✵☽☉☾✵
Конец цикла. Свинцовое небо бурлит тяжёлыми тучами подобно горной реке, в сопровождении оглушительных раскатов грома и зловещих молний. Беснующиеся горожане за считанные мгновения до своей расплаты толпятся на площади, извергая из себя смердящую ненависть и злобу по отношению традиционной жертве, знаменующей окончание цикла. Изголодавшийся огонь уже начинает пожирать сухое кострище, подползает к босым ногам, ловко перепрыгивает на ткань и тянется выше, к разметавшимся коричневым волосам. — Сельма! Из толпы чуть не падает беловолосое создание, а в центре собравшихся стоит темная фигура, укутанная в старое монашеское одеяние. Некромант стоит без маски и капюшона. На его макушке красуются золотые кудри.✵☽☉☾✵
Новое видение неожиданно сменяет прежнее, бросая их владелицу из одной пучины бессознательного в другую…
✵☽☉☾✵
Сельма ответила Некроманту отказом. Сожжение — болезненный и мучительной переход. Девушка приходит в себя в реальном мире, лёжа лицом на мокрой осенней листве, что густым слоем устлала задний двор её ветхого заброшенного дома. Кошмары в её жизни заканчиваются навсегда. Несколько десятилетий спустя… Постаревшая женщина с седыми волосами медленно передвигает ногами, опираясь на облупленные ходунки. Рядом идёт молодая медсестра, погруженная в какие-то свои мысли и нисколько не уделяющая внимания своей подопечной. Медленно они приближаются к старой лавочке. Кто-то окликнул юную особу в белоснежном халате, который покрывала тёплая вязаная кофта, защищающая владелицу от осенней свежести. Среди деревьев мелькнул юркий мужской силуэт, и медсестра немедленно оживилась. «Эта кляча и ходить толком не может, уж точно не убежит». — Садитесь, Катрина, сюда. Давайте быстрее. Никуда не вставайте, я скоро. Старушка, заключённая в стены дома престарелых, для пациентов с психическими отклонениями, с трудом села на ледяные доски, как лёгкий силуэт медсестры уже упархал. Сморщенные бесцветные губы беззвучно прошептали: — Меня зовут Сельма… Но эта медсестра уж так её прозвала. И никто, кроме потрёпанной мед.карты, не знал её имени, и казалось, что эти стены лишь терпят её и всех других своих чад, ожидая скорейшей их смерти. После них не останется даже праха, никто о них не вспомнит. Старая, измученная, она сидит на лавочке и вдруг мутные глаза впервые за много лет оживают. Взор падает на смутно-знакомую фигуру Некроманта… Нет средневековой потрепанной монашеской мантии, но это точно он! Его аура! В белом халате, точно как местный врач. На голове в беспорядке разбросаны золотые кудри, а лицо не обезображено ни единой морщиной или язвой. Знакомый голос болью отозвался в груди, и сердце зашлось в бешеном ритме. — Ну и что? Стоил твой побег того? Дрожащие руки не в силах держаться за металлические поручни, тело трясёт, а слёзы выделяются из мутных глаз и падают на колени. Сельма, как никогда ясно, понимает, что умирает в мире ничтожной и замученной, психически нездоровой с позиции всех окружающих её людей, никчёмным человеком… Существование Некроманта без его идеи-фикс становится бесцельным. Из деревьев выделяется туман и его фигура растворяется в белоснежном коконе, возвращаясь в свою циклическую медленно умирающую вместе с хозяином обитель. Но на эту смерть ещё уйдет несколько веков, пока город вместе с его сердцем не сгинет в небытие.✵☽☉☾✵
Всё смешалось в чёрном вихре и вновь возродилось в сознании на своём начале. Конец цикла. Свинцовое небо бурлит тяжёлыми тучами, подобно горной реке, в сопровождении оглушительных раскатов грома и зловещих молний. Суд вершит сам Некромант. Отказ Сельмы стал определяющей точкой этой кульминации. Хозяин города принял её ответ. Девушку всё ещё держат горожане, пока со всех сторон не появляются монстры. — Я услышал тебя, Сельма. Ты пожалеешь, что приняла такое решение. Кровавая жатва началась с единственной живой в этом городе, которая могла повлиять на ход событий. Сельму разорвали на куски без права на возрождение, обглодали кости. Её смерть затерялась в бесконечном сонме криков и других не менее кровавых смертей. Сам ад раскрыл свои врата в этот момент.✵☽☉☾✵
Ведьма по имени Маргарет резко вскакивает на своей постели. Чума совсем её извела. Но она была старой верховной, потому тело всё ещё сопротивлялось смертоносной заразе, в отличие от тел прочих её сестёр. Когда-то, когда несколько ковенов вынуждены были объединиться и обратиться к покровительству Некроманта, прося у него пристанища и защиту, верховным пришлось составить совет. Асцелию включили туда на правах одной из главных ведьм города, как бы парадоксален её статус ни был: хозяйка и одновременно рабыня обители живых мертвецов… Маргарет, как и любая другая ведьма, помнила тот день ясно, как никакое другое воспоминание. Особенно хорошо его запомнили верховные, вынужденные изменить вековой жизненный уклад, чтобы подстроиться под реалии нового мира, в котором зверствовала инквизиция и ненависть ко всему иному.Вечер уже плавился над призрачным городом, когда в его чертог вторглись незванные гостьи. У подножия царства живых мертвецов их встретил Хозяин этих мест. Некромант был недоволен неожиданным вторжением, не питая к ведьменскому роду никаких тёплых чувств. Это ощущала каждая из них физически собственной кожей. Но правитель выслушал мольбу. Верховные ведьмы, объединившись в совет старейших, выступили вперёд. В их глазах смешались несломленная гордость и стойкость с постыдным отчаянием. Идти было больше некуда. Острог Некроманта стал единственным спасением.
