Ульяновы и иже с ними

Входная дверь осторожно щёлкнула, закрываясь. Женя сделал пару шагов вперёд, прежде чем неуверенно остановиться. Руки, сжатые в кулаки и спрятанные в карман толстовки, все ещё тряслись, и он постарался сжать их ещё сильнее, чтобы успокоить. Язык не слушался, но Жене всё же удалось негромко позвать: – Серёж? Ответа не последовало, но его никто и не ждал. Вдох, выдох, ещё пару шагов, и вот он стоял перед дверью в их спальню, не решаясь её открыть. Наверное, надо было позвать ещё раз, но слова застряли в глотке, не давая издать звука. Он раскрыл рот и тут же закрыл, нервно сглатывая словесный ком. Чему их в родном доме не учили, так это извиняться. Хотя у Серёжи всё равно получалось, всегда, так, что Женя никогда не мог ничего ему не простить. Потому что знал, что Серёжа ему никогда не станет врать, потому что знал, что Серёже самому порой больнее от того, за что он извиняется. Внезапно от этого осознания все слова, которые были сказаны и выкрикнуты здесь час назад, стали казаться ещё отвратительнее. Женя шумно втянул носом воздух наконец решаясь нарушить тишину. – Я дурак, – начал он, лбом опираясь на закрытую дверь, – Я... Мне так жаль. Ты не заслуживаешь того, что я тебе сказал. Я не хотел... – он снова глубоко вздохнул, рука легла на ручку двери, сжимая ее, но всё же не решаясь нажать, – Я не имел права ничего из этого говорить. Серёж, я, – внезапно рука дрогнула, опустилась, и дверь под лбом поехала вперёд, почти что заставляя Женю упасть лицом в паркет. Он успел удержать равновесие и почти не испугался, но перевел взгляд на комнату и его сердце пропустило удар. Комната была пустой. Никто не сидел на заправленной кровати, никто не обернулся на него, но никто и не игнорировал его присутствие. Потому что никого не было. Серёжи не было. Женя зашёл в комнату, пытаясь подавить злость и панику, расползавшуюся внутри. Он открыл шкаф и сразу заметил, что часть вещей пропала. Серёжина любимая футболка, Серёжина толстовка, которая раньше была его собственной, Серёжин тренировочный костюм, Серёжино, Серёжино... Его спортивной сумки тоже не было. Женя отшатнулся от шкафа, прижимая руки к вискам. Внутри всё скрутило в болезненном спазме, будто кто-то пытался вырвать из-под рёбер внутренности. Сквозь сжатые зубы раздалось рычание, медленно перешедшее в крик. – Да блять! – попавшийся под руку стул со всей силой ударился об пол, трескаясь и падая на бок. Женя упал вместе с ним, оказываясь на полу рядом с кроватью. Он сильнее сжал руками голову. Злость и обида разгорались с новой силой, разрывая изнутри. Хотелось драться, обвинить кого-нибудь и выбить всё дерьмо, но никого кроме себя винить не получалось. Всё же у Серёжи есть вкус – дошло наконец, что нахуй ему такой парень не сдался. Захотелось рассмеяться в истерике, но не вышло. Женя рвано вдохнул, чувствуя на щеках горячую влагу. Резко стало как-то всё равно. Он откинул голову на деревяшку кровати, закрывая глаза и позволяя слезам тихо скатываться по лицу.

***

Его разбудил звонок мобильного. Женя нехотя разлепил глаза и проморгался, привыкая к темной комнате. Достав из кармана кричащий телефон, он снова зажмурился – экран был слишком ярким в такой темноте – и наугад нажал на кнопку ответа. Звонок стих и из трубки послышался голос Ромы. Губы растянулись в горькой усмешке, когда Женя выговорил, прерывая встревоженные возмущения друга: – Ром, я всё проебал.