Души проклятых миров. [Том 1] «Беглянка»

      Сельма пришла в себя только под утро. Рассвет алым золотом растёкся над лесом. Боль в голове слабо пульсировала на фоне мыслей. В эту ночь шатенка оказалась на грани между жизнью и смертью. Возможно, она бы легко пережила эти долгие часы без боли и отчаяния, если бы не воспротивилась Некроманту. И пока голова её разрывалась от кровяного притока, она всем существом жалела о своём решении… В те часы неосознанно она вновь хотела найти защиту у той силы, которую представлял собой Некромант, спрятаться в полах его рясы и скрыться от боли. Он знал, что её тело выдержит этот натиск, но какой ценой?       В любом случае к утру цена была уже заплачена. С слабыми болезненными отголосками в голове и затылке ослабшая Сельма смогла сесть на берегу и натянуть на себя измявшееся платье.       Когда к полудню она вернулась в дом Асцелии, та, на удивление, не сказала ей ничего, словно бы девушка просто уходила на час-другой на рынок. Однако несмотря на внешнее напускное спокойствие, всё это время беловолосая ведьма не находила себе места, постоянно обращаясь к своим мизерным остаткам магии, чтобы подключиться к живой сети города, ощутить, где находится шатенка и что с ней (дар Некроманта, но не ведьминской природы). Она чувствовала комок боли на берегу возле озера, могла ощутить всю палитру агонии и эмоций, и уже давно побежала бы в ту сторону, но… Хозяин города запретил. Ему не надо было для этого вывешивать объявления или громогласно зачитывать свитки на площади. Его запреты и приказы ощущались всеми на каком-то ином измерении чувств, и всегда эти запреты или желания требовали неукоснительного исполнения. Вряд ли кто-либо решился бы самоуправствовать.       И потому Асцелия ничего не могла сделать, кроме как ждать, когда жалкое человеческое тело на берегу переборет болевой порог.       Восприятие Сельмой беловолосой ведьмы после видений в озере изменилось окончательно. Под натиском незнакомых чувств пришедшая с трудом подавила в себе желание по-сестрински обнять беловолосую, пока та безразлично суетилась над пирогом. Шатенка чувствовала, что Асцелия обо всём знает и потому намеренно не задаёт вопросы. Теперь она была многословнее обычного, отвлекала Сельму от сумбурных размышлений. Девушка же больше предпочитала отмалчиваться, погружённая в свои мысли, которые прерывались лишь для того, чтобы повыше укутаться в толстое покрывало.       Она не заметила, как прошёл день. Слабость была всё ещё сильна в её теле. Сознание всё время тянуло в прошлое. Образ Иоханны, Альвевы, Асцелии, Осберта. На какой-то момент это стало напоминать книгу или сериал, после ознакомления с которыми некоторое время человек не может принять реальность и хочет вернуться назад. Своеобразное книжное похмелье.       Вечер «сёстры» встретили у очага. Угли мирно потрескивали и переливались всеми оттенками алого за решёткой, уже почти не давая жара. Беловолосая ведьма незаметно для себя затянула отдалённо знакомую песню. Сначала совсем тихо, почти себе под нос, а потом чуть громче.

Вяжут кружево над лесом

В желтой пене облака.

В тихой дреме под навесом

Слышу шепот сосняка.

Светят зелено в сутемы

Под росою тополя.

Я — пастух; мои хоромы —

В мягкой зелени поля.

Убаюканная этим пением Сельма сама не заметила, как тихонько подхватила откуда-то знакомый ей мотив, незнакомые до этого слова стали сами слетать с её губ:

Говорят со мной коровы

На кивливом языке.

Духовитые дубровы

Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе,

Сплю на вырублях сучья.

Я молюсь на алы зори,

Причащаюсь у ручья.

