Секс, любовь и иудейство

***

Спустя четыре месяца POV/АЛФИ Голда организовала настоящий пир по случаю моего дня рождения, который впервые за тридцать пять лет оказался по настоящему безоблачным и даже счастливым. Сентябрьский день оказался на удивление ясным и теплым, пришедший на смену первым холодным дождям. Моя семья собралась в особняке, за одним большим столом, забитым закусками и всякими разностями. Ноа следовал за Голдой, как хвостик. Прообраз Дафны частично выпал из его памяти, и теперь для него была только его новая мама. Генри приблизился ко мне, уличив момент. — Она заставила Ноа вернуться к прежней жизни. Он снова энергичен и полон сил. Я кивнул, проследовав взглядом за Голдой. Она подняла на руки Генри-младшего и бережно стерла с его щеки свернувшееся молоко. Мальчик в это время любознательным взором изучал мир вокруг, повиснув на нежном плече моей жены. — Голда отлично ладит с детьми, вот что я скажу, да. Рива, сидящая в дальнем углу столовой, тяжело взглянула на Голду и, очевидно, увидела собственную красоту, потерявшуюся в спиртном. Она потянулась к Абигаль, чтобы неуклюже приобнять её, но девочка оттолкнула от себя ее вздувшиеся руки. Генри, увидев эту картину, устало вздохнул. Он сделал большой глоток рома, прежде чем сердито сказать: — Это вина Ривы. Я повернулся к брату, фальшиво приподняв брови, и Генри спохватился. — Абигаль стала такой ершистой из-за неё. Она всегда была не самой уравновешенной девочкой, и я думаю, что это связано с тем, что Рива была пьяна почти всю беременность. Спиртное повлияло на Абигаль через утробу. Я потянулся за сигаретой, пока Генри продолжал. — Я люблю ее, но, боюсь, однажды она закончит свой путь в психиатрической лечебнице. Конечно, Абигаль, милая девочка, которая, к сожалению, нахлебалась всякого дерьма из-за этих двоих, что звались ее родителями. Насколько я мог знать, ей нравятся шоколадные конфеты и молоко с сахаром. Дай ей волю, Абигаль дни напролет сидела бы в нашей гостиной, поедая сладости и листая сказки. Ещё бы. В доме Генри постоянно воняло до отказа набитым мусорным ведром и полными окурков пепельницами, грязной посудой и грязными рубашками отца. Рива дни напролет только тем и занималась, что пила крепко заваренный чай и курила сигарету за сигаретой, изредка отвлекаясь на Генри-младшего. Смысл ее существования сводился к тому, чтобы дождаться прихода мужа из очередного загула и успокоиться. Я посмотрел на Голду, желая отогнать гадкие мысли. Она встретилась со мной глазами и, лучезарно улыбнувшись, перевела взгляд на Абигаль. Девочка действительно казалась ужасно скованной и нервной. — Твоя маленькая жена просто великолепна в этом платье! Генри понравился выбор, сделанный Голдой. Для вечера она выбрала не дорогое, но и не дешевое платье, прекрасно гармонирующее с ее природной привлекательностью. — Тебе на самом деле нравится, а? Хочешь не досчитаться зубов, да? Генри утвердительно улыбнулся, двинувшись по направлению к Голде. Грязный ублюдок! Густые темные волосы, серые глаза… На нем отлично смотрится дорогая одежда хорошего покроя. Его вид притягивал женщин, и эта мысль заставила меня побеспокоиться о Голде, возле которой он схватил на руки Кейли и подбросил в воздух, чтобы обратить на себя внимание чужой жены. Девочка завизжала от восторга. Когда он поставил Кейли на пол, обиженная невниманием отца Абигаль обратилась к Голде: — Можно мне остаться с ночевкой? Голда посмотрела на меня. Ее глаза осветились жалостью. Я одобрительно кивнул, в глубине души не желая нагружать Голду излишним количеством забот, и она опустилась на колени и крепко