Юхён стояла на голом белом пустыре и не могла отдышаться.
Вокруг были бесконечные песчаные, почти что каменные дюны. Гравитация совсем спрессовала песок в стальную горную породу.
Бора сказала ей: «Мы улетаем завтра». Это было позавчера. А знаете, что было поза-позавчера?
То же самое.
Бора всё продолжала говорить ей, что эта планета ужасна и абсолютно бесполезна, непригодна для их миссии и не подходит под стандарты Похода, и что она уже отправила запрос об отлёте на Базу. Юхён толком даже не знала, какие стандарты были у Похода.
Почему Юхён этого не знала? Ведь она тоже была участником похода. Искателем.
Но она понятия не имела о том, что они ищут.
Эта мысль впервые пришла к ней в голову.
Она стояла на этом огромном пустыре посреди поля скисших даков, которые воняли хуже стухшей рыбы. Юхён предпочла бы
умереть, лишь бы не чувствовать этот едкий запах, который проникал даже сквозь фильтр шлема. Словно он был не запахом, а самой атмосферой,
воздухом. Всем вокруг.
Это было отвратительно, и она была зла и раздосадована на себя, на Бору, на Гахён, на весь чёртов Поход и на всю гребанную Вселенную. Она даже понятия не имела о том, что здесь делает? Юхён просто стояла. Она не помнила, как оказалась здесь, канал связи — молчал, вокруг была только скукоженная, серая масса почивших даков, и она буквально видела, как смрад от них поднимается вверх плотной зеленоватой дымкой.
Паника сжирала её изнутри. Она чувствовала себя так, словно всё хорошее в её жизни — уже было, а дальше — только хуже. Словно всё, что могло произойти прекрасного, уже произошло, и её личный «запас» счастья исчерпал себя ещё когда-то давно. Юхён думала о своих родителях и хотела плакать, но слёзы не шли, потому что ей было пусто, мерзко, и она злилась на себя ещё и из-за этого. Почему она так плохо помнила своих родителей? Вернее сказать, не помнила совсем.
Юхён не помнила ничего, кроме космоса. Словно он был ей и папой, и мамой. Иногда у неё было ощущение, словно и родилась она тоже там.
Тоска разрывала её на кусочки, а на канале связи всё ещё стояла оглушающая тишина.
Она хотела, чтобы Бора позвонила ей и спросила отчёт, что Юхён делает, почему стоит так далеко, почему она плачет или почему её пульс, черт возьми, то замирает, то набирает обороты. Чтобы она нажала свою дурацкую красную кнопку, и чтобы Юхён просто… Просто перестала чувствовать. И всё.
Сегодня Иль Сол не было. Вместо неё небо заполоняла ослепительная серость. Из Морты словно высосали все краски. Даки, даже те, что не скисли, были покрыты какой-то белесой дымкой, будто пылью. Некогда разноцветное поле кифов напоминало теперь серое кладбище.
Зачем она пришла сюда? Почему она стоит в своем белом инженерном скафандре и ничего не делает? Юхён ждала. Чего-нибудь. Чего угодно. Какого-нибудь драматического события, которое произойдет внезапно и столь же неожиданно изменит её жизнь.
Но ничего не происходило. Она продолжала стоять.
И умирала от страха каждую секунду.
Юхён знала, чего она ждёт.
Кого. Её живот скручивало от предвкушения опасности. Она была в опасности — Юхён знала это, чувствовала каждой клеточкой своего прожжённого отчаянием существа. Она знала, что — стоя здесь, посреди пустыря, на голом песке, когда вокруг нет леса из даков, которые все сдулись и распластались по земле огромной вонючей жижей — она подвергала себя риску.
Она чувствовала себя так, словно готова отхватить пулю в спину в любой момент. Она прямо представляла себе это — как её костюм где-то в районе поясницы испачкается черным ободком вошедшего в корпус лазера. Только вот Юхён всё никак не могла представить, что будет потом. Она упадет вперёд или назад? Она вообще упадёт? Или простоит ещё несколько секунд, а потом её колени просто прогнутся и она сложится, как стульчик.
Внезапно что-то зашумело. Она вздрогнула. Холодная волна охватила её.
В мозгу зашуршали помехи.
