Любовь как цветок — ей нужно время, чтобы расцвести

Птица погладил его по волосам, задевая шею. Тот невольно охнул, чувствуя, как по спине привычно пробежали мурашки. Олег улыбнулся, понимая, что делает Птица, но не вмешиваясь, только прижимая обоих к себе. — Может нам еще и мини-яблоню завести? — поинтересовался Птица. — А такие бывают? — спросил Олег. — Не знаю, я же не ботаник, — пожал плечами Птица. — И не ландшафтный дизайнер. Можем попытаться вывести если что, — он снова погладил Серёжу, теперь уже специально, чуть царапая когтями кожу шеи. Разумовский кивнул и тут же прикусил губу, мигом забыв обо всех растениях и в ответ положил руку на крыло, осторожно сжав край и с нажимом погладив. Птица вздрогнул и издал стон, встрепенув крыльями. Сережа улыбнулся, прижавшись к крылатому ближе и запуская пальцы в перья, слегка царапая кожу. — Наглый, — простонал Птица, в отместку свободным крылом проведя по беззащитной шее. Сережа всхлипнул, чувствуя, как волны удовольствия проходят от шеи вниз. Олег горячим взглядом смотрел на обоих, но пока сильно не вмешивался. Ещё тогда, когда он наблюдал за их горячим взаимодействием не имея возможности присоединиться, он хотел быть рядом, не скрываясь. Птица хищно улыбнулся, с хитрецой покосившись на Волче, раскинул крылья, демонстрируя их в полной красе, и прикусил кожу на шее Серёжи. Серёжа сильнее закусил губу, стараясь по привычке подавить стон, но это у него не очень хорошо получалось. Олег всё-таки не сдержавшись, придвинулся чуть ближе и всё-таки запустил пальцы в столь тщательно демонстрируемые крылья. Весь полушутливый настрой Птицы как рукой сняло. Он вздрогнул, подавшись прикосновению, слишком уязвимый и неожиданно открытый. Серёжа воспользовался тем, что Птицу отвлекли, чтобы перевести дыхание и уже самому перейти в наступление. Не только Птица умеет ставить метки, Серёжа тоже решил немного впустить в ход зубы, оставляя метку между шеей и плечом Птицы. Веки Птицы затрепетали, пока он пытался сдержать стон — настойчивые прикосновения Волче к крыльям и неожиданный дерзкий полуукус Разумовского, который огнём прокатился позвоночнику, заставляли кости плавится, а мозги отказывать. Поэтому даже особо не получилось делать вид, что его не ведёт. Олег переглянулся с Серёжей, им обоим очень нравилась реакция Птицы. Хотелось наконец доказать этому пернатому чуду, что его и правда любят, и заставить поверить в это. Серёжа крепко обнял Птицу, прижимая его к себе, и запуская пальцы в маленькие мягкие пёрышки у основании крыльев. Волков же в свою очередь прижался к Птице со спины, продолжая ласкать и гладить крылья, и оставляя уже свою метку симметрично метки Серёжи с другой стороны. Птица выгнулся, растерянно ведя крыльями то в сторону одного наглого рыжего, то в сторону столь же наглого Волкова, словно не мог определиться, куда лучше податься, растворившись в ощущениях. От прикосновений было жарко и горячо, но они отдавали также какой-то заботой и нежностью, что лишь подбрасывало дров в общий костёр сводящих его с ума ощущений. Вместе с возбуждением внутри плавились и оставшиеся сомнения. Несмотря на то, что мог, Птица почему-то не спешил брать всё в свои руки, позволяя этим двоим играться со своими крыльями. Только стоны давить пытался, хотя искренне наслаждался происходящим. И Олег, и Серёжа видели, что он пытается сдержаться, и обоим это не нравилось. Серёжа вновь взглянув на Олега и словно что-то прочитав по его глазам слегка поцарапал основание крыльев короткими ногтями, одновременно вовлекая Птицу в поцелуй. А Волков поцелуями-укусами прошёл от плеча до загривка. А у Птицы от этого — искры из глаз. Током прошибало и от царапающего прикосновения, и от укусов, и каждый такой импульс словно оседал стразу в трёх местах — внизу тянущим возбуждением, в груди жаркой нежностью, и в горле рокочущим стоном, приглушённым чужими губами и ртом. В тот момент, когда стон уже ощущался вибрацией в чужом горле, Серёжа отстранился, разрывая поцелуй, языком облизнул чужие губы, не давая сомкнуть их и проглотить звук. — Не прячься, мы хотим тебя слышать, — низким голосом прошептал ему на ухо Олег, поощрительно