Все мы изменились

— У меня хорошие новости, — объявила чародейка, бесцеремонно распахивая закрытую дверь кабаре. Её взгляд пренебрежительно окатил интерьер «Хамелеона», но сама Йеннифэр быстро окутала фиолетовыми глазами всех присутствующих. Чародейка грациозной походкой прошагала к главному столу, садясь за него, пока все не начали к нему сбираться. Кроме Геральта и Ламберта. Молодой ведьмак в принципе невзлюбил Йен и предпочитал бунтовать, а белоголовый вовсе не хотел и близко оказываться рядом с ней. — Ну же, Йеннифэр, ты что-нибудь узнала? — первым от нетерпения спросил Золтан, почесывая рыжую бороду. — Мне надобно уже корчму открывать, а то тут ни гроша нету. Над ж как-то выживать. — Не волнуйся, Хивай, — холодно ответила чародейка, не глядя на краснолюдов. Она что-то колдовала в воздухе, сосредоточенно сведя брови. — Никуда от тебя не убежит твой налоговый лист, — Золтан умолк. — Итак, дорогие друзья, я только что наведалась к моему драгоценному приятелю Виму Вивальди- — А можно побыстрее? Ты тут всех уморишь перечислением имен и титулов твоих знакомых, — не выдержал Ламберт, с ухмылкой принимая на себе фиалки, росшие, судя по всему, в саду у дьявола. Молодой ведьмак налил себе ещё пива, готовясь к парированию своего высказывания. — Сейчас я буду перечислять всю твою родословную до пятнадцатого поколения, рассказывая обо всех их болячках, если ты сейчас же не заткнешься, — язвительно прошептала Йеннифэр. Чародейка кашлянула, продолжая. — Итак, Вивальди одолжил мне две тысячи крон до конца следующего месяца, так что одно время мы можем выдохнуть, и, заодно, по старой дружбе, подсказал, где можно найти надежное убежище для чародеев и Цири… Геральт, надеюсь, ты найдёшь Дийкстру. — Что? — переспросил ведьмак, начиная потихоньку выходить из себя. Теперь он понимает, почему Лютик и Ламберт настолько сильно презирают и стебут Йеннифэр. Потому что она действительно законченная чародейка навсегда, ищущая любую возможность извернуться и пойти на служение к более высоким по званию людям. Даже к бывшему шпиону она готова обратиться за помощью, несмотря на прошлые нелестные высказывания. — Ты серьёзно хочешь пойти за подмогой к Дийкстре? Человеку, который полгорода имел, если не больше? — Послушай, Геральт, — не меняя тона сказала Йен. — Если тебе не дорога жизнь Цири, если ты не хочешь помочь Трисс и мне, то можешь катиться на все четыре стороны, хоть в Марибор. Мы сами справимся, — вот умеет же давить, где надо. — Дело в том, что я не уверен, что Дийкстра не захочет сломать мне ногу, — с ухмылкой произнёс Геральт, даже не вставая со стула. Ему было лень спорить с Йеннифэр, особенно теперь. — Помниться мне, разошлись мы не очень… Филиппа конечно стоила того, но… ногой ему пришлось пожертвовать. — Ты… что?! — взбеленилась чародейка, отрываясь от колдовства. — Ты вообще думал о том, что тогда делал?! Ты угробил наш единственный шанс на спасение, Геральт! — Йеннифэр вскинула свои растрепанные волосы. — Теперь нам некуда идти! Мы все вынуждены остаться здесь! Господи, каким мужланом надо быть, чтобы от злости вывернуть человеку ногу! Йеннифэр ещё больше побледнела и ушла на второй этаж, запираясь в ближайшей комнате. Трисс сочувствующе посмотрела ей вслед, а Золтан сокрушительно схватился за голову, думая о том, где бы прикрыть лишних человек, так тем более чародеек. — Всегда знал, что она психующая стерва, — наконец произнёс Ламберт, опустошая третью кружку. — Никогда, блядь, не спросит мнение остальных. Все вечно лезет впереди батьки в пекло… — Пожалуй, в кои-то веки я буду с тобой согласен, — улыбнулся Геральт, посматривая на Лютика. Тот испуганно таращился на второй этаж, смотря, чтобы ему не прилетело что-нибудь по голове. А так он продолжал настраивать лютню на нужную ему мелодию. Ведьмак залип, рассматривая барда. — Эй, Ромео, очнись! — шикнул Ламберт. — Смотри, из портков раньше времени не выпрыгни. — Ты меня вечно стебать будешь? — поинтересовался Геральт. Улыбка не