***
Тащиться к Малиновским очень не хотелось. Таня откладывала это дело, как могла, оттягивала всеми силами — стоило только представить, что опять придётся с ними (вернее — с ним) общаться, как мгновенно появлялось желание поджать несуществующий хвост и пуститься в бега, сверкая пятками. Он ей, ей-богу, надоел: Малиновский был очень большим, очень шумным и его было очень много, настолько, что даже дышать в его присутствии было весьма проблематично — собой забивал всё вокруг, не давал отвлечься и весьма выразительно перетягивал внимание на себя любимого. Как на прошлом допросе, когда дал жене вставить два слова и тут же отослал, чтобы разобраться самому. Он, как и Оганесян, предпочитал разбираться с проблемами в одиночку. Допрос жены был для него проблемой, и он её решил, как умел. Как умел решать всё — давлением и невозможностью сбить с проложенного пути. Упрямый, как… Как осёл?.. Даже сравнения не подобрать. Переживать это второй раз очень не хотелось. Хотелось спрятаться за Майским и следить краем глаза за тем, как следствие пробивает себе дорогу через эту медвежью берлогу. Лишь бы под лапы не попасть. Сколько таких — попало? Нет, признаться честно, Таня Романа Малиновского не особенно боялась, опасалась — это да, опасаться и слушать повнимательнее было данью особого уважения. Даже преступников можно было уважать, особенно таких, как Малиновский — не попавшихся. Просто… Это было очень тяжело. Морально отфутболивать каждый вопрос с надеждой, что не прилетит удар посильнее, сглаживать острые углы, вбрасывать что-то нейтрально-спокойное, чтобы удерживать хрупкое равновесие в кулаке. Короче говоря, нужно было махать красным флажком под носом у быка и умудряться вовремя уворачиваться от рогов. Осторожность ещё никому не помешала. Осмотр местного электрического леса в танины планы не входил, зато общение ой как входило. Очень осторожное общение… Они ходили по грани закона, стояли прямо на кромке с этим дурацким единоразовым постановлением, которое, вздумай он вызвать адвоката, оставило бы их всех с носом. Малиновские могли просто заявить, что Инна ничего не дарила. Что пальто давно выбросили. Что… Да отмазок была сотня, а из доказательств — слова единственной подозреваемой, хотя этот статус был очень шатким и вот-вот грозился перейти в свидетельский. С минуты на минуту. С учётом всего вышеперечисленного Таня собиралась с духом до самого вечера. Майского решила не брать, оставила заканчивать осмотр на квартире Лебедевых, где беспокойный муж взволнованно мельтешил перед глазами и беспокойно расхаживал туда-сюда, нервируя всех вокруг. С переменным успехом названивал жене и начальству, но ни жена, ни начальство отвечать не спешили — первая ждала вердикта битвы Рогозиной и Карпенко за свою подписку о невыезде вместо ночёвки в камере, а второе… Ну, мало ли? Судя по всему, Сапогов был не очень приятной личностью и общаться не желал. К Малиновским Таня ехала на местном полицейском бобике, медленно, всё мозговала, когда шла остаток пути пешком с чемоданчиком под мышкой (полковник опять сбежал на свои болота, оставив пару стажёров вместо себя) — Инна просто взяла и перекинула их к Малиновским, которых задержать нормально не получилось бы в любом случае. То ли подозрения от себя отводила, то ли лгала, то ли просто вину ловко перебросила, то ли… Чёрт разберёт этих… Женщин! Насчёт женщин думалось плохо, голова гудела и пухла, но не от количества информации, а от количества бесконечных догадок и теорий, которые рушились снова и снова. Таня вздохнула. Что Малиновский, что Оганесян жён своих носили на руках. Оно и неудивительно — с такими только святые будут жить и детей рожать. Ну или полные идиотки. И если Ксению пришлось с запинкой, но всё-таки причислить к лику святых, то