Мой личный враг

      Глядя на выстроившиеся передо мной на столе ряды грязной посуды, я подумала, что этот день будет не из простых. Кто бы мог подумать, что под «дежурством на станции снабжения» понимается работа посудомойки?! Я была уверена, что меня поставят на раздачу, но… Эту работу выполняли более опытные Гончие, прослужившие не меньше нескольких месяцев. Я же, несмотря на свой статус жены командира, была новобранцем и потому мне приходилось делать сейчас вещи, которые в родительском доме поручались исключительно слугам. Ни матушке, ни мне в моей прошлой жизни никогда не приходилось даже притрагиваться к грязным тарелкам или чашкам, не то, чтобы мыть их. Но здесь, внизу, всё было по-другому.       — Эй, поосторожней! — сказал один из моих товарищей по службе прежде, чем я, мысленно вздохнув, приступила к работе. — Смотри, не переколоти посуду. А то у нас, знаешь ли, её и так тут не слишком много.       — Хорошо, я постараюсь сделать всё в лучшем виде, — кивнула я. — Не беспокойся, у меня всё получится.       — Хотелось бы верить! — фыркнул ещё одна Гончая. — Я слышал, что ты из аристократической семьи, а значит, та ещё лентяйка и белоручка.       Я не стала ничего ему отвечать, а просто молча приступила к своей работе.       Станция снабжения располагалась не в главном здании, где был штаб, а в небольшом форпосте, расположенном в стороне от него. Там находился склад из множества ящиков, бочек и мешков с провизией, которую Гончие раздавали жителям Убежища. А на столах выстроились огромные кастрюли и корзины с уже готовой снедью — жидковатым овощным супом и кусками зачерствелого хлеба. Люди, пришедшие получить свои пайки, выстроились в длинную очередь, при этом, как я отметила, все они старались вести себя как можно тише. Никто не пытался шутить или разговаривать с соседом, не было слышно и споров по поводу порядка очереди.       Это было похоже на затишье перед бурей. Я почти физически ощущала, как и без того тяжёлый воздух, пропитанный испарениями, начинает сгущаться всё больше и больше. И люди, стоявшие в очереди, должно быть, тоже это чувствовали.       …Что-то совсем скоро должно произойти. Что-то не очень хорошее. Только вот… Что именно?       Невольно задумавшись об этом, я выпустила из рук ставшую скользкой от воды миску и та, упав на мостовую, вдребезги разбилась на множество кусков. Оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что другие Гончие не видят этой моей оплошности, я быстро опустилась на корточки и начала собирать осколки, мысленно ругая себя при этом за неосторожность. Но тут…       — Ай!..       Громко вскрикнув от неожиданной боли, я уставилась на порезанный палец. Рана была довольно глубокой и кровь обильно капала на мостовую, расплываясь на ней неровными алыми каплями, похожими на кляксы.       — Эй, что там ещё случилось? — обернувшись в мою сторону, спросил один из моих коллег. Заметив, что я в недоумении и испуге смотрю на порезанный палец, он подошёл ко мне и протянул бинт. — Вот, возьми и перевяжи рану. Осколки больше руками не собирай, потом сметёшь их веником, ясно?       — Ясно, — со вздохом кивнула я, перевязывая порез на пальце. — И… спасибо тебе.       — Не за что… — сказав эти слова, тот Гончая вернулся к своей работе.       А я, отойдя в сторонку, остановилась, дожидаясь, пока кровотечение прекратится. Но в это время…       — Как это — вы не можете дать ей лекарство?! — внезапно услышала я полный отчаяния и мольбы женский голос. — Ей же всего три года! Она — моя дочь, моя единственная семья. И вы говорите, что не можете дать ей лекарство? Но разве она — не такая же жительница Убежища, как и я?..       — Ничего не могу поделать! — развёл руками стоявшая на раздаче Гончая. — Таковы правила: смертельно больные преступники не получают у нас лекарства и еду. Скажи ещё спасибо, что мы выдали тебе паёк на твою дочь. Хотя, вообще-то, даже этого не должны были делать. Только из чувства жалости к твоему ребёнку и по той причине, что много она всё равно не съест, мы сейчас нарушаем это правило… А сейчас уходи, не задерживай! Видишь, ещё сколько желающих получить свои пайки и лекарства?       — Но она же умрёт без лекарства! — взмолилась женщина. — Вы… Вы сами знаете, что даже взрослые люди, надышавшись воздухом Нижнего мира, если не получают лекарства, начинают очень плохо себя чувствовать, не говоря уже о маленьком тяжело больном ребёнке…       — О чём тут вообще может быть разговор? — ухмыльнулся другая Гончая, стоявшая возле ящиков с консервами. — Правила — есть правила. Они — одни на всех. Их установил Храм. И не нам эти правила менять… На твоём месте, Шон, — добавил он, обращаясь к приятелю. — Я бы не стал ей ничего давать. Девчонка всё равно скоро умрёт. Стоит ли переводить на неё еду и лекарства?.. Эй, ты! — проговорил он, обращаясь к несчастной матери. — Если не хочешь, чтобы тебя отправили в тюрьму за нарушение общественного порядка, то немедленно убирайся отсюда! Да, и прежде, чем уйдёшь, не забудь вернуть еду, которую этот дурак Шон дал тебе для твоего ублюдка.       Женщина, трясущимися руками выложив на стол пару банок консервов, тихо заплакала. Я же, глядя на то, что сейчас происходило перед моими глазами, поняла, что больше не могу оставаться в стороне. Молча подошла к столу, сгребла с него банки и протянула их несчастной матери:       — Вот, возьмите. Не нужно так сильно плакать. Я уверена, что ваша девочка скоро поправится…       — Что ты делаешь? — пытаясь вырвать у меня из рук консервы, воскликнул ещё одна Гончая. — Кто тебе разрешал самовольно распоряжаться провизией? Мы выдаём её строго по спискам, с учётом возраста и физического состояния, ясно?       — Ясно, — кивнула я. — Но всё же… Согласись, что от пары банок с тушёной капустой мы не обеднеем. А ребёнку это может спасти жизнь… И, кстати! — добавила я. — Что там насчёт лекарств? Выдайте их этой женщине, немедленно. И больше никогда не издевайтесь над слабыми и беззащитными.       — А если мы откажемся — ухмыльнулся его приятель. — Что будет тогда, а?       — Тогда? — переспросила я. — Тогда я пожалуюсь на ваш произвол командиру.       — Это Заксену-то?! — расхохотался другая Гончая. — Да командиру на это вообще как-то насрать. Чем меньше преступников в Убежище — тем для него же лучше. Потому, что так за ними легче присматривать, ясно?       — Преступников — может быть, — кивнула я. — Но в данном случае речь идёт не о них, а о трёхлетнем ребёнке… Что эта девочка вам сделала? Она кого-то убила? Ограбила? Влюбилась не в того человека, которого ей выбрал Храм? В чём заключается её преступление?       — В чём заключается её преступление? — повторил та же Гончая. — А в том, что она родилась здесь, в Убежище и в том, что её отец и мать были преступниками. Ребёнок преступников ничуть не лучше своих родителей и он должен понести то же наказание, что и они, ясно?       — Ничего мне не ясно! — упрямо замотала я головой, непроизвольно повышая голос почти до крика. — Что это, вообще, за порядки такие, чтобы ребёнок отвечал за преступления своих родственников?!       На нас уже начали обращать внимание. Люди в очереди негромко перешёптывались, украдкой указывая пальцами на меня и на двух моих товарищей по службе. Но мне не было до этого никакого дела. Я хотела только одного: чтобы справедливость была восстановлена. И тут…       — Чего это вы опять разорались, бесполезные куски дерьма?! — прозвучал совсем рядом со мной голос командира Гончих. — А ну, немедленно все заткнулись и продолжили работу!       — Закс, ну, нельзя же так!.. — услышала я другой, не менее знакомый голос.       И, обернувшись, увидела их. Командир и вице-командир стояли прямо за моей спиной и их появление было как нельзя кстати.       — Заксен, вот хорошо, что ты сейчас здесь! — воскликнула я, на радостях бросаясь обнимать своего супруга и начальника по совместительству. — Скажи, разве это справедливо: лишать трёхлетнего ребёнка лекарств и еды?       