Три — хорошее число

Около пяти лет назад, когда у Пак Чимина бы спросили, какое у него любимое число, он бы с гордо-поднятой головой заявил, что семерка — его любимое число. Теперь же весь мир, крутящийся вокруг беловолосого омеги, приобрёл очертания цифры три. Три бутылочки со смесью на ночь. Три очаровательные пары носочков с сантами. И три яркие улыбки, с которых начинается каждое утро Мин Юнги и Пак Чимина. Топот детских ножек, громкий звонкий смех, и последующие крики бойни. Вселенский хаос звуков, к которым уже привыкли и сами родители и все соседи. Омега, родивший чуть ранее положенного срока, думал отойдёт на свет иной уже на десятый день после выписки, потому что в душ хотелось неимоверно, потому что просто поваляться и посмотреть сериал хотелось неимоверно, но чего на самом деле не хватало, так это сна. Сон теперь для Пак Чимина — непозволительная роскошь. Его сон — это разбитая на десяток частей дрема. И как же ему повезло, что на подмогу из Пусана приехали родители. Первые два месяца Чимин бы просто не вывез психологически. Ему казалось, что вся его жизнь держится только на подгузниках, детском кашле и простуде, которая уже заколебала появляться каждые три недели, черт возьми. Омеге казалось, что ещё чуть-чуть и вся его жизнь по швам пойдёт. Потому что с мужем они наедине оставались хренову тучу лет назад, даже и не вспомнишь, потому что каждый раз, когда у одного из малышей резались зубки, Пак сам заливался горькими слезами из-за незнания, как помочь своему комочку счастья. Потому что один из тройни не любит спать в кроватке, и каждую ночь просится в постель к родителям, а второй малыш просто плохо спит и у него забивается носик. И все это нужно контролировать, наблюдать, держать под присмотром. Пак Чимин думал, что не справится. Срывался, заливаясь горькими слезами, пока в пять часов утра кормил грудью самого младшего и капризного. Психовал и ругался, когда у детей были колики, а у Юнги на работе случался аврал, и альфе приходилось ночевать в офисе, чтобы у разбитого корыта не остаться. Чимин думал, что всему этому кошмару конца нет. Однако, шли дни, недели, месяца, и пара даже не заметила, как малышам сначала стукнуло по годику, там уже по два и три. Время летело, как безумное, оставляло позади себя ворох воспоминаний, фотографий. И казалось, только стены их дома помнили, как тяжело новоиспеченному папе тройни было по-началу. Сейчас все изменилось. У Юнги и Чимина выработался иммунитет, а детские забавы и шалости теперь приводят к смеху, а не к психозу. И омега не представляет себя никем, кроме как родителем трех альфочек, шумящих и крушащих все на своем пути. Каждое утро семейства Минов начинается одинаково. Самый младший Юнчоль, которому имя выбрали Юнги и Чимин, бредёт глубокой ночью своими крохотными ножками из детской в комнату родителей. Забирается на кровать и падает в объятья отца, зарываясь носиком в углубление шеи. Юнчоль — самый вредный и капризный из тройни. Постоянно требует внимания, и не отлипает от своего любимого отца ни на минуту, когда тот находится дома. Юнчоль сыночек Юнги, и никто не имеет права посягать на их любовь, потому что потом истерик и детских сопливых слез не оберёшься. Двое других, к счастью, спят мирно в кроватках. Чимин точно по будильнику встает в шесть тридцать утра, чтобы приготовить завтрак для мужа. Обычно, он на быструю руку готовит кашу или жарит яичницу с беконом, самую любимую Юнги. Альфа быстро собирается, целует щеки своего любимого и вылетает с опозданием на работу, запрыгивая на ходу в свою машину. К семи тридцати Чимин будит своих малышей. Тяжелее всего приходится со средним Минхо. Ему имя выбрали друзья. Минхо — любитель полениться, посопеть и подремать на первой попавшейся мягкой поверхности. Не любит громкого шума, и обычно играется сам по себе в своем мирке, в котором ему очень даже комфортно. Когда на пятый раз Минхо все-таки удосуживается проснуться, Чимин тянет руки к самому старшему малышу, который на считанные минуты появился на свет раньше, чем его младшие братья. Старшенькому имя выбирали родители пары. Тэджун был самым бесстрашным и упёртым альфой из тройни. Наверняка, именно из-за него в утробе, Чимину во время беременности хотелось лезть на скалы и кататься на американских горках. Старший альфа всегда привлекал внимание окружающих своим звонким смехом и яркой десенной отцовской улыбкой, умилял прохожих своим милым детским голоском, а от курносого носика все падали штабелями, таким миловидным был их старший малыш. Вся тройня была абсолютно не похожа друг на друга. У каждого были свои предпочтения, свои вкусы и интересы. Каждый из тройни показывал свой характер по-своему, и Чимину приходилось справляться, находить подход и подкупать особенными методами. После пробуждения, омега старался побыстрее собрать детей, и мирно усадить всю тройню в свою машину, успешно подаренную мужем на прошлый день рождения. Синий шевроле на всех парах летел к детскому саду, что находился в десяти минутах езды от их дома, и Пак Чимин только что и делал, так это мычал и отвечал на тысячу и ещё один миллион вопросов любопытных детей, что перебивали друг друга своими громкими возгласами. Когда дети были благополучно отданы в руки воспитателей, Чимин на тех же крыльях счастья нёсся домой, стягивал одежду, и запрыгивал в постель, с наслаждением, отдыхая от детей и от всей домашней суеты, высыпаясь вдоволь. А потом, когда время переваливало за обед, Пак вновь возрождался и принимался за свои обыденные рутинные дела: стирку, глажку и готовку на ужин. Так и продолжались будни омеги, пока его лучшие друзья Сокджин и Тэхен не настояли нанять няньку, а самому наконец вернуться к своему хобби. Таким образом, Пак Чимин теперь по субботам и воскресеньям преподаёт хореографию