Евгению… Таня вздохнула ещё раз. Мозги превратились в кашу. Думать выходило плохо и медленно. Зато хорошо и быстро встретили охранники — переглянулись и повертели бритыми головами, но внутрь пропустили. Основательно изучили постановление на обыск, покивали ещё, один умчался непонятно куда, второй терпеливо следил тупыми рыбьими глазами, будто опасался, что Таня и её сопровождающие отмочат какую-нибудь гадость. Но у них из гадостей был только предстоящий допрос и обыск. Малина выперся на крыльцо в одних белых пижамных штанах, очень и очень недовольный. Даже обувь нормальную не обул, так, вышел в блестящих белых тапках. Сунул руки в мягкие плюшевые карманы, нахмурил брови и повёл носом, чуть приподнимая верхнюю губу. Меж зубов у него была зажата слабо тлеющая сигара. — Роман Дмитриевич, — поздоровалась Таня, чувствуя себя очень неуютно. Стажёры втянули головы в плечи и слаженно отступили назад. Ей очень сильно хотелось дать им по подзатыльнику и попросить Малину надеть что-то… Что-то сверху, потому что разглядывать его было, может, и интересно, но неловко — разводы татуировок на плече и руках, шрамы — Таня увидела штук пять минимум, и от пуль, и от ножа. Предпочла бы не видеть, если честно. — Кисуль, чё припёрлись на ночь глядя? — рыкнул глухо, — мы думали, завтра припрёшь… А майора куда дела? Дверь в дом оставалась открытой. Темнело рано, тусклые сумерки мокрой серостью уже заволокли широкий большой двор, и дверь в дом напоминала свет в конце туннеля — сияла, золотилась и переливалась, распахнутая настежь. — Возникли некоторые проблемы… — дипломатично начала Таня, но объясниться не успела. — Ром, — раздалось капризно-недовольное изнутри, — кто там пришёл? На лестницу выскользнула какая-то женщина, закутанная в шёлковый розовый халат. Малина резко повернул к ней голову, гаркнул: — Чё вскочила? Наверх шуруй, я же сказал, что щас приду… Жена — а то оказалась жена — даже не дёрнулась. Запахнула халат поплотнее. — Я не собираюсь спать одна. Таня подавила желание закатить глаза. Просмотр семейной драмы в её планы не входил. — Семь часов вечера? — вопросительно поинтересовалась она. Малина цыкнул зубом. — Полдня ревела, со вчера не выспалась ещё нормально. Таня извиняюще улыбнулась. Стажёры отступили ещё дальше. — Боюсь, сейчас поспать тоже не получится. Ознакомьтесь, Роман Дмитриевич. И протянула постановление. Малина принял бумаги, полистал, похмыкал, не вынимая сигары. Потом оценил: — Вот это уже правильный базар. Кис, иди нормальное чё надень, в шмотье твоём копаться щас будут. «Кису» в ту же секунду сдуло ветром. Малина стряхнул пепел на крыльцо. Таня терпеливо ждала, пока он все прочтёт. — Ну, ясно-понятно, угу… Иришку звать не будем, переть ей долго… Понятые где, кисуль? Или только эти? Таня сунула руки в карманы. Стажёры заволновались ещё сильнее. — Сейчас подойдут. Понятые сначала прошли через охрану. Ими оказалась вообще случайные прохожие, выцепленные полковником из толпы — ярко-рыжий парень в перчатках без пальцев и его длинноволосый спутник с гитарой, изрыгающий что-то по-рокерски эксцентричное и не особенно понятное: — Роман Дмитрич, это чё за шняга ваще, мы мимо крокодилили, а малыха эта… У Тани дёрнулся глаз. У Малиновского тоже. — Цыц, — грубо велел он, потом развернулся спиной и нырнул обратно в дом, — пошли, кисуль, пошаришься. — Капец, блин, мы нахрен ваще окипитяримся тут… — А ну захлопнулись и смотрим себе под ноги, — хмуро предупредил Малина, — коту на хвост не наступите, эта тварь вас потом живьём сожрёт. И меня сожрут. И неожиданно противовес своим словам он схватился двумя пальцами за горб розового свитерка на середине изогнутой спинки, подхватил лысое чудовище под живот и устроил на руке, как игрушку. — И в мыслях ваще не было, Роман