Все мы изменились

О, сколько баллад было сложено о той великой битве. Как леденящий душу страх окутывал всех, заставляя забыть реальный холод и клацающие друг о друга зубы. Как громко и звонко отскакивали мечи друг от друга и как яростно билась беловолосая ведьмачка, всем сердцем желавшая покончить с расправами Дикой Охоты. Как мужественно Белый Волк защищал княжну и весь мир, орудуя серебряным мечом, с ненавистью в глазах прожигая Эредина. Как могущественная чародейка Йеннифэр вместе с Трисс Меригольд поддерживали защиту от зла и подвергая себя опасности. Но вот Дикая Охота пала, Эредин мертв и все воссоединяются, забывая старые обиды. Княжна Цирилла больше не вещь для своего отца, императора Эмгыра, отправилась она странствовать, размахивая ведьмачьим мечом. Стала первой ведьмачкой в истории, которая доказала свою принадлежность к этому миру и без Испытания Травами… но никто не написал баллады, сложенной лучше, чем у маэстро Лютика. Каждый знал его работы и каждый житель Новиграда распевал с утра «Чеканную монету», и «Белый Хлад». … — Геральт, как думаешь, надолго ли его хватит? — поинтересовалась чародейка в бело-черном платье. Её кудри сильно растрепались от холодного северного ветра. Обсидиановая звезда ярко переливалась на свету многочисленных канделябров, обрамлявших великолепный зал и сотканные вручную гобелены. Вокруг стояла неимоверная тишина, только громкий тенор ласково шептал со сцены, рассказывая невероятную историю о неких верных друзьях: барде и ведьмаке. — Уж не знаю, Йен, настроен он серьёзно, — скромно ответил беловолосый, отпивая эля из своей кружки и пронизывая взглядом сцену, где сейчас восседал Лютик, распевая о подвиге, совершенным отважным ведьмаком. — Вот зараза, даже про нас с Трисс ни слова не вставил, — Йеннифэр ухмыльнулась, сверкнув взором фиолетовых глаз. Геральт на секунду отвлекся от представления, понимая, что слишком долго косится на барда. Чародейка вновь повернулась к ведьмаку. — Ну ладно, ради пары комплиментов можно и потерпеть. — Ты всегда такая? — с улыбкой спросил Геральт. Йеннифэр поправила волосы. — Лютик конечно не лучший певец, но даже я заинтересовался его искусством. — Надо же, Геральт, ты делаешь успехи в области искусства, — чародейка хихикнула, на что получила грозный взгляд какой-то аристократки, но в ответ той прилетел ещё более злобный взгляд, отрезвляя женщину и та вернулась к представлению. — Если честно, то в последнее время Лютик очень даже начал мне нравиться. — С каких пор, Йен? — ведьмак вновь отпил из кружки, осушая её полностью и снова перевёл взгляд на сцену. Бард громко вытягивал ноту, отчего где-то даже треснуло маленькое стеклышко. Геральт улыбнулся, ему нравились выступления Лютика. Они всегда были какими-то… особенными, что ли? Дух захватывало, когда сидишь и слушаешь его красивое пение, позабыв о серости реального мира, и ведь, зараза, работало. Геральт с большой неохотой каждый раз вспоминал кто он, и шёл вновь убивать чудовищ, упиваясь собственной жалостью. Даже Присцилла со своим голоском не может сравниться с ним… чародейка кашлянула, заставляя вновь обратить внимание на себя. — Он изменился, Геральт, — отчеканила она, поправляя бретельку на платье. — После битвы Цири с Белым Хладом он очень сильно повзрослел. Ты не заметил? Он перестал ходить по девкам, ну, по крайней мере не так часто, у него появилось вдохновение в конце концов. — Я думаю во всех нас хоть что-то, да поменялось, — ответил Геральт тише, так как Йеннифэр немного повысила тон и теперь все обращают на них внимание. — Да, ты прав, — подтвердила чародейка, отвернувшись к сцене, больше не произнося ни слова. … Выступление окончилось длительными овациями и искренней улыбкой Лютика. Он поправил свой пурпурный кафтан и, поклонившись, спрыгнул с деревянной сцены, подходя к столику Йеннифэр и Геральта. Чародейка явно была немного не в духе, но всё же пустила барда за стол, пододвинувшись ближе к витражу. — Это было потрясающе! — первым произнес Лютик, откладывая лютню в сторону. Йеннифэр окатила предмет странным взглядом. — Да уж, теперь о тебе знает все Скеллиге, — сказал Геральт, исподлобья глядя на друга, что уже налетел на яства. Чародейка отвернулась. — Что это была за баллада? — Какая? — переспросил Лютик с набитым ртом, но, вспомнив, что пир ещё не окончен и о манерах забывать не стоит, резко проглотил всю еду. — Что-то про «чувственного ведьмака с беззащитной княжной»… и «холодом блещущую чародейку с надеждой», — ведьмак скривил губы, сталкиваясь с виноватыми