— Вера Георгиевна, можно? — Нарочинская решительно распахнула дверь кабинета Зименской.
— Заходи, Мариш, — кивнула та, откладывая в сторону телефон и поворачиваясь к бывшей студентке лицом.
— Я буквально на минутку. Я хочу уволиться.
— Не поняла… — главврач вопросительно посмотрела на стоящую у дверей Марину.
— Я. Хочу. Уволиться, — как попугайчик повторила Нарочинская.
— Присядь, — обходя стол и приземляясь в своё мягкое кресло, сказала Зименская. — Не пори горячку. Что случилось? Что не устраивает?
Нет, в плане работы Марину устраивало всё. И оборудование, и количество этой самой работы (можно было уйти в неё с головой, чтобы забыть недавние события), и коллеги…
Все, кроме одного. Точнее, двух.
Когда-то оглушавший, но за время работы здесь, ставший привычным противный писк приборов. Ровная линия на мониторе.
— Сегодня никто не умрёт, — три нажатия и мысленно досчитать от одного до пяти. И ещё три нажатия. Всё как по учебнику. — Сегодня никто у меня не умрёт. Я сегодня женился.
Нарочинская не верит своим ушам. Звуки в один сливаются.
Противный писк сменяется короткими сигналами. Завёл.
— Вау, — восхищается наставником Лазарев.
— Ну ты везучий, чёрт! — довольно хмыкает Неклюдов.
Лена под маской улыбается, на Олега глядя, а ей, Марине, плакать хочется.
И сбежать как можно скорее отсюда. Навсегда желательно.
В глазах немой вопрос застыл — «Неужели это правда?». Но счастливая мордашка Михалёвой выдаёт ту с потрохами. Выходит, правда.
— Ну что, коллеги дорогие, давайте отметим, так сказать, это событие, — Брагин, усмехаясь под маской, Лене подмигивает.
На Нарочинскую специально не смотрит.
А та взгляда отвести от него не может. И слёзы глаза застилают.
И вопрос в голове всего один — «Зачем ты так со мной?».
— Большое спасибо всем за хорошую работу, — часы на запястье застёгивая, как можно быстрее уйти старается. Не слышать и не видеть чтобы.
И решение только что приняла кое-какое. Передумать боится.
— Да не за что, — Лазарева слышит.
И взгляд Олега спиной чувствует. Под ним ссутулиться хочется, но она только плечи ещё сильнее расправляет.
Понимает, что слабая. Что не справится. И к Зименской идёт.
— Я не выдерживаю бешеного темпа, — так себе отмазка, Марина Владимировна.
— Полгода успевала, а тут вдруг — бах! — и перестала? Марин, ну это несерьёзно!
— Но как есть, — Нарочинская только руками развела.
— А если честно? — она и забыла, что главврач её насквозь видит.
— Отцу стало хуже. Сиделка одна не всегда справляется. А у нас тут что ни день, то какая-то катастрофа. То крыша где-нибудь обрушится, то ДТП на несколько машин, то ещё что-нибудь… Да и к тому же, — Марина запнулась, — никто ведь не знает, когда всё закончится… И это самое страшное. Поэтому плановая хирургия и более спокойная обстановка для меня сейчас будут лучшим решением.
— Ну хочешь, я тебя в нейрохирургию переведу? Шейнману как раз руки нужны.
— Нет, Вера Георгиевна. Я просто хочу уволиться.
Зименская просканировала Нарочинскую взглядом с ног до головы и задала один очевидный (для неё, но не для Марины) вопрос:
— Брагин?
— Чего «Брагин»? — не поняла блондинка (на самом деле, всё она поняла).
— Ты из-за него уволиться решила, да?
— Да Боже упаси, Вера Георгиевна! Какое мне вообще до него дело?
— Ну я знаю, какие про него слухи по отделению ходят. А вы общались, вроде…
— Исключительно на рабочие темы, — сухо ответила Марина. Вот о чём-о чём, а о своей интимной связи с Олегом ей с начальницей разговаривать совсем не хотелось.
— Марин, ну я же вижу, — слишком уж хорошо за долгие годы учёбы в университете Зима успела Нарочинскую изучить.
