Мы любим не самых лучших, красивых, достойных.
Мы любим тех, что задевает душу и до крови царапает сердце.
***
Успокоившись после небольшой стычки на пороге больницы, я замолчал. Всякая надежда на решительность со стороны Антона медленно ослабевала. Я просто устал на что-то надеяться. Всё отдал и просил взамен совсем немного… В чём я таком провинился, что Высшие силы уготовили мне такую участь? Я словно Лазарь — прозрел, но только при жизни, и продолжал собирать крохи с богатого стола. На моих ранах сердца уродливо красовались струпья. Мои добродетели уже были при смерти, и трудно было давать для них какие-либо прогнозы. Им на смену пришли грехи: уныние и гордыня. Они захватывали мою душу. Терзали, мучили и усмехались над моими мечтами. Моя вера в лучшее потухала медленно и бесповоротно, лишь только любовь уговаривала всех, что стоит ждать, и Бог воздаст. Я действительно сходил с ума.***
Как и ожидалось, Дмитрий Темурович Позов — адекватный и приятный человек. Он около двух лет возглавляет больницу и наводит порядки после предшественника, причём довольно успешно. Конечно, после массового увольнения персонала всех рангов ему пришлось отнюдь не сладко, а потому наши кандидатуры пришлись ему по нраву, к тому же с опытом работы в столице. Его несколько заинтересовали обстоятельства переезда и смены города, золотых гор не обещал, но, как полагалось, для молодых специалистов будут стимулирующие. Не предел мечтаний, да и по Москве какое-то время будем скучать, но работа есть работа. Ничего тут не поделать. — И всё равно не пойму, Антош, ну зачем вам тут горбатиться за гроши? — Позову бы радоваться, что сразу две вакансии будут заняты, а он задавал такие вопросы. — Конечно, я обеими руками за, но не случится потом так, что вы оба потом свалите в закат? — Поз, обижаешь, правда. Мы всё взвесили и обдумали: в Москве труднее тянуть материально и квартиру, и гараж, а здесь всё есть. На родной земле и дышится свободнее. — Арсений, как тебе Воронеж? — Дмитрий Темурович вырвал меня из пелены размышлений неожиданным обращением, застав, тем самым, врасплох. — Пока привыкаю, Антон не успел ещё всё показать, но успеется, — по правде сказать, нам было не до прогулок, но достопримечательности города Антон действительно показал. — Здесь очень спокойно. — Ну и славно. Сейчас познакомлю вас с заведующим и предупреждаю — альфа без комплексов, но мировой и за своих глотки перегрызет. Пока что будете оба в пятом отделении в перинатальном центре, а позже решу, кого из вас в первое перевести. Так сказать, устраиваю вам сразу боевое крещение. А я и думал, что в жизни ничего не бывает просто так. Вот тебе и практика в гинекологии, чтоб её… Кстати, о работе. Раньше доводилось видеть Шастуна всего как на иголках, когда рядом со мной был альфа, и вот снова он напрягся — хоть подключай к нему провода для отдачи энергии. Я никогда не давал поводов для ревности, а порой так хотелось, но смешанные запахи на мне говорили за меня. Позов украдкой взглянул на меня и, будучи наблюдательным и крайне тактичным, не стал требовать каких-либо подробностей о нашей связи с Антоном — тот сразу пояснил, что мы планируем в скором будущем обручиться. Услышав тихое: «Ясно-ясно, не забудьте на свадьбу пригласить», я чуть не подавился воздухом, а сожалеющий взгляд зелёных глаз меня добил окончательно. Неловкое молчание прервалось сразу — дверь кабинета распахнулась и на порог ступил, судя по терпкому стойкому запаху чайного дерева, альфа в чёрном медицинском костюме и в белом халате поверх него. Признаться, внешне тот не особо походил на альфу, разве что крепкое рукопожатие после представления выдало свойственную ему силу. Невысокий, но коренастый, с густой русой шевелюрой на голове и обаятельной улыбкой. Приглядевшись поближе, заметил виднеющийся небольшой шрам, идущий от верхней губы и чуть выше. Серо-голубые глаза озорно сверкали, будто его работа не людей с того света вытаскивать да вводить в состояние наркоза, а отдых