Секс, любовь и иудейство

***

POV/АЛФИ Я проснулся вскоре после восхода солнца, желая полюбоваться Голдой. Ее густые волосы отливали золотым блеском, обрамляя лицо, шею и грудь, которую я обвел руками. Совершенная молодая фигура манила меня, и я склонился к розовым полусферам губами, желая превратить ее пробуждение в утренний секс. Дверь в спальню гостиничного люкса несмело приоткрылась, и тихие маленькие шаги устремились в сторону постели. Я поднял голову, прикрывая Голду одеялом, встречая любознательный взгляд Ноа, устремленный к нашей кровати. Ему было интересно знать, что творится между мной и Голдой, в каких мы отношениях и почему вообще спим вместе. Держа в руке Флаффи, подаренного моей женой, Ноа склонил голову, обводя раскинувшийся силуэт Голды. Я был готов биться об заклад, что он приходил в нашу комнату ежедневно для того, чтобы убедиться, что с Голдой все в порядке. Стыд прилил к моим щекам от этой мысли. Я приподнялся на локте. — Иди сюда, Ноа. — позвал я, и малыш вздрогнул, уронив игрушку. Вуди, следовавший за ним по пятам, обнюхал ее, прежде чем схватить в зубы и отнести к постели. Я перенял игрушку и потрепал пса по загривку — в последнее время Вудфорт был отличной няней. Ноа не осмелился взять зайца под моим взором. Я протянул Флаффи сыну. — Держи своего приятеля, сынок. Ноа, поколебавшись с несколько секунд, сделал шаг ко мне навстречу, посмотрев на своего плюшевого друга. Он взял игрушку, и я живо подхватил Ноа, усаживая к себе. — Мы спустимся вниз, завтракать, да, как только Голда проснется. Он поднял указательный палец. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, зачем. Я медленно проследил за его указателем, врезаясь глазами в спящее личико Голды, залитое солнечными бликами. Мои руки побрели по его маленьким ступням, теплым и мягким, прежде чем я нашел смелость, чтобы сказать: — Я никогда не обижу Голду, даже если обижал твою маму, да? Ноа попытался убежать, но я остановил его, уронив к себе на грудь и крепко прижав к телу. Его пушистые светлые волосы стали щекотать мое лицо, и я пригладил их, слушая глухие вопли Ноа. — Ш-ш-ш… Послушай меня, — Ноа брыкался, щипая меня за шею и скулы, пытаясь выбраться из захвата, — Ноа, славный мой, послушай… Он умело цеплял мою кожу, набравшись этих навыков в детском саду. Мое терпение было на исходе. — Ноа, я… Прости, меня, да? Прости меня, если я сделал тебе больно и напугал. Он встретился со мной взглядом впервые за много месяцев, прекратив буйствовать. Его глаза были большими и огорченными. — Мне жаль, что так случилось с твоей мамой. Я бы хотел её вернуть, да? Но теперь у нас есть Голда. И она любит тебя больше всех на этом свете. Ноа выпрямился, размыкая плотно сцепленные губы. — Джо? — Его не вернуть, но у тебя может родиться новый брат. — я погладил сына по спине. — Ты простишь меня, Ноа? Ноа широко распахнул рот, вопросительно поиграв плечами. Он был запредельно шокирован моими словами. — Я подарю тебе маленького брата, а ты простишь меня, идет? Мы сможем снова все вместе играть в мяч на заднем дворе или в машинки, читать книжки или рисовать, а ещё… Ноа, уличив момент, скользнул по одеялу и, ступив на твердую поверхность, устремился прочь из спальни. Именно тогда я заметил Голду, наполовину спрятанную в ткани подушки: ее глаза были такими мягкими, что мое разбитое сердце почти тут же исцелилось. Все еще выглядя сонной, она прижалась ко мне, прильнула к моей груди, на которой я все еще чувствовал тепло Ноа. — Ему нужно время, чтобы переварить эту мысль. Я поцеловал Голду в сладкую макушку. — Да, определённо. Мы провели наши первые летние каникулы на пляже. Было начало июня и солнце прилично грело, накаляя