Командир смерил меня мрачным взглядом и, разжав мои пальцы, которыми я цеплялась за его мундир, обернулся в сторону матери больной девочки.       — А-а, это опять она?.. — странно усмехнувшись, проговорил он. — Так значит, её ребёнок до сих пор жив? Это непорядок.       — Что значит — «непорядок»?! — будучи не в силах поверить в услышанное, воскликнула я. — Заксен, как ты можешь говорить такие ужасные вещи? Почему эта девочка должна умирать? Только лишь потому, что тебе жалко дать ей лекарства и еду?       — Надо же, какая ты у нас догадливая! — ухмыльнулся командир. — Да, именно по этой причине. Потому, что нет смысла тратить эти вещи на того, кто скоро умрёт.       — Это жестоко! — выпалила я. — Не имеет никакого значения, умрёт ли человек завтра от болезни, это не даёт тебе права сегодня лишать его необходимых для жизни вещей!       — Всё дело в том, Кирс, — вмешался сэр Инес в наш с Заксеном разговор. — Что мы сейчас полностью зависим от поставок из Верхнего мира. Если раньше мы пытались торговать с жителями поселений, расположенных за Стеной, то с некоторых пор все деловые контакты с ними разорваны. Из-за этого у нас не так много продовольствия и лекарства, как вам могло показаться. Мы должны экономить всё это и не расходовать понапрасну.       — Сэр Инес, и вы туда же?! — обиженно глядя на вице-командира, протянула я. — Скажите, неужели мы и вправду обеднеем от пары банок тушёных овощей или от лишнего фунта овсяной крупы?       — Не обеднеем, но…       Он замолчал, глядя куда-то в сторону, как если бы ему было очень неловко в этом признаться.       — Ладно! — выпалила я, видя, что все мои увещевания оказались тщетными. — Командир, вице-командир… Если вы оба утверждаете, что у нас недостаточно продовольствия чтобы прокормить всех без исключения жителей Убежища, то, может быть, вам следовало бы для начала урезать порции Гончих в столовой? А то у нас сегодня на завтрак была каша с мясом, а у тех людей, которые стоят в очереди за пайками — пустой суп и полузасохший хлеб.       — Вот и отлично! — с неожиданной для меня покорностью кивнул Заксен. — В таком случае, маленькая девочка, с тебя-то мы и начнём. Я лично распоряжусь, чтобы в столовой с сегодняшнего дня тебе выдавали только хлеб и воду. Посмотрю, как долго ты это выдержишь и когда взмолишься о том, чтобы тебя простили… Да, и ещё! — добавил он. — Сегодня я освобождаю тебя от работы. Отныне держись подальше от станции снабжения, поняла?       — Поняла, — кивнула я, не слишком-то вдумываясь в его слова. — Так значит, Заксен, ты позволяешь этой женщине забрать лекарство и еду для её дочери?       — Пусть забирает. Но учти, что это за твой счёт, — кивнул командир. — А сейчас… Инес, уведи отсюда эту идиотку. Видеть её больше не хочу.       Я не сразу поняла, что он сейчас говорил обо мне. Когда же до меня дошёл смысл его слов…       — Эй, почему это я идиотка?! — с обидой и недоумением глядя на Заксена, вскричала я.       — А потому…       Взяв меня за руку, командир потянул меня куда-то в сторону, в нишу, устроенную в стене. Там он неожиданно схватил меня за шиворот и с силой встряхнул как нашкодившую кошку.       — Ты чего это творишь?! — глядя на меня потемневшими от злости глазами, воскликнул он. — Ты и вправду дура законченная?! Кто в присутствии преступников говорит такие вещи? Ты что, хочешь нас всех под удар подставить что ли?       — Я… Я не понимаю, о чём ты говоришь! — покачала я головой. — И вообще… Что я плохого сказала, что ты на меня так взъелся?!       — Ты предложила мне урезать порции Гончих в столовой, сказав, что мы у себя в штаб-квартире обжираемся мясом в то время, как местные здесь в Убежище последний хрен без соли доедают.       — Я этого не говорила! — снова покачала я головой.       — Верно, не говорила. Но смысл был именно таким… У тебя вообще мозги есть? Ты хотя бы понимаешь, насколько это может быть опасно? Разбрасываться подобными словами в присутствии преступников… Они и без того нас боятся и ненавидят. А тут ещё и ты подобными словами масла в огонь подливаешь! Хочешь, чтобы твои обожаемые жители Убежища взбунтовались и перерезали нас всех как бесчувственных скотов?! Хорошо, если они забудут твою болтовню, а если нет? Что будет с нами со всеми тогда и чья голова полетит первой?       — Я не думаю, что это может как-то на них повлиять, — проговорила я, кивком указывая на выстроившуюся перед станцией снабжения толпу. — Здесь только женщины и дети, ещё старики… Нет никого, кто был бы хотя бы отдалённо похож на бандита…       — Тц. Вижу, с тобой бесполезно об этом говорить! — фыркнул командир. — Ладно, иди. И постарайся больше не устраивать скандалов в присутствии посторонних, иначе…       — Ага. Хорошо, — кивнула я, удивившись тому, что Заксен даже не слишком-то и сильно наорал на меня, как это бывало обычно во время наших с ним ссор. Хм… Неужели он почти не сердится на меня? Или и вправду считает безнадёжной дурочкой, которая ничего не понимает и не желает понимать?..       *****       Но если я думала, что на этом всё закончится, то очень сильно ошибалась.       — Кирс, признавайтесь, что вы ещё успели натворить? — спросил у меня сэр Инес после того, как мы с ним отошли подальше от станции снабжения.       — Ну… Долго рассказывать, — протянула я. — А если вкратце, то я поругалась с теми двумя Гончими, которые стояли на раздаче. Они не захотели давать лекарство и еду для больного ребёнка. И, разумеется, я не могла пройти мимо такой несправедливости.       — Ну, и чего вы добились? — вздохнув, покачал головой вице-командир. — Кирс, вы мало того, что снова поссорились с Заксом, так ещё и подставили нас всех под удар. Хорошо, если всё обойдётся и местные просто забудут о ваших словах. Но… Я боюсь, что этот ваш необдуманный поступок может стать причиной множества бед и несчастий. Начиная с того, что Шона теперь накажут за нарушение приказа и заканчивая тем, что кто-то из наших товарищей может в недалёком будущем расстаться с жизнью.       — Да, кстати, насчёт приказа, — вдруг вспомнила я кое о чём важном. — Сэй Инес, скажите, а такое правило и вправду существует: чтобы Гончие не давали лекарство и еду тем жителям Убежища, которые тяжело болеют и могут в скором времени умереть?       — Ну… В общем, да, — немного помедлив, кивнул он. — Такой приказ и вправду существует. Как только кто-то из преступников… то есть, я хотел сказать, жителей Убежища заболевает настолько тяжело, что вероятность смертельного исхода оказывается довольно высока, на него перестают выделять еду и лекарства. Это нужно для контроля численности населения, поскольку Убежище не безразмерно. И для быстрого и относительно безболезненного избавления от тех, кто и так всё равно скоро умрёт.       — И кто же это определяет? — спросила я у него. — Кто решает, насколько серьёзно болен человек и сколько он проживёт? Их что, осматривает доктор?       — Да, что-то вроде того, — уклончиво кивнул сэр Инес. — А почему вы об этом спрашиваете, Кирс?       — Потому, что мне совершенно не нравится здешняя система, — покачала я головой. — То, что кто-то берёт на себя смелость решать, кому и когда следует умереть. Но раз больных людей здесь осматривает доктор, который и выносит решение, то, наверное, это нормально. И всё же… Я не могу смириться с этим. Извините.       Я чувствовала, что мне нужно побыть одной, чтобы привести в порядок свои мысли, а, может быть, и как следует выплакаться — впервые с тех пор, как я осталась без родителей. До этого я старалась сдерживать слёзы, но, чувствую, если сейчас не сделаю этого, моё сердце просто не выдержит и разорвётся от боли и отчаяния.       К счастью, сэр Инес вспомнил о том, что у него есть какие-то важные дела, требующие его присутствия в штаб-квартире и, попрощавшись со мной, поспешно ушёл. Я же, оставшись в одиночестве, завернула за ближайший угол где, присев на ступеньках какого-то дома, дала волю слезам.       *****       Не знаю, сколько времени я проплакала. Но когда, наконец-то решила продолжить свой путь, небо над моей головой уже начало окрашиваться в пепельно-золотистые и тускло-алые оттенки заката. Я подумала о том, что мне не мешало бы умыться прежде, чем идти в штаб и принялась оглядываться по сторонам в поисках колодца или фонтанчика.       Вскоре мой слух уловил журчание воды. Похоже, что где-то совсем рядом находится ручей или небольшая речушка. Зайдя за одно из ближайших зданий я и вправду увидела ручеек. Воды в нём было так мало, что я не смогла бы даже зачерпнуть её рукой, чтобы умыться.       Но и идти обратно с покрасневшими от слёз носом и глазами мне тоже не хотелось. Я решила опуститься на колени и ополоснуть лицо прямо в источнике. Правда, вода показалась мне жутко мутной, настолько грязной, что к ней даже прикасаться не хотелось. Но лучше уж это, чем насмешки или, наоборот, сочувственные взгляды новых коллег когда они заметят, что я плакала.       Сказано — сделано. Я встала на колени и, наклонившись, потянулась к воде. Но в это время…       — Эй, ты что, совсем дурная, что ли? — внезапно услышала я возле себя чей-то звонкий голос. Говорил не ребёнок, скорее всего, подросток или очень молодой парень. — Нельзя пить эту воду, а то желудок на куски развалится.       — Я и не думала её пить, — покачала я головой. — Я только хотела умыться.       — И умываться в ней тоже не стоит, — проговорил незнакомец. — Или, может быть, ты хочешь, чтобы у тебя на лице вся кожа вместе с мясом до самых костей слезла?       — Ч-что?! — Представив столь ужасную картину, я тут же вскочила на ноги и резко обернулась в сторону того, кто это говорил. — Нет, ни в коем случае не хочу!       Прямо передо мной стоял парень примерно моего возраста, который из-за невысокого роста и довольно субтильного телосложения больше был похож на мальчишку, чем на взрослого человека. У него были льдисто-голубые с холодным сиреневым оттенком глаза и волосы очень светлого зеленовато-серо-голубого цвета. Одет он был довольно необычно: в синий свитер с высоким воротником, в замшевый жилет светло-коричневого цвета и в укороченные, довольно широкие штаны наподобие бриджей.       — Ты что, не слышала, что я сказал? — повторил незнакомец. — Или ты совсем тупая? Как вообще можно умываться в такой грязной воде или тем более, пить из неизвестных источников? Выпьешь эту воду — и точно насмерть отравишься.       — Я поняла, — кивнула я. — Но… Мне действительно очень нужно было привести себя в порядок… Скажи, ты не знаешь, где тут можно раздобыть воду для умывания?       Вместо ответа странный парень протянул мне небольшой бурдюк, наполненный водой.       — Умоешься вот этим, — проговорил он. — И впредь, когда будешь куда-то идти, бери воду с собой, ясно?       — Ясно… Спасибо… — Тут я заметила, что мой собеседник почему-то не торопится уходить. — Что-то ещё? — добавила я. — Ты что-то ещё от меня хочешь?       — Да, — кивнул он, глядя на меня с самым серьёзным видом. — Скажи, это же тебе в Либералитас попасть нужно?       — Положим, что мне… — кивнула я. — А ты… Откуда тебе это известно?       — Слышал, как ты с тем парнем во дворе штаба разговаривала.       — С сэром Инесом?! — удивилась я. — Где же ты там прятался? Ведь во дворе нет ни одного укрытия, где можно было бы подслушивать чужие разговоры.       — Тебя это не касается — то, где я тогда был, — покачал головой мальчишка. — Я ещё раз спрашиваю: ты хочешь попасть в Либералитас? Хочешь встретиться с Эльтом и отдать ему кое-какую вещь?       — С Эльтом?.. — переспросила я. — Вообще-то, мне нужно встретиться там с Эльткридом Валентином…       — Это он и есть, — кивнул мой собеседник. — Слушай, если ты и вправду этого хочешь, я могу тебя туда отвести и даже лично с ним познакомлю.       — Сейчас? — удивилась я.       — Ну… Можно и сейчас. Всё равно мне уже скоро возвращаться нужно.       — Нет, — покачала я головой. — Сейчас не получится. Во-первых, уже слишком поздно по времени и мы не успеем добраться туда до темноты. А, во-вторых… У меня нет с собой вещи, которую я хотела вернуть, извини.       — Ну и ладно! — махнул он рукой. — В таком случае, как надумаешь идти в Либералитас, то просто оставь вот здесь, в этой самой нише, записку с указанием дня и часа, когда ты планируешь туда отправиться.       — Нет, подожди, так же нельзя! — вспомнив кое о чём важном, замотала я головой. — Как я могу идти в другой город вместе с незнакомцем? Назови хотя бы своё имя. И то, по какой это причине решил мне помочь.       — А, это… — протянул парень. — Если сказать по правде, я ненавижу все эти церемонии и расшариквания. Но ты, наверное, не из простых, та ещё аристократическая штучка. И, разумеется, не будешь иметь никаких дел с теми, кого считаешь ниже себя по положению, так?       — Не совсем, — покачала я головой. — Я только хочу сказать, что для начала тебе не мешало бы представиться. Если уж ты действительно взялся мне помогать.       — А, ладно, — махнул он рукой. — Так уж и быть, назову тебе своё имя. Меня зовут Ульрик. А помочь я тебе решил потому, что не ты одна желаешь этой встречи. Но и… кое-кто ещё. А кто именно — догадайся сама. Я тебе могу только сказать, что его имя начинается на «Э», а заканчивается на «Д»… Да, и кстати, можешь не называть мне своего имени. Ты меня не знаешь, но я отлично успел тебя изучить за те дни, которые ты провела здесь. Тебя раньше звали Кирс Тистелла, ты жила в Верхнем мире и работала в полиции офицером первого ранга. Несколько недель назад тебя и твоего напарника отправили сюда на наблюдательную миссию, во время которой ты умудрилась поцапаться с Гончими и нажила себе заклятого врага в лице их командира. Забавно было наблюдать за вашим с ним поединком. Вы так серьёзно размахивали друг перед другом мечами, как если бы те вовсе не были пережитком прошлого.       — Пережитком прошлого? — в недоумении глядя на него, переспросила я. — О чём, вообще, ты говоришь? Меч — это душа воина, а вовсе не пережиток прошлого!       — Э-э, на самом деле сражения на мечах крайне неэффективны, — покачал головой Ульрик. — Сейчас балом правят пистолеты. Если научишься стрелять, то неважно — мужчина ты или женщина, в любом случае ты сможешь издалека нанести своему противнику серьёзный урон, не подставляя при этом себя под удар.       — Ну, прости, если я и сама считаюсь здесь чем-то вроде пережитка прошлого, — фыркнула я, обидевшись на его подкалывания. — Такая вот я несовременная, да.       — Ну, извини, если я обидел не только тебя, но и твои сраные клинки, — не остался Ульрик в долгу… Что он за неприятная личность? Такое впечатление, что ему нравится говорить людям гадости. — Просто не обращай на меня внимания… Да, и ещё… У меня есть клиент, который заинтересован в твоих навыках владения мечом. Он хочет тебя нанять кое для какой работёнки… Ну, что скажешь? Тебе ещё не надоело своему обожаемому и ненаглядному Заксену сапоги облизывать? Или… может быть, уже не только сапоги, но и кое-что ещё?       Я хотела было сказать Ульрику, что никакие сапоги я никому не облизываю, не говоря о чём-то ещё, но… Прежде, чем я успела произнести хоть слово, я на какую-то секунду посмотрела в другую сторону. А когда обернулась, то увидела, что мой собеседник внезапно исчез, как если бы сквозь землю провалился.       В недоумении я осмотрелась по сторонам, даже подняла голову и оглядела крыши окрестных зданий. Его нигде не было. Он словно бы растворился в воздухе. И я даже не слышала, как он уходил.       Я посмотрела на бурдюк, который всё ещё держала в руке, после чего снова окинула быстрым взглядом улицу.       — Ну, что же, тогда до встречи, Ульрик! — крикнула я, не слишком надеясь на то, что услышу его ответ. — И… спасибо тебе за воду!       Ответом мне было молчание. Лишь ветер шуршал обветшавшей черепицей домов, да тусклый, едва видимый за тучами диск солнца медленно уходил за горизонт.