Позади монаха покорно стояла одна из их сестёр. Было достаточно лишь одного взгляда на неё, чтобы ощутить родственную природу. Белоснежные волосы обрамляли прекрасное лицо. Маргарет ясно запомнила её черты, но ещё больше запомнила ощущение смятения, которое охватило в тот момент все души изгнанниц реального мира. Природа Некроманта не принимала ведьм, как и природа ковена — его магию. Но на водопое во время всеобщей засухи даже хищники и жертвы вынуждены иногда объявлять о перемирии. Чувство протеста против власти Некроманта за то, что одна из них страдает под его гнётом, и ощущение какого-то странного предательства своей же сестры, которая согласилась на это, боролись в душах каждой из ведьм.
Но условия были приняты. Договор заключен.
Маргарет была провидицей. Видения будущего, которые беспрепятственно затем перетекали в настоящее и неминуемо в прошлое, окружали ведьму, как рыболовная сеть. Она жила в паутине всевозможных вариаций. И если в юные годы она ещё только постигала свою природу, в бесконечной череде исходов не могла определить тот единственный, который точно произойдёт, то с годами это стало в какой-то степени возможно. После череды видений одни немедленно блекли в памяти, а другие оставались ясными и яркими, точно указывая своей хозяйке, чего следует ожидать. Но Некромант стал единственным, кто не поддавался провидице. Сказать точно что-либо в отношении будущего, связанного с ним и этим городом, было невозможно. Вариации, которые Маргарет видела уже целый месяц, не радовали. Новые видения лишь усугубляли ситуацию и пока смутно вырисовывался лишь один выход, чтобы хоть как-то сохранить измученный ковен. Мысли о том, что ждёт ведьм в будущем, прервал удушающий кашель, изрыгающий из организма кровавую кашу. В который раз Маргарет прислушалась к сёстрам, но им было не легче бороться с пожирающей их тела болезнью. Кашель снова свёл горло. С трудом женщина поднялась с постели, всем своим весом опираясь на тумбу. В уютном доме на противоположной от Пещеры стороне города поселился запах смерти и разложения. Сама по себе смерть не страшна лишь тогда, когда она забирает своих жертв. Но в этом месте смерти не было… Взявшись за кривую толстую палку, как за посох, женщина с трудом покинула своё убежище, выходя на улицу, которая встретила её сонмом безжалостно-ярких лучей. Вновь прислушавшись к паутине видений, которая благодаря воле Некроманта была еле ощутима, Маргарет уверенно посмотрела в сторону леса.***
Сельма медленно, но упрямо вышагивала по корневищам, бугрящимся из земли. С момента её последнего погружения в прошлое, когда практически все стены между сознанием Сельмы и памятью Иоханны стёрлись, а сама девушка чуть ли не простилась со своей жизнью в озере, прошло три дня. К этому времени она уже оклималась, но в воду не вошла бы даже под дулом пистолета. Воспоминания больше не посещали, но грань стала тоньше. Шатенке казалось, что все её чувства, особенно те, что связывали с её прародительницей, обострились в несколько раз. В лес её тянуло с особенной силой, и каждый раз ноги приводили её к старой хижине. Теперь прикосновения к бездушным обломкам, гниющей трухлявой древесине передавали ей даже тактильные ощущения из далёкого прошлого, свидетельницей которого она не была. Сельма и сама не понимала, почему каждый раз ноги приводили её сюда. Она проводила в тени этой хижины целые часы, заходила внутрь, что-то искала. Объяснить это она была бессильна, но не сопротивлялась природному зову. В один из таких дней, когда ореховые глаза продолжали что-то искать, внутри хижины они неожиданно остановились на углу между стеной и полуразрушенным очагом. Не осознавая собственных действий, Сельма стала разгребать обломки, а толстой палкой — ковырять что-то за стеной печи. Там было нечто деревянное, правильной прямоугольной формы. Это заставило сердце возбудиться. Наконец, «нечто» было извлечено. Оказалось, что это иссохшая деревянная шкатулка с маленькой поржавевшей щеколдой. Открыть её у Сельмы получилось далеко не сразу. От влаги дерево разбухло и не хотело так просто поддаваться внешним воздействиям. Однако, когда