отпускала. — Теперь, когда эта ведьма загнана в клетку, а Цири мне все разболтала, я от тебя не отстану, красавчик, — молодой ведьмак заржал, вновь подливая пенного. Лютик не спешил уходить, поэтому Геральт остался пить с другом, пока поэт сидел на одном месте. Ламберт же начал гонять свои истории, рассказывая их в мельчайших подробностях. … Оба изрядно напились. Ламберт продолжал травить байки и разные истории, происходившие с ним, а Геральт просто слушал, иногда прямо смеясь, ведь алкоголь говорил сам за себя. Белоголовый не забывал посматривать на Лютика. Тот спустя несколько минут зажёг два подсвечника вокруг сцены и уселся, дальше писать балладу. Не похоже, чтобы тот собирался уходить. Золтан обслуживал народ, кидая косые взгляды на лестницу, не дай боже, чтобы кто-то из нежелательных сейчас появился. — А потом я вырвал ей язык, так она так запищала, что если б не ученый рядом, я б заржал, — говорил молодой ведьмак, откидываясь на спинку стула, а потом потребовал у Хивая ещё пива. — Ага, представляю, бедный мужик наверно со страху чуть не помер, — ответил Геральт. Ламберт вещал о каком-то своём давнем заказе, который принял в Оксенфурте. Его нанял тогдашний преподаватель академии, попросил убрать назойливые звуки из погреба, а тут, здрасте-приехали, водяная баба. Оказывается, каналы в городе прорвало, а никто и не заметил, вот баба там и поселилась. Ламберт прогнал чудовище, как обычно, взяв втридорога. — Это мягко, сука, сказано, — молодой ведьмак нахмурился, глядя на Лютика, на которого, в свою очередь, смотрел Геральт. По его лицу все было понятно. — Короче, красавчик, собирай себя всего в руки и иди наверх, я жопой чую, он за тобой пойдёт. — Это почему? — искренне не понял Геральт. — Потому что ему тут скучно будет, болван, — закончил Ламберт и не дожидаясь возражений собеседника, указал тому на лестницу, а ведьмаку ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Поднявшись, с превеликим трудом, на второй этаж, Геральт отошёл к стенке, пытаясь хотя бы немного протрезветь и выгулять свои мысли. Соседняя дверь резко отворилась и оттуда выпорхнула Йеннифэр. Она уже не злилась и вышла из комнаты явно за чем-то определённым. Впрочем, все сомнения тут же развеялись, когда она подошла к белоголовому. — Геральт… — тихо проговорила она, встав напротив. Прямо близко-близко. Ведьмак чувствовал этот мягкий запах свежей сирени и молодого крыжовника. Волосы ее касались его лица и были такими же гладкими. — Нам надо поговорить. — О чем же, Йен? — фраза вышла комканной из-за лишнего пива, но Йеннифэр это мало волновало. — О… нас, — она ухмыльнулась, утаскивая Геральта на закрытый балкончик. — Почему ты меня избегаешь? — Йен, я не понимаю, о чем ты. Мы нормально общаемся и… если ты опять волнуешься насчёт Трисс, то могу тебя разочаровать, я ей не нужен и она мне тоже. — Я не об этом, — вдруг быстро выговорила чародейка, поворачиваясь лицом к лунному свету, пряча фиалковые глаза. — Ты вообще ведешь себя так, словно между нами ничего и не было. — Я… стараюсь просто об этом не думать, — мягко ответил ведьмак. — Йен, пойми, это в прошлом. Мы же с тобой решили больше не касаться этой темы. — Да, но… — Йеннифэр замялась. Впервые. — Я по-прежнему люблю тебя. И поверь, Геральт, никакая магия на это не повлияла. Я… не могу так. Каждый раз, видя тебя, мне хочется и броситься к тебе на шею и уйти навсегда. — Скажи, что тебе нужно, — Геральт поправил перчатки, стараясь не сталкиваться взглядами с чародейкой. Он знал, что та прекрасно умеет манипулировать и делать так, что даже ведьмак будет пресмыкаться под ней, как змея. Но в то же время Йеннифэр казалась запутанной девочкой, не умеющую разбираться в собственных желаниях. — Мне нужен ты, Геральт. Твоя бесконечно утомляющая ухмылка, твоя любовь и весь ты, — Йен наконец посмотрела прямо в лицо Геральту. Он знал, что она собирается попросить. — Ты просто не хочешь заниматься со мной любовью? — Нет, — отрезал ведьмак. — не поэтому. — Тогда