на средиземноморском курорте. — Дмитрий Темурович, вызывали? — в его взгляде было что-то дикое, необузданное. — Денис Игоревич, присаживайтесь, — главврач указал на свободный около Антона стул и тот, не мешкая, сел, опустив руки на стол. — Как я и говорил, к нам придут двое молодых специалистов. Теперь познакомьтесь со своими коллегами. Рядом с Вами сидит Антон Андреевич Шастун, — Денис Игоревич любезно кивнул Шастуну и его взгляд мгновенно обратился на меня. — Напротив же — Арсений Сергеевич Попов, — альфа протянул руку для дежурного обмена рукопожатиями, тут я вдруг растерялся и вопрошающе посмотрел на Антона, словно прося его разрешения. Всё казалось жутко неловким и странным, но я не придал этому значения. А зря — альфа сам не спешил отпускать мою руку. — Оба — выпускники Сеченовского университета. Практикующие врачи с небольшим стажем, но очень толковые, так что с завтрашнего дня смело вверяю их Вам, — Позов закончил свою мини-презентацию и обратился уже ко всем: — Ситуация с кадрами обстоит сложная и разбрасываться ими направо и налево не собираюсь, так что давайте договоримся — сообщайте заранее о своём намерении уйти или декрете, если таковой предвидится, и по возможности подыщите замену среди своих знакомых-коллег. — О-о-о… От нас сбегают только в декрет — аура, видите ли, особенная. Поэтому омеги у нас на вес золота, — Денис Игоревич не спускал с меня глаз, рассматривая всего целиком. — У нас недавно анестезист забеременел после долгих лет неудачных попыток и лечения. Так что наш корпус полон маленьких чудес, — альфа шумно втягивал воздух через нос, пытаясь понять, чем пахну я. Не просто так Антон говорил про подавители — стоило прислушаться. — Надо подходить к рождению детей с умом, — со всей серьезностью произнёс Антон, исподлобья глядя на меня. Происходящее зрелище ему явно не импонировало. — Ну… Всем людям мы свои мозги вставить не можем. Будьте готовы ко всякому. Психологическая помощь для сотрудников на втором этаже вашего корпуса. Не стесняйтесь обращаться, — говоря это всем, Дмитрий Темурович внимательно обвёл взглядом каждого. Декрет, беременность, дети… Как же больно резали по ушам эти слова, и я, не выдержав, обречённо вздохнул, тая в себе горькую печаль. Раньше я лелеял мечту о собственной большой семье рядом с любимым и истинным альфой, сейчас начал понимать, что эта мечта перешла в разряд трудновыполнимой, а, может, и несбыточной. Наверняка кто-то сочтёт меня безумным; даже в этот момент я не сожалел об отношениях с Антоном — желание быть с ним просто потому, что он есть, — моя душа, моя счастливая часть, моя боль и моё вселенское проклятие. Просто Арсений — упрямый и гордый — давно бы всё оставил и ушёл бы своей дорогой, а омега-Арсений не смог бы покинуть альфу. Сучность и сущность уживались во мне с переменным успехом: характер и происхождение порой устраивали драки между собой в моей голове, и победившая сторона брала верх над разумом, как это произошло у дверей этой самой больницы, где, по всей очевидности, характер забрал желаемый трофей. В кабинете главврача перед другим альфой омега взяла реванш, ища одобрения у моего альфы. Кажется, скоро мой мозг начнёт плавиться от внутренних противоречий и вся эта борьба закончится… Только вот в чью пользу? — В ближайшее время я не планирую беременность, Дмитрий Темурович. Хотелось бы сначала личной реализации, а потом всё остальное, — я с чувством глубокого удовлетворения произнёс это, не обращая внимания на Антона. Усмешка другого альфы донеслась до моих ушей, и Позов натянуто улыбнулся, заметив, как встрепенулся Шастун на своём месте, метая в мою сторону молнии и источая аромат лимонной цедры. Больше чем уверен, что об этом Антон непременно вспомнит наедине со мной. — Интересно получается. Когда это «мы» перекочевало в «я», — с нескрываемым раздражением Антон обратился ко мне, и во избежание скандала я промолчал. Негоже в присутствии посторонних это обсуждать. — Позволю в тесном кругу небольшую