и готовит подростков к поступлению на факультеты танцев. Оказалось, что любимого увлечения Чимину, как раз-таки и не хватало. Теперь омега вздохнул полной грудью. Любимый альфа рядом, по детям он даже перевыполнил план, денег с лихвой хватает, и он вновь занимается любимым делом. Не это ли счастье? Когда в руках все горит от желания и оптимизма, главное не упустить момент. И теперь Пак Чимин уверен, что даже тройня альф не в силах его сломить. С детьми возможно развиваться. Не сразу, конечно. Через годика три, примерно, но можно! Если говорить о внешности малышей, то как и думалось Чимину в последние дни тяжелой беременности, все трое — это вылитая копия Мин Юнги. Все черноволосые, с блестящей чистой белой кожей, с карими глазами, и носами-пуговками. Иногда, искоса наблюдая за детьми в детском саду, Чимин не верил, что мог родить их сам. В них не было от омеги ни капли. Будто бы копировальный станок с генами Мин Юнги прошёлся по организму Пак Чимина, и волшебным образом выпустил после девяти месяцев точные копии альфы. Сначала омега злился. Ну как так? Носи девять месяцев тройню, мучайся, умирай от стресса и токсикоза, а в итоге ни один из трех не похож на тебя абсолютно. Даже пальчики на руках и те у альф были миновы, длинные и изящные, как у пианистов. Потом Чимин удивлялся. Открывал в изумлении рот, когда разглядывал семейные фотографии, видел Юнги в окружении детей, которые даже улыбками на него походили. Чимин со своими белыми волосами рядом с ними, как белая ворона был, становилось даже неловко как-то. Только со временем Пак смирился. Даже полюбил как-то эту особенность. Мин Юнги конечно же этим гордился. Пропадающий буднями на работе, альфа возвращался к своим детям, как на праздник, а те, что и делали только, так висли на шее отца, целовали его и обожали до громких скандалов и криков, чья же очередь на коленках отца в этот раз сидеть. Чимин и сам не заметил, как в эту колею родительства втянулся. Его в это сообщество безумных папаш, не спросив, пихнули. Теперь вся его спокойная жизнь от детского сада и нянечек зависела. Теперь, если их не станет, Чимин с катушек слетит. И вместе с этой шумящей тройкой альф, в их дом пришло то семейное счастье, которое так не хватало Юнги и Чимину. Теперь они были не просто супругами, они были родителями, и как бы не уставал от этого каждый из них, они были счастливы. И прав был Ким Тэхен, когда говорил, что дети — это невыносимо ужасно и прекрасно одновременно. Так оно на самом деле и было. — Юнги, ты забрал детей? — омега сушит полотенцем тарелки, и раскладывает на столе, поднимая глаза на вошедших в столовую друзей. — О, привет. Как добрались? Чимин начищает столовый сервиз Сокджина, пока тот прямо сейчас стоит у плиты и помешивает густой чесночный соус. В квартиру вваливаются Чоны. Тэхен, болтающий без умолку о каких-то журналах и свитерах, талдычит мужу о том, что им прямо сейчас нужно заказать тот самый диван из мебельного в центре города, потому что он идеально подходит под их новый цвет стен, а Чонгук только и успевает мычать в ответ и стягивать куртку и шапку со своего пятилетнего сыночка Хичона. Омега, порядком запыхавшийся и уставший от своих родителей, вырывается и бежит к своим друзьям в лице детей Намджуна и Джина, врываясь в их детскую комнату с ноги. Тэхен кричит быть аккуратнее, Чонгук валится без сил на диван. Правильно, попробуй-ка совладать с пятилетним капризным омегой, который только и норовит что-нибудь накосячить. — Да, мы уже подъезжаем, — отвечает голос на том конце трубки. — О, боже, Минхо грызёт свой ботинок... Выбрось это, Минхо. Ай, ладно. Звуки шороха и копошения в телефоне Чимина никак не удивляют. Это их обыденный разговор. Омега лишь глухо смеется, попутно расставляя стаканы. — Буду надеяться, что ботинки чистые. Но все же, давай перестрахуемся. Не давай ему, пожалуйста, грызть обувь. Ещё одного пищевого отравления я не выдержу. — Да, я уже забрал, не переживай, — смеется звонко альфа под гул и громкие разговорчики детей. — Кстати, воспитательница жаловалась на Юнчоля. Он укусил своего соседа по кроватке. Думаю, родители мальчика будут звонить нам сегодня. — Опять укусил? — удивляется Чимин. — Сколько можно уже, я не знаю, как ему объяснить, что кусаться запрещено. — Я с ним поговорил. Обещал, что больше так не будет. Я, естественно, не поверил. — Чур в этот раз ты будешь перед родителями мальчика извиняться, — заявляет омега, застав мужа врасплох. — А то мне уже надоело оправдываться. — Ну, детка, почему я? — воет громко альфа, шикая на детей и прося быть потише. — Ты же знаешь, что я плох в этом. — Как скажешь, тогда ты поведёшь их на прививку послезавтра. Юнги испуганно вскрикивает. — Нет! Я буду извиняться перед родителями, договорились. Только не прививки, пожалуйста. Моя расшатанная нервная система этого не выдержит. Чимин смеется, запрокинув голову к потолку. Это одного ребёнка тяжело затащить в кабинет доктора и приставить к нему шприц с прививкой, а теперь представьте, какого это с тремя детьми. Это настоящий квест и проверка на стрессоустойчивость. — Отлично, — ухмыляется омега. — Тогда, жду тебя, любимый муж. Будь аккуратнее на дороге. — Я люблю тебя, — тут же отвечает Юнги по привычке, но его перебивают детские звонкие голоса, передразнивающие «Я люлю тембя, папочка». Альфа смеется. — Слышишь? Не успели из подгузников вылезти, уже отца дразнят. Что дальше? — Я тоже вас люблю, — громко со смехом отвечает Чимин. — И Юнчоль, прошу тебя, не мучай Минхо, пусть он спит в дороге. — Поздно, он уже его разбудил, — хохочет Мин. — Ладно, до встречи. Чимин скидывает звонок и откладывает сотовый на полку, с улыбкой кидая взгляд на скорчившегося у холодильника Джина с огромным животом, из которого со дня на день должен выйти на свет третий ребёнок