белый песок и отражаясь от глади чистой воды. Я взял недельный отпуск на работе с возможностью отдохнуть от рутины бизнеса. Голда одела Ноа в полосатый песочник, пока он упрямо стаскивал с головы свою бескозырку, роняя её на песок. Наряд моей жены представлял собой платьице с короткими рукавами и подолом чуть ниже бедра и короткими, до колен, шортами. Без чрезмерных излишеств, ее тело выглядело замечательно. Стянув рубашку, я подхватил Ноа и унес его в воду, погружая сначала только пальцами ног. Ноа визжал каждый раз, когда волны касались его крошечных пальчиков. — Папа! — кричал он, когда я делал шуточные попытки бросить его в воду. Каждый раз, когда он называл меня «папа», мое сердце трепетало. Иногда он называл меня «Алфи», когда пытался подражать Голде. Ноа был сбит с толку в первые несколько месяцев, когда Голда называла меня папой или папочкой в своей игровой манере. Мы вернулись к Голде и опустились на песок. Ноа, прижавшись ко мне, укутанный в полотенце, посмотрел на мой подбородок. — Ты любишь меня, папа? Я задохнулся и вспомнил все поступки, которые совершал по отношению к сыну. Мое лицо застыло. Голда поцеловала Ноа в щеку, наблюдая за нами. — Я тебя люблю. — выдавил я, и Ноа начал всхлипывать, и я тоже не мог сдержаться. Я пригубил его макушку и отвел глаза, быстро сглатывая. Голда прижалась к нам, обнимая нас обоих. Я нашел ее шею и прижался носом к ее коже, скрывая свою слабость. С того дня Ноа называл меня папой при каждом удобном случае, сначала застенчиво, но позже с очаровательным легкомыслием. Поздним вечером мы с Голдой располагались в столовой, наслаждаясь обществом друг друга и плотным ужином. Мы еще не говорили о событиях сегодняшнего дня. — Это было неожиданно… — сказала она, делая глоток вина, — От вас двоих. Я знал, о чем шла речь, опуская ладонь на ее маленькую ручку, откладывая приборы. — Что греха таить — для меня-таки тоже. Голда мрачно улыбнулась мне, и я поспешил ободрить ее. — Ноа достаточно большой, чтобы помнить свою мать, так, но со временем эта память померкнет. Он был слишком мал, чтобы создать с ней сильную связь. И наш брак, с последующим появлением прекрасной тебя в его маленькой жизни — таки истинное благословение, да? — я пригубил ее нежную кожу. Голда отпила еще немного белого полусладкого. — В конце концов Ноа задаст нам вопросы о Дафне. Это естественно — мальчик захочет узнать больше о женщине, которая его родила, да-а. А пока я буду врать ему: ложь во благо бывает полезна, шейфеле, ага? Её брови поднялись. — Ложь во благо? Ты врал о себе в день нашего знакомства? Я усмехнулся, увидев её выражение лица. — Частично, да, детка? Иначе бы ты не захотела войти в мою жизнь. — Войти в твою жизнь нянькой с сексуальными услугами? Я рассмеялся, обнажив зубы. — Брось, шейфеле. Я даже не думал о последнем, клянусь. Голда схватила меня за запястье, шутливо щипая. — О, правда? Смех снова вырвался из меня. — Кто же знал, что мы станем такой хорошей парой, да? Я и представить не мог, что та стеснительная девочка с косичками окажется достойной женой и талантливой матерью. Так? — Звучит романтично, — передразнила меня Голда. — Романтика — не самая моя сильная сторона, но я стараюсь, да, ради тебя я стараюсь. — я взял Голду за щеку. — Ты меня удивила, знатно так удивила: в нашу первую брачную ночь, в день переезда в мой дом, и продолжаешь удивлять. — Это хорошо… верно? — Более чем, сладкая. — я погладил Голду по волосам, и мои глаза проследили за пальцами, что скользили вниз. — Я жил ради сыновей и работы, чтобы удержать свой бизнес и обеспечить будущее детей, так? Начав со дна, я не хотел, чтобы мои дети прошли тем же путем, потому я так долго