это получилось, ржавые петли от резкого движения тут же рассыпались, а внутри в слое грязи и земли девушка нащупала кусочек ткани. Сердце забилось чаще и девушка немедленно развернула находку. Внутри шкатулки больше ничего не было, так что ненужный футляр был небрежно отброшен сторону. Кусочек ткани пожух, голубой оттенок был весьма слабым, а золотой орнамент испачкался в грязи. «Так вот, что я так долго здесь искала… Иоханна сохранила его…» Догадка промелькнула очень быстро, а вся хижина будто потеряла свою привлекательность для обостренных чувств Сельмы. В доме Асцелии она незаметно выполоскала кусок шёлка, истлевший лишь с одного края, и сохранила свою находку втайне. Сама не зная, почему, девушка не расставалась с ним. Пальцы сжимали его, как некий оберег, или даже… Как некий символ самой Иоханны. Это было единственное материальное, что осталось после неё, ибо после смерти самой ведьмы не сохранилось даже её праха. Сельма всё больше стала сосредотачиваться на образе Ханны. Для девчонки, у которой не было собственных родителей, которая провела детство и отрочество в приюте, образ черноокой брюнетки стал неким архетипом матери. К нему тянуло как к чему-то родственному, родному. Сельма по-прежнему нередко удалялась в лес, где могла побыть наедине с собственными мыслями и чувствами, которые всё больше смешивались в единый неразборчивый клубок. Пройдя в обход заброшенную хижину и келью лесной ведуньи, девушка шла в неизвестном для себя направлении, лишь иллюзорно контролируя расстояние до самого города, чтобы не уйти в самую глушь. Все мысли вновь крутились вокруг Иоханны, её жизни, голубого платка, который надёжно был спрятан под верхним платьем. Мысли поглотили шатенку с головой, как вдруг взгляд выхватил чей-то силуэт среди деревьев. Испуг окатил тело жаром, и девушка громко вскрикнула, подскочив на месте. — Я искала тебя, Сельма. Названная прекрасно помнила старейшую ведьму и не забыла кровожадный настрой городского ковена против неё. Хотя красивая внешность пожилой женщины сейчас изрядно потрепалась… Чума, насланная правой рукой Некроманта, не пощадила. Ведьма всеми силами опиралась на свой посох, глаза ввалились в чёрные впадины, а на шее, у подбордках и руках красовались спелые бубоны и язвы. — Не подходи… Но старейшая сделала небольшой шаг навстречу: — Я пришла с миром. Есть разговор. — Нам не о чем разговаривать! Сельма упёрто попятилась назад, физически готовясь к обороне, что выглядело максимально нелепо против изнурённой чумой старой женщины. Воздух натянулся, как пружина. Испуг стучал в висках, а взгляд выражал враждебность загнанного охотником оленя. Неожиданно земля с обеих сторон взбугрилась. Что-то силой ломилось изнутри, и следом наружу вылезло двое монстров. Руки их были длинные, как у обезьян, кисти и пальцы неестественно большие, можно сказать огромные, всё тело и глазницы обтянуты варёной кожей, словно их облили до этого кипящим маслом, а кожа застыла, как плавленный зарубцованный воск. На их лицах, если это слово можно было употребить по отношению к ним, не было ни ушей, ни глазниц, лишь зияла зубастая слюнявая пасть, а вместо носа плоский участок кожи, всё время вибрирующий от дыхания. Эти существа слишком громко дышали, принюхивались, лишённые зрения, резко ворочали головами. Не составляло труда понять, с помощью каких органов чувств они ориентируются в пространстве. Сельма в ужасе заорала и вжалась в дерево позади себя, не в силах ломануться прочь со всех ног — конечности онемели. Невольно на подкорке сознания она всё ещё поражалась тому, как её организм после всей череды кошмаров и открытий ещё не утратил способность пугаться. Но инстинкты искоренить нельзя. — Какого хера ты творишь?! — Не тебе стоит волноваться, — сказала чумная. — Он прислал своих псов защищать тебя. — Как-то слабо верится! — А так? — чумная в мгновение ока переместилась в пространстве и очутилась в двух шагах от Сельмы. Тут же чудовища оказались рядом с обеих сторон, заставляя несчастную шатенку заорать и вжаться в дерево ещё сильнее, прижимая лицо к локтям. Их дыхание почти нависло над ней. Как дикие птицы, с