почему мы не можем сейчас пойти и предаться страстной любви, как раньше? — казалось, будто чародейка действительно недоумевала, почему Геральт внезапно ее расхотел. Она же всеми своими силами старается поддерживать красоту, регулярно пользуясь снадобьями и зельями. Она думает, что она просто не может быть нежеланной. Но у неё нет того, что есть у Лютика. Обычная простота и звонкий, жемчужный смех. — Потому что я тебя разлюбил, и все. Нет здесь никакого тайного смысла или любовницы в виде Трисс, с которой вы готовы глотки друг другу повырезать. Я разлюбил. Прости, Йеннифэр. — Что ж, — чародейка отошла от окна, ласково погладив деревянный подоконник шелковыми перчатками. — Надеюсь, если ты все же решишься, то я с радостью встречу тебя в моей комнате. Йеннифэр ушла, захлопнув дверь. И в этот же момент послышался звук скрипучих ступеней. Геральт сразу распознал. Это Лютик. — А что здесь, собственно, произошло? — как бы возмутился поэт. — Йеннифэр опять тебя пилила? Когда же вы уже угомонитесь и не будете цапаться друг с другом как кошка с мышью? И да, Геральт, мышь здесь — именно ты. — Угу… а ты куда? — ведьмак подошёл к барду. — Как куда? Спать. Золтан там уж так разнервничался, да и Ламберта я долго терпеть не могу, так что, извини, я вынужден отправиться в удивительное путешествие до кровати, — абсолютная ложь. Геральт чувствовал ее. И как щеки у Лютика краснеют, тоже. — Постой, Лютик… — Геральт замолчал, смотря за реакцией поэта. Тот тоже затих, слушая дальше. — черт, пойдём лучше к тебе в комнату, поговорим. Как-то слишком много сегодня разговоров. Лютик ключом открыл шаткую деревянную дверь, впуская ведьмака к себе. В помещении сильно пахло какими-то цветами, кажется, жасмином и лавандой. Стены украшали объявления представлений, в которых бард участвовал, шторы были плотно закрыты, видимо, Лютик терпеть не мог яркий солнечный свет. — Ну, что же ты хотел мне поведать? — спросил поэт, усаживаясь к себе на кровать. — То, что, — сердце почему-то сжалось и резко прекратило стучать. Геральт замер, как будто определяя, по каким причинам он сейчас умрет, но вдруг понял. — ты мне нравишься, Лютик. — Эм… — бард поерзал на постели, сводя колени вместе, глаза его уставились куда угодно, только не на Геральта, а руки тщетно искали себе пристанище помимо бёдер. — С чего… вдруг… такие откровения? — Лютик, я уже два года места себе не нахожу, потому что все это время боялся тебе сказать, а теперь Ламберт сказал мне о том, что ты тоже ко мне неравнодушен и я… осмелел, что ли. Сейчас я говорю тебе это… не совсем трезво, но точно без всяких эликсиров или магии Йеннифэр. — Да нет, просто… — Лютик был красный, как дикий мак на поле. Кудри настойчиво лезли ему в лицо, но это была меньшая проблема, волновавшая Лютика. — Да, да… я… тоже… короче, ты мне тоже нравишься. Поэт внезапно встал с постели, обхватывая лицо Геральта музыкальными пальцами, целуя. Нежно, аккуратно, боясь спугнуть. Геральт начал отвечать, причём более грубо, чтобы Лютик не боялся зайти дальше. Недавно мягкие розовые губы Лютика были без единой трещинки, а сейчас из маленьких ран блеснули капельки крови. Бард целовался жадно, пытаясь ухватить каждую частичку ведьмака, недоступную ему раньше. Геральт не отставал, даже продолжал, обхватывая изящные бедра Лютика двумя руками и усаживая того на кровать. — А… если… — в перерывах между поцелуями говорил поэт, немного тормозя Геральта. — Кто-то… войдет? — Плевать, я слишком долго ждал, — ведьмак цеплял на пальцы гладкие кудри, попутно оставляя поцелуи на каждом месте. — Даже если это будет Йеннифэр? — Лютик усмехнулся, уже откидываясь на спинку постели, как вдруг снаружи комнаты послышалась какая-то возня и дверь распахнулась. На пороге стояла Цири. — Оу, — только сказала она, наблюдая то, как Лютик пытается извернуться из цепких рук Геральта, но тот не даёт, спокойно смотря на ведьмачку. — Вы заняты… что ж… удачи. Цири очень громко захлопнула дверь и убежала на первый этаж.