обняла Абигаль. — Конечно. Абигаль благодарно моргнула, замечая, как ее отец пропустил ещё один бокал. — С тобой все в порядке, а, дитя? — вглядываясь в блестящие от подступающих слез глаза племянницы, я опустился к ее розовой мордашке, положив ладонь на детское плечо. — Почему ты плачешь, глупышка? Ты же останешься у нас. Голда сделает тебе молока с сахаром на ночь, не так ли? Абигаль серьёзно посмотрела на меня и, приоткрыв рот, попыталась что-то сказать, то, что лежит у нее на сердце, почему она так несчастна. Она выдавила из себя улыбку, ущипнув меня за нос. — Жалко, что ты — не мой папа. Я сухо хмыкнул, провожая Абигаль к остальным детям, смутившись. Увидев, как улыбаются и смеются её сестры с Ноа, девочка и сама испытала прилив радости, вовлекаясь в игру. Генри допил свой ром. — Пойдем, Алфи. Ты как будто попал в фонтан молодости, и стал менее капризным, чем в прошлом. Я рад за тебя. — это звучало натужно, с нотками зависти, или мне только показалось? Я молча потер бороду. — Дядя Ицхак недавно подошел ко мне с интересным вопросом. — по изменению голоса брата я понял, что мне не понравится то, что он скажет. — Что за вопрос-таки, м? — Он попросил меня поговорить с тобой о совместном с Голдой ребенке. Он считает, что ты должен быть более сдержанным и готовым к любым неожиданностям. — К неожиданностям вроде выкидыша, еб вашу? — выругался я. Генри пожал плечами. — Как вариант, и не маловероятный, учитывая прошлое, приятель. Кто знает, на что способна твоя Голда в замешательстве? Я свирепо посмотрел на Генри. — Если ты думаешь, что она что-то сделала с собой назло мне, то ты, блять, настоящий кретин. Генри зло ухмыльнулся. — Сделала: взяла на руки твоего бутуза и тащила его по всему Лутону на руках до дома Барнетта. Она знала, что беременна, но намеренно поднимала Ноа. Любая тяжесть на таком сроке губительна. Эта мысль заставила меня нахмуриться. Я не придавал ей значения раньше. Да, многие женщины избавлялись от семейной стези подъемом тяжестей, но Голда… Она же не способна на подобные пакости. Или способна? Мой взгляд остановился на ее милом личике, сияющем от счастья. Еще недавно она пережила столько боли, и та рана, затянувшаяся, периодически болит, насколько я мог судить. Ее ночные кошмары, внезапные пробуждения и тихий плач, которые она оправдывала снами, где чувствует и видит своего ребенка. Нет, Голда не могла сделать это намеренно, но подсаженная Генри мысль осела на извилинах. — Я не хочу, чтобы ты или дядя Ицхак вмешивались в мои дела, так? Генри поднял руки. — Я и не хотел. Но старик беспокоится. Пытается думать о твоем будущем. Я указал пальцем на Ноа, который с любопытством вглядывался в лицо Генри-младшего, о чем-то спрашивая Голду. — Вот мое будущее. Генри нахмурился. — Точно. Ты так и не сказал Голде, что случилось с твоей первой женой? Кажется, все пошло по пизде именно после того, как она хлебнула часть правды. Я фыркнул. — Знают только ты, дядя Ицхак и Барнетт. — А как же Голда? Я нахмурился. — Она догадывается, но всеми силами пытается услышать от меня чистосердечное, да. Генри покачал головой. — Что, если она расскажет что-нибудь своему дорогому кузену или, не дай бог, кому-то из нашей семьи? — Голда не расскажет. У неё нет доказательств, кроме невнятного лепета Ноа. Генри сделал глоток. — Эх, женщины склонны не замечать недостатки своих близких. Я слабо улыбнулся. — Факт, за который мы должны быть благодарны, иначе ни твоя, ни моя жена не стали бы с нами жить. Голда приняла меня таким, неуравновешенным ублюдком, и Ноа, самоотверженно заботилась о нем, несмотря на свой юный возраст.