поглаживая крылья. Упрямый обычно Птица почему-то не стал ни злиться на подобную манипуляцию со стороны Птенца, ни спорить с Волковым. Только выгнулся сильнее и крыльями коротко взмахнул от ощущений. — Волче… — простонал-протянул он, мысленно обещая себе потом взять реванш. В этот раз — в первый раз, но может далеко не последний — он подастся на их игру. Но это не значит, что он не будет играть тоже. Одно из крыльев изогнулось, вновь мельком щекотно-гладяще проведя перьями по мягкой и чувствительной коже шее Разумовского. Расслабившийся Серёжа издал тихий стон, от неожиданности крепче сжав пальцы, впрочем быстро ослабил хватку. Птица протестующе простонал, когда неожиданно крепкое касание, запустившее новую, ещё более мощную молнию возбуждения по телу, уменьшилось до полного исчезновения. Конечно, Волче продолжал касаться его, но… — Верни, — потребовал Птица, с лёгким раздражением смотря на почему-то отступившего Птенца. Поняв, что его опасения не оправдались, Серёжа определивший по реакции Птицы, что так стоит сделать ещё раз, повторил, только теперь специально. Птица издал более громкий стон, ненароком откидываясь назад, буквально опираясь на грудь Волкова, который тоже от Разумовского не отставал, сводя его с ума. Поняв, что «клиент готов», Олег хитро подмигнул Разумовскому и подхватил Птицу на руки. Птица совершенно недостойно вскрикнул, хватаясь за чужую шею. Будь это кто-нибудь другой, он бы сделал это с целью навредить, но этим двоим он доверял. Другое дело, что он чувствовал себя непривычно и почти неловко, настолько, что это почву из-под ног выбивало, какая ещё осталась за время его сегодняшней осознанной капитуляции. — И всё-таки тебе нравится меня таскать, да, Волче? — чтобы скрыть неловкость, насмешливо тянет Птица. Вот только голос выдаёт, и не только эти переживания, выделяя это «меня», потому что в прошлый раз Волков вполне логично думал, что на ручках катал Серёженьку. Волков как ни странно понял о чём он говорит и мягко улыбнулся, прижав его крепче к себе. — Нравится, — подтвердил он спокойно. — Словно бы для этого и создан, чтобы любить тебя и носить на руках. Птица фыркнул. Его зубы угрожающе клацнули у скрытого под футболкой плеча Волче, но укус так и не обозначился. Про то, что он клыками и когтями способен завалить противника больше себя вдвое — в своём мире проверил и не раз — он говорить не стал. Только растянул губы в насмешливой усмешке. — Ни с кем не перепутал, Волче? Больше на Птенца похоже. — Нет, — нисколько не испугавшись этой попытки укусить, фыркнул Олег. — Я говорил именно про тебя, чудо наше пернатое, — не давая ему скачать что-то ещё или как-то возразить, Волков поцеловал его как раз добравшись до кровати, но не спеша выпускать свою добычу с рук. Серёжа шедший рядом с ним лишь немного грустно улыбнулся недоверчивости Птицы. Птица, не знающий, как реагировать на подобное, ответил на поцелуй, но мстительно чуть прикусил чужую губу. Он не был таким уж слабым, чтобы быть созданным для ношения на руках. Другое дело Серёжа — за ним нужен был глаз да глаз, чтобы Птенца сберечь от всевозможных неприятностей, которыми пестрила реальность. Серёжа вздохнул каким-то десятым чувством понимая, что убедить Птицу полностью удастся ещё не скоро. Радовало то, что у них на это ещё достаточно времени. Волков коротко простонал в поцелуй, когда его укусили, с удовольствием ответил тем же — он прекрасно знал, что Птица не хрустальный, но это отнюдь не значило, что тот не нуждался в нежности, заботе и ласке. Птица издал полурык, полустон, но сбежать с рук не пытался. Олег так увлёкся этой новой для него реакции, что лишь когда Птицу собственнически потянули у него из рук, вспомнил, что ему стоит поделиться и всё-таки отпустил того на кровать к Серёже. Разумовский довольно обернулся вокруг Птицы, не давая тому нормально привыкнуть к смене дислокации, и в наглую снова запустил свои руки в его крылья. Те судорожно захлопали на особо удачном сильном сжатии-прикосновении, и Птица, выгнувшись и давясь воздухом, беспомощно простонал. Олегу этот звук от обычно сдержанного Птицы очень понравился, поэтому он поощрительно поцеловал