вольность и надеюсь, что сказанное не покинет стен моего кабинета, — лицо главного врача помрачнело. — Когда бетам и омегам дали возможность получать образование, устои традиций стали меняться, но основная база всё же осталась. Понимаю потребность Арсения Сергеевича оправдать свои стремления, ведь когда-то сам был таким, — у меня не было никаких скрытых мотивов вывести Позова на такой разговор — только немного позлить своего альфу. Но всё выходило из допустимых мною рамок. — Есть ощущение, что в моей семье не делали ставку только на меня. Даже мой родной брат — альфа, с ранних лет родители вот с ним носились. А бетам что тогда? Биться за своё место под солнцем и стремиться занять лучший лежак. Может потому я и выбился в люди, чтобы что-то доказать. Я кандидат медицинских наук, без пяти минут доктор медицинских наук, и возглавляю областную больницу. Семья тоже есть: жена и дочь, ради них и стараюсь, чтобы у них сложилось лучше. Теперь даю совет молодым умам: карьера — хорошо, конечно, но до поры до времени, — Дмитрий Темурович устало потёр переносицу и снял очки, бережно кладя их на стол. — Работа — она не навсегда, а ради любимых и своих детей стоит жить, мечтать и быть выше всех обстоятельств. — Вы говорите точь-в-точь как моя бывшая жена, только не хватает: «Ты женат не на мне, а на своей работе», — Денис Игоревич сказал это так легко, словно ему всё было ни по чём, и он вполне доволен сложившимся обстоятельствами. — Я знаю вашу ситуацию и дело-то не в этом, — сказал Позов, и Дорохов поутих: сам уже был не рад, что завёл речь о личном. — Есть кое-что сложнее нашего понимания. Вы же были на конференции по истинности. — «С истинностью никакая связь не сравнится». Спасибо, что провели очередной ликбез, — огрызнулся он и встал из-за стола, намереваясь покинуть кабинет. — У Вас всё? А то у нас два плановых кесарева сегодня. — Да-да, идите, конечно. Завтра не забудьте про журналы инструктажей, введите в курс дела новых сотрудников и составьте новый график смен, — Позов уже на автомате протараторил заученную формулировку и отпустил заведующего работать. Встав из-за стола, Денис Игоревич скомкано попрощался и засеменил к двери, не спуская с меня глаз, а Антон сжал руки в кулаки до побеления костяшек — он не просто злился, а старательно прятал свой гнев. Кажется, я добился желаемого эффекта. В каком-то смысле я понимал уже одинокого альфу: истинная связь может как свести людей, так и причинить страдания своим существованием, разрушив гражданский брак, нажитый годами совместной жизни. Обретя истинного, ты пребываешь будто в состоянии эйфории, наслаждаясь им, дыша им. Я знал это не понаслышке, раз за разом вдыхая запах тархуна с лимонным пирогом и млея. Каждое прикосновение разливалось по телу сладкой истомой так, что ноги едва держали, не говоря уже о близости. После ухода Дениса Игоревича и мы надолго не задержались — Антон походил на бешеного кота, готового кинуться на любого альфу, смотревшего в мою сторону. Я только сжимал его ладонь как можно крепче, чтобы не дать сделать ему глупость. В машине он выдохнул, но не спешил заводить её, откинулся на спинку водительского сиденья и заговорил: — Я не знаю, какая муха тебя укусила. Я думал, что мы решаем вместе семейные вопросы. Что на тебя нашло? Видимо, я перегнул палку. Как мне казалось, я просто заставил его ревновать, но Антон воспринял всё иначе. Чёрт. — Я бы хотел сказать, что вместе, но почему-то всё решаешь ты: переезд, помолвка, семья. Я не перечил тебе и сейчас не стану, но я хочу компенсировать это в своей работе. Дай мне хотя бы эту возможность, — в сердцах воскликнул я, подавляя рвущуюся истерию внутри. — Тебе так важно чужое одобрение и восхищение? Или же тебе недостаточно того, что в моих глазах ты лучший? Арс, что с тобой! — мнимое спокойствие Антона было отправлено в нокаут моей душещипательной речью и уступило место раздражению. — Вроде течка ещё нескоро, а такое ощущение, что со дня на день. Боже… — Да, мне