от Намджуна. Ким, естественно, своего добился. Не сразу, конечно, но все же третий уже на подходе. И на этот раз у них будет альфа. Чимин никогда не видел визжащего и плачущего Намджуна, но когда Джин ему нечаянно на барбекю, куда вырвалась вся компания, проболтался, что у них альфа будет, то мужчина громко кричал от счастья, и ринулся галопом в чащу леса, чтобы пар выпустить. Омеги в недоумении стояли с кучей детворы, не зная, что и думать. Юнги с Чонгуком понеслись счастливого папашу возвращать. После такой новости у Джуна глупая улыбка ещё три дня с лица не сползала, Джин громко матерился и морщился, заявляя, что его муж, как настоящий придурок выглядит. Деваться было некуда. В этот раз счёт детей в пользу альф качнулся. Чонгук после двух бутылок даже всплакнул немного из-за несправедливости. Ведь у Намджуна теперь будет альфа, а у Юнги, вон, целых три, а он чем хуже? Альфа по окончании вечера Тэхена начал подбивать тоже за вторым идти, но этот русоволосый омега был не из тех, кто мог сжалиться и на уступки пойти. Ким Тэхен заявил, что ему вредного Чон Хичона хватает, и пусть этому омежке лет десять минимум стукнет, тогда он подумает. Ким Тэхен свое слово держит. Он не такой, как Чимин, который считает, что от альфы рожать — это любовь проявлять, и не такой, как Сокджин, которому просто осточертело слушать нытье мужа по утрам об ещё одном ребёнке. Да и их черноволосый малыш с щенячьим милым взглядом не мечтал о младшем братишке. Ему вдоволь и детей Намджуна и Джина хватало. Теперь каждая их встреча была знаменательной, запоминающейся. Потому что обязательно что-нибудь смешное должно было случиться. А дети только, что и делали, так подкидывали своими сумасшедшими проказами в копилку воспоминаний тучу передряг, в которые только и успевали попадать. В последний раз, например, без пяти минут пятилетний Ким Досон решил, что ему по зубам на празднике взять стеклянную бутылку и своими некрепкими зубами жестяную крышку вырвать. Оказалось, не по зубам. Два передних итак на честном слове держались, ну и попадали с корнями. Перепугались все. Родители носились и искали ближайшую стоматологию в двенадцать часов ночи. Дети орали из-за хлещущей из дёсен омеги крови. А сам Досон орал из-за того, что все вокруг орали. Короче, день рождения Намджуна вышел запоминающийся. До сих пор все ржут, когда фотографию в рамке, где рыдающий в соплях Досон стоит с зубами в ладошках, видят. — Как там мой прекрасный сынок–альфа? — выделяет особо четко последнее слово Намджун, забегающий в дом с громадным пакетом в руках. Джин, не обращающий внимания на ласки мужа за спиной, даже глаз не сводит с кипящего на конфорке соуса, лишь мыча нечленораздельно. — О, Чонгук~а, здарова. Тэхен, — кивает альфа. — Где Юнги? — Он уже подъезжает, — улыбается Чимин, обнимая рослого, запыхавшегося после магазинных покупок, альфу. — У меня чувство, что я рожаю, — резко заявляет Джин. Все, занимающиеся своими делами, внезапно застывают, поднимая испуганные взгляды на омегу, застывшего в дверях столовой. Чимин хлопает ресницами. Только не сейчас. Только не тогда, когда вся толпа детей и альф под боком. — Чего? — орет Тэхен звонким голосом. — Не смей рожать, Ким Сокджин. Твой Досон даже свечи на торте не успел задуть. Джин вытягивает поясницу, пока Джун носится вокруг омеги, не зная, как действовать в такой ситуации. Будто бы в первый раз отцом становится. — Нет, вы меня не поняли, — смеется омега, махая рукой. — У меня такое чувство, будто бы я вот-вот начну рожать. Ну, поясницу сильно тянет. Короче, предчувствие. Все в округе громко выдыхают, скидывая напряжение. Чонгук, даже кажется вспотевший, вновь оседает на диван после того, как испуганно вскочил и замер, словно мумия. Чимин вновь хватается за сервиз, а Намджун, который чуть не словил инфаркт, тяжело выдыхает, чуть не падая на ворсистый белый ковёр. — Пиздец, Джин. Издеваешься надо мной? — кряхтит Джун. — Ну, смешно же, — звонко заливается смехом Сокджин. — У тебя было очень испуганное лицо. Надеюсь, когда я по-настоящему буду рожать, у тебя будет другое. — Ага, умереть со смеху можно, — бурчит недовольно альфа, выкладывая продукты из пакета. Намджун куксится, раскладывая бутылки и коробки с соками на столе, как вдруг за его штанину начинает дергать ребенок. — Досон, что такое? — Наджин сказал плохое слово, — тихо пищит омега, сдавая старшего брата с потрохами. — Очень плохое. — Какое? Чимин с ухмылкой косится на Джина, превратившегося в одно сплошное ухо. — Плохое, говорю же. — А поточнее? — хмурится Намджун. — Может он тебе ещё и рэп матерный тут зачитает? Намджун, боже, — вскрикивает Джин, обхватив рукой живот. — Скажи первую букву, пожалуйста, Досон. Мальчик–омега неловко оглядывается на взрослых и шепчет букву «Т». Все начинают переглядываться. Чимин тоже задумывается. — Кто-то догнал? — спрашивает Тэ. Все отрицательно мотают головами. — А, — поднимает палец Чонгук, которого осенило. — Трахаться, наверное. Я прав? — Да, точно трахаться, — поддакивает Намджун, выглядящий, как настоящий философ. — Других слов плохих нет больше. Джин только и успевает, как заткнуть уши сыну, пока сыплет отборным матом на двух альф. — Папочка, а что такое трахаться? — из неоткуда появляется черноволосый Хичон, таранящий своим невинным взглядом родителей. Чимин скрипит зубами, благодаря всех богов, что его заядлой тройки повторюшек сейчас нет в помещении. Он до сих пор забыть не может, как во время телефонного звонка сказал Джину, что его Юнги в последнее время очень возбуждает, потому что тело подкачал и мышцы появились. Так потом умолял слезно детей не повторять слово «возбуждает», а те только и забавлялись, совали его, где надо, и где не надо. Тэхен хрипит недовольно. — Хичон, это очень плохое слово. Только невоспитанные