Сережу, а после отодвинулся, сверкнув хитро глазами. Птица мельком заметил, что Волче куда-то свалил, но Птенчик отвлекал слишком усердно и старательно, чтобы сильно думать об этом. Вернётся, куда денется… Олег быстро извлёк из шкафа свой подарок на день рождения Разумовского, извлекая из пакета коробочку и вытаскивая небольшое виброяйцо. Изначально Волков планировал подарить эту игрушку Серёже и опробовать сначала на нем, но сейчас у него появилась интересная мысль… Разумовский же был занят Птицей и даже не заметил, как сзади подошёл Олег, зато реакцию крылатого на какое-то действие Волкова не заметить было нельзя. По лопаткам словно прошёл ток, вызвавший неконтролируемую дрожь, перья встопорщились по длине всех крыльев, и Птица бесконтрольно застонал, выгнувшись навстречу щекотно-волнующему ощущению. Олег, мгновением раньше прижавший вибрирующее яйцо между лопаток Птицы, улыбнулся и отодвинул игрушку. После чего погладил, словно успокаивая, по тому же месту. Птица прорычал, то ли протестуя против прекращения, то ли возмущённые предыдущим его действием. — Волче? Сережа удивлённо смотрел на новую вещицу в руках Олега и смутился, хотя одновременно по телу прошла дрожь возбуждения. — Да? — отозвался Волков, внимательно наблюдая за обоими. — Дразнишься? — с угрозой уточнил Птица, обернувшись на него и сверкнув желтыми глазами. — Ну если только немного, — улыбнулся Олег. Птица мгновенно выпутывается из объятий Серёжи и роняет Волкова на постель, отчего тот чуть не выпускает вибратор из рук. Скалится насмешливо, но вздрагивает, стоит тому снова коснуться тем крыльев. — Бе…сишь, — выдохнул Птица, выгибаясь. — Я тоже люблю тебя, Птичка, — откликнулся довольный Олег, после чего продолжил, особенно удачно укусив за шею придвинувшегося Разумовского, — люблю вас обоих. Разумовский простонал одновременно с Птицей, который задрожал и крайне старательно пытался не выдать то, насколько его вело от происходящего. Укусы, конечно, ощущались сильнее, но вибрация, казалось, от маленького фрагмента крыла расходилась по всему крылу. Волков же коварно продолжал чередовать поглаживания, царапания и касания вибратора. Серёже же доставались жгучие поцелуи, которые поутру явно останутся алыми следами. Птица не мог сосредоточиться на чём-то одном. Уязвимые крылья и лопатки подавали слишком много острых ощущений, вызывающих яркое чувство возбуждения, а беспомощные всхлипы и стоны Разумовского не помогали. Птица, чувствуя желание «отомстить» и выместить своё удовольствие на ком-то ещё, погладил Разумовского сквозь ткань брюк. Сережа, не ожидавший атаки со второй стороны вскрикнул, рефлекторно прижимаясь ближе. Птица оскалился довольно, хотя сам заполошно и как-то загнанно дышал, погружённый в собственное удовольствие, которое так ярко проявлялось от чужих щедрых ласк двоих людей, которые по какому-то неведому стечению событий стали ему безумно дороги. Олегу происходящее тоже очень нравилось, но он решил немного сменить положение. — Серый, раздевайся и ляг на спину, — то ли приказал, то ли скомандовал Волков. Разумовский посмотрел на него затуманенным от возбуждения взглядом, но постарался как можно быстрее избавиться от лишних тряпок, наблюдая, как деятельный Волков в это время успевает снять не только свою одежду, но и брюки Птицы. Птица не мешает ему действовать, ему и самому любопытно, что Волче задумал, да и… как бы дико не звучало всё это — но этим двоим он доверял. Когда растрепанный Сережа оказывается лежащим на кровати, стараясь не краснеть от направленных на него взглядов, Олег мягко целует его, присев рядом. Поцелуй не длится долго, и, хотя Волков и наслаждается мягкими всхлипами, когда оставляет метки у него на шее, ему все же приходится отстраниться. Он тянет оставленного без пригляда Птицу к ним, чуть не роняя его на Разумовского. — Помоги ему, Птичка, ты же видишь, как он этого хочет, — голос Олега обволакивает, а руки массируют край крыла, пока не пуская в ход отложенную игрушку. Птица почти сразу понимает, о чём это Волче — глаза вспыхивают ещё ярче жадным золотом — и он смещается ниже, почти сползая по телу Разумовского, чувствуя его кожу