Сердце для куклы

Скоротечность жизни обязывает ее обладателя проживать максимально ярко и красиво каждую минуту, используя все возможности и подарки судьбы; но не все люди поступают так, предпочитая плыть по течению или довольствоваться тем, что есть. Мы, куклы, наоборот, проживаем свой срок отрывками: долгие годы одинокого неподвижного состояния сменяются островками человеческой нежности и теплоты. Это приучает радоваться каждой секунде общения с миром живых существ, делает нас очень терпеливыми и скромными в отношении эмоций, избирательными и дотошными в области впечатлений. Сотни или тысячи раз я прокручивал тот момент, когда мы с моей хозяйкой нашли друг друга, задавалась одними и теми же вопросами: как и зачем этот огромный мир столкнул нас? Почему именно я? Почему именно она? Почему она так сильно любит меня? Почему разговаривает как с живой? Как я могу сделать ее счастливой? Что я могу вообще? Зачем я? Я всматривался в приближающуюся картинку бескрайних песков и футуристичных зданий, картинку, которая еще сильнее отделял меня от современности. Я чувствовал себя просто старой куклой. Чья-то древняя душа зажилась в моем текстильном тельце с пластмассовыми ручками и нарисованными глазками. Но эта душа очень хотела жить, и мое сухое картонное сердечко явственно отбивало ритм живого сердца. Я хотел жить как никогда раньше, пусть даже в теле куклы. Город, в котором мы оказались с моей хозяйкой, был из мира сказок и мифов, его населяли огромные стеклянные и бетонные великаны. Мне подумалось, что прочтение даже тысячи энциклопедий не заменит реальную встречу с этим городом, с его букетом ароматов пряностей и приторно-сладкой культуры. Это была Азия. Золотые моря бескрайних песков мягко переходили в золото зданий. Орнаменты на глине перерастали в кустистые узоры ковров. Завывание песчаных бурь мелодично подхватывалось ежечасными молитвами на улицах города. Зной разбавляли великолепные поющие фонтаны. Черные ночи и белые одежды, черные одежды и палящее белое солнце. Это был настоящий праздник двух стихий. В этом городе я слышал музыку, я видел музыку, я чувствовал музыку. Это были незнакомые мне восточные напевы, можно было купаться в их разнообразии, в их сладкой фантастичной загадочности Восточная двуликость. Смешение фантастических архитектурных творений с древними нерушимыми традициями этого края, наверное, приучило людей не удивляться ничему на свете, однако я явственно видел, что многие прохожие удивляются мне. Вид старой итальянской куклы никак не вписывался в общий ритм города. Здесь было место для золотых гор, дурманящих духов и специй, черного пряного кофе, королевских пиров, верблюжьих скачек, стеклянных монстров, восточной роскоши и мудрости древних скрижалей, но, пожалуй, этот мир не вмещал в себя маленькую потрепанную куклу с удивленным детским взглядом. И тогда я подумал, что похож на осколок, выпавший из разбитого зеркала и закатившийся неизвестно куда, и мне предстоит собрать свою реальность, которая давно ждет меня. Это было удивительно и не вмещалось в мое сознание. Город, непонятные люди, странная музыка, стеклянные нескладные муравейники разбили все мои представления об устроении вселенной. Мир намного больше, шире и глубже, чем представляла себе старая кукла. И лучше не пытаться вникнуть в его устройство, в его бескрайности, оторванности, уникальности, хаотичности, перегибы и бесконечности. В этом мире вы можете встретить такие артефакты, которые не смогут уложиться в ваше сознание. Например, мое сухое картонное сердечко, отбивающее ритм живого сердца, – осколок кем-то разбитой реальности, которую, мне кажется, я должен собрать воедино. И тогда я снова закрыл свои нарисованные глазки, сложил вместе свои пластмассовые ручки, но мне не нужно было больше просить ни о чем: в этот момент мне показалось, что где-то очень далеко, почти не в этом мире, я слышу ритмы других картонных сердец, которые давно ждут меня. Именно меня. Ждут и надеются.