      Песня угасла, и вновь воцарилось блаженное молчание. Беглянка всё ещё думала над тем, откуда знала мотив и слова этой песни, которую точно раньше нигде не могла слышать. Но беловолосая неосознанно сама ответила ей на этот вопрос:       — Удивлена, что ты знаешь эту песню. Бабушка часто её пела, а потом и сестра…       Вечер протекал медленно и дарил долгожданное успокоение. На какой-то момент Сельма задумалась о том, как Асцелия может так просто смотреть на огонь в очаге, который обгладывал её кости в конце каждого нового цикла? Вопрос она озвучила немедленно и получила ответ.       — В этом мире не всё так, как кажется на первый взгляд, Сельма. Некромант сжалился надо мной, даровав жизнь, расплата за которую — сожжение. Но это лишь имитация. Я испытываю боль только первые мгновения. Не спорю, этого достаточно, чтобы пожалеть обо всём на свете. Но потом Он забирает моё сознание, а тело остаётся бездушным. Зато горожане муки испытывают даже после того, как тела их разорваны на куски.       — Сколько раз ты горела за эти века?       Асцелия улыбнулась:       — Я не назову конкретное число. Много раз. Длительность цикла определяет Некромант. Может быть несколько дней, месяц, а может и года. Кара направлена на меня лишь частично. Его главная цель — горожане и отцы церкви.       — Ты расплачиваешься перед ним за то, что не помогла ему, когда его прокляла Альвева? — вспомнила Сельма свой самый первый провал в прошлое и слова Некроманта, что явился на зов Асцелии, загнанной горожанами на кладбище: «Помнишь день, когда твоя бабка наслала на меня проклятие за то, что я хотел связать себя узами с твоей сестрой? Ты могла её остановить, но ты стояла в стороне; я просил тебя о помощи, но ты не помогла. Отдавая дань твоей сестре, моей возлюбленной, чума обошла твой дом стороной, скот твой не тронул падёж. Не достаточная ли это милость с моей стороны? Хотя я должен сам убить тебя. Помешай ты ей в ту ночь, я бы покоился с миром и разделил вечность с Иоханной!».       Ответ на вопрос последовал далеко не сразу. Девушка уже подумала, что и вовсе его не дождётся, но Асцелия, погрузившаяся в свои мысли, всё же прервала молчание.       — Не только… Бабушка была не просто так зла на него. — Сельма сразу вспомнила, как старая Альвева, не став углубляться в своё ведьминское чутьё, в порыве эмоций сразу обвинила пастуха в насилии над внучкой. — Она была зла на него не просто так. Считай, что мы оклеветали его перед ней. Так захотела сестра, я же никогда бы не выдала её. А когда за Иоханной пришла инквизиция… Осберт, как на зло, оказался рядом с нашим домом, вернувшись с пастбищ. Бабушка была уверена, что он причастен и к этому несчастью. Я знала правду, но говорить что-либо в его защиту было бесполезно. Моё молчание и отказ в помощи кардинально изменили наши судьбы…       — А что стало с двойняшками?       Асцелия метнула в Сельму пронзительно колкий взгляд, словно пытаясь что-то прочитать в её глазах. Такое же чувство было, когда на шатенку смотрела лесная ведунья. Не зря силы ведьм и ведуний так похожи… Всё же обе стороны — выходцы из одного рода.       Но вскоре взгляд стал мягче и снова переместился на очаг.       — Это были близнецы. Их спасла жена рыбака. Сам рыбак в то время был не дома, ловил рыбу. Чтобы избежать ярости фанатиков, женщина отнесла одного из малышей на паперть монастыря, а одного оставила в хижине. Мужу она ничего не сказала про второе дитя, чтобы не испытывать его суеверность.       — Получается, у меня есть очень далёкие родственники?       — Нет.       — Тот, что воспитывался при монастыре, не продолжил род?       — Как раз наоборот, продолжил.       — Тогда…       — Нет. Ты никогда не думала, почему столь малому количеству потомков передалась сила моей сестры? Родив близнецов, её сила разорвалась из единого целого на две части. Ведьмам и ведуньям нельзя продолжать род, это часто заканчивается трагично. В потомках близнецов от Иоханны не было практически ничего, лишь жалкие капли. Некромант сразу бы почувствовал кровь моей сестры, если бы в ком-то она заиграла полноценно. Её сила должна была раствориться в поколениях, что почти и произошло, но судьба спустя несколько колен свела эти две ветки. И так родилась твоя прапрабабушка, прабабка. В них уже полноценно играла её кровь, но они были не достаточно крепкими сосудами для такой силы. Ты первая, кто смог вместить в себя прошлое и часть ведьминских сил. На тебе должно всё и закончиться, учитывая, что род ты не продолжила.       На какое-то время вновь воцарилось молчание. Обе женщины замерли своими взглядами на маленькой тесной камере очага с запертыми внутри алеющими углями. Асцелия сосредоточилась на своих чувствах, а Сельма на фоне ещё пульсирующей в голове боли думала о своём месте и своей роли в этом мире.              — Чего добивается Осберт? — этот вопрос не давал покоя никому, и скорее всего никто не знал ответ, даже главная прислужница Повелителя города.       — Не Осберт… Его уже давно нет, есть только Некромант. Ты запуталась в её воспоминаниях… — Асцелия обладала поразительным ведьминским чутьём и знала всё, словно считывала айсберг… Говорила лишь выборочно.       — Тогда что нужно Некроманту от меня?       — Дай ему то, что не дала моя сестра. Останься подле него, и этот бес наконец-то успокоится.       — И что будет? Циклы закончатся, ты перестанешь гореть на костре, и Он оставит этих несчастных в покое?       — Да.       — А что будет со мной?       — Ни одна ведьма тебе этого однозначно не скажет. Некромант непредсказуем для нас.       Молчание вновь затянуло свою волынку.       — Я не хочу, чтобы ваше проклятие тянуло меня назад. И уж тем более не хочу гнить тут вечность…       Пронзительный умный взгляд беловолосой снова задержался на собеседнице. Она могла бы сказать очень многое, но озвучила лишь мизерную часть своих мыслей:       — Это твой род и твоя кровь. От этого не убежать, Сельма. И от твоих способностей тоже. Ты уже пыталась.       — Память твоей сестры не изменит моё мнение об этом месте.       — Изменит. Уже изменила.       После этого диалога Сельма поскорее скрылась на втором этаже. Беловолосая ведьма, на теле которой всё ещё красовались чёрные гниющие рубцы от чумных язв, проницательно скосила взгляд в сторону лестницы. Порыв девушки скорее скрыться в своей спальне и заснуть явно был продиктован вовсе не усталостью…