резкими поворотами своих лысых голов, они обнюхивали её на расстоянии и злобно скалились в сторону ведьмы, улавливали своими плоскими носами каждую ароматную перемену в воздухе. С трудом и робостью приподняв лицо, девушка даже вытянулась на цыпочки, желая отстраниться от этих мерзких двухметровых согнутых существ как можно дальше. — Прикажи отойти им, и они тебя послушают. — Не похожи они на дрессированных собачек! — Не узнаешь, пока не попробуешь. — Уходите… — Сельма зажмурилась, почти слёзно прося об этом. Но монстры не подали ни признака, что услышали её своими плоскими ушами, обтянутыми кожей. Они по-прежнему, как тупые птицы, дёргали своими головами и принюхивались. — Ты должна приказать, а не просить. — Пусть уходят! — тут же злобно выпалила Сельма, и ведьма в миг оказалась в шаге от загнанной девушки. Монстры тут же сократили расстояние до Сельмы, и девушка отчаянно заорала: — ПРОЧЬ! — затыкая уши ладонями. . . . На удивление, монстры замерли. С полминуты они нюхали воздух, находясь от Сельмы в считанных сантиметрах. Девушка кожей ощущала мертвенный холод, исходящий от них. Чудовища отступили назад. Из груди вырвался выдох облегчения. — Вот видишь. Шатенка с трудом выдохнула ещё раз и злобно посмотрела на ведьму. Видимо, придётся выслушать. — Что тебе надо, ведьма?! — Поговорить. Я пришла к тебе с миром. — Неужели? Говори быстрее и проваливай. А то скажу этим тварям: «Фас!» — Благодарю и за эту милость. Возможно, в прошлый раз знакомство вышло не очень… добрым. Скорее всего, ты не так нас поняла и теперь считаешь первыми монстрами в этом городе. — На удивление, пока что я согласна со всем, что ты сказала. — Ты по объективным причинам встала на Его сторону. Я понимаю. Мне не в чем тебя осудить. Но прежде, чем ты окончательно будешь принимать решения, позволь показать тебе обратную сторону, другую точку зрения, частью которой ты и сама являешься. — О чем ты? — Я говорю про ковен. Мы не враги тебе, как, возможно, тебе показалось. Меня зовут Маргарет. Я была верховной до тех пор, пока несколько предводителей разных ковенов не были вынуждены объединиться под натиском инквизиции. Я провидица. У каждой из ведьм есть своя сила. Я могу видеть то, что случится в скором времени, могу узреть разные исходы в зависимости от того, какие решения примутся в настоящем. Позволь, я покажу тебе нашу историю, историю тех, кто вынужден был всё это время скрываться. Тебе лишь нужно погрузиться в память нашего ковена. Подобное ты уже делала, не так ли? — Мои способности так не работают. Я не могу это сделать по желанию, разве только если ты меня не начнешь топить. Однако эти слова отчего-то рассмешили старую ведьму, опирающуюся на свой посох. Руки её дрожали от слабости. Было видно, сколько физических усилий она прилагала для этого диалога и для того, чтобы хотя бы просто ровно стоять, — не говоря уж о том, что на жалкую телепортацию ушли почти все её силы. — Ты ведьма, Сельма. Причём вышла из рода одной из сильнейших в нашем племени — Альвевы, словотворицы. — И что это значит? — Словотворица — та, что управляет словом. Она может создать силу, проклятье, заклинание из набора простых слов. Таких сильных уже не осталось даже в то время, когда жила Иоханна. Альвева была последней. Ты ведьма, Сельма. Тебе лишь надо раскрыть лучше свой потенциал. Ты видишь сущность людей. Погружение в память и прошлое — это скорее дар этого места и того, что в тебе пытается пробудить Некромант. С рождения же тебе написан иной путь. Страшная дрожащая рука потянулась вперёд. Сельма явно не стремилась брать руку чумной и всё ещё с опаской и враждебной дикостью косилась на старуху. — Смелее. Что тебе может сделать дряхлая чумная старуха, лишённая большей части своих сил? — Откуда мне знать, что это не ловушка?! — Положись на свою интуицию. Она ведь тебя никогда ещё не обманывала. К тому же рядом с тобой бдят Его псы. Они скорее мне кости перекрошат зубами, чем дадут тебя в обиду. Асцелия тебя этому не научит, она его шавка, а ты ходишь за ней по пятам, даже не пытаясь посмотреть на всё иначе. Что ты теряешь? Глаза шатенки скосились в сторону. Монстры