важно это! И не надо во всём винить физиологию — твоя аллегория не к месту. Я всегда поддерживал тебя, а теперь пора и о себе подумать. До сегодняшнего дня ты не слышал упрёков в свой адрес. Я полон пустых обещаний. Где тот Антон, которого я полюбил? Что с ним стало? Цветущий вишнёвый сад прибило колючим морозом весной. Наверное, так я могу описать собственное состояние. Сморгнув с глаз накатившие слёзы, я отвернулся к окну, глубоко вдыхая сухой воздух. В груди всё сжималось, а сердце задавало бешеный ритм. — Тише, тише… — тёплая ладонь коснулась моей щеки, стирая влажную слёзную дорожку. — В ближайшую течку мы кое с чем разберёмся. Ну, всё… Хватит. Видит Бог — я не манипулировал. Уткнувшись в плечо альфы, дал волю эмоциям. Подобные срывы за мною редко замечались. Бардак в моей голове потихоньку превращался в свалку из всякого бреда, который я уже просто не контролировал. — И ещё мне не понравилось, как тот врач глазел на тебя. Сразу в голову дурные мысли лезут… — Антон аккуратно приподнял мою голову за подбородок, поцеловал в лоб, а я лишь шмыгнул носом. — Меня трясет даже от одного представления, что ты не со мной, Арс, — нашарив одной рукой салфетки в дверце машины, он протянул мне пачку, чтобы я привёл себя в порядок. — Когда-то я читал о любви в книгах и смеялся, на что люди готовы пойти ради неё. А сейчас понимаю, что и убить готов каждого, кто на тебя покусится, — говорил в нём альфа или же сам Антон, я не знал, и что-то подсказывало, что оба. Лицо мужчины обрело грозный вид, а руки до хруста костей сжали меня в объятиях. — Чтобы тебе было спокойней, я сяду на подавители на постоянной основе, — я отстранился и обмакнул лицо салфетками, уничтожая следы недавно порыва, а Антон следил за каждым движением и тяжело дышал, понимая, что такой серьёзный шаг может стоить мне здоровья. — Есть способ получше и без всяких колёс, — растрепав волосы на моей голове, тот нежно улыбнулся. — И не вздумай пить эту дрянь вне предписаний. Никаких «но» не желаю слышать. Забота была его коньком чего уж. После эмоциональной встряски нужны были силы и, откинув все сомнения и прокрутив в голове наш диалог, надежда подала голос, что не всё потеряно. Никогда не стоит торопиться с прогнозом, обрекая сразу его на провал.***
Добравшись благополучно домой, я распахнул окна в душной квартире, пропуская внутрь прохладный летний воздух. Дневная жара уже отступила, и я принялся за готовку ужина. Обливаясь седьмым потом около плиты, я терпеливо помешивал сливочный грибной суп, попутно заглядывая в духовку, где готовилась многослойная мясная запеканка, рецепт которой я нашёл здесь на полке между кулинарными книгами. Выпавший пожелтевший от времени листочек из одной книги приковал моё внимание, и я застыл, рассматривая красивый почерк. Его я уже видел на обороте одной из фотографий в детском альбоме Антона — он принадлежал его матери. На свой страх и риск я осмелился на приготовление этого блюда, воспользовавшись моментом, пока Антон ушёл в магазин. Когда с ужином было покончено, а посуда вымыта, я шагнул к подоконнику. Ветерок легко колыхал занавески, солнечные блики отражались на стеклах навесных шкафчиков, слепя глаза. С последними закатными лучами солнце скрывалось за горизонтом, окрашивая небо в невероятные цвета от светло-оранжевого до багряного. Это напомнило мне о прекрасном свидании на Воробьёвых горах, где в водной речной глади блестел закат, и, стоя в обнимку с Антоном, мы дожидались первой звезды, чтобы загадать желание. Я был наивным словно ребёнок и не думал, что реальность плеснёт ледяной водой мне в лицо. Моё единственное желание так и не сбылось — семья отказывалась принимать мой выбор. Если быть точнее, то отец, а мать беспрекословно потакала ему во всём. По ней я скучал. Тайком от отца она звонила и просила прощения за то, чего не делала. Её путь принятия начался, но часто сбивался под чужим влиянием. Патриархат прочно укоренился в роду Поповых, а я, очевидно, не вписывался