***

      И это было правдой. Бессознательное в Сельме противоречило сознательному… Как только дверь за ней закрылась, она легла в постель прямо в одежде, мысленно сосредоточилась на чём-то и зажмурила глаза, пытаясь скорее провалиться во тьму.       Когда она открыла глаза, то уже лежала на знакомой поляне. Ставшая привычной атмосфера сразу окутала её своей непоколебимостью. Некромант оказался позади, потому как только девушка встала и обернулась, то тут же отскочила назад.       — На этот раз ты сама сюда пришла.       Впервые за всё это время Сельма не сжалась от ужаса перед Хозяином города. Знание его прошлого давало ей храбрость, избавляло от страха. Глаза скользнули по чёрной рясе. Ни единого кусочка тела не было видно. Уродливые руки были скрыты в широких потрёпанных рукавах. Капюшон, как и прежде, был низко надвинут на лицо, оголяя лишь страшную железную маску, поблескивающую в худом сиянии месяца.       — Да, это правда.       — Неужели ты хоть что-то перестала отрицать?       Он сделал шаг в сторону, что тут же повторила и Сельма, начиная кольцевое кружение жертвы и хищника. Аура Некроманта… Шатенка ощущала, как она могла покрыть весь город, как она ключом пробивалась даже во сне. Казалось, Он занимал собой всё пространство, а ведь сам силуэт физически был выше неё лишь на голову… Глаза вновь скользнули вниз. Под рясой угадывалось плотное телосложение, сложно соотносимое с образом старика.       — Как голова?       — Твоими молитвами. Прошла очень быстро, даже не заметила.       Из-под железной маски раздался смех, от которого всё тело непроизвольно покрылось липкими мурашками.       — Значит, в следующий раз я могу избежать излишней опеки.       — Опеки?! Это ты называешь опекой?!       — А ты хочешь сказать, что я не опекал тебя всё это время?       Возмущению Сельмы не было предела. Их диалоги начинали приобретать нотки ярого противостояния с заведомо известной победой. Вот только один из них воспринимал это противостояние как игру, а другой — как личный вызов.       — Позволь узнать, когда именно ты опекал меня, исключая конец шабаша?       — Постоянно.       — Меня чуть не сожрали монстры! Я чуть не сгорела в лесу. А потом ты толкнул меня с утёса в реку!       — Но ты ещё жива.

— Повсюду лишь со мной!

      — У тебя искаженное представление об опеке, учитывая, что всё это преодолела я! Одна!

— Я сама…

      — Ложь.

— Никогда!

      — Сама!

— Всегда!

      — Только благодаря мне.

— С тобою вместе быть так рад я.