и правда не исчезли. Как отупелые овцы, они стояли в нескольких шагах с обеих сторон и будто бы совсем не обращали на них внимания, всё продолжая громко принюхиваться к воздуху. Мысленно Сельма даже нервно пошутила о том, что им для полной нелепости картины не хватало только при всем своём безобразном виде начать беззаботно щипать травку. Взгляд снова упал на протянутую руку. В словах ведьмы скользила доля логики… Была не была. Юная рука робко коснулась в ответ сморщенных пальцев, и те неожиданно крепко-накрепко сжали её ладонь. Пронзительные глаза ведьмы заглянули будто в самую душу, и Сельма, как загипнотизированная, утонула в бездонных зрачках, спрятавшихся в складках сморщенной кожи.✵☽☉☾✵
История Ковена вела свой путь за много веков до всех этих событий, подобно обратному течению Нила, в котором его устье стало бы началом. Несколько небольших ковенов, каждый со своей историей, каждый особенный, были вынуждены объединиться в поисках спасения. Маргарет. Вначале их ковен состоял всего из восьми ведьм, и поначалу верховной была Гуннильда. Как мать для каждой из них; её образ до сих пор живо сохранялся в памяти Маргарет. На её груди и сейчас висел маленький медальон, хранящий локон бывшей верховной. Гуннильда попала в кровавые объятия инквизиции спустя шесть лет после того, как Маргарет стала частью их семьи. Жизнь верховной ведьмы вместе с ещё семнадцатью несчастными закончилась на костре. Это событие безжалостно запечатлел позже на гравюре Ян Люйкен. В тот злосчастный день ковен лишился своей матери… Каждая из сестёр всем своим телом ощущала ту боль, которую испытывала их верховная, лобызаемая пламенем. Для Маргарет это был удар. Гуннильда была для неё сосредоточением всего мира. Она спасла её ещё девочкой, разглядела в ней дар, дала жизнь. Для самой же верховной каждая из сестёр была подобно родной дочери. Ковен — это не просто собрание ведьм или форма существования, это нечто большее… Так в один день небольшой ковен лишился своей покровительницы. Способности Маргарет позволили ей стать верховной. Как только этот статус достался ей, она немедленно решила, что в нынешних реалиях надо сделать ковен сильнее. Многие ведьмы боялись составлять большие объединения, чтобы лишний раз не привлекать внимание инквизиции. Но на наглядном примере Маргарет убедилась, что размер ковена не имеет никакого значения для глаз палача. И уж лучше встретить своих врагов с силой в руках, чем сразу сдаться на милость победителя. Маргарет собирала ведьм вокруг себя, давая шанс всем. Уже через год ковен во главе с ней достиг максимального количества — тринадцати человек. Еву она нашла в тот момент, когда муж чуть ли собственными руками её не убил за ведовство травами. Амисию она нашла ещё подростком. Девочка не справлялась, не знала, как растить собственные силы, была в отчаянии. Иду она вызволила из рук нищеты. Гилота, Оресия и Анна были уже зрелыми ведьмами-одиночками, которые с радостью присоединились к ковену в поисках защиты. Гилота была цыганкой. Оресия должна была вырасти в доме старого писца, но покинула родительское гнездо в тринадцать лет и все тридцать затем вынуждена была скитаться, подобно изгнаннице. Анна — самая невинная из них, была взращена под строгим надзором монахинь из приюта монастыря. В священных стенах никто и подумать не мог, что это дитя обладало магическим способностями, видело все внутренние болезни людей, как на томографии. Спасаясь от инквизиции, женщины были вынуждены вести очень скромный образ жизни, лишь бы быть незамеченными, а порой и жить среди гнили и бездомных, опускаясь до нищеты. Но под удар инквизиции мог попасть любой в любое время. Маргарет была доведена до отчаяния, когда на её глазах второй раз горели её сестры. Гилота, Анна, старая Мария, Ева были заживо сожжены, закопчены над кострищем на потеху горожанам и себялюбию монахов. Маргарет кричала несколько дней, оплакивая своих дочерей. Только теперь она поняла, что утрата «матери» не столь болезненна, как утрата верховной своих «дочерей». Это почти уничтожило её — ещё совсем молодую ведьму. Но ковен поддержал. Старая Оресия вдохнула