Дмитрич, блин, ю ноу… — Я чё, непонятно сказал? Длинноволосый тут же заткнулся. Таня подхватила чемоданчик и направилась след в след за Малиновским. На второй этаж он их привёл, но очень недовольно — прежде чем зайти в комнату, пару раз стукнул костяшками пальцев по двери. — Можно. В комнате было светло и из людей нашлась только жена. Таня оглядела Евгению повнимательнее. Холёная, ухоженная и очень молодая. Никаких следов слёз видно не было, зато отлично был виден засос на шее, которого с утра точно не было. Халат она сменила на что-то длинное, шёлковое и гладкое. Теперь была похожа на экзотическую диковинную рыбу в мерцающей чешуе. Таня принялась раскладывать чемоданчик на туалетном столике, сдвинув в сторону несколько розово-белых баночек с кремами и прозрачных флаконов с духами. Пахло в комнате конфетно-сладко, и это была явно не спальня — большая, просторная, с тахтой вместо постели, длинным белым шкафом, ширмой… Либо супруги жили раздельно, и это была комната жены, либо просто что-то вроде гардеробной. Она склонялась ко второму варианту. — Пальто найди, — мрачно велел Малиновский, и жена покорно метнулась к шкафу, распахнула дверцы, едва ли не с головой залезла в глубину мешанины из вешалок и ткани, зашуршала чехлами… И ничего. Минуты три спустя «Киса» вылезла обратно и повернулась к мужу с очень растерянным выражением лица: — Я не знаю, где оно… Тут лежало, я даже из плёнки не вынимала, только один раз померила, оно же для осени, да и длинное… — Или вы его выбросили, — вставила Таня, расставляя колбочки на столе. Логично же, что выбросила. Стажёры засопели, понятые переглянулись. Малина раздражённо закатил глаза. — Кисуль, ты прикалываешься? Или со зрением плохо? Видос чё, не смарели? Жорик же скинул, не? — Это не особенно устойчивое алиби, ваша жена вполне могла уйти в гуще гостей… У Малиновского выразительно дёрнулось веко. — А наверх я кого волок? Если бы это была не она, то тогда да, тогда бы было убийство. Моё. Да и то… Чё вы прикопались к этому пальто? У неё вон тряпок этих за глаза, она нужные туфли по два часа ищет, а шмотку передарила кому и забыла. Да, Кис? «Кис» неловко кивнула, сложив руки за спиной. Видимо, быть дурой ей не особенно нравилось, но она пока терпела, а Малиновский забывчивую идиотку из неё лепил старательно, как Пигмалион свою Галатею, не давал засомневаться ни секунды в том, что она могла сделать что-то подобное. Таня вздохнула, глядя на ровные ряды бесконечной одежды. Дел тут было по горло. Уже было тяжело. Лопатить всё это количество блестящего, переливающегося, яркого, брендового и наверняка очень дорогого под таким давлением было проблематично. — Оденьтесь, пожалуйста, Роман Дмитриевич. И оставьте нас. Он даже не дёрнулся. Неожиданно, но Евгения вдруг оживилась, чуть наклонила голову: — Ром, будь так добр одеться, ты смущаешь людей. Мы разберёмся с вещами, и все будет в порядке. Или не будет, подумала Таня. — Или не будет, — вслух огрызнулся Малина. Краем глаза Таня заметила, что «Киса» наконец соизволила перестать прикидываться безынициативной амёбой и уже успела подплыть поближе, едва шелестя длинным подолом, положила руки на его голые татуированные плечи, погладила, что-то негромко произнесла — очень тихо, почти неслышно, и Малина, несмотря на то, что неодобрительно засопел носом, что-то ворчливо выдохнул, наклонился к ней пониже, быстро, но крепко поцеловал и наконец вышел, оставив после себя гнетущую тяжесть, перепуганных стажёров и проглотивших языки понятых. И порозовевшую жену. Таня приступила к обыску. Вытаскивала многочисленные вешалки с платьями, разглядывала блузки и рубашки, проверяла брюки и юбки, потрошила коробки с обувью. Евгения, особенно не стесняясь, сама продемонстрировала комод с бельем — хотя такого белья