      — Не стоило себя утруждать!       — А ночью у озера я слышал иное.       Напоминание о ночной слабости, когда Сельма от боли готова была ползать у его ног, лишь бы только вернуться в сон, лишь бы только всё это прекратилось, задели гордость. Девушка первая не нашла, что сказать, и это дало возможность Некроманту изменить ход их диалога.       — Видя мир глазами Ханны, как изменился твой собственный взгляд на него? Что теперь ты думаешь о душах этого города и «святых» отцах церкви? Всё также хочешь стать на их сторону, а не на мою?       — Её память и жизнь не меняют моей воли и моё отношение ко всему здесь происходящему.       «Её память не должна смутить меня. Это правильно! Никто не может лишаться права на смерть и так страдать! Так должно быть… У меня ещё есть моральные принципы…»       — Ещё одна ложь.       — Ты изуродовал всё, что её когда-то окружало!       — Я дал отмщение за неё и увековечил её образ.       — Я никогда не встану на твою сторону!       — Твой самообман ещё не надоел тебе?       — Нет! Мне не страшно быть собой!       — Знаю… Но сама собой ты станешь лишь со мной!       — Оставь меня!       — Сама в этот сон вошла.       Сельма и правда была в том состоянии, когда логично говорить и даже думать, хоть и в лишённом боли сне, невозможно. Это была последняя стадия отрицания всего увиденного ею. Жалкая попытка разума воспротивиться.       — Она тебя презирала!       Последняя отчаянная попытка сделать больно, и Некромант в то же мгновение материализовался из чёрного дыма прямо перед ней. Хрупкую фигурку обдало загробным холодом. Атмосфера вокруг резко переменилась.       — Сельма, не испытывай моё терпение, — приглушённый маской голос заставил густой слюневой комок застрять где-то в горле. Аура Некроманта сдавила виски уже знакомой болью. Перед ней стоял не Осберт из воспоминаний Ханны, а нечто чёрное, способное раздробить в порошок одним своим желанием.       Противостояние не продлилось и полминуты, закончившись полной капитуляцией. Сельма не выдержала, отступила назад и схватилась за голову, застонав: «От…отпусти… голову…» Этого признания своей слабости хватило, чтобы Некромант ослабил хватку.       — Зачем ты пришла?       Девушка явно растеряла былой пыл.       — Что со мной будет, если я соглашусь?       — Ты навсегда останешься в этом городе, и твои страхи, наконец, прекратятся.       — А что будет с циклами? Ты и правда даруешь свободу здешним душам?       Воспоминания неожиданно унесли Сельму к образу юной невинной Шарли, которая меньше всех из той компании заслужила такую страшную участь. Будучи ни в чём не виновной, она потеряла и жизнь, и покой смерти навсегда. За что?! А сколько ещё здесь таких, как она?       Некроманта же злил ход её мыслей. Слепая тяга к горожанам и защита их стороны Сельмой приводила его в ярость. Это чувствовалось под бесчувственной маской. Но он был терпелив.       — Если ты этого ещё будешь желать.       — Неужто ты думаешь, что будет иначе?       — Как знать…       — Если всё будет так хорошо, чего тогда боятся ведьмы?       — Теперь ты переживаешь ещё и за них?       — Отвечай на вопрос.       — Они поднимают шум без должной причины. Посмотри на Асцелию — она по-прежнему на моей стороне.       — Она обязана тебе псевдожизнью, смею предположить, что это другое.       — Асцелия больше всего боится смерти, она предаст любого, лишь бы только сохранить свою жалкую жизнь. В том числе и меня.       — Что будет со мной в этом мире?       — Слишком много вопросов.       — Я хочу знать! Ведьмы говорили, что ты жаждешь выбраться в мир живых. Что это значит? Что тогда будет и как буду задействована я?       Голову снова пронзила острая боль. Угроза Некроманта не осталась только на словах.       — Сельма, моё терпение подходит к концу. — Боль усилилась до той степени, когда хотелось согнуться пополам и начать кричать. Ещё никогда во сне шатенка не испытывала такой дискомфорт. — Я даю тебе достаточно, чтобы ты перестала думать о второстепенном.       Волна боли стала откатывать назад. Сельма всё ещё держалась за свою многострадальную голову, которая уже давно должна была бы заполниться от внутреннего кровоизлияния. Но такая простая смерть в здешних реалиях казалась нелепой. В одно мгновение давление в воздухе опустилось, боль окончательно исчезла, и шатенка смогла вздохнуть полной грудью. С упрямой уверенностью она снова подняла глаза, зная, что пытка была лишь иллюзией во сне, хотя и весьма реалистичной. Но монах уже не стоял перед ней. Он исчез, превратившись в чёрный дым и развеявшись в воздухе. Сельма осталась одна на поляне…