в неё новые силы. Пришлось смириться и вновь начинать всё сначала, собирая ковен. Однако чем дальше шло время, тем труднее было находить ведьм. Многие прятались, многие погибли. С каждым днём сестёр становилось всё меньше. Инквизиция не щадила. Зверство людей уже не утоляли единичные сожжения, нужны были массовые, изощренные. Под гнёт палачей попадали все, независимо от пола и возраста. Палачей не останавливал даже факт беременности. Ребёнок под чревом, ещё не родившись, уже объявлялся сыном Сатаны и сгорал вместе с матерью на костре. Урсула. Урсула сама собирала свой ковен. Неподвижная, молчаливая, в вечном трауре, старая женщина одним своим видом внушала уважение и страх. Её ковен насчитывал всего десять, но весьма сильных ведьм. Верховная была строга, сурова, но это не мешало ей опекать каждую свою младшую сестру. Сама же Урсула была такой не всегда… Перемена в облике и поведении была ознаменована утратой собственных детей много лет назад: дочери и сына, закончивших свою жизнь на виселице. Остальные пять умерли ещё в младенчестве. Пытаясь восполнить утрату, Урсула сама взрастила свой ковен, объединившись лишь с одной ведьмой — Коллеттой. Часто говорят, что ведьмы воруют детей. Это так. Урсула и Коллетта взрастили у себя тех, родителей которых не пощадил священный огонь. Клементия. Эда. Гуннора. Каждая из этих верховных имела свой ковен, каждая из них познала утрату. Ковен Клементии даже принял бывшую верховную, которая потеряла всех своих сестёр. Гуннора со своим ковеном жила среди цыган и этим значительно облегчала своё существование, пока их табор, с которым они кочевали, не начал смущать горожан. Эда де Кревиль была единственной благородной дамой, взрастив свой тринадцатичленный ковен прямо под носом инквизиции. Однако вскоре ничем не связанные ковены были вынуждены объединиться. Инквизиция пустила свои кровавые лапы во все слои населения. На кострах горели даже монахи и священники, что уж говорить о благородной и неблагородной крови. Анна была вынуждена бежать с ковеном, когда мужа её растерзали якобы за ересь, хотя ведьма прекрасно знала, что это произошло из-за антипатии короля. Гуннора чуть сама не умерла, когда против их табора выдвинули целый ряд обвинений в похищении детей. Ковены всех пятерых верховных несли потери. Каждая смерть отражалась на их лицах группой морщин и дополнительным пучком седых волос на головах. Магия под гнётом церкви иссякала. Каждая из ведьм ощущала, как сил становится всё меньше. Спасаться было некуда — тотальная охота охватила все окрестности, все уголки мира. Попытки избежать расправы были подобны бегству с тонущего корабля. Рано или поздно стихия их настигнет. Уже гибли не отдельные ведьмы и ведуньи, а целые ковены… Объединение произошло спонтанно. Ночью все пятьдесят семь ведьм и целая община ведуний совершили на поляне обряд, открыв портал в мир мёртвых. Эта идея не нравилась никому из них. Но уже на следующее утро большая часть женщин могла закончить свою жизнь в огне. О Некроманте и спасённой им ведьме ходили легенды. Эта ниточка стала единственным возможным ключом. Некромант тоже не был рад такому вторжению, но ведьм принял. Между ними был заключён договор: ведьмы живут по законам цикла, не вмешиваются в их исход, за что имеют право жить под кровом здешней магии и возвращаться в реальный мир по собственному желанию. Темный Властелин же дал слово не вмешиваться в их шабаши и не ступать на священную для них территорию. Каждая городская ведьма смогла обосноваться в городе там, где захотела. Запрограммированные жители уступали свои дома, достаточно было ведьме лишь сказать, что остаётся здесь. Куда эти жители уходили — ни одна из них не задалась вопросом. Никто из ведьм не испытывал жалость к горожанам. Из-за таких, как они, умерли их сёстры, близкие и тысячи других невинных. Первый шабаш новый Ковен встретил в первую же ночь. Это был единственный в своём роде шабаш, который не сопровождался совокуплениями, песнями и плясками. Каждый в ту ночь мысленно оплакивал сгинувших на костре инквизиции… Мир и жизнь больше никогда не будут прежними для оставшихся в