следовало бы стесняться, сплошной разврат, одни кружева и гипюр. Потом показала целый отдел самых разномастных шуб — белых, чёрных, цветных. Все в чехлах, с бирками. Здесь царило обилие шёлка, бархата, парчи, кашемира, атласа, льна, меха, сладко пахло кремами, духами, конфетами и свежими цветами, на стенах висели картины, на всех поверхностях находились гипсовые статуэтки, резные шкатулки, узорные рамки с фотографиями… На одной из них «Киса» лежала на какой-то тёмной звериной шкуре около зажжённого камина, оперевшись на локоть. Рыжие волосы были убраны в пучок на затылке, щекотали шею выпавшими прядями. Рядом с ней, прямо под боком, лежал розовый младенец в смешной тельняшке. — Ребёнок спит уже? — вскользь поинтересовалась Таня. Девушка улыбнулась, продемонстрировала идеальные белые зубы — наверняка сделанные. Таня, наверное, не могла быть уверенной в том, что в ней было натуральным и было ли вообще. — У меня двое, — неожиданно сказала она, — спят уже, наверное. Они у мамы, отвезли в обед, чтобы не волновались. Для детей это большой стресс. Будто для неё самой — нет. Таня кивнула, раскрывая очередной шелестящий чехол с очередной шубой внутри. Так и запишем — детей Малиновский спрятал. Жену спрятал бы тоже, как делал до этого — в прошлые разы они даже не знали о её существовании, хотя женат он был почти семь лет. Большой срок для него — как для бандита, который вообще женился, так и для девушки, которая вышла замуж очень юной — Ваня полчаса всем доказывал, что свадьба была по залёту, но Амелина перепроверила даты и отобрала у него выигрыш в сто рублей. — Вы рано вышли замуж. — Наверное, — шёлк мягко зашуршал. «Киса» снова улыбнулась, зелёные глаза напоминали драгоценные камни. За неторопливым и ничего не значащим разговором время шло быстрее. Тане осталось лишь одно отделение. Стажёры послушно конспектировали, понятые послушно вытягивали шею и кивали. Как по маслу. — Вам не стоит бояться. Если вы не виноваты, то мы это докажем. Снова блеснули белые зубы. — А если виновата? — И это тоже докажем, — невозмутимо ответила Таня. — Я не убивала Нателлу, — вдруг сказала Малиновская, поправив тонкую бретель на плече, — терпеть её не могла — это да. Волосы ей испортила. Сплетни неприятные пускала иногда, когда она ко мне цеплялась. Но мне не за что было её убивать. Правда не за что. Таня покивала снова. Разгладила пальцами атласные перчатки, киноварно-алые. Отложила в сторону. — Вы говорили про каких-то тараканов. Малиновская поджала губы, задумалась, потом слегка помрачнела, чуть расстроилась, словно капнула соусом на новое платье: — Она заявление написала, что у нас в салоне тараканы есть, когда отказали в обслуживании. Я ей за это волосы испортила. Таня заинтересованно оглянулась через плечо. Всё чудесатее и чудесатее. — Каким образом? «Киса» рассеянно коснулась пальцами своего подбородка, провела по щеке длинным острым ногтем, выкрашенным вишнёвым лаком. — В другом салоне краску заменили, та взялась плохо. Просто мелкое хулиганство. Я бы не стала её убивать. Значит, дешёвая желтизна на ранее ухоженных волосах — это просто месть. — Разберёмся. — Надеюсь. Малиновская умолкла, Таня вернулась к чехлам. Очередная шуба была чёрной, норковой и вся лоснилась. — Зверюшек не жалко? Евгения задумчиво выпятила нижнюю губу. Даже не посмотрела, отстранённо уставилась в длинное узкое окно. — На всех жалости не напасёшься. — Жестоко. Замолкла. — Есть такое. Вам ещё долго, Татьяна? — Не особенно. Особенно сильно хотелось закончить. Повисло недолгое молчание. «Киса» скучающе вытянулась на тахте, забросив длинные ноги на подлокотник. Около дверей бдели уставшие стажёры, скучающие понятые и внимательно бдела недовольная полноватая кухарка в кипельно-белом фартуке. — Мария