***
Точно так же, если не больнее, чем Эмма, умела бить только Нарочинская. Кстати, о ней. Вылезла из дома довольная, в куртку кутаясь. — Хорошо-то как! — воздух морозный вдохнула, даром, что только с больничного и носом иногда шмыгает. Олег её мнения не разделял. Ему сейчас было просто отвратительно. Мало того, что он от Луспарян услышал, так ещё и Марина дурой прикидывается. Всем своим видом демонстрирует, что события недельной давности её ну никак не волнуют. Брагин всё ещё безуспешно пытался понять причины Марининого побега. У него до сих пор это её «спасибо» в сердце саднило. За что спасибо? За то, что влюбился в тебя, идиотку, а ты ближе подойти не даёшь? Гоняешь всё время как собаку туда-сюда-обратно? Или за то, что вместо твоего любовника (который тебя избил, между прочим) сексом с тобой занялся? Вопросов было куда больше, чем ответов. А тут и Нарочинская ещё один задала. Очевидно-нелепый: — Куришь? — Курю, — даже не пытаясь натянуть на лицо улыбку, ответил. — А я бросила, — сообщает радостно. И от её этой радости Олегу тошно становится. — Молодец, — не так ядовито, как хотелось бы, но пойдёт. — Держишься? В прошлый раз-то тебя на сутки ровно хватило. Бросила она, ага, как же. — Два дня! — слишком гордо. Брагину хочется в неё снежком кинуть. Но он лишь тянет насмешливо: — Сро-о-ок! А она щебечет что-то о том, что Ленке пить нельзя. И опять вопросы какие-то глупые задаёт. А Олегу уши будто закладывает. Слышать её не хочется. Но отвечать, пусть нехотя, приходится — разговор, вроде как, поддерживать принято. Марина про любовника своего бывшего вспоминает. А на лице ухмылка довольная от того, что с ним произошло. И синяк на скуле, кажется, даже не болит. — А ты ведь нашёл его тогда, да? — Нашёл, — выдыхает дым. Но что это меняет? Кажется, ничего. — Спасибо, — почему-то шёпотом. Опять это её «спасибо»! А Брагину-то и так тошно, куда ж ещё хуже? — Забудь, — бросает небрежно. Так поступил бы каждый. Наверное. Нарочинская снова несёт какой-то бред про Лену. Но теперь Олег почему-то её слушает. И думает, что она, кажется, чертовски права. Хоть и бросила ему вызов тогда. — Она думает, что ты на ней женишься. — Чё это ты вдруг решила-то? — Я знаю таких баб. И Лену я знаю очень хорошо. Я серьёзно! Не успеешь оглянуться и плакала твоя знаменитая независимость, Брагин! — Ты меня спасти хочешь? — Боже упаси! А то, что происходит дальше, просто выбивает почву из-под ног. Окончательно. Приносит понимание, что то, что сказала Эмма, только надломило. Ломает пополам. — Брагин, я люблю тебя! Что, прости? Передумала всё-таки? Спасти решила? — Ну извини, так получилось, — пасует, ловя его взгляд. «Ты же меня не любишь, Брагин. Ты никого не любишь. Ну, кроме этой своей… Ларисы Куликовой». И молния на её худи под его пальцами вверх (а хотелось, чтобы вниз), и пуховик чуть крепче на плечи. И холодное, как снег: — Застегнись. Замёрзнешь. И дверь захлопывается. Не нуждался Олег в таком спасении. Ему порядком надоело играть по установленным не им правилам. Да и страшно было, что протрезвевшая Марина о своих словах пожалеет (а она уже, кажется, пожалела, всё ещё стоя на крыльце и, подобно рыбке, хватая ртом морозный воздух).***
А наверху заливалась слезами проспавшая всё веселье Лена. Над ней и так всё отделение смеётся из-за её нелепых попыток приручить дикого доктора Брагина. Всем жалко её, глупую. Только она этого не понимает. Считает, что сырники, баранина в кефире и армянский чай из сорока трав помогут — путь к сердцу мужчины-то через желудок лежит. А все теперь ещё сильнее смеяться начнут — поняли же, что пить она не умеет. Да и не очень понятно ей, почему к ней так относятся. Она ведь старается быть со всеми учтивой, вежливой… Любить их всех старается. А тут то Куликов коровой в операционной назовёт, то Марина рычит, что работать надо быстрее, то Нина и слова не даёт сказать… Один Олег нормально к ней относится. Хотя, по правде сказать, он просто делает вид — не любит людей расстраивать. А она ему душу изливает, чувствуя спиной внимательный взгляд карих глаз. — Лен, — тихо. Подсознание голосом Эммы просто орёт «Ты сейчас точно понимаешь, ЧТО ты делаешь?!». — Выходи за меня замуж. Лена на Олега абсолютно офигевшим взглядом смотрит. Не верит в то, что он это сказал (Брагин и сам-то в это не верит). — Хочешь? — шёпотом почему-то. «Скажи, что не хочешь!», — скрестило пальцы второе «Я». — Хочу! — и объятия Михалёвой мужчине удавкой кажутся. — Олеженька! — аж передёргивает от такого обращения. Так его даже мама не называла. Сам виноват. Никто за язык не тянул. Обнимает нелюбимую. «Чего ты там, Перочинская, говорила? Плакала моя независимость? Ну посмотрим, посмотрим».***
С грохотом рушились горящие балки соседской бани. — Олег! — почему-то яснее всех посторонних звуков донёсся до Брагина голос Марины. Вытягивая из огня пьяного в слюни Лёню, Нинкиного соседа, мужчина задумался — а правильно ли он поступил?