.
Сознание Юхён глушила боль. Она никак не могла отделаться от ощущения, что вот ещё немного — и её мозг полностью отключится, потому что буквально откажется функционировать. Этого нельзя было допустить. Она это понимала. Это было единственной мыслью, за которую она держалась в тот момент. Юхён должна была понять. Юхён должна была сделать хоть кто-нибудь. Что угодно..
Юхён проснулась от ощущения чужого дыхания на своих губах. Оно было теплым и по запаху напоминало еду. Из этого она довольно быстро сделала вывод: — Бора?.. Это действительно была Бора — бледная, с затасканными пустыми глазами, будто вылезшая из кошмара. Её темные волосы казались мокрыми, словно она только что вышла из душа; и сама она была какой-то тепло-холодной. Юхён практически на автомате положила свои ладони ей на талию, чувствуя жар кожи под пальцами сквозь ночную одежду. Это они уже проходили. Только Бора никогда — никогда — не врывалась к ней в отсек вот так, посреди ночи. Юхён выпрямилась на кровати и села. Бора устроилась на её ногах только удобнее. Она продолжала тяжело и жарко дышать ей в рот, но не торопилась целовать. Она вообще почти ничего не делала, только вздыхала и смотрела Юхён в глаза белесой чернотой зрачков. Юхён на секунду оглянулась — на бортовых часах, вшитых в стену небольшим прямоугольником, неловко болталось время: 22:54 по местному и 2:44 по земному. Она вернула свой взгляд обратно и посмотрела на Бору, что так близко сидела к ней и давила тяжестью своего тела ей на ноги. У Юхён из головы вышибло все мысли. — Что ты здесь делаешь в такую рань? — спросила её Юхён не своим голосом. «Рань» — не то слово, которое она должна была использовать, Юхён знала это. Был разгар ночи; до восхода Иль Сол оставалось еще несколько часов по любому из времён, а закрывала глаза последний раз Юхён тоже ночью, когда разговаривала с Минджи. Минджи. Сейчас, когда Бора до скрежета ткани сжимала её плечи, Юхён и вовсе почти не помнила ни о какой Минджи. Она лишь отдаленно чувствовала холодный отголосок её дыхания где-то у себя на затылке. Всё это сейчас казалось ей сном. Потому что Бора — Бора была другой. Кожа её пальцев, когда она забралась ими Юхён под ворот кофты, была теплой. Не горячей, но достаточно приемлемой для того, чтобы Юхён бросило в жар. И то, что она молчала, ничего не говорила, только смотрела на неё, пугало и заводило только больше. Юхён знала, что будет дальше — ещё немного и всё начнется, закончится. А по утру они снова будут молчать, но Юхён будет видеть Бору и понимать, почему она такая. А сама Юхён наденет скафандр и покинет Хансол с первыми лучами восходящей звезды. Соберет всё оставшееся оборудование, у нее на это уйдет несколько часов; последний раз посмотрит на поле ядовитых даков, едва сдержит в себе желание плюнуть в них ледяной слюной, потому что за эти жалкие несколько дней они изрядно вытрепали ей нервы. Посмотрит в последний раз на красное пятно Иль Сол, чертыхнется от черноты Сириуса, скосит недовольный и полный осуждения взгляд на Эллию. Подумает о маленьком Ситифе. И навсегда покинет это жуткое место. И Бора в космосе станет другой. Не такой раздраженной, больше заботливой. У Юхён в голове, перед отлетом, обязательно мелькнет мысль сломать себе что-нибудь. Она хочет, чтобы её снова вкусно кормили и заботились о ней, как о ребенке. Бора в такие мгновения всегда напоминает ей родителей. Родителей… Юхён не помнила своих родителей. Эта мысль врезалась в её голову, как пуля от бластера. Она пришла в себя. Посмотрела на Бору — Бора стала до неестественного ужаса бледной. И будто бы тоже холодной. Руки Юхён, которые до сих пор лежали у неё на талии, больше не грело тепло её кожи. И взгляд у Боры тоже был будто другой. У Юхён от накатывающего ужаса тошнота скопилась в легких. Она моргнула. И сразу после — увидела её. Минджи. Бора испарилась у неё между рук, словно её никогда и не было..