Фёдоровна, пожалуйста, принесите нашим гостям… — Кофе, — подсказала Таня. — Коньяк, нахрен, — оживились понятые. — Чай, — решили стажёры. — Евгения Владимировна, что вы с ними любезничаете? — вдруг возмутилась кухарка, всплеснула полными мягкими руками, вся такая круглая, румяная, похожая на сдобную булочку, — Ходют, вынюхивают, а вы с ними… Припёрлись на ночь глядя! — Ещё рано, — коротко отрезала хозяйка, но кухарку это не остановило. — И что?! Их тут и утром никто не ждал, а они… «Киса» изогнула бровь. Кухарка бессильно вздохнула, феноменальная грудь заходила ходуном, и в итоге она выскочила прочь, чтобы минут через десять принести кофе, две кружки чая и две рюмки коньяка. Своей хозяйке приволокла бокал розового шампанского. После кофе дело пошло быстрее и приятнее, так что Таня закончила с ещё двумя комнатами всего через полтора часа. Конечно, никакого пальто и в помине не было, зато был злой, но уже одетый Малиновский — он скурил половину портсигара, выпил бутылку коньяка и сидел внизу на диване в ожидании, пока всё закончится. Стоило закончить с шубами, как Малиновская ушла вниз. Теперь примостилось рядом с мужем, устроила рыжую голову на его бедре. — Мы закончили. Малина угукнул. Погладил жену по волосам, осторожно придержал под затылок, прежде чем подложить подушку, потом поднялся — тихо, неслышно, очень мягко для своей комплекции. Он умел быть бесшумным, когда хотел. Щёлкнул выключателем, гася остатки света. Кот, спящий в ногах жены, сонно вскинул лысую розовую мордочку и пошевелил усами. В темноте напоминал игрушечного инопланетянина. — Пошли. Пока Таня, молчаливые стажёры и замученные понятые одевались, он опять полез в карман за сигаретами. Снова закурил. По-джентльменски вежливо придержал ей куртку. — Ты, кисуля, пули не из того материала лепишь. Не из того. Стрелять нам нечем, понимаешь? Таня понимала постольку-поскольку. Понятые вымелись вон и радостно поскакали на выход, стажёры примостились около ворот, а Таня и Роман Дмитриевич задержались на улице. Было холодно и темно. — Нечем. Но Инна Альбертовна утверждает, что ныне пальто принадлежит вашей жене. Пуговицу от пальто нашли в луже крови. Понимаете? Малина нетерпеливо покивал. — Понимаю. Мы ж не отрицаем. Подарила ей Инка пальто это. Они там между собой вечно тряпьём обмениваются, делят чё-то… Я не разбираюсь, но это вроде важно для них. Может, она его передарила потом кому. Может, свистнул кто, она вряд ли заметила сразу бы, не носит же… Я вон горничных двух за воровство уволил в прошлом месяце. Мало ли чё… — Просто уволили? Малиновский дёрнул усом. — В смысле? А ты чё думаешь, кисуль, я за спизженную ложку в лесу закопаю? Не, зачем мараться… Уволил, из выходного пособия ворованное вычел, рекомендацию говёную написал и выставил. Всё. Никаких проблем. Доверие не оправдали — значит, пинком под зад, пусть другого лоха ищут. Девяностые давно кончились. — И для вас? Он глубоко затянулся. Хитро блеснул тёмно-синим глазом. — И для меня. Хер его знает, где пальто это. А ты бы лучше реально к Захару скаталась. Таня вздохнула. Честность вызывала ответную честность. — Мы не можем с ним связаться. Брови Малины удивлённо взлетели вверх. Он ненадолго задумался, потом вполне миролюбиво прогудел: — Квасит небось, вышел опять недавно, ещё не протрезвел сто пудово. Если хотите, я дам адрес. — Давайте. Адрес он быстро черканул на бумажке, которую чуть не испачкал пеплом. Сунул Тане в руку, потом несильно хлопнул её по плечу. Сказал почти заботливо: — Ты б куртец сменила, кисуль, а то окоченеешь же. А мне потом убийство твоё пришьют. Вы, бабы, любите всякую херню понтовую таскать, — он вдруг повернул голову назад, к двери, будто оттуда мог разглядеть жену, которую оставил спать на диване, — то форму хуевую, то туфли