в эту картину, выбрав по их словам «неправильного человека», пойдя вопреки устоям. В кухне неожиданно разгулялся сквозняк, и я не сразу догадался, что Антон вернулся. Громкий стук двери нарушил единение с собой и только тогда я обратил внимание, что тот отсутствовал больше часа. Оставив окно на проветривании, я поплёлся в прихожую встречать свою пропажу. Посторонний запах, очень пряный, принадлежащий какому-то альфе, меня насторожил. Паранойя, ей-богу. — Представляешь, встретил приятеля. Ну, Пашку Добровольского. Я, по-моему, рассказывал о нём. Короче, Поз перетянул к себе Пашу. Я тогда в колледже учился, когда он в психбригаде батрачил, — сходу начал оправдываться Антон, понимая, что сильно припозднился. — По лицу вижу, что помнишь. Шастун всегда так много болтал, что из всего я помнил не больше половины, но прозвучавшая фамилия всё же вызвала тихий смешок. — Этот тот, который анорексичке пел: «Дайте поесть! Дайте поесть»? — Ага, собственной персоной. Только не говори ему, что я тебе рассказал, — громко захохотал Антон, уходя в кухню с пакетом, и вскоре восторженно выкрикнул оттуда: — Батюшки, да у меня царский вечер сегодня! Возиться с готовкой я любил, но с этой суматохой и небольшим ремонтом я не находил времени на что-то сложное, а потому ограничивался чем-то банальным вроде тефлетей с пюре и супами с борщами. Можно считать, что мой дебют в новой обстановке вполне удавшимся, а липнущая от пота футболка неметафорически свидетельствовала о плодотворности моего времяпровождения за плитой. Спустя буквально минуту я уже разбирал пакет с продуктами и обнаружил бутылку с вином, хотя поводов для празднования у нас не было. Еще и Антон со своей загадочной улыбкой и лукавым взглядом… Как ни в чём не бывало, я поставил его в холодильник и подошёл к шкафчику, где хранились тарелки, чтобы начать приготовления к ужину, но тут же был остановлен альфой, перехвативший мою руку на пути к дверце. Он притянул меня к себе, заключая в объятия. — Жаркий был день, не находишь? — прошептал Антон, едва касаясь губами мочки уха, и от этого нежного шёпота становилось трудно даже дышать, не то что говорить. — Но ты гораздо горячее. Как я соскучился… Порой я забывал о таких невинных ласках во всём этом водовороте событий, не говоря уже о чем-то большем. Когда мы просто так стояли, обнявшись, без повода, просто потому что. В его руках я растекался лужей (бывало, что тёк совсем буквально), когда Антон как большой кот убаюкивал и гладил, разве что мурчания не хватало. Наше крайнее единение было пару недель назад во время гона, а после мы закружились в суете с бумажками, наведением порядка и медкомиссией. Этот вечер был только наш, пусть день и был омрачён достаточно крупной ссорой — Господь бы порадовался, как я умею подставлять вторую щеку, а чёрт побрал бы за притворную набожность. Простояв так ещё немного, мы как малые дети ускакали наперегонки в ванную, нападая друг на друга с щекоткой за то, кто первым пойдёт купаться, — поединок не на жизнь, а прям до слёз и истерического хохота. Такой разгон эмоциональных качелей за день. Соседи с нашими игрищами точно чокнутся, ибо шумоизоляции в квартире нет, — им придётся терпеть дурачества. Поскольку в нашем импровизированном состязании победителя так и не выявилось, а поставить точку хотелось больше мне, Антон любезно предложил потереть спинку с условием, что не станет приставать. Собственно, я был совсем не против. Часть уговора Антон выполнил беспрекословно — его губы я чувствовал на своём теле, дразнящие, манящие, но большего он себе не позволял, чтобы не войти в кураж. А мы ведь могли… Вскоре мы уже сидели за столом, но мне кусок в горло не лез — я смотрел на него, поглощающего ужин с невиданной скоростью, точно солдат на кратком привале. Золотистые влажные завитки на антоновской чёлке беспорядочно торчали, футболка была слегка примятая — не захотел брать с полки, а стащил прямо с сушилки для белья, зная, как сильно раздражает такое меня, но