Это Бора.
— Т-ты на м-е-есте?
— Давно.
— Кхм… — её было плохо слышно. Юхён напряглась. — Ба-аза не даёт ответа. Мне это не нравится… Не нра-в… умаю, тебе тоже. Я надеюсь, личные каналы связи не-е прослу… ются, хотя уверена, что про-о-ослушиваются. Поэтому я… тебя по аварийному. Пришлось повозиться с… Как ты на… смотришь?
Юхён буквально почувствовала это зародившееся в груди сомнение. Именно оно заставило её впервые за всё время оторвать ноги от промерзшего серо-желтого песка и оглядеться вокруг.
Скисшие и воняющие даки оставались скисшими и воняющими даками. Они были похожи на огромную вязкую стену. Сдохшие листья и сдувшиеся бутоны наваливались друг на друга со всех сторон. Но несмотря на то, что они были на земле, Юхён всё равно недоставало обзора. Среди этой гниющей лиственной кучи нельзя было спрятаться. Однако она всё равно не могла избавиться от ощущения, что за ней кто-то
наблюдает.
И чем больше она думала об этом, тем сильнее ей хотелось либо пуститься наутёк, либо поскорее выяснить это и покончить с этим.
Юхён знала,
кто на неё смотрит.
— Ка-к инж-е-енерка? — спросила Бора.
Её голос отвратительно прерывался, а когда не прерывался — был похож на писк. Но хуже всего были моменты, когда из-за отстойной связи он становился низким, грубым, ниже чем обычно.
Этот голос пугал Юхён. В жизни Бора никогда так не разговаривала.
— Шлем ужасный. Пропускает все запахи.
— Ну, ч-ч-ч-то ж, — вздохнула Бора где-то там. — Н-н-ничего н-не поделать.
Юхён устало потерла глаза.
— Долго мне ещё тут стоять?
— Х-хватит ст-т-тонать. Я-я п-почти уверена, чт-то вот-во-от всё буд-дет видно.
— Почти?
— З-замолчи.
Юхён знала, чувствовала, что будет, но всё равно продолжала стоять. Юхён молчала, не дёргалась, лишь озиралась по сторонам редко, медленно и аккуратно.
Юхён ей ничего не рассказала.
Она не обмолвилась ни словом о том, как Минджи возникла в кабине турели; о том, какими холодными были её руки, когда она касалась Юхён везде, куда могла дотянуться, и даже — сквозь. Юхён не сказала Боре о том, что, несмотря на этот гнетущий лёд, чувствовала во всём теле только жар.
Юхён не сказала об этом даже Гахён.
И когда всё закончилось, прямо перед тем, как Юхён оказалась — почему-то — у Боры в каюте, Бора сказала ей, что система безопасности сработала из-за электромагнитного скачка и что Юхён нужно будет выйти и вбить датчики в землю, чтобы отследить помехи. Она думала, что волна энергии пробежала, словно ток, через корневую систему даков.
Бора не знала, из-за чего система сработала на самом деле.
Точнее — из-за
кого.
— С-судя п-п-по цикли-ичности, это д-должно… через пару м-м-минут, — снова прозвенел в ухе Юхён её стальной голос. — Б-будь…
Юхён не расслышала, но она знала, что готова, и без её наставлений.
Пока не увидела
её.
И пока
она не увидела её
тоже.
И Юхён всеми фибрами души надеялась, что
их не видела Бора.
Эти жуткие жёлтые глаза с маленькой черной точкой посередине. Бледное, заплывшее миллионами красных вен лицо.
Но обо всём по порядку.
***
Юхён проснулась в холодном поту посреди чуждой ей комнаты.
Он сразу поняла и почувствовала, что всё её тело охватил жар, и грудную клетку как будто бы спёрло.
Юхён ничего не понимала и понимала абсолютно всё одновременно.
Она попыталась встать с кровати, но горизонтальная линия пола наклонилась в сторону.
Бора сидела на кухне и методично жевала какую-то жижу, которую она называла «хлопьями». По факту это были сгустки биоматериала с тонной витаминов, заправленные очередным допингом. Она кинула на неё уставший взгляд и продолжила листать бортовой журнал.
Бора всегда была такой после того, как Юхён просыпалась в её комнате.