живых. Соседству с Некромантом никто не радовался, но с другой стороны все ведьмы вне зависимости от пола наконец-то за долгое время смогли выдохнуть спокойно. Спустя десятилетия некоторые ведьмы стали выбираться наружу, но долго в реальном мире не задерживались. Они возвращались с новостями и красочными историями о том, что происходит у людей. Женщины обычно возвращались на рассвете в другой одежде, с другими манерами. На более долгий срок ведьмы стали покидать город только с наступлением конца XVIII века. Но всё равно всегда возвращались назад. В мире больше не было той первородной магии, что царствовала раньше. Всё для них было чуждо. Лишь в этом кусочке проклятия сохранилась частичка их старого «дома», с прежним укладом и прежней магией. Угнетало лишь одно: что постепенно угасает магия и в этом месте. Некромант не был силён также, как раньше. Ему не хватало магической подпитки. Маги в реальном мире выродились, чтобы сила их проклятия давала Некроманту забирать душу вместе с телом. Город жил объедками, магия умирала. Но эта длительная мучительная смерть обещала протянуться ещё века, пока мелеющее сверхъестественное русло окончательно не иссякнет.✵☽☉☾✵
Маргарет и Сельма резко вернулись из общего видения, когда вторая вырвала руку и болезненно сжала грудь напротив сердца. Увиденная смерть каждой ведьмы отзывалась в душе удушающим спазмом, будто в муках умирало нечто родное… — Зачем ты мне это показываешь? Что ты хочешь? — Не оставайся с Некромантом. Девушке понадобилось какое-то время, чтобы укротить тупую душевную боль и трезвеющим взглядом посмотреть на изуродованную чумой верховную. — О да, вот к чему ты вела. Кажется, вы этого и хотели! Чтобы Он не получил какую-то силу и не покинул ваше ненаглядное обиталище! Иначе вы здесь сдохнете, как крысы… Но вот зато все остальные запертые в городе души получат долгожданную смерть! Ну или избавление от мук хотя бы! Они это заслужили! — Ты не понимаешь, о каких жизнях и масштабах идёт речь! Разозлившаяся ведьма грубо схватила тонкое запястье и показала иные картины.✵☽☉☾✵
Горящий город предстал перед глазами. Горожане таяли в нём, как свечки под дождём серной кислоты. Казалось, они были лишь игрушечными фигурками, не способными испытывать настоящую боль, бездушные. Настоящие же вопли и страдания затерялись среди этих манекенов. Запертые в городе ведьмы… Им некуда было бежать. Сёстры прижимались друг к другу, пытаясь загородить от огня и рушащихся зданий. Вот Мария, которую Сельма уже будто бы знала, прижимает к своей груди придавленный труп сестры. Крик душевной боли от утраты и отчаяния рвётся наружу, прямо к свинцовому небу. Марго и Анастасия бегут по городу, но их разнимают чужие руки горожан, что, как черти в аду, затаскивают их в горящие здания; руки женщин разнимаются, слёзы текут из глаз, а бёдра уже печёт от надвигающегося жара, пекла, в которое их утаскивают. Асцелия… Вот она… Отчаяние заполонило взгляд… На этот раз её мучительная смерть была не имитацией, настоящей, с билетом лишь в один конец… Десяток рук… Толпа рвала её на части… Чьи-то зубы зверски впивались в плоть. Беспомощный крик и ни единого шанса на спасение!✵☽☉☾✵
Сельма приходит в себя в ужасе и ледяном поту. Она сидит на земле, старуха опустилась на колено возле и озабоченно смотрит на её лицо. — Ты почувствовала, как весь древний кладезь знаний, магии сгинул? Наши сёстры… Твои сёстры будут гибнуть. Мы можем исчезнуть навсегда, даже умудрившись пережить ярость инквизиции! Одно твоё слово может нас погубить. Это лишь один из вариантов будущего, но оно ужасно! Пойми меня, как Старейшая я не могу рисковать. Как бы ты поступила на моём месте? Все вы для меня словно дети мои. Да, мы жестоки, но лишь потому, что хотим выжить. Те, о ком ты беспокоишься — уже не люди. И никогда ими не были, даже при жизни. Они жгли нас, уродовали наши тела даже тогда, когда ещё были свободны от кары Некроманта. Сельма всё ещё отходила от ужаса. Видение было слишком реальным, слишком болезненным… Душу жгло. Будто там, в этих домах и развалинах, умерла часть её души, большая часть… Словно она могла потерять нечто самое дорогое. — Ты почувствовала… — подтвердила сама себе под нос старуха. — Потому что ты тоже часть нашего ковена по крови, и это ничто не изменит… — Но если я откажу Ему, он прикончит меня собственными руками! В голове Маргарет тут же всплыли утренние видения, которые вытеснили историю с психиатрической больницей и престарелой Сельмой. Новое видение было ярче и сильнее, что значило, что его воплощение в жизнь имеет во много раз больше шансов. И в этом возможном исходе Сельму после её отказа Некроманту монстры зверски разорвали на части, без права на возрождение…✵☽☉☾✵