своими кожей и перьями. Довольно облизнувшись и коротко замерев, не перед целью, но из-за действий Волкова, творящего с его крыльями столь чудесные вещи, он приникает чуть влажными губами к покрасневшей головке члена Птенца в подобие поцелуя, пуская по всей его длине вибрацию от собственного, всё-таки не сдержанного стона. А вот Сережа, мозг которого сейчас был затоплен наслаждением, этого не ожидал, а уж когда к жару чужого рта добавился вибрацией пришедший по телу стон, Разумовский невольно дернулся, после чего охнул и виновато взглянул на Птицу, опасаясь, что мог ему навредить, замер. Олег, доверив удовольствие Серёжи крылатому, полностью сосредоточился на Птице, то прикусывая крылья, то просто проводя вибрирующей игрушкой по позвоночнику, пока не нырнул ей в ложбинку между ягодиц, на несколько мгновений прижав к чувствительному колечку мышц. Птица, найдя в своём действии не просто способ сделать приятное Разумовскому, но ещё и скрыть собственные стоны, не стал дразнить Серёжу слишком сильно, заглатывая член того целиком и лёгким поглаживанием его бедра рукой обозначая, что всё в порядке и Птенцу можно не переживать понапрасну. А вот самому Птице, наверное, стоило. Потому что Волче, вошедший во вкус, делал с его телом что-то такое, что то полностью предавало Птицу, которому и так мягко говоря было непривычно отдавать свой контроль кому-то другому в руки. Но это был Волче — внимательный, нежелающий навредить, полюбивший и его тоже Волче — и Птица постарался расслабиться, отвлекшись на Разумовского, хотя дурацкое — потрясающее — виброяйцо сводило его с ума. Или дело бы в Волкове? Разумовский, видя, что Птица в норме, позволил себе расслабиться и отдаться теплым волнам наслаждения. Волков меж тем одной рукой на ощупь нашел спрятанный между подушек тюбик смазки, и отщелкнув крышку, выдавил на пальцы прозрачный гель, согревая. Быстро сменив прикосновение жужжащего яйца на пальцы, Олег на пробу коснулся входа. Птица прогнулся, вздрогнув от неожиданности, когда щекотно-раздражающее ощущение вибраций сменилось ощущением тёплой кожи, и пропустил очередной стон по члену Разумовского. Сережа всхлипнул, сжав руками простынь. Олег, довольный реакцией, осторожно начал растягивать Птицу, не забывая оставлять поцелуи и укусы на спине и крыльях. Тот старался не слишком отвлекаться на собственные ощущения, тем более, что неподалёку громко стонал Птенец, словно за них обоих, но получалось с трудом. Хотелось одновременно и отдаться чужим прикосновениям, и взбрыкнуть, однако, пока держал себя в руках. Птица смутно подумал, что, кажется, всё-таки не совсем понимает, чего хочет добиться Волче — нет, ничего необычного в предложении занять Птенца не было, вот только тон у того больно лукавый, словно дело было не только в этом. Впрочем, не то, чтобы у него было особо много времени думать. Стараясь не выгнуться навстречу жаркому шёпоту и не выдать того, что с ним делает сказанное Олегом именно так: «Птичка», он послушно позволил выдавить себе на руку с максимально уменьшимися когтями смазку и, не отвлекаясь от первоначального действия, завёл ту под приподнявшего бёдра Разумовского, осторожно начиная прощупывать чувствительное отверстие. Не будь у него во рту члена Разумовского, он бы сейчас старательно кусал собственные губы и пытался спрятать дрожь, или бы ругался — много и старательно — выводя Волче из себя, чтобы тот психанул наконец и перестал медлить, будучи таким мягким и заботливым, что уже даже Птица поддавался подобному. Сережа уже даже не стонал — всхлипывал, чувствуя тянущее наслаждение, которое ему дарил Птица. Олег улыбался, глядя на них, ему хотелось прямо сейчас взять обоих, довести до невменяемого состояния, но не хотел причинить ни малейшей боли ни Серёже, ни Птице, поэтому только терпеливо зацеловывал крылатого, горящим взглядом почти осязаемо обжигая Серёжу. Птице бы поторопить Волче, да только, пока он хранит способность разумно мыслить, лучше эффективно воспользоваться этим и хорошенько растянуть Птенца. Хотя хотелось до искр перед глазами и утробного рычания, которое то и дело прорывалось, добавляя тактильных ощущений Разумовскому, член