глазами поэта, что тот опустил в тарелку. — Ну… я же знаю, ведьмаки — это не бесчувственные мутанты, у которых нет сердца, это доказывает даже вашу привязанность вместе с Йеннифэр, хотя чары джина уже давно рассеялись. Поверь, тебя я знаю, как облупленного… а Йеннифэр… она единственная чародейка, которая хотела меня убить, но оставила в живых из-за личной выгоды. — Когда такое было? — усмехнулась черноволосая, размахивая кудрями. — А то, что про Геральта… у нас всё кончено, так что людей ждет неприятный финал. — Неважно, — отмахнулся Лютик, все ещё чувствуя некую раздражительность ведьмака. Он же знал, что Геральт ненавидит, когда его пытаются выставить героем, но для Лютика он всегда им был. С самой их первой встречи. И даже, когда на них напал джинн, бард знал, что Геральт не оставит его. — Ладно, мальчики, — чародейка хлопнула в ладоши и книга, раскрытая перед ней, исписанная рунами — исчезла. — Я спать. Если Краху будет что-то надо, он знает, где меня искать, — Йеннифэр кивнула на прощание и вышла из залы, качая роскошными бедрами, на которые обратили внимание все придворные замка. — Ну, Геральт, пир ещё не закончен, — Лютик развёл руками в стороны, указывая на только развеселившихся гостей. Среди них можно было разглядеть несколько интересных личностей. Керис ан Крайт выпивала вместе с королевскими друзьями, гордясь тем, что отныне титул короля будет распределен правильно, Мышовур как всегда спокойно сидел за общим столом и медитировал с закрытыми глазами, совершенно не обращая внимания на творящееся вокруг веселье. Девушки с пышными формами крутились возле сцены, отплясывая традиционные танцы острова под оркестр, а статные аристократки предпочитали не высовываться и тихо праздновать победу. — айда танцевать! — Лютик, я наверное не- — Возражения не принимаются! — бард встал из-за стула, потянув Геральта с собой. И в следующую секунду звон волынок не прекращал гудеть в ушах. Музыка лилась ручьём, а ведьмак отплясывал чечетку, позабыв о своей природе. Иногда бывает просто весело разгуляться на душу. Голова начинала кружиться, но Лютик не давал передохнуть, все зазывая ведьмака на новый танец. Сам бард танцевал не хуже, все вился вокруг красивых дам и ни на секунду не спускал глаз с Геральта. Он и правда изменился… … Зал опустел. В течении всего торжества гости постепенно расходились по своим комнатам, пытаясь не упасть где-нибудь в углу замка. Оркестр тоже свернулся, уйдя ближе к двум часам ночи, оставляя скеллигских владык не очень довольными, но зато те нашли себе новое развлечение: гвинт. Короли шумно раскладывали партию за партией и судя по громкому гулу Краха, тот проигрывал собственной дочери. Н-да, колода Нильфгаарда его подвела… Но в итоге и владыки ушли спать, хотя Крах ан Крайт сопротивлялся до последнего. Лютик устало смотрел на ночное небо сквозь большие окна замка. Звёзд было много, они рассыпались везде и, казалось, их бесконечное множество, пусть Лютик и убеждал ведьмака, что их можно пересчитать и каждый раз не успевал, засыпая. — Что делать будем? — вдруг спросил бард, вертя в руках свою шапочку с пером. — Не знаю, Лютик… все уже ушли спать, — ответил Геральт, сверкнув в лунной темноте своими ярко-желтыми глазами. Бард лишь усмехнулся, откидывая кафтан в сторону, в замке слишком жарко. — Я скучаю по тем временам… — тихо проговорил поэт, ещё раз вглядываясь в ночное, усыпанное маленькими звездочками, небо. — Когда мы с тобой упорно шли по протоптанным дорогам, глотая пыль и останавливаясь на привале, любуясь природой… когда я пел тебе баллады просто от нечего делать, а ты угрюмо говорил мне замолчать… — Лютик… — Ведьмак посмотрел на друга, но тот поднял руку вверх. Геральт знал причину внезапных откровений. Неразбавленное, сладкое. И он намерен прекратить поток воспоминаний, лишь бы бард не начал плакать. — Нет, ты не понимаешь, — Лютик отвернулся, как будто собираясь с мыслями и опять развернулся, щеки его были чуть влажными. — мне очень часто хочется рыдать, вспоминая все то, что мы пережили и… я боюсь того, кем я стал. — В смысле? — не понял Геральт, потирая большим пальцем лезвие стального меча. — В смысле я больше не разговариваю по всякой ненужной ерунде, не пою так гласно, как тогда, баллады совершенно не складываются в ту картину, что я вижу в голове… это очень сильно… удручает. — Лютик, мы все поменялись за время битвы, — Геральт попытался сделать тон голоса не таким холодным, но прекрасно понимал, что поэт его всегда раскусит и ему невозможно соврать. — Цири