***
— Мама, она открыла глаза! У Люмин всё тело ломит. Горло будто заморозили, а всё остальное тело поместили в распаренную сауну. Голова кружится, болит, гудит, — хочется взять меч и отсечь её, чтобы не чувствовать дискомфорта. Люмин медленно открывает глаза, не сразу вспоминая о том, кто она и где находится, поддаваясь лишь ощущениям и говоря то ли голубому зимнему небу, то ли самой себе: — Холодно... — Конечно холодно, пару часов в такой одежде на снегу пролежать, — сказал более низкий (взрослый?) голос, чем тот, что она могла различить до этого. — А Паймон ей говорила: давай дойдём до гостиницы, давай! А Паймон никто не слушает. Люмин улыбается маленькой врунишке, решая потянуться к ней, парящей над её головой, но не может. Тело против. Рука инстинктивно падает обратно, а горло издаёт смесь волчьего воя, (будто она — Лупус Бореалис, а не путешественница,) и кашля заядлого курильщика. — О Царица, защити это дитя... Люмин не хотелось никого расстраивать и отвечать, что она здесь во многом для предотвращения планов Царицы. И Люмин тактично молчала, разглядывая узорчатую ткань на которую её уложили. Неужели все жители Снежной носят с собой одеяло на случай встречи обмороженного путника?.. Однако, женщины помогли ей, как Люмин уже успела вспомнить, поддавшейся сонливости и прилёгшей прямо на снег. Глупым решением было воспринимать слова одного рыжего Предвестника про сон в сугробе за чистую монету... Но, сейчас это не так важно, как то, что стоит хотя бы разглядеть своих спасительниц, заботливо завернувших её потеплее и сейчас греющих ароматную еду под скромным навесом, куда похоже её отнесли. Люмин напрягает глаза и моментально застывает. Рыжие чуть вьющиеся волосы, чистые голубые глаза и веснушчатые щёки, — внешность слишком характерная даже для региональной особенности, явно семейная черта. И Люмин, обычно молчаливую, так и пробивает спросить: «А у вас нет случаем сына и брата такого же рыжего? Он ещё на Фатуи работает, ну так, немного». Люмин всё же сдерживает себя. Даже если есть — она не в силах не только говорить о Тарталье, но и просто вспоминать его же. По ощущениям у неё не было даже сил взять еду из женских рук. Но она берёт, ест, не обращая внимание, что ест конкретно. Различает только красный цвет у дымящегося супа и чесночный привкус на верху мягкой булки. Кажется, Люмин начинает понимать Паймон: всецело и безнадёжно. — Вы меня очень выручили. Могу ли я отплатить? У меня не так много моры, но я могу помочь с поручениями, — мать с дочерью переглянулись в искреннем непонимании, явно не осознавая, за что конкретно им хотят заплатить. — Может, ты привыкла к помощи за деньги в других регионах, но здесь это не работает. Мы помогли потому, что не могли не помочь. Ты бы просто умерла, и это было бы на нашей совести, — у женщины-матери голос размеренный, спокойный, но с ноткой тепла, которого так не хватает их стране. Люмин приходит мысль о том, что за студёными зимами снежный народ решил сам стать обогревом. Ведь холод сплочает. — Мама хотела сказать, что мы сразу как тебя увидели, поняли, что ты особенная. Звезда, посланная нам Селестией за усердные молитвы, — девушка примерно её возраста улыбается мягко, поглаживая Люмин по свободной от булки руке, — Ну, или просто странная. Никто «нормальный» не будет спать в снегу, верно? — На удивление, мне про спячку куропаток в снегу рассказывал именно местный житель. И говорил, что сам отдыхал в сугробе, когда убегал из дома на рыбалку. Девушка звонко рассмеялась, без издёвки, вспоминая что-то своё и радуясь этому. — Как напоминает Аякса! Ты случаем не в Ли Юэ об этом беседовала? «Именно там и именно с твоим братом», — хотелось озвучить мысль Люмин, но она лишь отпила остаток супа, протягивая пустую керамику девушке. — Меня, кстати, Тоня зовут. Мы здесь случайно: вышли за деревню набрать хвороста, пока не началась метель. Думаю, то, что мы с мамой тебя нашли — судьба... Мам, мы же отведём её домой? — И Паймон, Паймон тоже хочет в тепло! В Снежной слишком страшные бури! — Это ты ещё настоящей бури не видела. Пока Тоня и Паймон играли в попытку напугать друг друга знаниями о Снежной, в которой Тоня явно лидировала, Люмин лишь обратила внимание на мать, собирающую остатки захваченной еды в рюкзак и связывающую ветки в единую структуру. — Если так хочешь помочь, милая, то возьми пучок полегче. И пойдёмте. Нам нужно вернуться до темноты и гнева зимы, — женщина протянула Люмин связанный хворост, поднимая бровь, когда та легко взвалила его на плечи и поднялась, кутаясь в собственный плащ и предоставленное одеяло. — Костёр оставим, может пригодиться местным охотникам. Люмин лишь согласно кивнула, поспешив за женщинами до деревни.***