всякий раз я прощал эти причуды. Не умел я злиться долго, а, по-хорошему, стоило бы. Омега внутри меня был доверчивее ребёнка — приласкай, залюби, наговори и всё станет волшебным образом прекрасно. Если бы это работало… — Ё-маё, я и забыл, как ты умеешь готовить, — не прожевав до конца, альфа тут же потянулся к салатнице, накладывая добавки. Я потягивал маленькими глотками вино и думал, что же я нашёл в нём особенного. — Использовал магию вне Хогвартса и продукты из холодильника. Только и всего, — пожав плечами, сказал я буднично, словно не находил заветный листочек из книги. — А ты почему не ешь? На минуту я завис. Чувство голода у омег очень притуплённое — лишний вес влияет на зачатие, потому природа предусмотрела даже это. Только в моём случае отказ от еды был обусловлен волнением и тревогой. Желание развеять их поскорее усиливалось с новым глотком вина. — Мне страшно. — Антон в то же мгновение отложил столовые приборы и замер. — Боюсь, что не справлюсь, да и зав не внушает доверия. Странноватый какой-то. Накрыв мою ладонь своей, альфа ободряюще сжал её, поглаживая большим пальцем. И почему я всегда так на это ведусь, что готов на всё… — Надо привыкнуть только. А Денис, как его там по батюшке, к тебе и близко не подойдёт вне работы — уверяю. Или ты переживаешь, что будет сложно с беременными находиться рядом? — Страшно, что кого-то будет невозможно спасти. Сообщать скорбные новости, видеть убитых горем родителей — выше моих сил, умолять смириться с утратой… Случись со мной такое — я бы, наверно, не пережил. Да и сами роженицы и роженики бывают непростыми. Каково это лишиться одного из родителей в младенчестве… Я знаю, что это наша работа, но ещё я помню из истории, что делали с гонцами, принесшими плохую весть, — сажали на кол. Наверно, я впервые основательно задумался об этом. Реанимация в роддоме напоминает атомный реактор — никогда не знаешь, когда рванёт. В совокупности с всеобщими переживаниями дало угнетающий эффект. Пора бы и самому проверить состояние гормонального фона — качели надоели. Воспользовавшись моей задумчивостью, Антон убрал вино с глаз и положил в тарелку запеканку, придвинув её ко мне. — Я понимаю тебя, но как говорила Скарлетт: «…Подумаю об этом завтра». Я не обесцениваю твоих переживаний — они объяснимы и абсолютно нормальны. — Антону бы в маркетинг с его даром убеждения — успокаивать и вселять доверие у него получалось на раз-два. — Мы для того и трудимся, чтобы таких исходов было как можно меньше. Не всё от нас зависит в этом мире, Арс. Съешь, пожалуйста, что-нибудь и не делай лицо мученика. Такую вкуснотищу забабахал! — бросив обречённый взгляд сначала на тарелку, а потом на альфу, я решил, что лучше не перечить. Он серьёзно относился к здоровью и меня гонял — гастрит со студенческих времён периодически напоминал о себе, когда из-за своих зачётов-экзаменов я забывал поесть. Распробовав запеканку, я поразился, насколько хорош рецепт. Видимо, секрет был не только в съестных ингредиентах, а, пожалуй, в самом главном — в любви. Еда получается нереально вкусной, когда готовят дома для родных, стоя у многострадальной плиты. Хоть я и любил рестораны, мы посещали их в Москве, но как говорил Антон: «Тут блюда пустые, с твоими не сравнятся». У меня определённо был кинк на похвалу — Антон щедро заливал её в уши огромными порциями, и омега всегда таяла, а червячок сомнения подтачивал что-то устойчивое внутри Арсения. Вдохнув поглубже терпкий лимонный аромат, витавший в кухне, все мысли разлетелись стаей птиц. Встав из-за стола, альфа обнял меня со спины, оплетая руками плечи и целуя в загривок. Дышал им и не мог надышаться. Сладкий дурман для моего мозга. Прикрыв глаза, я совсем забылся. Моё тело — уже не моё. Оно отдано омежьей власти и похоти, накрывающей с головой и до конца. Не убрав посуду со стола, Антон легонько дёрнул за руку, уводя за собой. И неожиданно он остановился у дверного косяка и прижал меня вплотную, взирая помутневшим взглядом в