которого он так и не выпустил, лишь периодически был вынужден прижимать у основания, приостанавливаясь, когда ощущений для Серёжи становилось слишком много. Впрочем, самого Птицу тоже потряхивало, хотя его самообладание было явно в разу выше. Но даже так он едва мог сопротивляться удовольствию, что умело порождал Волков — Волче, скотина этакая, явно запомнил все уязвимые точки на его крыльях, пользуясь этим, паралельно пытаясь изучить более детально теперь и другие чувствительные части тела Птицы. Волков же, глядя на них, думал — хватит ли у него самого терпения? Вид двоих любимых рыжих бестий был слишком соблазнительным, поэтому, Олег, сглотнул и в последний раз проверив, что достаточно растянул Птицу, вынул пальцы из жадно сокращающейся дырочки. После наполнения пустота ощущалась слишком явственно. Птица, выпустив ненадолго член Разумовского из рта, обернулся на Волкова, недовольно сверкнув глазами. Тот лишь улыбнулся, демонстративно поглаживая себя, смазывая — благо тюбиков со смазкой в их кровати было предостаточно. Птица прикрыл глаза на мгновенье, а затем лукаво усмехнулся и вскинул бровь на эту провокацию. — Удиви меня, Волче, — нагло заявил он, отвлекаясь на громкий стон Разумовского — пальцы-то Птица не вынимал и продолжал ими двигать до сих пор. Их разговор прошел мимо сознания Серёжи, тот сейчас не заметил бы и второго пришествия, зажмурившись от очередного попадания Птицы по нужной точке. — Ещё… — только и смог выдохнуть он. Волков не заставил себя долго ждать — прижавшись всем телом к Птице, он медленно наполнил его собой, замерев, когда почувствовал, как жар и теснота обхватили член до конца. Птица прикрыл глаза вновь, не прекращая своих движений пальцами внутри Птенца. Как-то разом сбросилась спесь, и хрипло простонав вслух, Птица передёрнул крыльями, словно переживая волну дрожи, а затем, почти инстинктивно, подался бёдрами назад. Сережа чуть не плакал — ему одновременно было и много и слишком мало. Затуманенные голубые глаза умоляюще взглянули на Птицу, затем на Олега. Не откликнуться Волков не мог. — Давай, Птичка, смелее, видишь, Серый уже готов… Птица вынул пальцы из Разумовского и слепо потянулся за лежащим неподалёку тюбиком смазки, чтобы смазать и свой член тоже прежде, чем начать осторожно входить. Быстрый процесс подготовки тем не менее не особо помог Птице скрыть дрожь от подобного поведения Волкова, которая почему-то появилась вместо какого-либо возмущения тем, что тот командует. Птица не особо любил и умел подчиняться. Но сейчас это казалось… правильным? Впрочем — Птица предвкушающе усмехнулся, хищно и жадно смотря на распростертого под ним Птенца и задумываясь над не столь далёким будущим — не сказать, что он сейчас в проигрышном положении, да и отыграться ещё успеет… и не раз… Сережа от его взгляда замер, прикусив губу и ожидая его действий. И Птица не стал его разочаровывать — примерился и толкнулся, осторожно, чтобы не навредить. Лишь вырвавшееся шипение выдавало его нетерпение, да и то сменилось каркающим стоном от особенно удачного попадания Волкова по его простате. — Зараза… Олег усмехнулся бы, но вместо этого только издал хриплый короткий стон, сделав ещё один толчок ровно в то же место. Сережа был самым громким из них троих, всхлипывая и вскрикивая. Они трое буквально сплелись друг с другом, пока комната наполнялась пошлыми звуками их толчков и стонов-криков-всхлипов-даже ругательств, которые они издавали, преследуя своё удовольствие и щедро делясь им с теми, кто занимал в их сердце даже слишком много места. Нарастающий жар грозил спалить дотла, вот только они все давно уже сгорели бы, если бы могли. Первым не выдержал Сережа, которого Птица осторожно, но крепко укусил за шею. Чувствуя, как сжал его внутри себя Птенец, а также горячую кожу руки Волкова, который, улучив нужный момент, полез пальцами в особенно слабые к ласкам участки крыльев, Птица, вовремя выпустив нежную шею Серёжи из бережного захвата собственных клыков, чтобы не навредить, издал задушенный полустон-полурык и полыхнул золотыми глазами. А затем… ну, он немножко потерял контроль, ощущая, как плавится сам от захлестнувшего