Секс, любовь и иудейство

***

POV/АЛФИ — Скажи мне, что, черт возьми, происходит на самом деле, Алфи? У меня от всего этого нервы на пределе. — говоря это, Генри смеялся. — Я же сказал тебе, что больше не могу сносить тебя, приятель. Мне достаточно твоих дел. Твое время закончилось, не так ли? Любой другой выставил бы тебя за дверь много лет назад. Но ты был семьей, и я терпел тебя только из-за этого. — О чем ты, мать твою? — Генри ударил тяжелым бокалом о стойку. Я пожал плечами, и Генри понял, что больше от меня он ничего не получит. — В чем меня обвиняют на этот раз? Я ухмыльнулся. — Ты касался моей Голды, а? Помню, когда мы только увидели ее на помолвке, твое хозяйство запульсировало быстрее моего. Генри громко расхохотался. — Это мое хобби — оценивать девчонок абстрактно. Странно, что ты пришел ко мне с обвинениями. Затем он пересел на удобный кожаный диван и серьезно сказал: — О чем ты, дружок? Я просто хочу понять, откуда у тебя эта лживая информация. Ты мой брат, мой лучший друг, и ты это знаешь. Я согласно кивнул. Генри теперь в ужасе тряс своей тяжелой головой и, взяв половину сигареты из белой пепельницы из мыльного камня, стоявшей перед ним, затянулся. Тяжело попыхивая, он сказал: — С тех пор, как погиб твой малец, ты стал жутким параноиком. И мне показалось, будто ты обвиняешь меня в его смерти. Я так легко разобрался в причине своих проблем, но всё ещё не мог сказать вслух то, что вертелось у меня в голове каждую секунду последние несколько дней. По большому счету, Генри убил моего ребенка, безмятежно высыпав на стол немного наркотика и быстро снюхав. В обеденный перерыв он заработал для себя приличную дозу у приятеля и только что сунул ее мне, собираясь закончить возникший между нами конфликт. Его глаза заблестели. — Мы очень похожи, так? — Генри ленивым кивком указал в мутное барное зеркало, — Но мой младший брат стал тем большим ублюдком, которого слышат и слушают. А кто я? Генри Соломонс рядом с большим парнем выглядит как бедный родственник. Наглаженные брюки и белая рубашка, золотые часы. Хорошо подстриженные волосы. Генри посмотрел на себя, какой он был растрепанный и опухший. Его наглые глаза стали темнее. Внезапно в моем осознании появилась одна забавная мысль — Генри, в конце концов, не был таким желанным призом, чтобы Голда набросилась на него. Он продолжал: — Большой дом, сынишка и молодая сексуальная жена. — Иди нахуй, ты… — мой голос был холодным, очень холодным, и это нервировало Генри. Я сразу же посмотрел на Генри, на его реакцию на грубость. Он только ухмылнулся, и теперь я увидел неприятный блеск в его глазах, засаленные волосы и покраснение вокруг его щек, которые говорили о том, что он пьет. Генри держал взгляд на моем лице в отражении и беззаботно сказал: — Я бы трахнул ее, твою Голду. Я был шокирован той честностью, с которой он разговаривал со мной. За несколько минут до этого я размышлял о том, чтобы убить его. Я также знал, что позволял этому засранцу говорить со мной так, как будто я ничто, позволяя ему смотреть на меня с высока. Генри посмеялся. Мое лицо, очевидно, было бесценным. — Да, она сладкая девочка, лакомый кусочек. Большой человек запретил ей общаться со мной, а малышка всегда должна делать то, что ты ей велишь, не так ли, приятель? — это было сказано тихо. POV/ГОЛДА — Блять, она пьяная, черт возьми! — Симон, спустившийся вниз, был в ярости, увидев Риву. Риве же наоборот понравился тот факт, что мой кузен спустился в гостиную в расправленной рубашке. У нее тут же созрел новый домысел. Я покачала головой Симону, который находился со мной почти все свободное время с момента похорон. Он покупал мне сладости и фрукты, помогал с Ноа и просто оказывал любую поддержку. Ему было трудно поверить, что стоящая перед ним женщина когда-то была моей подругой. Симон сурово поднял брови, и Рива сжала губы. Она и трезвая была достаточно дурной, а пьяная — так и вовсе становилась сущим кошмаром. Ее смелость росла с градусом напитка. Она прошла мимо меня и девочек, ткнув пальцем в грудь Симона: — Ты слышал? Симон вздохнул от раздражения, и я в своем полуслепом от горя состоянии внезапно увидела, что смерть мальчика нанесла ему урон. Теперь он казался намного старше, и обычно безупречное лицо его выглядело немного усталым, очевидно, за счет грубой трехдневной щетины. — Слышал что? М? — Симон звучал безучастно, и