полумраке. Подняв лицо за подбородок, он словно сумасшедший вцепился в губы, терзая по очереди зубами, до боли. Я почувствовал едкий металлический вкус на языке, но не был безвольной рыбой, не противясь такому напору. В любви без страховки живут миллионы… Мой предохранитель явно закоротило. — Какой же ты хороший, а главное — мой, — вкрадчивый шёпот Антона оседал на подкорках взбунтовавшегося сознания, а руки во всю шарили под футболкой, грубо сжимая бока. — Люблю тебя до боли. Невыносимо. Как же это ненормально. Был бы у нас ещё день, я бы тебя из постели не выпустил вообще, — и протяжный стон в ответ на слова. Я перестал его слушать уже на первых словах. Отделить себя от омеги уже нельзя, я позволял ему всё это. Знал ли я другую любовь? С Антоном я узнал её всякую — от нежной и красивой до синеватых отметин на теле. Строить логические цепочки у меня не выходило, когда происходил переход от одного к другому. Альфа стягивал с нас никчёмную одежду, поцелуями-укусами удостаивая практически всё, что попадалось, кроме шеи. Он старался не приближаться к ней даже в течку и гон, опасаясь, что потеряет контроль совсем и пометит. Подхватив меня за бёдра, он ввалился в спальню и плюхнулся на кровать, из-за чего та жалобно скрипнула, и навис надо мной огромной тучей. Свет вечерних фонарей ещё не зажёгся на улице - в комнате царил сумеречный мрак. Тяжёлое дыхание альфы я чувствовал в районе солнечного сплетения, пальцы пощипывали порядком набухшие соски, они горели от столь сильного натиска. С большей вероятностью я утром ужаснусь от своего внешнего вида, ведь сейчас боль ощущалась слабо, как под транквилизаторами. Ещё одно свойство у истинных, которое я открыл во время секса, правда отходняк тяжёлый, но об этом точно не сейчас надо думать. Как же — у всего есть цена. В такие моменты даже малейшая инициатива с моей стороны могла только спровоцировать порцию укусов или засосов. Так безвольно и лежал, просто выжидая своего момента… Но боль переходила мой порог. — Антон! Стоп! — во весь голос закричал я. — Прости, прости… — припадая губами к израненным зубами участкам кожи, альфа выцеловывал их уже не с таким пылом. — Ты прежде не останавливал меня. — Ты перешёл границы. Я запаниковал. — Я бы не причинил тебе вреда, Арс. Сорвался в своем намерении тебя оградить от других альф не только запахом. Я ошалело уставился на него, приводя мозги в порядок. Возбуждение улетучилось как пыль под пипидастром. Схватив первую попавшуюся подушку, я выставил её вперёд, не давая приблизиться к себе. — Блять! Ты серьёзно? Разукрасить меня — твоя самая гениальная идея из всех?! — я вскочил с кровати вместе с подушкой, собирая по пути разбросанные вещи, надевая на себя абы как. — Не приближайся ко мне! — и полетел этот импровизированный щит прямо в голову альфы. — Нет, мой дорогой. Теперь ты меня выслушаешь! Я терпел твои выебоны шесть лет, добивался, ходил за тобой собачкой. Арсюша то, Арсюша это. Терплю нападки твоих родителей, оскорбления. Мне всё это нужно? — голос срывался на крик, он не церемонился и не подбирал выражения. — В конце концов у меня тоже есть чувства, которые ты в упор не замечаешь! — Ты бы ещё глубже язык в жопу засунул и молчал, — я ступил на опасную тропу, задевая Антона ещё больше. — Лучше замолчи, — рыкнул альфа, подрываясь с кровати и направляясь ко мне. — Иначе что? — отчеканил по слогам я, понимая, что впоследствии будет расплата. — Что, Антон, что? Сказал «А», говори и «Б». У нас и раньше бывали стычки, очень мелкие, не совсем значительные. Пришло время поговорить основательно и положить либо конец всему, либо дать новое начало. Молчание убивало не только наши отношения, но и любовь. — Ты достал со своими правилами, Арс. Сидишь в печёнке с этой правильностью, аж тошнит. Думаешь, своей непорочностью ты всё окупил? Да может с тобой встречаться потому и не хотели, потому что ты был самым настоящим задротом. Я повёлся на истинность и твою милую мордашку, ну ещё и на задницу, в