ублюдские… Снова открылась дверь в ночь. Проснувшаяся «киса» облокотилась о косяк двери, закуталась плотно в мужской малиновый пиджак, из-за полы которого выглядывала сморщенная кошачья мордаха. Холод и мрак лизнули шуршащий шёлк платья, поползли вверх, растрепали её волосы ещё сильнее. — Ром, ты идешь? — Иду! Ну, бывай, кисуль, а то мне щас голову откусят… Тя ж заберут или маякнуть моим, что б подкинули? — Заберут. Малиновский небрежно махнул охране, кивнул Тане, больше не глядя в её сторону, развернулся на пятках и поспешно зашагал в сторону дома, хрустя снегом. Дверь за его спиной захлопнулась с громким щелчком. Золотистое мерцание наконец потухло, раздались неразборчивые голоса, следом заливистый хохот. Таня устало улыбнулась и набрала номер Майского. — Ну чё ты там? Закончила? — Закончила. Никакого пальто там нет, но теперь мне будут сниться меховые кошмары. Майский заржал, как конь. Тане смеяться очень не хотелось. Ей хотелось принять горячую ванну, смыть с себя этот сумасшедший день и лечь спать. — Давай вылазь уже, поедем. Бритоголовые охранники уже поджидали около ворот, чтобы вежливо проводить до машины. Понятые сбежали, подписав бумаги, а стажёры замученно поплелись следом.***
Утром ничего не поменялось. Дело медленно, но верно загонялось в тупик. Таня мрачно смотрела в стол, Тихонов зевал, Амелина черкала что-то на пустых бланках, Майский подпирал щеку кулаком. Самой бодрой и самой недовольной была Галина Николаевна — медленно расхаживала туда-сюда, заложив руки за спину. — Это безобразие! У нас ничего нет. Инну Лебедеву придётся отпустить, Карпенко уже подала иск… Оганесянов — тоже, их вообще держать не за что, они за одну только эту ночь такую головомойку устроят! Малиновских брать не за что… Не дело, а сплошное разочарование! Таня ковырнула пальцем папку с бумажками и душераздирающе зевнула. Выспаться ей не удалось. Снились меха, три ножевых и бесконечная вереница лиц из прошлого. Да, сплошное разочарование. Карпенко действительно успела понаписать несколько исков о произволе, бесчинстве и незаконных задержаниях. Инна Лебедева провела ночь в камере, её отца и мачеху пришлось отпустить на ночь, которую они провели в ближайшем отеле и с утра вернулись снова, не собираясь возвращаться домой без дочери. Малиновские снова отключили телефоны, брать их было не за что, пальто не нашлось, квартира Инны была чиста, разрешения на обыск квартиры Оганесянов они не получили… Разочарование. Оно плескалось везде, как ртуть, весь воздух был наполнен сплошным разочарованием и откровенным бессилием. — Захара Стрельникова нашли? — снова попробовала Галина Николаевна, остановившись напротив экспертов. Оксана ткнула пальцем в ванино плечо, тот встрепенулся. — Никак нет! — Почему? — Телефон отключен, а… — Плохо, — прервала начальница, — очень плохо. Если так пойдет дальше, то не видать тебе отпуска, Тихонов, как и своих ушей. Ищи лучше. Тихонов сложил руки на груди. — Нашли, — неохотно произнесла Таня, — вчера Малиновский дал мне его адрес. Откуда он знает — понятия не имею. — Едь, — мгновенно велела Галина Николаевна, потеряв всякий интерес к обиженному Тихонову, — и надо наконец что-то делать! Вызывайте бывшего мужа, детей… — А это уже не придётся. Майский кивнул в сторону стеклянных дверей; Галина Николаевна развернулась на каблуках. — В чем дело? Белобрысая лаборантка Алла тут же сунула голову внутрь, получив безмолвное разрешение. — Галина Николаевна, там приехали к вам… Стрельниковы какие-то, увидеть вас очень хотят. Что-то насчёт похорон. Собранный на скорую руку консилиум замер, как мыши в подполе. Галина Николаевна покрутила головой, стряхнула с рукава пару пылинок. — Великолепно. Работаем! Таня тяжело вздохнула. Работать не хотелось. Пули откровенно не лепились.