Понимание, настолько холодно на улице приходит только оказавшись в тёплом доме. Ноги сами начинают подкашиваться, глаза наливаются свинцом и хочется рухнуть прямо на пороге. Мышцы ослабевают, будто она боролась с несколькими лавачурлами по несколько часов подряд, даже, если последние дни она провела в чистом пути. «В ”чистом пути“ по минусовому градусу в платье и плаще», — поправляет себя Люмин. От резкой перемены температуры клонит в сон, и Люмин пошатывается, пытаясь не упасть, пока Тоня ведёт её к камину. Люмин лишь прокашливает попытку выразить благодарность, присаживаясь спиной к тёплым кирпичам и решая, что уснуть здесь и сейчас было бы здравым поступком. Тоня так не думает, как и её мать. Как и многие подоспевшие жители этого дома, знакомые с местным климатом и обыденностью такого явления, как «простуда». Честно? Они, глядя на экзотичное платье Люмин, на которое нацеплена тонкая накидка и обёрнуто одеяло, посчитали её, как выразился один из младших сыновей семейства, Антон кажется, полушёпотом, «не от мира сего». Во многом они действительно правы. Скорее даже точно правы в своём суждении о принадлежности (вернее, её отсутствии) Люмин к этому миру, сами того не подозревая. — Ты же не собираешься уснуть на полу, в мокрой одежде и в мокрых сапогах, да?.. — Тоня гнёт ниточку брови, а Люмин лишь вздохом может ответить ей, показывая прямое согласие с её правотой. — Иди пока в ванную, мама как раз её набрала. А я поищу одежду. Мои старые вещи мы отдали соседским девочкам, но от Аякса должны остаться свитера и брюки. На самом деле, Люмин не сразу понимает, в какое неловкое положение её поставили, пока не слышит хихиканье Паймон: — А они бережно хранят вещи этого Аякса! Паймон даже интересно, что это за тип такой и увидим ли мы его. Люмин ощущает, как хочет хлопнуть себя по разгорячённому лбу. Очень в духе Паймон — тормозить с выводами. Даже с самыми очевидными. И, стойте, неужели ей дадут одежду Чайльда?.. О, нет, нет-нет-нет, если тот узнает о том, что Люмин была в его доме, носила его старые свитера и лежала на излюбленном диване под связанным им пледом, — шуток про «Трёх Медведей» и хищнического преследования ей не избежать. Хотя, она не уверена, что они вовсе встретятся в его доме. Не уверена на всю сотню процентов. На поле битвы, а она с огромной вероятностью у них будет, его волнует только азарт, а не свитера, диванчики и пледы. Когда умрёт она или он, или Крио Архонт изменит свои взгляды, изменит их Люмин, — всё это перестанет быть важным. Так почему бы не позволить небольшую шалость?.. Или месть. «Ох, Эола, ты ужасно влияешь». Люмин после почти двух минут размышления в пустоту всё же стягивает сапоги, только осводившись от них понимая, насколько у неё оледенели ноги. Она почти не может двигать пальцами, лишь ощущает, как они будто набухли и пульсировали. — Давай, ступай в ванную, пока не остыла, — Тоня улыбается нежно, забирая у путницы сапоги. — Можешь положить в них ненужные бумажки, чтобы высохли? И на батарею. — Конечно, так и сделаю, э-ээ... — Люмин. Тоня просияла, узнав имя найденной в лесу «звезды». И только, когда Люмин уже погружалась в деревянную ванну, Тоня немного шокировано вспомнила, что имя это где-то слышала. Вернее, читала. В письмах брата Аякса после новостей о происшествии в Ли Юэ и почти в каждом после. Неужели на их голову свалилась настоящая «звезда» всех смыслов и понятий?.. Ох. Аякс обрадуется, когда приедет и увидит в их доме старую подругу, это точно! От спутанных мыслей о брате Аяксе и Путешественнице, Тоню отвлекает щелчок входной двери. Должно быть, Тевкр вернулся с подлёдной рыбалки и принёс ужин. Именно так и было. Мальчик и бородатый старик-отец затаскивают в дом прямо на руках пару крупных осетров, оба явно довольные своим уловом. — Тоня! А мы во-от таких рыбищ поймали, — Тевкр подбегает к сестре, улыбаясь и показывая свой честный первый улов. — Я когда совсем примёрз, она клюнула и, эм, Тоня?.. Это ограниченная модель консервных банок? — Паймон тебе не консервная банка! И что ты здесь делаешь, Тевкр? — Живу? Секунда, две, три, — Тевкр звонко смеётся над кипящей Паймон, что даже с появлением мальчика не