***
POV/ГОЛДА Я молча слушала Симона, зная, что этот всплеск сделает ему добрую работу — он выпустит часть своего гнева и печали. Когда я встала и начала прибирать чашки, он, казалось, вспомнил, что я была женой Алфи, сидящая перед ним за столом, и вдруг вся злоба оставила его, и он с грустью сказал: — Прости, Голда, но я, черт возьми, ненавижу его. Куда бы он ни пошел, он вызывает разочарования или неприятности. Я вздохнула, погладила Симона по его светлым волосам дяди Барнетта и с сожалением сказала: — Я чувствую к нему то же самое. Симон раскрыл рот от шока. — Ты ненавидишь Алфи? Любовь всей твоей жизни? Он резко поднялся и закрыл дверь в столовую, прежде чем решительно, но тихо сказать: — Алфи убил свою жену намеренно. Я уставились на молодого мужчину напротив и задалась вопросом, не послышалось ли мне. Симон кивнул мне, словно желая подтвердить — то, что он сказал, было правдой. — Он никогда не будет прежним после того, что случилось. Дафна сгубила его младшего сына и Алфи прикончил ее, задушив голыми руками. Теперь Алфи высасывает из тебя всю уверенность и жизнь, и я не могу этого допустить. Я знала, догадывалась, что история с самоубийством существовала для создания мира в семье. И я в нее верила. Так было проще. Я повернулась к Симону: — Как бы там не было, Алфи не должен почувствовать себя обманутым. За обещание мира между хасидами и ашкеназами принесли в жертву девственницу. У меня отняли выбор. Мучительно вырванный из меня. Я вспомнила нашу первую ночь с Алфи — страх, острый и грубый, сковал мою грудь, когда мой муж привел меня в нашу комнату, где мы должны были провести брачную ночь и закрыл дверь перед ухмыляющимися лицами своих родственников. — Ты знала о моих чувствах, Голда… Симон нежно обнял меня со спины, и я быстро увеличила расстояние между нами, ретируясь к двери. Меня тянуло к нему взаимно, но нам не следовало уединяться. — Знала. Прошло почти три года, но воспоминания все еще будили меня по ночам. Я боялась быть рядом с Симоном, с этим молодым мужчиной, с моим кузеном. Я боялась себя. Это случилось летним вечером. Одно признание. Один взгляд. Один быстрый поцелуй. Мой взгляд остановился на белой столешнице, такой же белой, как та простынь, что была подо мной в первую брачную ночь. Кровь была и в первый раз, и во второй, и даже в третий раз. Много крови, боли, ужаса. Галит покорно убирала их каждое утро без капли сочувствия, но Алфи их видел и ему тоже не было жаль. Я не могла оторвать глаз от столешницы, такой же белой, как когда-то было белым и мое платье. Знак чистоты, но я больше не была чиста. — Всему виной традиции… — спокойно, но достаточно громко произнес Симон, чтобы оторвать меня от мыслей. Я постаралась придать лицу безмятежное выражение. — Мне пришлось им следовать. — голос предал меня. Слишком тихий, пронизанный ужасом, который, как я надеялась, Симон принял за страх перед Алфи. Он стоял не так близко, как я ожидала. Симон поднял глаза и посмотрел на меня. Покачав головой, он разрушил повисшую между нами тишину. — Семья хотела крови в ту ночь, и получает ее до сих пор. Он был прав. Это было то, чего ожидала семья, и то, что она получала вместо наследников по сей день. Рано или поздно Алфи поймет, что я не способен иметь здоровых детей. Союз хасидов отменит перемирие с ашкеназами. Но Алфи останется со мной в браке, не дав сделать меня изгоем. Это и станет моей погибелью. Моя семья будет избегать меня. После брака с Алфи никто не захочет жениться на мне, а незамужняя девушка в нашем мире обречена. Симон приблизился ко мне ещё немного и я позволила ему взять меня за руки. Мы стояли друг напротив друга и молчали. В какой-то миг все пошло не по плану. Слишком тесный контакт, слишком нежный взгляд напротив, и я потеряла последние капли рассудка. Наши губы слились, и мое тело наполнилось непрошеным теплом. Симон начал расстегивать рубашку, спокойно, аккуратно. Наконец он стряхнул ее, обнажив красивое тело: несколько волнующих татуировок и стальные мышцы. Я отвернулась, пульс бешено заколотился в венах. Сладкий ужас, похожий на тот, что я испытала несколько лет назад в постели с Алфи, терзал меня изнутри. Мне нужно было обуздать его, найти выход из этой передряги. Мне нужно было спастись, но не от того, что Симон заявит права на мое тело, а от того, что я погрязну в желании.***
— С мамой все будет в порядке? — Ева сдвинула край одеяла и обеспокоено посмотрела на старшую сестру. Абигайль пожала плечами, получше укрывая спящую Кейлу. — Не знаю. Честно говоря, она мне надоела. Ева вздохнула. — Я скучаю по папе. — Плевать на папу. Давай лучше дождемся дядю Алфи и спросим, можем ли мы остаться здесь до выходных. Я думаю, что дома будет твориться что-то нехорошее. — В этом нет ничего нового. — закончила Ева, поглядывая на младшего брата. Обе девочки теперь опасались слишком много говорить о Голде и о том, в чем обвинили их отца. Изредка переглядываясь, девочки прислушивались к голосам в тишине дома. Вздрагивая от шороха шагов Галит, Абигайль старалась не засыпать. Ей нужен был дядя Алфи, его объятия и добро на возможность пожить в этом доме. Она завидовала Ноа, что спал вместе с ними, в одной большой компании и думала о том, как же ему повезло потерять такую же сумасшедшую мать, как ее, и обрести новую. Абигайль знала, что так думать неправильно, даже жестоко. Но иногда она представляла, что ее родители умрут или просто исчезнут, а она останется на попечении Голды и дяди Алфи. Абигайль встала с постели и решила спуститься вниз, чтобы попить воды и дождаться дядю Алфи.