***
Когда у костра его накрыла, почти оглушив, тёмная волна чужих эмоций, Третий сразу понял, что вот-вот повторится ситуация, произошедшая по пути сюда. Ни Ким, ни Сева тогда поначалу не поняли, почему в нём резко взыграли инстинкты хищника — ведь крокрысский яд ему из крови вывели, насколько могли, чуть ли не в первую очередь — но зато отлично помнили, как сначала ловили обезумевшего уже-не-фиксианца по всей «Чайке», а потом ещё и спасались от него, когда он пустил в ход зубы, когти и трёхметровые крылья. Помог делу только шприц с убойной дозой снотворного, выкинувшей его обратно в гуманоидную форму. Правда, потом Первый и Второй его чуть на анализы не разобрали, пытаясь удостовериться, он ли это и правду ли говорил тогда в трюме «Пегаса» Крыс… Подобные приступы не раз случались у него в плену — когда по связи до него доходили особенно сильные эмоции Крыса, хищник, когда-то давно разбуженный ядом, почти тут же вырывался на волю, сквозь адскую боль отбирая у разума контроль над телом и трансформой, превращая фиксианца в нечто звероподобное, крылатое — и очень агрессивное. К сожалению (или к счастью?), убить Крыса тогда он не смог, как ни старался — крепко скованные руки и ошейник почти не позволяли ему двигаться. Да и сам Крыс, видимо, зная о том, что его может накрыть в любую минуту, после первого инцидента либо связывал его, либо колол снотворное, заставлявшее хищника практически засыпать — или, если уж трансформация случалась, буянить не так сильно. И сейчас, когда психоэмпатическая связь безошибочно и мгновенно донесла до него ощущение наслаждения чьей-то болью, Норн среагировал так быстро, как только мог: вскочил на ноги, чувствуя, как начинает опасно плыть мир вокруг — во время метаморфозы его всегда покидало нормальное восприятие — и ринулся в лес, не разбирая дороги. Не дал себе остановиться, когда сзади донесся удивленный возглас Первого «Ты куда?!», но почти тут же врезался в дерево — секундного отвлечения оказалось достаточно. Боль от ушиба смешалась со знакомой стремительно нарастающей болью во всем теле, и Третий из последних сил, уцепившись за нижние толстые ветви, подтянулся вверх. Трансформацию лучше было пережидать на земле или просто на ровной поверхности, но сейчас у него не было выбора — иначе его найдут, и тогда… …Несмотря на то, что хищник обычно, овладевая телом, выталкивал сознание прочь, потом Третий помнил происходящее до мелочей. Случай на «Синей чайке» не стал исключением — фиксианец отчётливо помнил, как, загнанный в угол, пошел напролом, как за ударом крыла последовал резкий хруст лучевой кости Кима, как отшатнулся Сева, роняя с расцарапанной щеки капли крови… Именно тогда его и вырубили, вколов снотворное в первую попавшуюся часть тела. …Всё время после этого хищник спал даже и без подавителя, словно издеваясь или выжидая удобного момента. А Третий шарахался, сторонился друзей-капитанов, потому что слишком отчётливо помнил свой-не свой страх и полную готовность добить предполагаемую угрозу — и справедливо опасался, что во второй раз его не смогут удержать. Помнил он и кое-что другое — и, как мог, загонял невыносимо чёткие воспоминания о своих-не своих действиях в самые дальние уголки разума, сглатывая подкатывающую каждый раз тошноту. Усилие, ещё одно… руки дрожали, но Норн продолжал карабкаться вверх, в густую крону дерева, и остановился лишь тогда, когда под ним опасно хрустнула тонкая ветка. Он вцепился в неё всеми руками, закрыл глаза, чувствуя, как хищник топчется рядом с границей, за которой тело теперь-уже-не-фиксианца будет безраздельно принадлежать ему. Мир вокруг бешено кружился, уплывал, поле зрения сошлось в точку, как при сильных перегрузках, в горле скреблось не то шипение, не то крик — привыкнуть к боли, с которой перестраивался весь организм, Третий так и не смог, каждый раз его в буквальном смысле выламывало. Только сейчас все осложняла невозможность кричать. По всему телу прокатился холод, сопровождающий окончательную трансформацию, Норн успел ещё почувствовать, как неестественно вытянулись и сдвинулись к спине верхние руки, превращаясь в широкие перепончатые крылья, и какой до странности гибкой и легкой стала задняя нога, которую заменил хвост, но тут начала перестраиваться нервная система, и накатившая боль милосердно смела сознание.***
Уже через несколько десятков метров Ким от души пожалел о том, что не захватил с «Чайки» фонарик. Стояла кромешная темнота, кроны деревьев то и дело закрывали звёздное небо, а в переплетениях ветвей кустов можно было при желании увидеть не только многорукий и многоногий силуэт, но и вообще что угодно, включая чёрта в ступе. — Но-орн! — снова позвал Второй — эхо заметалось меж стволов и почти тут же увязло в кустах и листве. Фиксианец не отозвался, однако крона ближайшего дерева еле слышно зашуршала, хотя ветра здесь, на нижнем ярусе леса, не было вообще. Не вовремя вспомнив рассказы смотрительниц про местное зверьё, Второй вскинул бластер, выставленный на минимальную мощность — если сейчас он по ошибке подстрелит Третьего, тот отделается оглушением. Скрипнула ветка, на белой коре дерева, похожего на берёзу, мелькнуло что-то контрастно-тёмное. Ким посмотрел чуть выше, в развилку ветвей, и встретился взглядом со знакомыми лиловыми глазами, которые чуть светились в темноте. Самого фиксианца было не разглядеть даже на фоне светлой коры — капитан видел только его смазанный чёрный силуэт. — Норн, — с облегчением сказал он, опуская бластер. — Ты чего там сидишь? В ответ со стороны дерева раздалось утробное звериное рычание, и Ким вздрогнул от неожиданности, запоздало замечая неестественно узкие зрачки Третьего и его бьющий по стволу тонкий хвост, уплощённый на конце. Он уже видел Норна в этом облике — тогда, на «Чайке».