Они не будут разговаривать весь день — Юхён точно знает это. Бора, да и сама Юхён сделает всё, чтобы не пересекаться лишний раз и не встречаться взглядами.
Первое время её бесило и раздражало такое поведение, и укол обиды и горечи нервно отзывался в груди, но сейчас она уже привыкла. Юхён привыкла по ночам слушать её стоны, а на следующий день забывать о том, как звучит её голос.
Сегодня был именно такой день.
Поэтому единственное, что её напрягало — это полное отсутствие воспоминаний о том, как она прошла путь от «касаться Минджи в кабине турели» до «оказаться в чужой кровати».
Она почему-то так хорошо помнила холод, который коснулся её губ сразу после того, как Минджи очутилась перед ней. И лёд, забравшийся под одежду, особенно — в том месте, где была открытая шея, Юхён тоже помнила хорошо.
А о том, как она оказалась в отсеке Боры, Юхён не помнила почти ничего.
Она сделала объективный вывод: ей приснилось либо то, либо другое.
И чаша весов почему-то перевешивала в первую сторону.
Бора спешно позавтракала в своей комнате, переоделась, взяла рюкзак с оборудованием и колбами для анализов и покинула Хансол, чтобы бродить вокруг него весь день и проверять системы. Это было раннее утро. Красное пятно Иль Сол было высоко в небе даже без намека на соприкосновение с синим Сириусом в ближайшие несколько часов. Юхён вдохнула ледяной воздух полной грудью и тут же закашлялась от его обжигающего холода. Ей было гадко и мерзко. Она захотела взять какой-нибудь камень и в отчаянии и злобе бросить его в поле даков, чтобы они схлопнулись и убили её в ту же чертову секунду.
И она бы сделала так, если бы в её груди не теплилось дикое и необъяснимое логикой желание
жить.
Гахён называла это «человеческим пороком» и всегда приводила в пример стрибутанов, которые не осознают значимости своей жизни и живут чисто механически. Она в шутку звала их «истинными последователями итальянского Возрождения» с «этими их идеями механистической картины мира». Юхён всегда нервно фыркала и едва сдерживала в себе желание поспорить, хотя, по существу, она даже не знала, как тут можно поспорить.
Условно говоря, сгусток этой энергии где-то под сердцем служил единственным напоминанием того, что Юхён — всё ещё человек.
Кожу на кончике носа защипало от холода, а щеки ощущались просто глыбой льда. Ей показалось, что даже на Фартоне не было так холодно, как здесь сейчас. Всё вокруг укрывала лёгкая дымка, которая скапливалась густой пеленой где-то под ногами. Гравитация тянула ко дну даже микроскопические капли воды в воздухе.
Юхён двинулась в сторону поля с даками. Они выглядели неестественно жутко в этом тумане, и она поежилась от осознания того, что из-за своей ночной
слабости ей весь день придется проторчать за пределами корабля. Она собрала уже практически все анализы, которые была должна, и ей оставалось выполнить буквально пару задач, самых мутных и муторных, скучных до невозможности и навевающих на её и без того уставшее сознание дикую усталость.
Ей нужно было выкопать корни даков, которые каждую чертову секунду нависали над головой своими
баклажанами и грозились прихлопнуть всё живое в радиусе нескольких километров. Это было так банально, что Юхён почти заплакала от осознания бренности своей миссии.
Но, если повезет, она закончит весь список дел сегодня, и они улетят с Морты от греха подальше.
Юхён не знала, хочет ли она улетать.
***
Когда Минджи впервые появилась среди этой огромной воняющей кучи, Юхён сковало холодом с головы до ног.
Внутри зародилось чувство, что она не может сделать вдох, словно её грудную клетку сжали и она совсем не способна расшириться, чтобы впустить в себя кислород. Юхён плохо видела её из-за шлема, чьё защитное стеклянное покрытие было мутным и зеленоватым, но она точно знала, что это
она.
Юхён оцепенела. Она не понимала, что перед ней, но мозг настойчиво твердил одно лишь «Минджи, Минджи», в то время как в ушах звенело шепотом дикое:
—
Юхён.
Она была белой, как смерть.
И Юхён чувствовала себя такой же.