«Ты убила её, Юхён», — пронеслось в голове грохочущее. Легенды никогда не умирают. Это то, что Юхён узнала из книжек в Академии. Возможно, поэтому она свято верила в то, что станет легендой. Что покорит космос; что о ней и её успехах будут писать так же, как в той самой книге, что она читала и так любила. Возможно, поэтому она свято верила в то, что Минджи не умерла. Она вдруг усомнилась во всём. Во всём, что знала и что любила. Ей стало неприятно и страшно от мысли о том, как они с Минджи ходили на тренировки. И воспоминание о том, как Минджи поддерживала её за талию, пока Юхён боролась с ненавистным ей упражнением с канатом — внезапно стало слишком пугающим. Юхён помнила её горячие руки, тёплые улыбки, жаркие поцелуи. Она никогда не помнила, чтобы Минджи была такой холодной. Юхён не хотела запоминать лёд её губ, когда она поцеловала её. Юхён вмиг забыла обо всём. О том, что Минджи мертва; о том, что Юхён разговаривала с ней, что слышала её голос в своей голове даже тогда, когда не хотела этого; что у Минджи — всё лицо, всё её прекрасное лицо — покрытое полосками красных вен; что кожа у неё, словно стальной песок под ногами — такая же белая и холодная. А её глаза — пустые и желтые, как далекое Солнце. Минджи внезапно стала слишком материальной для такой образно мыслящей Юхён. Юхён не видела её несколько лет. Ещё через несколько лет она бы забыла о том, как Минджи выглядит. Гахён так и не скинула ей запись допроса. Эта мысль показалась неуместной несмотря на то, что была самой здравой. Но Юхён не хотела об этом думать. Юхён не хотела об этом думать в ситуации, когда она с Минджи — на одной кровати, где только что была… Никого здесь не было. Минджи поцеловала её. И руки Юхён, опустившиеся ей на талию — неожиданно — не провалились в пустоту. Они уперлись в холодную белесую ткань. Вся кожа покрылась мурашками. Юхён от контраста собственных горячих губ и ледяных губ Минджи теряла себя. Минджи целовала её почти так же, как раньше: аккуратно, немного нетерпеливо, никуда не торопясь. У Юхён жар застрял внизу живота и холод сковал дрожащую спину. Юхён знала: она хотела её. Хотела её всю. Даже такую пугающую, морозную, заставляющую коленки дрожать от озноба, а пальцы на ногах подгибаться от предвкушения. Юхён не хотела думать, кто Минджи такая сейчас. Что она такое сейчас. Когда Минджи уложила её на кровать и нависла сверху, Юхён услышала лишь раскалённое у себя под ухом: — Пойдем домой, Юхён. Ледяной поцелуй в шею едва не сбил её с мысли. — На Землю? Минджи укусила её за подбородок, и её зубы неожиданно напомнили ледяной металл. — Нет, — ответила она. — Земля никогда не была тебе домом. Юхён не хотела знать, что это значит, и разрывалась от любопытства. Она была уверена: ей не понравится ответ. Юхён понятия не имела, что на Минджи сейчас надето — какая-то белая ткань, напоминавшая ей тунику. Юхён неожиданно вспомнила о Гахён с её рассуждениями о Высоком Возрождении. Гахён. Почему Гахён не скинула ей запись допроса? Мозг подсказал: потому что Юхён выбрала Минджи. Юхён выбрала Минджи один раз, встала на те же грабли и второй. Но она совершенно не чувствовала себя способной сопротивляться, когда Минджи наступала на неё с такой заботой — ледяной заботой — заставляющей всё тело покрываться холодными мурашками, и лёд окружающей атмосферы внезапно сдавливать мышцы на ногах до онемения. Прежде, чем Минджи зашла слишком далеко; прежде, чем опустилась слишком низко; прежде, чем окончательно заполнила все её мысли, Юхён сдавленно спросила: — Г-где же тогда мой дом? Минджи оторвалась от её шеи, приподнялась и глянула прямо в душу своим пустым жёлтым взглядом. — Рядом со мной. Юхён почти не ощущала себя собой. Почему-то — по какой-то непонятной ей причине — вдруг стало так холодно, что она перестала чувствовать пальцы рук. Ладонь Минджи забралась ей под кофту. Из Юхён вырвался испуганный и рваный стон. Она больше не чувствовала разницы между её ледяными руками и своими — такими же холодными. — К-как мне остаться рядом с тобой? — Никак. Минджи наклонилась к ней и поцеловала. Юхён больше не чувствовала холода её губ. И холода её пальцев на своем животе. — Это я останусь рядом с тобой. — Но ведь Земля — твой дом, Минджи. — Больше нет. У Юхён сознание заваливалось то вправо, то влево. Она чувствовала себя в невесомости. Но Юхён была не в космосе. Юхён вполне очевидно была на земле. А была ли Земля? В этом главная проблема землеподобных планет. У тебя всё время такое чувство, как будто это Земля, но это не Земля, Юхён. Она закрыла глаза. — Юхён. Шум забивался в уши. — Юхён. Она чувствовала, как это имя пожирает её мозг изнутри, как отламывает от её сознания кусочек за кусочком; это имя казалось ей чем-то чужим, неродным, совершенно никчемным и не имеющим никакого значения. — Посмотри на меня. Она открывает глаза. Но вместо белых, поглощенных ночью стен каюты видит лишь пустоту. Так пусто только в космосе. — Я люблю тебя. Юхён знает. Единственное, что она знает. Юхён любит тоже. Она видит перед собой своё отражение. Светлые волосы. Застывшие глаза. Она видит перед собой и отражение Минджи. Больше ничего. И когда Минджи — прямо перед ней, посреди этого черного вакуума — берёт её за руку и говорит: — Ты — Дитя Вселенной, Юхён. Скоро ты вернешься домой. Юхён чувствует, как кожу её щек колет. Как покрывается тысячами маленьких шрамов тело. Как Минджи проникает в неё. Залезает к ней в голову. Как Юхён видит — понимает, чувствует, внезапно — всё. Как её сердце замирает и навсегда останавливается. Легенды никогда не умирают. Это причина, по которой Юхён не умрёт тоже. Это причина, по которой она мертва уже. — А Они — есть Вселенная. Холод врезается в сознание. — И теперь мы среди них.