его оргазма. По комнате пронёсся небольшой огненно-рыжий ураган, не причинивший им никакого вреда, только чтобы закружиться вокруг них необжигающими всполохами будто живого пламени. Когда Волков, зажмурившийся на миг от собственного оргазма, все же открыл глаза, осторожно сдвигаясь в сторону, чтобы не придавить, то только восхищённо присвистывает, глядя на огненное северное сияние вокруг кровати. — Так вот ты о чем тогда говорил… — вырывается у него. Сережа, не менее ошарашенно смотрел на огоньки, впрочем тут же потянувшись рукой к ближайшему. Птица не сразу понимает — слишком уж контроль ускользнул из его рук, но затем широко усмехается, переворачиваясь и в наглую располагаясь на груди Волкова, чуть взмахивая рукой и заставляя огненный смерч ещё сильнее уменьшиться и сместиться, буквально уводя его в последний момент от загребущих ручек Разумовского. Тот был похож на котёнка, пытаясь поймать кусочек жаркого волшебства — рассерженного такого, встрёпанного, возмущённого тем, что его любопытство дразнят. — Не дразни ребенка, — Олег пытается сказать это строго, но и у самого руки в первый момент чесались прикоснуться к чуду. Сережа недовольно фыркает, забавно дуется, при этом краем глаза отслеживая огоньки, ожидая, когда Птица отвлечется. — Не думаешь, что подобное обращение после произошедшего немного лишнее? — фыркает Птица, делая вид, что упускает махинации Птенца из виду, позволяя тому почти ухватить один из огоньков, но в последний момент уводя тот в сторону. Смех, короткий, немного насмешливый, но вовсе не злой вырвался у него, и он, потрепав Разумовского по всклоченным рыжим волосам, посоветовал тому. — Попробуй ещё раз. В этот раз он не собирался мешать ему, когда казалось бы огонь уже в его руках. Птица знал, что тот не навредит его партнёрам, как и прекрасно понимал по виду Серёжи, что тому правда важно коснуться его огня, как бы глупо и действительно по-детски это не звучало. Правда, он скорее всего будет слегка возмущён, если в открытую поддаться ему, поэтому в этот раз Птица просто поиграет с ним немного, а не будет дразниться. Разумовский не реагирует на то, что его назвали ребенком, он привык к такому отношению от Птицы, а уж оберегающий его от всего на свете Олег… Сейчас куда более важным для сердито сопящего Разумовского кажется поимка язычка пламени, вот уже второй раз ускользающего из рук. Огонек, наконец оказавшийся в его ладони, теплый и живой, бьётся пойманным мотыльком, но не пытается сбежать, только словно изучает самого Серёжу. Птица смеётся снова, ещё тише, чем в прошлый раз и ведёт плечами и крыльями, словно от щекотки. Сползает чуть ниже и окончательно откидывается на грудь Волкова, да так, что его макушка застыла где-то под чужим подбородком. Один из оставшихся без внимания огоньков плывёт по воздуху к ним и зависает у щеки Олега. Птица щурится снизу вверх, гадая, какой будет реакция Волче. Реакция, как и следовало ожидать от бывшего военного, мгновенная. Олег легко проводит рукой, перемещая язычок пламени так, чтобы он завис над его ладонью и с нескрываемым почти детским любопытством, смотрит на него. Птица прикрывает глаза и впитывает в себя чужие эмоции, которые фонят оглушительно громко и пестрят различными благоприятными оттенками. Несмотря на то, что именно эти двое держат в руках огоньки — проявления вышедшей из-под контроля силы самого Птицы — он и сам чувствовал тепло, почти головокружительное, идущее изнутри от осознания, что чужая любовь к нему — самая что ни есть настоящая, и эти двое не боятся даже этой части его сущности. Ему очень повезло, что для него история с заразой, что считается худшим исходом в его мире, закончилась хорошо. Любовь — это слабость? Прибежище глупых и наивных, слабых и беспомощных. Может быть, он ошибался. Сейчас он чувствовал себя как никогда сильным. И ещё очень счастливым. А где-то там, на столе цвёл маленький бонсай магнолии, который даже не подозревал символом чего его цветы когда-то стали… И всё-таки цветы хороши вот так, как задуманы природой, не причиняющие вреда и не прорастающие изнутри кого-то. А любовь?.. Любовь как цветок — ей нужно время, чтобы расцвести