлады, исходящей от его кожи, соприкасающейся с ее. Ох…        — Я бы хотел сопроводить тебя туда, — неторопливо проговорил он, гипнотизируя немигающим взглядом.        — Конечно! — выкрикнула Карен и, мысленно осадив себя (нельзя быть дурой и радоваться мужскому вниманию слишком очевидно — этого только малолетки не знают), припала губами к жестяному горлышку термоса, чтобы скрыть взволнованность.        Кажется, Майк вновь улыбнулся: сверкнули две серьги, имитирующие клыки, под его нижней губой.        — Есть нюанс. — Маковски забрал у Карен коктейль и, сделав смачный глоток, повернулся к остальным. Небрежным жестом попросил ее наклониться.        Облокотившись на стол, она расслышала движение его кадыка и почувствовала чужое дыхание возле своего уха. О, какое горячее! Тело Карен пробрал озноб, как при температуре.        — Чтобы не было проблем с выпивкой и прочим, — соблазнительным полушепотом пояснил Майк, — за вход придется заплатить.        В груди екнуло. Все мечты Маккормик стали колючими осколками, на полной скорости врезавшись в реалии, в которых она не особенная девушка, выбранная лидером вампиров из числа куда более привлекательных претенденток на его ухаживания, а все еще младший ребенок в неблагополучной семье, лучшая из ближайших перспектив которого — не стать сиротой.        — Сколько? — спросила она на выдохе.        — Пустяки. Всего лишь сотка.        — Сотня баксов? — Повернув голову, Карен посмотрела в оказавшееся непозволительно близко лицо. — Майк, но у меня…        — Поверь, это того стоит.        Разрастающуюся в девушке панику Майк умело унял своим непоколебимым спокойствием. А затем столь же умело всколыхнул новую волну переживаний, когда кончиком пальца коснулся губ Карен, смахнул оставшиеся на них горькие капли.        — Если у тебя с этим проблемы, то…        — Нет, — поспешила заверить она и, путаясь в возникших ощущения, как в непроходимом лабиринте, чуть отпрянула. — Я достану. — Головокружение размыло действительность.        — Чудесно, малышка. — Дурманящая полуулыбка.        Малышка… Никогда прежде он не называл ее малышкой, не смазывал невидимую, но однозначно существующую грань. Публично.        — Убери от нее руки.        Карен резко выпрямилась. Хватило на секунду встретиться взглядом с Кенни, чтобы разгоряченная непрошеным возбуждением кровь заледенела в венах.        Майк неторопливо обернулся, вздернув проколотую бровь, снисходительно оглядел нарушителя воцарившейся между ним и Карен интимности.        — Чувак, ты прервал нас, — сухо заметил он. Тон недружелюбный, предвещающий конфликт, который, вероятно, выльется в серьезную стычку двух старшеклассников.        Рука Карен легла на его напряженное плечо.        — Все хорошо, Майк, — пролепетала она. — Кенни — мой брат.        — Хорошо? — проскрежетал Кенни, взглядом прожигая кисть Карен. Она сразу же отдернула руку и, подавшись к нему, посмотрела в небесно-голубые, как у нее самой, глаза умоляюще, без слов прося унести ссору прочь, подальше от друзей.        Этот ее щенячий взгляд показался Кенни совершенно неуместным, абсурдным, и все же он еще мог мыслить рационально. Отчасти.        — За мной, — скомандовал он, взяв Карен за локоть.        Она чуть скривилась, как от боли (та и возникла), и Кенни поймал себя на том, что, возможно, перегибает, подумал отпустить, но не стал. Когда что-то угрожало благополучию сестры, ему напрочь срывало крышу — бессмысленно отнекиваться от сего факта.        Карен не хотелось, чтобы брат тащил ее за собой, будто вещь: это не только унизительно, но и почему-то попросту… убивает; однако воспротивиться удалось только через несколько минут, когда оказались в полупустом коридоре.        — Кенни, пусти! — прозвучало как слезная мольба, хоть Карен и попыталась придать голосу строгость.        Она выдернула руку из его едва разжавшихся пальцев, чуть не оступилась, потеряв равновесие. Что ж, ее всегда удивляло, как родители умудряются потреблять спиртное и продолжительное время оставаться собой, — ее, беднягу, начинало шатать почти сразу. А еще жарко так, будто она уже в аду.        Некоторые ученики, привлеченные нестандартным шумом, с любопытством посмотрели на них, но в то время, как Карен зарумянилась, устыдившись своего положения, Кенни не придал происходящему вокруг никакого значения: его волнует только она. Со смесью растерянности и отвращения он оглядел сестру и, заставив ее буквально скукожиться под своим тяжелым взглядом, оттеснил к шкафчикам.        — Карен… — Он начал более или менее решительно, но осекся, уткнувшись взглядом в ее почти неузнаваемое лицо. Перед ним не ее глаза — излишне темные, не ее губы — как бы припухшие. — Почему я смотрю на сестру, а вижу…        — Оставь свое мнение при себе! — выпалила Маккормик. Пришлось: она не простит Кенни, если он оскорбит ее, назвав шлюхой. Только не он!        Кенни припомнил те дни, когда из-за прогулов и неуспехов сестры оказывался в кабинете директора, после чего тщетно пытался вразумить ее. Не удалось — смирился, понадеявшись на лучшее. В конце концов, он и сам не был прилежным учеником. Однако сегодня, когда его друзья уставились на нее, вдруг осенило: Карен уже не ребенок, и она совершенно не представляет, насколько уже не ребенок: ее манеры становятся все женственнее, утонченнее, черты лица все выразительнее и привлекательнее, а изгибы — сексуальнее. Блять.        — Я волнуюсь за тебя, — без спешки, с расстановкой проговорил Кенни, стараясь унять мучительное негодование. — Я принял твое желание общаться с вампирами, хоть и считаю их отбросами. — Карен насупилась, умильно надув щеки, но даже это не вернуло ей прежнего очарования маленькой девочки. Теперь она, сжимая губы и пряча глаза под изогнутыми ресницами, выглядит, скорее, кокетливой, чем безобидно милой. — Я даже постарался понять твою незаинтересованность учебой: такое бывает в твоем возрасте. Но подобная… вульгарность, — Кенни скользнул взглядом по телу сестры и, будто увидев то, что не должен был (приподнимаемые дыханием два мягких бугорка, обтянутых мелкой сеткой, так и приковывающих внимание), стремительно поднял глаза. — недопустима.        — Да пошел ты! — вспыхнув, огрызнулась Карен. Она попыталась уйти — просто уйти, но Кенни преградил ей путь, уперев руку в дверцу шкафчика, жалобно скрипнувшую под его натиском.        — Этот мудак, Маковски, использует тебя! — Он вроде бы начал, лишь ворча сквозь зубы, и все равно сорвался на утробное рычание. — Как думаешь, что такому, как он, нужно от такой, как ты, а? Добьется и вышвырнет вместе с использованным гондоном!        — И пусть! — Звонкий голос Карен пронзил барабанные перепонки. — Ты, блять, как отец! Какое вам дело до того, что творится у меня между ног?!        От ее горячности Кенни опешил. Он на шаг приблизился к сестре и носом втянул воздух, который она выдыхала приоткрытым ртом, уловил запах…        — Ты пила?!        — Или у вас, дрочил, свои планы на этот счет были? — не слушая, продолжила она. — Обломись! Ты мой брат, так что, знаешь, трахни сам себя!        Поток слов не иссякал, но раздавшийся возле уха грохот заставил девушку, умолкнув, инстинктивно закрыть голову руками. От кулака Кенни, впечатавшегося в шкафчик, на железной поверхности осталась вмятина.        Опасливо съежившись, Карен сквозь пальцы посмотрела на пунцовеющее лицо брата.        — Ты омерзительна, — по слогам выговорил он.        Отступил на шаг, ошарашенно оглядел результат своего гнева и уже было потянулся к Карен (сам не понял, утешить ли захотел или же заставить слушать дальше), когда чужое плечо, втиснувшееся между ними, загородило ее.        — Чел, полегче, — строго произнес Айк.        Кенни какое-то время смотрел на него снизу вверх, наблюдая за усиливающейся пульсацией в разбитой руке.        — Она пьяна, — признал он наконец. — Я должен забрать ее домой.        — Я не вещь! — из-за широкой спины Брофловски донесся режущий уши писк Карен. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы разглядеть хотя бы макушку Кенни, а, выглянув из-за него, в глаза посмотрела прямо, беззастенчиво, каждой клеткой транслируя свою обиду.        Будто бы ощутив готовность того ответить на откровенную провокацию сестры, Айк поспешил шагом оттеснить его от одноклассницы.        — Кен, давай я провожу ее, а ты… остынешь? — Он говорил спокойно, демонстрируя рассудительность, растерянную Маккормиками. Прямо-таки Кайл Брофловски несколько лет назад. — Нам по пути. — Он даже нашел момент для того, чтобы примирительно улыбнуться.        Немая сцена длилась до тех пор, пока Кенни не отмахнулся от обоих.        — Насрать.
Возможность оставлять отзывы отключена автором
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.