— Сложная история, Вера Георгиевна, — вздохнула нейрохирург. — Я бы не хотела об этом. Просто отпустите меня, пожалуйста. Я тут не смогу.
— Что ж… — видно было, что Зименская своей студенткой явно недовольна. — Я поищу тебе хорошее место. Кажется, в ЦКБ была вакансия… Но ты же понимаешь, что отработать две недели придётся в любом случае?
— Конечно, Вера Георгиевна, — кивнула Марина, надеясь, что её мучения скоро закончатся. — Спасибо.
***
Но следующие две недели оказались каким-то сущим адом. Все как будто сговорились, принимаясь то и дело срываться с высоты, попадать в аварии, совершать попытки самоубийства, устраивать массовые драки и влипать в разные несчастные случаи.
И всё это время (исключая отсыпные после ночных смен и выходные) жизни всех этих несчастных Марина спасала почему-то исключительно за компанию с Брагиным. Будто бы в их огромном отделении других хирургов нет!
Ну и, конечно же, «приятным» бонусом к и без того «приятной» для Марины компании Олега всегда была Лена. Слушать их милое воркование по несколько часов кряду было выше сил нейрохирурга, поэтому она старалась делать свою работу (если таковая была нужна) быстро (но от этого не менее качественно) и покидать пределы операционной. Однако если сбежать (а другим словом это не назовёшь) не получалось, то Нарочинская вечно была не в настроении и, по словам Брагина, «шипела и плевалась ядом».
Нет, Олег, конечно, пытался с ней поговорить, но она то покидала ординаторскую, то обрывала на полуслове диалог с Ниной, то просто делала вид, что слишком занята заполнением карт и не реагировала на реплики, обращённые в её сторону. Или отвечала очень сухо и односложно. В общем, Марина старалась Брагина всячески избегать — слишком уж больно было для того, чтобы взять и просто забыть о произошедшем.
***
Последний рабочий день. Несколько сложных операций с положительными прогнозами. И отсутствие Брагина, у которого был выходной, в поле зрения. Всё складывалось как нельзя удачнее.
— Пока, Нин, — уставшая Нарочинская просто подползла к стойке регистрации и оставила в журнале свой последний автограф.
— До послезавтра? — поинтересовалась Дубровская, у которой сегодня была ночная.
— Нет, Нинуль. Я сегодня последний день. Ухожу от вас.
— Ты из-за Михалыча, да? — уж Нина-то знала, сколько таких амбициозных и красивых бежало отсюда именно из-за Брагина.
— Боже упаси. Я просто перестала справляться. Хочу вернуться в плановую. Вот и… Ладно, — взгляд на часы с безукоризненно-белым циферблатом, — мне пора бежать. Если что, Нинуль, я на связи. Пиши-звони.
— Ага, — кивнула Нина. — И ты тоже давай не пропадай.
— Не пропаду, — усмехнулась Марина, направляясь к выходу.
— Значит всё-таки Михалыч, — глядя вслед удаляющейся Нарочинской, горько усмехнулась регистратор. — Эх, Михалыч-Михалыч…
***
Нарочинская вышла за ворота и оглянулась, в последний раз окидывая взглядом Странноприимный дом и возвышающуюся над ним высотку с горящими красным буквами «Институт скорой помощи им Н.В.Склифосовского».
Ей, коренной москвичке, с детства чем-то нравилось это старинное здание, стоящее на Большой Сухаревской площади. Чем-то оно её притягивало. Правда, тогда она ещё не знала, чем.
Работать здесь было её мечтой ещё после возвращения в Москву из Санкт-Петербурга. Однако тогда не оказалось вакантных мест, а потому пришлось устроиться в ЦИТО, продолжая мониторить вакансии и надеяться когда-то оказаться-таки в числе тех, кто носит почётное звание «хирург Института Склифосовского».
Но тёпленькое место в нейрохирургическом отделении ЦКБ, благодаря Зименской, уже дожидалось свою новую обладательницу. Вздохнув, Нарочинская сморгнула непрошенные слезинки и, мысленно попрощавшись с разбившейся о чугунную кастрюлю реальности мечтой, направилась к машине.