дети такое говорят, — тихо и равномерно обьясняет Сокджин. — Хорошо, я больше не буду, — понятливо кивает омега. — Я больше не буду, честно. Только объясните мне, что такое трахаться. Потом правда не буду говорить. Честное слово. Джин с силой тяжеленного булыжника толкает мужа, что тот чуть не валится с ног. — Давайте, мистеры ничего не умею, кроме как трахаться. Объясняйте, что это такое, — бурчит под нос Сокджин с недовольством. — Чонгук, как ты мог сказать такое при ребёнке, — воет Тэхен. — Да я не видел, что он в комнате, клянусь, — волнуется Чонгук, предчувствуя, что даже если они постараются, то не смогут объяснить значение этого слова. — Так, Хичон, это слово означает большую любовь между двумя людьми. Понял? Они делают это, когда любят друг друга. — Не всегда, — вставляет свои пять копеек с усмешкой Тэхен. — Но почему же тогда это слово плохое? Разве любить кого-то плохо? Ты же любишь меня, отец, — дергает за рукав Чонгука Хичон, заглядывая в глаза. Джин, вооружившись на случай неправильного толкования слова сковородкой, стоит бок о бок с Чимином, который испанский стыд испытывает. — Потому что... Э... Ну, знаешь, когда я и твой твой папочка... Ну, когда мы, — запинается Чонгук, обходя все возможные запретные слова, наподобие: возбуждаемся, хотим друг друга, целуемся. — Короче, это плохое слово. И его нельзя произносить. Если услышу, то получишь по жопе, понял? Тэхен глазами-копейками смотрит на мужа. — Понял, — тут же кивает Хичон, напуганный столь страшной угрозой, и убегает прочь из столовой в детскую, стараясь не огрести люлей от своего отца. — Браво, Чонгук. Плюс одна психологическая травма в копилку. Спасибо большое. А потом в тридцать лет он будет говорить, какие у него ужасные были родители, — возникает Тэ, размахивая руками. — Я и в тридцать ему могу по заднице надавать. Не переживай, — успокаивает вытянутой ладонью мужа Чон. — Так, Досон, что это за слово все-таки? Мы угадали? Малыш в объятьях папы, сомкнув губы, мотает головой. Складывает руки на груди и моментально ретируется, вырываясь из рук отца. Тоже боится попасться под горячую руку. — Спектакль устроили, боже. Я сказал слово течка. А они решили, что это плохое слово, — в столовую заглядывает виновник происшествия. Ким Наджин, поправив на переносице округлые очки для зрения, жмет плечами. — Но вы им, конечно, идей понакидали, — смеется глухо омега десяти лет — самый старший из детворы, самый мудрый и похожий на своего отца из детей Намджуна и Джина. — Наджин! — удивленно вскрикивает Сокджин. — Им по пять лет, конечно они не знают, что такое те... это слово. — Ты про течку? — внаглую спрашивает омега. — Я уже знаю, что это. Нам в школе на уроке физиологии объясняли. Меня эта тема очень заинтересовала, ведь я тоже омега, и однажды должен буду столкнуться с этой проблемой. И теперь, изучив учебники, я полностью готов к своей первой течке, — уверенно заявляет шатен. — И вообще, тема физиологии человека так интересна. Я хочу углубиться в своих познаниях. Я ещё про гон у альф слышал. Сходим в библиотеку на днях, пап? А папа уже подбирает челюсть с пола, уставившись на старшего сына. У Джина сейчас от нервов левый глаз дергается. И когда его ребёнок так успел вырасти? Какие ещё течки? Какие гоны? Он ведь только недавно первые шаги делал, только недавно в первый класс пошёл. Время летит незаметно. — Намджун, как же он похож на тебя, — только и может высказать с открытым ртом Тэхен. — Просто копия. Даже рассуждает, как ты. — Не знаю, радоваться мне этому или нет, — глухо сглатывает Намджун. У Кима вообще панические атаки периодически возникали только из-за одной мысли о половом созревании старшего сына. Когда у Наджина наступит первая течка — это, по мнению Джуна — конец, фиаско. С первой течкой врата во все запрещённые темы начнут потихоньку отворяться. Сначала алкоголь, потом сигареты, а дальше что? Секс? С альфой? Намджун даже, когда думает о таком, то в бешенство приходит. А что будет, когда его первенец в дом своего альфу притащит? Если он представит им своего альфу, который, наверняка, руки распускает и может быть даже и в губы целовал его прекрасного омежку? Что тогда? У Кима стресс. Волосы седеют мимолётно и лезут целыми клоками. Идти рожать омегу — это тот ещё жест доброй воли. Ты, можно сказать, являешь свету ангельское создание, которое рано или поздно будет осквернено жестокими альфими лапами. Это еще хорошо, если альфа милый попадётся, добрый, чуткий. А если попадётся бугай, любящий разговаривать матом? А если попадётся извращенец, обожающий омег лапать? Намджун зарекается, что точно по морде вдарит, если увидит руки незнакомого альфы в области бедер, пятой точки или груди своего сына. Так вдарит, что мало не покажется. — Вот сука! — рычит Джун, чуть не снося праздничный стенд с воздушными шарами из-за нахлынувших мыслей о скором взрослении сына. — Убью. Сокджин с удивлением косится на разъяренного мужа, помешивая деревянной ложечкой соус. Манит указательным пальцем Чимина, и тот быстро к беременному подскакивает. — Вот так он себя ведёт, когда представляет первую течку нашего старшего. Ему башню сносит, я даже подходить боюсь, — шепчет Ким, оглядывая бурчащего мужа, собирающего рассыпанные блестки со стенда. — А осталось то совсем ничего. Моя первая в тринадцать была. Чимин неловко оглядывается, осматривая мужчину, что нелепо клеит блёстки обратно на стенд. Но они у него не держатся, валятся вновь на пол. Намджун терпеливо пытается ещё раз, сузив на переносице хмурые брови. — Да, три года пролетят, даже не заметим, — вздыхает Чимин. Как по Паку, то для него прошедшие три года — это самые незаметно-прошедшие года в его жизни. Будто бы он только вчера стоял за прозрачным окном комнаты в родильном отделении, рассматривая своих крох в