Ликорисы цветут осенью (18+)

      Утро только занималось, утопающую в зелени и цветах долину заливала невесомая поволока тумана, словно стекающего с высоких склонов гор. Так же как и мили и мили водопадов, белесые клубы стремились вниз, растекаясь и по многочисленным берегам.       Осень едва вступила в свои права, но клубы изумрудной листвы, венчающей деревья или ползущей по скалам была уже тронута золотом и кровью. Кровь разливалась и по долине огромными бутонами ликорисов пару дней назад распустивших свои венценосные лепестки.       Природа все ещё дремала на рассвете, даже сверчки, зябко кутались в травинки, однако среди алых цветов деловито торчал пушистый рыжий хвост, следующий за своим владельцем. На густой шерсти блестела роса и сверкала едва успевшая созреть пыльца паучьих лилий. Изредка лис останавливался и с милым фырчаньем стряхивал надоедливый аромат, а затем снова бросался в заросли, шустро двигая носиком. Золотые глаза с надеждой оглядывали местность, когда изящное животное замирало на попадающихся по пути скалах, он кого-то искал.       Вдруг, чуткий нос уловил едва осязаемое присутствие. Лис счастливо взвизгнул и бросился вперёд, он передвигался громадными прыжками, теперь уже почти не касаясь ни земли, ни цветов. За ним золотился фантастический, сияющий шлейф его магических сил.       Бесконечные русла рек зачастую образовали небольшие оторванные от суши, островки, но даже изоляция не избавила их от присутствия ликорисов. Однако, один, посередине всего этого алкоголя великолепия, спокойно зеленел. На нем кто-то тихо спал, убаюканный журчанием воды.       Лис сделал последний громадный прыжок и оказался подле мужчины, свернувшегося на изумрудной осоке. Он радостно обнюхивал многочисленные алые одежды и длинные блестящие волосы, того же рубинового цвета. Ленты, ткани рукавов и подол халата струились повсюду, а заканчивались призрачной пыльцой, все ещё не до конца принявшей осязаемое состояние.       Кожа спящего человека была белоснежной, а ресницы, брови и губы темно-бордовыми, словно выкрашенными кровью. Бледно-сиреневые прозрачные веки дрогнули, обнажая чёрные ото сна глаза.       Лис знал, что постепенно радужки будут выцветать, пока не станут светло розовыми, а затем его любимый дух снова погрузится в длительное забытье.       Из года в год Манжу просыпался лишь на месяц, одаривая хозяина долины и его гостей завораживающим зрелищем цветущих повсюду цветов. Лишь в этот краткий миг они могли видеться.       Дух вздохнул и, наконец, окончательно проснулся, принимая сидячее положение. В глазах загорелась искренняя радость встречи, а губы сложились в квадратную улыбку, красивейшую на всем белом свете для кумихо, бросившегося в протянутые белоснежные руки.       Огромный древний лис сейчас напоминал милого щеночка, встретившего наконец любимого хозяина.       — Чимин-а! — бархатный, как лепестки паучьих лилий голос был все еще наполнен сном.       — Манжу! Манжу! Мой любимый друг! Я так скучал, радость моя!       — Хотел бы я тоже научиться скучать, чувство, что я видел тебя пару часов назад.       — Это так несправедливо! Почему именно ты отвечаешь за цветение?! А не этот напыщенный индюк… Век бы его не видеть, а не всего лишь месяц.       Лис пригрелся в теплых объятиях и заурчал.       — Что я пропустил?       — Практически ничего, жизнь в долине из года в год ничем не отличается, Манжу — процветание и плодородие.       — А как… Сага? — красивые глаза грустно засверкали, но пушистые ресницы тут же опустились, скрывая непрошенное чувство.       — К чему тебе беспокоиться об этом гордеце? — ушки прижались к головке а глаза сощурились.       — Мы же связаны, помнишь?       — Вы никогда друг друга не видели, и вряд ли, когда-либо увидите.       Манжу ничего не ответил, лишь грустно и проникновенно глядя на друга.       — Да… да… да… не знаю, на что я надеялся.       Лис фыркнул, и словно из воздуха в его пасти оказалась целая пусма туго свернутых писем. Всё они с громким перестуком посыпались на колени духа.       — Так много…       — Так и тебя долго не было.       Манжу зажмурился, чувствуя, как печёт сердце.       — Ты каждый раз ругаешь его, но никогда не отказываешься передать для меня его письма. Всё вокруг, каждый год твердят мне, какой он хороший… как много Сага делает для обитателей долины.       — Он же избранный полководец армии духов Долины Тысячи Водопадов, — Чимин нахмурился. — Это его обязанности, и я совершенно не отрицаю то, что он благородный и хороший, но именно этим он меня и бесит.       — Ты просто ревнуешь к нему своего отца, ведь он принял его как собственного сына.       — Меня это мало трогает, хотя он и мог бы вести себя чуть менее вычурно?       Дух рассмеялся, и вдруг обернулся на восток, встречая счастливым взглядом, появившееся на горизонте светило.       — Хотел бы я его увидеть… хоть раз.       — Ты твердишь об этом каждый год.       — Для меня это всего лишь бесконечная осень, — Манжу грустно улыбнулся.       — Хотел бы я тебе помочь…       — Но ты не можешь.       — Если бы я мог уговорить отца, он все может.       — Этот порядок завёли боги, вряд ли это подвластно даже твоему отцу.       — Я знаю!       — К тому же… что я вообще из себя представляю? В этом мире я проживаю времени меньше, чем кто бы то ни было и не приношу никакой пользы. Даже мои цветы бесплодны.       — Не говори так…       — Должно быть, ему так скучно читать мои письма…       — Ты снова делаешь это? — лис был в ярости.       — Что?       — Принижаешь собственное значение! Ты сыграл в его жизни такую важную роль, и неужели думаешь, что он может тобой не дорожить?       Дух напрягся, его взгляд потемнел.       — Нет, нет, нет! — заметив, как напрягся дух, лис быстро замотал мордочкой. — Я ничего ему не рассказывал! Хотя, и стоило.       — Ты пообещал!       — Да, да, да, — кумихо закачал головой и снова свернулся клубком у ног духа, положив огромную голову к тому на колени.       Чимин страдал, видя, своего некогда могущественного друга таким слабым и неуверенным в собственной значимости для самого важного в его жизни человека.       «Он знает о тебе… И даже слишком много, чем положено для духа корней и листьев, знать о бесполезных цветах».       Манжу тоже писал письма, каждый день он описывал на свитках свои мысли, незначительные события спокойной и недвижимой осени.       Цвет его глаз истончался, как и цветение прекрасных цветов повсюду.       «Осень прекрасна.       Мой милый друг, знаешь, почему я так люблю именно это время года?       До того, как поселиться в Долине, я родился и прожил несколько сотен лет в верхнем божественном мире, где всегда царит лето, круглый год цветут и плодоносят растения, а земля не знает увядания и долгого зимнего сна.       Живя и существуя там, я не понимал всей ценности и краткости мира, того прекрасного щемящего предчувствия смерти, что каждый день испытывают обыкновенные растения, животные и люди. Это кажется таким ужасным, пока не находишь ради чего хочется просыпаться в этом мире. И только тогда приходит осознание, как же сильно смертные умеют любить.       Хотел бы я испытать нечто подобное…»       Духа клонило в сон всё сильнее и сильнее, с каждым днём, с каждым новым опавшим лепестком.       Солнце снова заливало бесконечное море алых цветов, он снова проснулся.       — Чимин? — дух удивленно поднялся на ноги и, перескочив узенькую речушку, огляделся.       Что-то было не так: повсюду было тихо, его друг не бежал навстречу, приветливо виляя хвостом.       — Манжу? — мелодичный, едва знакомый, голос окликнул его, заставив обернуться.       Высокий юноша возвышался в утренней туманной поволоке, с волнением всматриваясь в ещё сонного, но такого прекрасного духа.       Тёмные короткие волосы, тёмные глаза, бледная кожа — он был таким бесконечно знакомым, что сердце Манжу дрогнуло от резко накатившей боли ожидания. Юноша сделал шаг, затем еще один, не отрывая взгляд от алых, широко распахнутых глаз, а затем в мгновение ока оказался подле мужчины, ловя в объятия и отрывая от земли.       Не веря собственным глазам, Манжу обхватил чужое улыбающееся лицо ладонями, чувствуя под пальцами влагу. Вблизи он понял, что и волосы и глаза не были черными, а скорее темно-темно изумрудными, как и укороченное генеральское ханьфу.       Они не могли друг на друга насмотреться, сердца обоих разрывались от чувств, они и сами не поняли, как их друг к другу притянуло, губы слились в поцелуе. Сладком, нежном и тёплом.       Без слов, без объяснений — ведь между ними были сотни и сотни написанных от руки свитков.