— Нет! Иди ко всем чертям! С неба как из ведра льёт ливень, но это не гасит кострище с бедной Асцелией позади. Сельма стоит спиной к огню, сжимает кулаки и выкрикивает свой роковой ответ прямо в железную маску. Из-под неё раздаётся приглушенный заливистый смех. Злобный… Он не предвещает ничего хорошего. — Я услышал тебя, Сельма. Ты пожалеешь, что приняла такое решение. Руке достаточно лишь дать короткий сигнал, и монстры со всех сторон настигают свою долгожданную жертву. Сельма кричит в агонии, пока её тело заживо рвут на куски… Настоящая смерть…✵☽☉☾✵
— Нет, Сельма… Я видела твоё будущее. Если ты ответишь «нет», он выкинет тебя обратно в твой мир. Ты ему больше не будешь нужна, насильно он не сможет от тебя получить желаемое. И весь остаток жизни ты проживёшь за пределами этого кошмара… хотя он никуда не денется из твоей памяти. Слова ведьмы, как мёд, текли в уши. Хотелось тут же согласиться, но Асцелия… Образ девочки возник немедленно в голове, а затем сменился девушкой, которая каждый конец цикла вынуждена заканчивать, объятая пламенем… Хотя её в любом случае ждал печальный конец, если только Некромант не успокоится. Горожане… Половина — сгнившая падаль, но другая часть, например, Шарли — невинное дитя! А сколько ещё здесь могло быть таких?! Её согласие даст им избавление. Возможно… Её жертва даст им долгожданное упокоение, если Осберт сам не лжёт… Но если она принесёт себя на закланье, и Некромант, получив свободу, исчезнет, как же ковен… За одно видение Сельма будто века прожила с этими женщинами. Да и Асцелию это тоже не спасёт… Внутри говорило что-то помимо воли и разума. Словно какие-то узы связывали девушку с ведьмами. Возможная смерть каждой из них сводила дыхание даже сейчас; каждое лицо, искажённое муками, было так знакомо! Сельма впала в смятение. Но мысли снова возродили в голове образ, который роковой случайностью привёл её сюда — образ Шарли и её страшной смерти в реальном мире… Ковен прожил века, каждая из ведьм цеплялась за своё жалкое существование, как крыса, не желающая сдыхать и хватающаяся за все соломинки в потопе! Это моментально отрезвило и вызвало отвращение ко всем тем эмоциям, что Сельма испытывала сейчас к Ковену, который даже не знала. И как она вообще могла испытывать какие-то сестринские чувства к этим существам, да и даже к Асцелии?! Это всё память Иоханны! Не её! И чары старой ведьмы напротив. — Прочь… Пошла прочь ко всем чертям! Сельма и сама не поняла, откуда в ней оказалось столько сил и злобы. Девушка немедленно сорвалась с места, желая как можно скорее убежать прочь. Однако в этот раз она бежала не от ведьмы, и даже не от недоумевающих монстров. Она пыталась убежать от самой себя. Маргарет осталась в полном одиночестве. Монстры, пришедшие на защиту Сельмы, что-то прокряхтели и исчезли средь высоких сосновых стволов за ненадобностью. Взгляд старой женщины заволокло отчаяние. Ещё раз потерять своих сестёр она не могла. Ни одна верховная больше не могла этого допустить. Разум требовал решительных действий. Но что она и другие Старейшие могли, лишённые своих сил и измотанные чумой? — Конец цикла уже через три дня… Времени не осталось… С мутного глаза стекла скупая слеза, но Старейшая немедленно взяла себя в руки. Достоинство не покинуло бы её даже перед самым страшным концом.***
Три дня прошли незаметно. Некромант Сельме больше не являлся даже во снах. Тихая мирная гавань вводила в ложное заблуждение, что весь кошмар исчез раз и навсегда. Только сердце Сельмы не находило себе покоя и судорожно ждало чего-то ужасного…