специальных контейнерах, которые малышам вес набрать помогали. Чимину повезло. Он их очень хорошо выносил. Проходил с тройней почти что все девять месяцев, чуть-чуть детки не дотерпели. А сегодня уже детям по три года. Все уже носятся, разговаривают на своем детском, дерутся, шумят, обнимаются. Кажется, что пальцами щелкнули, и трёх лет уже в помине нет. Так странно, и так грустно. Омега вздрагивает, когда слышит пронзительный сигнал машины за окнами. С яркой улыбкой срывается с ног и припадает к стеклу, выглядывая. Во дворе новенького коттеджа, куда Намджун с Джином перебрались, стоит чёрный мерседес. Вокруг снежно, белено и по новогоднему. У высокого забора стоят в вооружении три снеговика, у которых то глаза кривые, то нос-морковка съехал к подбородку. Чимин смеется, наблюдая свою малышню в ярких голубеньких зимних комбинезонах, носящихся возле горки с сугробами. Юнги с багажника вытаскивает два бумажных пакета. Одновременно что-то кричит детям, Чимин не слышит, не разобрать. Альфа нажимает на кнопочку, и пока багажник закрывается, Мин поднимает взгляд на двухэтажный дом друзей, отделанный красным кирпичом. Тут же расплывается в улыбке, махая высоко рукой. В окне его любимый. Даже издалека прелестный, красивый, манящий. В ярких лампочках разноцветной гирлянды, оставшейся после прошедшего нового года, ярче солнца светится. Пак быстро соскакивает с высокого подоконника, и несётся, шаркая тапками, в прихожую. Натягивает свою белую пуховую курточку, и переобувшись, вылетает во двор, заметив перед выходом тёплую ухмылку Джина, будто бы отправляющего своего друга на важное и долгожданное свидание. — Чимин, — сначала тихим голосом, а потом переходящим в злобный рык, говорит Юнги. — Где шапка? Где шарф? В дом немедленно. Чимин осекается, застыв у входных дверей. Он надеялся, как в романтичных фильмах броситься мужу в объятья, но сейчас под этим хмурым взглядом а-ля «Ты с головой дружишь, Пак Чимин?», лишь делает шаг назад, оставаясь в пределах тёплого помещения. Детки, как пингвины, ровной шеренгой идут за отцом, перешагивая через препятствия в виде навалившихся за сутки сугробов, пока Юнги, оглядываясь, тащит в руках два пакета, и следит, чтобы малышня аккуратно забралась по ступенькам. Как хорошо, что теперь нет необходимости таскать тройню на своем горбу круглосуточно. Сейчас альфочкам наоборот интересно изучать мир самостоятельно. Они стремятся избавиться от опеки родителей, что, естественно, у них не получается, потому что оставлять тройню альф и полагаться на Бога — это сравнимо с безумием. Где малыши, там хаос. — Чимин, ты совсем с ума сошёл? На улице мороз, а ты нос высовываешь, не утеплившись. А потом у тебя уши стреляют и нос заложен, — Юнги захлопывает двери, ставя пакеты, нагружённые овощами и продуктами на пол. — Так, стоять. Стоять я сказал. Чимин замирает на месте, выпучив глаза, пока тянется руками к деткам за объятиями. Он по ним соскучился. — Никаких нежностей, пока не разденетесь. Сначала разуйтесь, снимите верхнюю одежду, а потом целуйтесь. Пак хлопает глазами, не вникнув в суть проблемы. Раньше такие жесты и проявления любви не были под запретом. — Юнги, все хорошо? — аккуратно спрашивает омега, встав с колен на ноги. Альфа стягивает с себя шапку, тёплый чёрный шарф, подаренный мужем на новый год, и взъерошив свои чёрные волосы, подходит к Чимину, уверенно подхватывая того за талию и громко чмокая в губы. — Да, все хорошо. Просто не хочу, чтобы ты болел. — А обнимать детей с какого времени стало запрещено? — косится с улыбкой на мужа омега. Чимин смеется, пока Мин крохотными поцелуями осыпает личико мужа, сомкнув руки на талии. — Наш прекрасный альфа Минхо в детском саду напялил на себя комбинезон, обулся, а потом полез прощаться с обнимашками к воспитателю. Так он себе молнией прищемил подбородок до кровавой болячки. Такой ор был. Весь детский сад всколыхнулся, честное слово. Я больше такого переживать не хочу. Еле его успокоил. Пак с удивлением в глазах оглядывается на деток, покорно раздевающихся у прихожей. У средненького Минхо и впрямь болячка на подбородке. Как же так? Чиминово сердце ноет за каждую болячку на теле детишек. — Ужасно, — морщится омега. — Вот поэтому, теперь вы сначала будет раздеваться, а потом обниматься. Договорились? — громко спрашивает Юнги. Дети положительно мычат и пыхтят в ответ, складывая аккуратно ботиночки в полку. Такие маленькие и такие неповоротливые, долговязые, но самостоятельные. — Строгий папочка, — ухмыляется Чимин, чмокнув с лисьим прищуром в уголок губ. — Оказывается, не только меня наказывать умеешь. — Твои наказания поинтереснее будут. Тут моему креативу нет предела. — Знаю я твой креатив. От наручников уже все запястья стёрлись, — мычит со смехом в ухо мужа Чимин. Омега съёживается весь, когда за спиной раздаётся громкий и звонкий голос. — Кто-то сказал наручники? — кричит на весь коридор Тэхен. — Речь шла о наручниках? Чимин отпускает альфу и с широкой улыбкой наконец целует детей. У тех красные щечки и носики. На их белой миновой коже холода рисуют невероятные наборы цветов. От алого розового, до бардового красного на кончике носа. — Чонгук! Ты слышал? — Тэ вваливается в прихожую и припадает к Юнги, хлопая того громко по плечу. — Они используют мой подарок! Я так счастлив! Это приятно слышать. И как вам? Из гостиной прибегает быстро Чонгук, так же хлопая сильно по плечу друга. Мин щурится. Надо напомнить Чону, что сейчас его накаченная рука напоминает чем-то по весу кувалду. — О, правда? Там же в подарочном боксе не только наручники были, я прав? — спрашивает Гук, Тэхен тут же кивает. — Да, там были ещё... Чимин громко вскрикивает, подняв руку. — Так, бегите в детскую, дети. Я сейчас подойду и будем мыть руки, — провожает малышню Пак, обращая внимание вновь