уехала, и теперь я даже не знаю, как она. Ни одного письма, Лютик. Возможно, она поняла, что может нас отпустить и полностью отдаться профессии, став истинной ведьмачкой, без чувств и привязки к кому-то родному. Йеннифэр оттаяла и даже стала чуть больше улыбаться, даже начинает тебя уважать. Трисс… я… не будем. Но и я тоже изменился, теперь мне намного страшней, чем раньше. — Почему? — искренне недоумевал поэт, взглянув на ведьмака. Их взгляды встретились и Лютик поспешно отвёл глаза, дожидаясь ответа. — Потому что все, кого я уважал и… «любил», оказались под угрозой, а теперь новая угроза может прийти в любой момент, пока мы будем мирно спать. И это — самое страшное, то, чего я боюсь. — Ясно, — сухо ответил Лютик, оглядываясь по сторонам. — Вашу мать, вино кончилось. — И хватит, — буркнул Геральт, вставая с лавки. Ведьмачьи мечи весело брякнули, эхом отдавая звук по всему залу. — ты выпил весь Эст-Эст и требуешь добавки? — Ладно, сегодня я добрый, будь по-твоему, — поэт улыбнулся, тоже вскакивая с лавочки. — Я, наверное, спать, а ты… — Ты же не забыл, что нам выделили одну комнату? — Геральт усмехнулся в ответ, видя смущение на лице барда. Они довольно долго не виделись после битвы и снова привыкать к тому, что рядом с тобой ещё кто-то живет, было немного… неудобно. Ведьмак заметил еле красные щеки барда, что тот попытался спрятать за жабо. — Точно, я и не подумал, — Лютик вновь одарил Геральта улыбкой и направился к выходу из большого зала. Ведьмак бесшумно следовал за ним. Так они обогнули десяток темных коридоров, прежде чем добрались до спальни. Внутри было просторно, беловолосый даже удивился, что правитель Скеллиге так расщедрился для простого ведьмака. Ну конечно же, ведь все считали его героем, хотя этот факт был далеко неточным. Лютик немного приоткрыл ставни, освобождая комнату от тепла. Луна красиво поблескивала белым, освещая комнату, так что Геральт даже не стал использовать Игни. На стенах, по обеим сторонам, висели роскошные картины, написанные лучшим придворным художником, у которого Йеннифэр кстати заказала портрет, чтобы повесить в винодельне в Туссенте… эх, ведьмак только что вспомнил, что следующей осенью они всей дружной компанией были приглашены Анной-Генриеттой на пир по случаю освобождения мира от деяний Дикой Охоты… кровать слева уже была занята Лютиком. Он бесцеремонно отвернулся к стенке, прикрыв глаза, но Геральт знал, что он не спит. Было слышно, как чертовски быстро бьется его сердце и руки не находят себе места. Ведьмак скинул мечи в угол комнаты и забрался под одеяло, подкладывая руку под голову. Спать не хотелось, хотя было ясно, что завтра может произойти что угодно: от кражи королевского вина до нападения дракона… и все же. — Лютик? — первым отозвался беловолосый, повернувшись к поэту. Тот невольно прижал ноги ближе к себе. — Все нормально? — Да, — робко ответил тот, все ещё лежа на боку. Геральт знал, что он открыл глаза и те сейчас в хаосе бегают по расписной стене. — А если без вранья? — ведьмак приподнялся на локтях. Бард что-то буркнул себе под нос и повернулся. Ведьмак увидел его перепуганный взор и потеющие ладони. Лютик никогда ещё так не пугался, обычно перебивая страх своей болтовней. — Нет, Геральт, все… ненормально, — бард сжал губы в тонкую полоску. — Я вновь возвращаюсь к нашему с тобой недавнему разговору и меня охватывает жуть. Ни за что бы не поверил себе, что когда-нибудь я буду нервничать, думая о том, что у меня внутри. Победа вроде бы должна была принести нам радость, ведь так? Но радуется почему-то только Йеннифэр, но и она особо не желает перенести тот момент, когда ясное небо разрезало серые тучи, увидев труп Эредина. Ты не «излечился», Трисс вообще… а я… я как будто не я. — Это ты. Тот самый Лютик, которого я всегда знал, — ведьмак попытался изобразить искренню улыбку, но судя по выражению лица барда, получилось только искривление губ и поэтому Геральт вновь посерьёзнел. — Ты пережил большой шок и облегчение одновременно. Никто не может принять это нормально и тебе просто нужно время, дабы оправиться. Цири, как я считаю, переживает то же самое и… нужно время. — Геральт, с тобой я бы хотел спорить вечно, но сейчас… я признаю, ты в чем-то, да прав, — поэт облегченно выдохнул, откидываясь головой на мягкую подушку. — Лютик. — М? — спросил бард, быстро поворачивая голову к ведьмаку, что задумчиво рассматривал узоры на потолке. — Хочешь со мной на зимовку в Каэр Морхен? — Лютик опешил, даже не зная, что говорить. — Да, хочу, — сказал он в итоге.