Красный, синий, черный

      Январь 2002 года, 19:47.       Вечер подступается к ним со спины, как подлый убийца, и также грозится расправой, но вместо ножа - мысли, и вместо крови польются слезы, но боль будет такой же ощутимой.       Туман густился вокруг старенькой Шевроле, но ничто не мешало водителю нестись сквозь прикрытую будто бы пеплом дорогу и снег, что падал и ложится на землю совсем бесшумно. И те, кто утверждает, что сердце разбивается с треском, может быть, и правы, у каждого свое сердце. Но часть человека, мысленно погибающего на заднем сидении Шевеля летела вниз тоже тихо.       Испачканные заклинаниями мысли путали сознание, меняли местами памятные события, портили, чернили, пятнали и всячески дробили рассудок. Все это происходило давно и пути отступления были завалены руинами, среди которых уже сложно было отличить ложь от правды и день от ночи.       Есть вещи, которые никак не повернуть вспять, например, желание обладать стареньким дряхлым голубым домом, брошенном на холодном побережье. Один из попутчиков замечает его и завороженно провожает взглядом, вытягивая шею, даже когда они прилично отдаляются от того места. Кингсли не упускает этот жест из виду, когда наблюдает за подопечным в зеркале заднего вида.       Но ничто не кажется ему неправильным, все так, как твердили колдомедики в Мунго. Больной всегда ищет зацепку, чтобы хотя бы ненадолго уйти отсюда, из реальности, из бесконечности и несовершенности жизни, из невозможности проковырять в собственной голове пару отверстий, чтобы зацепить ногтем часть мозга и, словно пленку, отмотать назад, вычертить как было нужно, исправить, откромсать лишнее, оттряхнуть грязь.       Все было потеряно и разорвано, позади были вещи похуже тумана и в этот момент, когда Кингсли взглянул на растерянный взгляд своего попутчика он понял, есть люди, которые рождаются чтобы страдать и умирают задолго до смерти.