на Тэхена, сияющего ярче, чем лампочка. — Там была ещё плетка. Только у них она голубенькая. Я нам покупал в зелёном цвете, — обьясняет Тэ внимательно слушающему мужу. — И ещё те ароматические свечи, от которых ты кашлял, помнишь? Кстати, Юнги, ты не кашлял? Мин, притянув мужа, задумывается. Что ещё за свечи? В их интимной жизни столько всякой всячины было, что уже и не запомнишь. — Нет, он не кашлял, — смущенно отвечает Чимин, стискивая крепко пальцы мужа. — И чтобы тебя успокоить, Тэхен, твой подарок был полностью опробован, можешь не переживать. Нам понравилось. — Ещё бы он вам не понравился. Я в этот бокс душу вложил. Сначала все на своей шкуре испробовал, — заявляет гордо Ким. — Мы очень это ценим, — кивает с улыбкой Юнги, зарываясь носом в светловолосую макушку супруга. — А, насчёт бокса... Вы туда положили какие-то ленты с кожаными резинками. Мы с Чимином их крутили, вертели, но до нас так и не доперло, как ими пользоваться. И гуглить пытались, там дичь полнейшая. Чонгук смеется, вытянув руки и отобрав Юнги у Чимина. Стискивает его локоть между своих ладоней и вышагивает с ним в сторону гостиной. — Не переживай, хен. Я тебе все подробно объясню. Записывай.

***

Сокджин прелестно готовит. В этом все убеждены. Каждый из компании хоть раз, но становился дегустатором какого-либо новенького блюда, который несомненно срывал всем башню наповал. У Джина идеально получается выпечка, а тесто раскатывает он так искусно, что руки чешутся самому за скалку взяться. Чимин в этом деле профан. Он однажды пытался своими руками праздничный стол сварганить, так к самому мероприятию выдохся так, что после четвёртого тоста прилёг на диванчик и отрубился на всю ночь, всю суету пропустив. Как выражался сам Ким Сокджин, в их компании все омеги были талантливые. Тэхен, к примеру, был заядлым модником. Мог сутками из магазинов не выныривать. Плескался в этом океане блейзеров и джемперов, как рыбка в воде. Всегда удивлял всех своими способностями скидки клянчить, и на праздники купоны в магазины дарил. Купоны эти, кстати, были очень даже нужные. В последний день рождения Пака, Тэхен ему подарочный сертификат в спортивный магазин подарил, так Чимин там затарился танцевальной провизией так, что Мин Юнги матерился и пихал пакеты не только в багажник, но и в салон автомобиля, приговаривая, что омега Чонгука очень внимателен к выбору подарков. Тэхен всегда отличался своей чуткостью и особенным подходом к каждому из них. Разбирал детали, мотал на ус, что кому нравится и как. Друзья его в этом плане очень ценили. Даже самый привередливый и неэмоциональный альфа Юнги пришел в полный восторг от подаренного Кимом подарка. Тэхен презентовал ему в крохотной коробочке хорошенький чёрный медиатор для гитары, сделанный своими руками искусным мастером. На медиаторе инициалы альфы были выгравированы, Мин пищал и тискал в объятьях омегу так, как никогда не делал. «Умеющий дарить тепло, уют и ласку», — так выражался о Чимине Джин, когда дело доходило до похвалы самого милого и скоромного из них. Пак в действительности был таким. Умеющим позаботиться, залечить глубокие душевные раны, выслушать. По мнению Сокджина, целебность слов, срывавшихся с уст омеги — это тот ещё талант. Чимин был той самой клейкой лентой, которая всегда удерживала их комбинацию разных характеров и нравов. Как только Пак звонко вскрикивал «Хватит ругаться», все вдруг становились покорными, прислушивающимися. А когда омега с широкой улыбкой говорил «Давайте фотографироваться», даже Джин, ненавидящий фотокамеру, стремился сделать милую мордашку и послать воздушный поцелуй объективу. Бывало порой холодный Юнги в теплоте мужа нуждался, как в воздухе. Они дополняли друг друга, как две половинки целого. Мин раздумывал и рассчитывал, а Пак обнимал и дарил комфорт. Все дети компании тянулись к Чимину, как к магниту, а тот никогда не отказывался нянчиться. Подхватывал детишек на свои хрупкие руки и расцеловывал щеки до красных отметин на коже. Это Джин ещё не так часто напоминал о таланте омеги танцевать, как фея по воздуху. Омега будто бы порхал на танцевальном ламинате, скользил по полу и приковывал к себе взгляды учеников, выворачивая пятки в пятой позиции. Сокджин восхищался своими друзьями, ведь те его никогда не подводили, не разочаровывали, а в трудные моменты жизни были рядом, давали стимул идти дальше. Такой ведь и должна быть дружба, верно? Чимин оглядывает стол, порядком опустевшие тарелки, и блаженные лица наевшихся до отвала альф. В одном конце стола сидит Ким Сокджин, откармливающий все эту компанию до хруста в челюсти, а на другом конце сидит Чон Чонгук — гений диет и тренировок, всевидящее око их лишних килограммов. Взгляды альфы и омеги друг на друга всегда многозначительные, глубокие. Один так и норовит стрельнуть взглядом во фразе «Курицу мою в кисло-сладком соусе смели за две минуты», а второй не скупится и отвечает «Курицу то может и смели, но калории будут сметать в поту именно у меня». На это противостояние можно было смотреть вечность. Джин своими искрометными шуточками всегда в полной мере пользовался. На зло накладывал в тарелку Чона еды побольше, пожирнее, а альфа громко хихикал на издевательства, и в следующий раз, когда омегу на беговую дорожку в спортзал Чонгука заносила нелегкая, вдоволь отыгрывался. — Вау, это жир? — восклицает громко Чонгук, оглядев в своей тарелке кусок баранины (Джин вновь выбрал для альфы самый огромный и маслянистый). — Мой любимый! Все смеются. — Это тебе за тренировку. В последний раз ты был ужасен, Чон Чонгук. Мои руки чуть не отвалились. Пожалел хотя-бы беременного. — Я и пожалел. Ты всего-лишь гири весом в полкилограмма поднимал, — заступается за себя альфа. Намджун глухо смеется. Джин косится на мужа, громко хмыкая. — И что