отпирался от создания полноценной семьи. Дафна не понимала меня. Она хотела ребёнка с первого дня брака, считала дни, ждала задержки, несмотря на то, что мы все еще жили в полусгнившем Ист-Энде. — И ничего не происходило? — глаза Голды вопросительно округлились. Я покачал головой. — Иногда я чувствую, что в этом была заложена моя сила — всеми фибрами души и тела я не хотел обзаводиться потомками. Она внимательно следила за моими губами. — Никогда? Я фыркнул. — Я ждал момента, да? Момента, когда у меня будет свой собственный огромный дом, с приличной мебелью и тёплой уборной. Чтоб мои дети зачинались и рождались в достойном месте, а не так, как я, твоя мама, Авива или Генри среди трущобной вони, пронизывающей все существо. Голда изумленно моргала, сморщив нос. Она и поверить не могла, через что прошло семейство Соломонс на пути к своему величию. — Вонь — не самое страшное, да-а, от нее можно спастись дымом сигарет, куда хуже тараканы. Они падали со стен. И, обычно, когда Генри резвился, задевая стены, я был буквально обсыпан ими, этими рыжими ублюдками, и они копошились в моей одежде, на лице и голове. Голда побледнела. — А как же дезинсекция? Я хмыкнул. — Где взять денег, дорогуша? Она стоила денег, а моему отцу было плевать на условия, в которых мы жили. Он не считал нужным одевать и кормить нас, рассчитывая на Ицхака. Если бы не он — я бы умер в младенчестве, у Бэллы на руках, вместе с Генри и Авивой, сгрудившихся у камина с тлеющей горсткой угля. Выбравшись из-за стола, Голда скользнула ко мне на колени, зарываясь в мои объятия. Я поцеловал ее в щеку. — Я снова потерял нить разговора, застряв в прошлом, старый-таки обормот. Ее улыбка озарила меня.— Ты не старый. — Но обормот, да? Голда посмеялась. — Порой бываешь. Моя рука скользнула под ее платье и сжала ягодицу, и Голда устремила взор в сторону спальни. — Ноа уже спит. — уверил я. — Знаю, — Голда встала на ноги. — И я подумала о том, чтобы испробовать душевую… Я встал следом за ней и сразу в нескольких смыслах, делая легкий шаг к жене, расстегивая ставший внезапно тесным ворот рубашки. — Вода — не самая лучшая смазка, вот что я скажу тебе, да? Улыбка Голды стала игривой. — Думаю, мне будет достаточно твоей. Я почувствовал, как мои брови приподнялись, следуя за Голдой, что попятилась в ванную комнату, пока я преследовал ее как охотник. — У тебя часом не овуляция, дорогуша, не? Голда графски вытянула шею, поиграв плечами. Я расстегнул пуговицы на ее платье и прижался горячим поцелуем к ее шее, а затем укусил, заставив Голду задохнуться. Наши губы встретились. Тёплые капли воды посыпались на нас, сделав оставшуюся одежду тяжелой и тесной. Задыхаясь от возбуждения, я проник в Голду настолько, насколько мне позволяло её податливое лоно. Я посмотрел на её послабленное лицо, на раскрытый рот в громком стоне, на полуприкрытые веки, и не смог сдержать ухмылки. Когда я впервые увидел ее в день нашего знакомство, я не мог представить себе, как мы вообще будем уживаться. Разные во многих аспектах, мы приспособились друг к другу. Брак имел свойство брать и отдавать, и я умел пользоваться ими. Я обвил Голду полотенцем, когда все закончилось, стирая с ее лица капли воды. Ее усталость выдавали мягкая улыбка и слабый румянец на щеках, когда она опустилась на постель. Ноа вошел в комнату,  спотыкаясь, босиком и протирая глаза, как мотылёк, к лучику света от накрытого ночника. Я поднял его, прежде чем прижать к себе. Он слабо улыбнулся мне, когда я взъерошил его светлые волосы. — Почему ты не в постели, сынок? — он положил свою маленькую головку на мою грудь, указывая пальцем на Голду, что наблюдала за нами из-под навеса сладкой полудремы.