которой, между прочим, и был мой язык всё это время. Тебя любить буду только я. Горечь подкатывала комом к горлу. Сам захотел — давись желчью. Юродивый слепой Лазарь, собирающий крохи со стола. Мои глаза распахнулись, лицезрея правду. Моя вера в лучшее умирала в безмолвном крике медленно и бесповоротно, и любовь отвернулась, закрывая за собой дверь. Бог воздал. По заслугам за мои прегрешения. Я истерически засмеялся альфе в лицо до слёз — выбрал для себя конец. — Сейчас ты перестанешь смеяться! Больно схватив за руку, Антон одним рывком притянул к себе, а я, барахтаясь точно утопающий в море, пытался вырваться из устроенного им плена. Засосы и укусы были по сравнению с этим легкой щекоткой, сдавленные до побеления запястья заныли, а ноги собрали все выступающие углы. Антон был тяжёлым. Я почувствовал всем телом, когда тот навалился на меня, вдавливая в матрас. Обнажив наспех ягодицы, звонко шлёпнул по ним, и я задрожал, издавая едва слышный писк. Альфа был очень грубым, чересчур даже для него. Он даже не стал заморачиваться с растяжкой и всадил три пальца сразу — я истошно закричал. Смазка сочилась из меня, напоминая о некогда былом возбуждении, прежде, чем все это превратилось в церемониальный обряд. Тело хоть и готово было принять член, но я был к этому не готов. Пальцы очень скоро заменил член и, вдалбливаясь очень резко, альфа сопел и мычал мне на ухо. Слёзы катились безостановочно, рыдания и звук отнюдь не пошлых шлепков заполонил комнату. Сопротивляться в таком случае бессмысленно — будет только больнее. Хотя куда же ещё-то… Отчасти я был виноват в провокации. Раны заживут, а душа уже нет. Её искромсали, выкинули, растоптали, сравняли с дерьмом. Лёжа под ним, я не хотел ничего чувствовать. Экзекуция продолжалась и продолжалась… — А вот и финалочка. Получай, чего так желал, — и острые клыки вонзились в мою шею, прошибая болью точно огнём. — Ты мой, ясно? Больше ничей! — Антон пару раз толкнулся и кончил, издавая хриплый стон. Узел внутри давил на простату, сцепка произошла, побудив во мне волну желания. Чего, господи прости? Нет, оргазм не маячил на горизонте, виной всему чёртова метка. Сука! Я не помню, сколько мы пролежали так. Но когда всё закончилось, Антон отпрянул от меня, приходя в сознание. Альфа ушёл. Появился Антон. Но того самого Антона я уже не увидел. Собирая губами выступившую кровь с метки, он лепетал извинения и мольбы, а я только тогда понял, как ненавижу лимонный пирог. — Не так всё должно было произойти. Совсем не так, — Антон шмыгнул носом, украдкой утирая скупые альфьи слёзы. — Я должен оберегать, а не вредить. Поднимаясь с проклятого этим вечером ложе, поскуливая от боли, отшатнулся от альфы, судорожно вдыхая ядовито пропахший воздух. Пробивающийся уличный свет падал на чужое лицо и блестящие от влаги глаза. Мы оба во всём облажались. — Делай с этим, что хочешь. Вот моё тело — бери. Но меня ты больше не увидишь. Я жил в сладком сне. Пришла пора проснуться. Он ринулся ко мне, но вытянутая рука преградила ему путь. Уже было всё равно на первый рабочий день завтра, на коллектив, на врачебные страхи. Моя жизнь в одночасье превратилась в страх не без нашего старания. — Арс, я правда не… — Моя очередь говорить. Бог терпел и нам велел, но тебе будет намного хуже. Обещаю. Ты будешь проклинать эту жизнь и просить, чтобы я остановился. Ты сам открыл врата к пропасти. Когда мне будет угодно, я тебя столкну. Наши отношения останутся на уровне низменных инстинктов и то, до поры до времени. Ты будешь чувствовать всех, с кем я буду. Око за око, Антош. — Я не позволю, — дрожащим голосом произнёс Антон, целуя мои запястья. — Это уже не тебе решать, — я поковылял в гостиную, запирая за собой дверь.***
За что я его полюбил? Обычно люди не задают подобных вопросов, потому что любят целиком, а не за конкретные качества. От любви до ненависти — шаг к пропасти. И я уже лечу вниз, хватая за собой личного ангела, потому что моё место непременно приготовлено в аду.