смешного? Хочешь, чтобы я как и ты стал горой мышц? Джун задумывается, мысленно прикидывая. Морщится. — Нет, твоя фигура идеальна, малыш. Только живот слегка выпирает, — шутит альфа, ткнув пальцем в огромный беременный живот, не влезающий уже ни в одну куртку. — Выпирает? Ну, ничего. Один разок схожу на беговую дорожку в роддом, все пройдёт. Чимин хохочет, уткнувшись лбом в плечо Юнги, пока тот потягивая лимонад, тоже улыбается. В комнату залетает вся детвора из детской. У них в руках купленные дядей Юнги хлопушки, крутилки и всякая чепуха для празднования дня рождения. Именинник Досон, который со дня на день станет старшим братом, стоит в колпаке возле отца и просит задуть свечи. Этот ритуал особенный. И каждый из детей ждёт его, как нечто волшебное. Тэхен громко кричит, пока находится в соседней комнате. Его отправили, как самого шустрого, воткнуть свечи и привести торт в порядок. — Я не понял, мне что ли торт выносить? Иди сюда, папаша, — раздаётся громкий голос Кима, и Джин, выдохнув, поднимается со стула, кряхтя на всю столовую. Быстро идёт к другу, и копошится вместе с ним, поджигая свечки. — Эй, что за херня? Не спали мне тут мою прическу. Джин! — раздаётся звонкий смех. — Дай мне эту дичь. Все оставшиеся в комнате в тишине слушают визги двух омег. Намджун смотрит на сына и неловко улыбается. Подходит к Досону, и садится на одну коленку возле него. Детвора собирается вокруг в предвкушении торта и свечей. Хичон виснет на Чонгуке. Наджин, уткнувшись в телефон, стоит чуть поодаль. А тройка альф лезет на Юнги, выпрашивая внимания. Мин хватает двоих на обе руки, выстанывая нечленораздельный мат сквозь зубы. А Чимин прижимается к младшему, целуя смачно в висок. — Чонгук, вырубай свет. Лампа над головой гаснет. Комната погружается в темноту. Хичон испуганно взвизгивает, но его тут же затыкает шикнувший на сына отец. Юнги задыхается под цепкими, облепившими его вдоль и поперёк руками детей. Чимин уютно стоит с Юнчолем, внюхиваясь в сладкую щёчку сына. Расплывается под запахом своего ребёнка, как масло под солнцем. Намджун бодро улыбается, Досон с яркими глазами шумно переминается с ножки на ножку. — С днём рождения тебя! С днём рождения, наш любимый Досон~и! — раздаётся в доме звонкий голос взрослых. Чимин подхватывает праздничную песенку. Джин со своими трясущимися после тренировок руками молится тихо, дабы не выронить этот злополучный тяжелый торт на своего же сына. Злится, что не отправил мужа выносить эту трехкилограммовую сладость самому. Джун видит. Быстро подхватывает торт и подносит сыночку, попросив сразу не задувать свечи, а сначала загадать желание. — Я хочу… — начинает Досон, задумавшись. — Милый, нужно загадывать мысленно, а то не сбудется, — перебивает тихо Намджун своего омежку. Досон дуется, сомкнув руки на груди. Топает ногой, опустив подбородок. — Но я хочу вслух сказать! Почему нельзя? Джун растерянно смотрит на супруга. — Можно, конечно. Ты можешь делать то, что захочешь. Говори вслух, — присаживается аккуратно возле сына Джин, целуя каштановые волосы. Досон радуется, прикладывает пальчик к губам, в восхищении смотря на взбитые сливки и горящие свечи с цифрой пять. — Хочу, чтобы папочка быстрее родил мне братика. Ещё хочу, чтобы отец отвёз меня в магазин и купил там конструктор самый дорогой. А ещё, чтобы Хичон был всегда моим лучшим другом. И чтобы дядя Чонгук и дядя Тэхен чаще оставляли Хичона у нас дома. Ещё хочу, чтобы Наджин перестал ругаться, когда я беру его игрушки. Я ведь их возвращаю, честно. Ещё хочу, чтобы Тэджун~и, Минхо и Юнчоль скорее выросли, и мы могли играть вместе в прятки. Будет весело играть в прятки все вместе, нас будет много человек! И хочу, чтобы дядя Юнги позволил переехать дяде Чимину в наш дом! Я могу поделиться с ним своей комнатой и кроватью. Я очень люблю дядю Чимин~и, он самый добрый. И все, — Досон, наконец, останавливается. — А, ещё хочу, чтобы все были всегда радостные и богатые! Омега задувает свечи. Все вокруг смеются и поздравляют ребенка с праздником. Юнги скромно обещает мальчику, что при первой же ссоре отправит Пак Чимина жить к ним в дом со всеми вещами навсегда. Намджун лишь стискивает зубы и кивает, пообещав сыну самый дорогой конструктор в магазине. А Джин в этот момент включает свет, тянется к столовому ножу, чтобы разрезать торт и сипло пищит, глядя себе в ноги. — Кажется, я рожаю. Намджун устало выдыхает, хватая нож самому. — Не смешно, Джин. Когда ты на самом деле будешь рожать, я уже не поверю. Вся компания громко переговаривается. Тэхен с Чонгуком лезут обнимать детей Юнги и Чимина, громко смеются над грязным и запачканным в краске носиком Минхо. Хичон и Досон носятся по комнате, играя в салки. Наджин врубает на всю громкость какой-то непонятный ютьюб-обзор на энциклопедию. Хаос претворяется в жизнь. — Блядь, я рожаю! — громко орет Джин, наконец добившись глухой и пронизывающей тишины. — Воды отошли. Все взгляды приковываются к полу. Намджун громко вскрикивает. Чонгук туда же. Юнги растерянно и беспомощно хватает за руку Гуки, стоящего рядом. Чимин округляет глаза и на пару с Тэхеном паникует, но ведет себя спокойнее. — Пиздец, а ты говорил, что желание не сбудется, если вслух, — бормочет Чонгук, приглаживая к брюкам вспотевшие ладони, обращаясь к Намджуну. Джин воет от боли, пронзившей тело. Хватается цепкими пальцами за спинку стула и складывается пополам, громко выдыхая. Схватки тут как тут. Тэхен срывается отправить всю испуганную воплями омеги детвору в детскую, чтобы у тех психика не покалечилась. Чимин сует самому спокойному альфе в помещении Юнги ключи от машины. — Заведи машину, Юнги. Тэхен и Чонгук останутся здесь, чтобы за детьми присмотреть. Намджун будет рядом с Джином, успокаивать его и поддерживать, а не стоять истуканом, как сейчас. Я соберу