это, в свою очередь, раздражало Риву. — О твоей любимой кузине. Девочки уставились на Симона, и я почувствовала, что Рива находится на грани взрыва. Никто из присутствующих в этом доме и не думал, что я могу сотворить нечто подобное. — Ты оставишь бедную Голду в покое? С нее достаточно. Монотонность в голосе Симона заставила Риву вернуться к пьяной болтовне: — Она спала с моим Генри. Ты ещё не в курсе? Теперь у Ривы было то, чего она хотела — внимание всей комнаты, и когда пять пар глаз посмотрели на нее с абсолютным презрением, она заревела: — И все знают, даже Абигайль, что эта ебливая сучка родила ублюдка от моего мужа. Ещё один Генри-младший! — Убирайся. — голос Симона был жестче, чем я ожидала. Он схватил Риву за волосы и физически потащил к входной двери. Открыв ее, он выбросил Риву со всей своей силы и та, пролетев мелкие ступени, рухнула на землю. — Проваливай и никогда больше не возвращайся сюда, ты меня слышишь? Рива не поняла, что именно произошло, пока дверь не захлопнулась, и она не встала на ноги. Голос Симона был настолько окончательным, настолько полным неприязни. Выглянув в окно, я увидела, как она, стоя на коленях, плакала, очевидно так, как не плакала много лет. Она была в полной истерике, и я уже было собралась пойти к ней, чтобы попытаться утешить ее. Но Симон дерзко остановил меня, схватив за руку. — Если ты впустишь ее, я выйду из этого дома, и клянусь на могиле твоего бедного ребенка, что не вернусь. Меня до смерти тошнит от Ривы и ее чертовых проблем. Я понимала гнев Симона, ретируясь от двери. — Ты устала от нее и ее гребаных выходок, Голда. А этот старый безумный засранец, которого она считает своим мужем? Я не хочу, чтобы они были рядом, рядом с тобой или этими детьми. Как и Алфи — еще один чертовски неловкий поц. Симон посмотрел на меня, сказав сквозь сжатые зубы: — Я серьезно, Голда. Из-за своих дел Алфи скоро станет изгоем, он будет как прокаженный, ему нигде не будут рады. Ицхак выхолостит его. Я никогда раньше не видела Симона таким злым и честным. Его красивые черты лица стали суровыми, добавляя Симону некой новой зрелости. Я смогла оценить его более объективно: опасного и одновременно такого близкого. Слушая его тираду, я сравнивала Симона с Алфи, не думая о последнем как о муже, хотя в первые недели брака я ожидала побоев и синяков, как тетя Кармель. Когда-то я была глупа, думая, что открытая ревность Алфи, его собственнические черты характера в совокупности с алкоголем — знак искренней любви. Теперь я ясно осознавала, что всё это было набором худшего в мире союза с манипулятором. А вариация здорового брака стояла сейчас передо мной, беспокоящаяся обо мне и моем ментальном состоянии. Но эти ненавистнические выступления были чем-то новым, я никогда раньше не видела Симона таким. И если дела Алфи были действительно плохи, я бы без раздумья собрала свои вещи и уехала бы вместе с Симоном. Другого выбора не будет, если Ицхак решит уничтожить Алфи. Другого выхода нет. Либо Ицхак выгонит Алфи из Лондона, либо сделает так, чтобы тот попал в тюрьму, где мне придется навещать его на длительных свиданиях, потому что я останусь его фактической женой. Симон смотрел на меня, и я почувствовала себя ужасно, потому что новость о том, что Алфи может оказаться за решеткой, принесла мне некоторое облегчение. Мне так надоели все неприятности и печали, которые создавал Алфи. Симон снова начал ругаться, и я увидела абсолютную ненависть, которую он испытывал к моему супругу. — Этот большой порочный тип, думая, что он может делать то, что ему нравится, с тем, кто ему нравится… И эта толстая уродливая сука, абсолютно сумасшедшая, чтобы прийти и начать кричать о том, что Генри отец твоего ребенка. Этот дерьмовый ливень накроет нас. Алфи не перенесет этого и прикончит этого старого выблядка, а потом придет сюда с гребаным армейским пулеметом Шоша! Симон плевался гневом, и я знала, что теперь его не остановить. Гибель племянника ударила по нему сильнее, чем я могла представить. Если Симон знал так много, то какие неприятности придут к этой двери? Испытывая волнение, я поставила чайник и решила приготовить чай с печеньем для всех детей, не потому что я действительно была обеспокоена ими в данный момент, а для того, чтобы занять себя хоть чем-то. Я подняла на руки Генри младшего, уже не вникая в бурчание Симона, размышляя над его словами.