необходимые вещи. За работу, — громко оповещает Пак Чимин. Все чуть-ли не кричат «Есть, капитан», разбегаясь выполнять приказы. Чимин бежит в спальню, находя подготовленную сумку для родов, и берет небольшой пакет, пихая в него всю необходимую мелочь. Зарядку для телефона, любимые тапки омеги, гигиеническую помаду, без которой жить не может Ким Сокджин, и ещё пару безделушек. — Джин, как ты? — спрашивает Чимин, пока Юнги бережно и быстро натягивает на супруга шапку, шарф и застегивает под подбородком пуховик. — Меня сейчас разорвёт мой сын, — стонет, выгибаясь, омега. — Пиздец. Адски больно. Я умираю. Больше никаких детей. Больше… — Джин затихает, выпрямляясь. — Ох, как хорошо. Схватки закончились. Ладно, все в порядке. Я в порядке. Едем в роддом рожать альфу. Намджун, все хорошо? Альфа, побледневший, неуверенно кивает, накидывая на мужа куртку. Юнги на пару с Чимином выбегает. Запрыгивает за руль. Сокджин со скоростью черепахи тоже добирается до автомобиля. Садится аккуратно, глухо стонет, пока его муж оглаживает поясницу, нырнув рукой под куртку. — Ребят, вам придётся потерпеть, — тихо шепчет Сокджин, въедаясь ногтями в плечо своего альфы. Юнги непонимающе оглядывается, останавливаясь на светофоре. — Ты о чем? — Об этом, — громкий истошный вопль раздаётся в машине. У Юнги громко колотится сердце. Чимин оглядывается. Он знает эту боль, чувствовал ее три года назад. И она ни с какой болью сравниться не сможет. Ему сейчас друга искренне жаль. Но через это пройти необходимо. У Намджуна от крика закладывает ушные перепонки, но он стойко переносит эти звонкие тирады, продолжая поглаживать омегу тёплыми ладонями в области поясницы. Юнги несётся на немалой скорости, лавируя между машинами, в надежде, что Ким Сокджин не начнёт рожать прямо у него в машине. Если пойдёт такая песня, то тут помощником ему только Пак Чимин будет. Джун ясно, как день, отключится из-за увиденного, а Мин Юнги просто очень боится подобных зрелищ, сможет только нелепыми фразочками, наподобие «Вперёд! Давай сделаем это!» подбадривать. Мин решает быть законопослушным гражданином. Останавливается на светофорах, терпеливо ждёт, пока с еле заметной улыбкой смотрит на водителей в соседних машинах, до которых визги омеги доносятся. Ну, а что поделать? Все мы когда-то пришли на свет таким способом. Юнги давит на педаль газа. Счастливо ерзает на сидении, когда видит крышу башенки родильной больницы. Быстро паркуется у самого входа. Джин вылезать не намерен. Он вообще двигаться не может из-за пронзившей тело схватки. Решает переждать ее в машине. Юнги, закусив нервно ноготь, вышагивает вокруг автомобиля, пока его супруг громко кричит «Дыши ровно, Джин». Джун срывается с места, вбегая на всех парах в больницу, чтобы оповестить всех врачей о скором рождении его долгожданного альфы. — Все. Мне лучше, — тихо шипит омега, потихоньку выползая из салона. Мин решает опорой быть. Подхватывает за локоть мужа своего лучшего друга, и крохотными шажочками идёт к дверям роддома. Там его встречают уже несколько медицинских работников, и один побледневший Ким Намджун на пару с врачом, который будет принимать роды. — С какой периодичностью у нас схватки? — щёлкает ручкой врач, кидая вопросительный взгляд на Юнги. Мин распахивает глаза в удивлении. Он буквально три года назад узнал, что такое схватки. О какой периодичности он ещё говорит? — Тринадцать минут, доктор, — спасает мужа Пак Чимин. — И воды уже отошли. — Понял. Джин, присаживайтесь сюда, поедем рожать. Медбрат подкатывает коляску, указывает на неё рукой, и Сокджина, вновь задышавшего с сильным упором, везут в его палату. Намджун срывается вслед за ним, на быстром ходу натягивая бахилы и белый халат. — Приглядите за детьми, — кричит Джин, пока его вездеходная коляска не скрывается за поворотом. Юнги выдыхает. Как хорошо, что это не Чимин рожает. Ему одного раза хватило. Настоящий стресс. Это ещё не он рожал. Каково омегам, Мин вообще боится представлять. Чимин сжимает пальчиками куртку мужа, устало откидывая голову на его плечо. Тихо вздыхает, переплетая с альфой пальцы. Мин в восторге. Считает, что омеги, умеющие растить под сердцем будущих рослых людей, настоящие волшебники. Ведь девять месяцев ходить с человеком в организме, выворачивающим все твои органы наизнанку, это настоящая мука. А Пак Чимин — его маленький, хрупкий, нежный омега троих носил. Носил, мучился и родил в конце концов. Юнги ему оды восхваления до конца жизни воспевать будет. Не каждый человек на такой риск пойдёт. А Чимин ради их крепкой любви, с удовольствием пошёл. И теперь в их жизни тройка шумных альф появилась. Их олицетворение любви, пример их тесной связи. И Юнги будет до конца дней удивляться. Потому что Пак Чимин родил тройню три года назад, а сейчас выглядит так, будто эти дети не из него вылезли. Мин Юнги когда об этом думает, хочет своего омегу от нахлынувших чувств и эмоций схватить и не отпускать никогда больше. Альфа его до потери пульса любит. У него есть любимая семья. Есть шесть крохотных ножек, бегающих по часовой стрелке по их дому и хаотично лепечущих детские заезженные, как пластинка, песни из телевизора. И есть разнеженный и уставший Пак Чимин, требующий ласки и любви своего альфы. И каким уставшим после работы не был бы Юнги, он обязательно поцелует и приласкает, потому что этой энергией любви питается, заряжается. Мин Юнги искренне любит. Любит родителей, живущих далеко за Сеулом. Любит друзей, которые вездесуще материализуются на каждом празднике с поводом и без. Любит своих детей и своего мужа. И этой любви ему хватает сполна. — Я не хочу больше рожать, — отзывается внезапно Чимин, подняв голову, и заглянув в глаза любимого. Юнги утыкается лбом о лоб супруга, и улыбается слегка. — Думаю, что трех альф нам достаточно.