могла сложить два и два о том, куда она и её компаньон попали. — Вижу, у нас гостьи, Тоня? — отец семейства раскладывает рыб где-то в соседствующей кухне, сразу приметив чужие сапоги у батареи в гостиной и чужой плащ в прихожей. — И, похоже, одна из них отогревается в нашей ванной. — Скорее уж спасённые добротой меня и мамы звёзды! — Дай-ка угадаю, в лесу заблудились во время небольшой пурги днём? Тоня лишь согласно кивнула, продолжая улыбаться папе, пока Паймон открыто сетовала то ли на Тевкра, то ли на приставку «небольшая» к пурге. — Тоня, неужели сестрица Люмин тут? — Тевкр встрял в разговор о рыбах, гостьях и погоде. — Я хочу её увидеть и показать Одноглазика! — Дай «сестрице Люмин» согреться. Она долгий путь проделала и явно заболела на наших холодах. Тевкр сначала дуется совершенно по-детски, но всё же внимательно глядит в сторону ванной комнаты, откуда периодически доносится страшный кашель. — Тогда я подготовлю для сестрицы Люмин одеяло и подушки. Ей хорошо на диване в гостиной или стоит пойти затопить печку у комнаты братика? — Ох, уверена, что Аякс даже не узнает о небольшом вторжении в его комнату. Он же не хранит там свои фат-... — Тевкр смотрит на Тоню внимательно, слишком внимательно, — Фантастические игрушки. Лёгкая улыбка Тевкра похожа на подсолнечник в середине января. Он срывается с места, утаскивая пару дров наверх. И не забыв прихватить Паймон для «помощи», конечно, с несогласия той. Сверху уже слышен треск брёвен и веток; соприкасаясь, дендро и пиро элементалии создают приятный звук, а главное — вырабатывают тепло. Тоня может лишь мирно напевать про себя, роясь в комоде со старой ненужной одеждой, доставая пару тёплых кофт и брюк, которыми брат не пользовался больше года своего отсутствия. Глядя на забавный свитер с изображением нарвала (любимый для Аякса, потому весь истёртый), Тоня понимает, как скучает на самом деле. И, будто улавливая поток её мыслей, отец кладёт руку на плечо дочери, полушепча и звуча оттого ещё более серьёзно: — Аякс должен вернуться на днях из Натлана. Как я слышал, ему передали Сердце Бога Мураты, и он доставляет подарок Её Величеству с гордостью, — Тоня складывает свитер, явно не понимая о чём речь дальше того факта, что всё это очень важно для Аякса и госпожи Царицы. — Я и сам не понимаю, про что говорили те посланники, когда я к ним обратился. Но, ясно одно: твой брат играет в опасную, смертельную игру. И, похоже, оставить его от добровольного нажатия на курок может только та девочка. Отец вздыхает и удаляется на кухню разделывать рыбу. Тоня хмурится. Если всё действительно так, и брата Аякса не вразумят даже их просьбы, почти молитвы, а лишь меч Путешественницы... То она, они, ей доверятся. И, нет, не то, что бы Тоня не доверяла Люмин, скорее «доверить себя» и «доверить безрассудного брата, который либо тебя, либо его» — две разные степени доверия. И вторая более рискованна, ведь у брата Аякса и Люмин есть личные счёты и убеждения, с которыми они легко могут вступить в смертельный поединок прямо в Заполярном дворце... И Люмин выиграет. А Аякс скажет, чтобы без колебаний убивала его тело, если уже убила его честь. Но убьёт ли Люмин?.. Возможно, если они смогут показать ей другую сторону брата: спящего с громким храпом, помогающего маме с борщом и играющего в снежки с младшими, — то, нет, не убьёт. В идеале его бы отстранить от дел Фатуи, как проигравшего, и отправить домой... Неужели Тоня только что думала о Люмин, как о средстве в спасении брата?.. Ужасно. Просто ужасно с её стороны строить планы о новой знакомой... На глаза наворачиваются слёзы, и Тоня закрывает их руками. А что, если Люмин изначально отправлялась в Снежную, предполагая жертвы, в число которых может войти её брат?.. Ведь сам Аякс писал: «Она из тех людей, что могут пожертвовать одной душой ради спасения миллионов. Даже, если это её душа. И я с ней согласен». Будь жизнь проще, а обстоятельства их семьи не столь тривиальными, то Тоня бы сделала всё, чтобы её брат подружился с Люмин. О, или даже больше! Судя по его письмам, он явно мог быть в неё влюблён. Или девичья фантазия разыгралась от слов «Не друзья и не враги, что-то большее и высшее. Ты ещё не видела, что происходит, когда мы наедине без той малявки!». Тоня вытирает пальцами влажные щёки, пытаясь за глупыми мыслями о брате Аяксе и Люмин и о том, отпразднуют ли они свою свадьбу или пойдут на тихое венчание, какие у них будут дети, отвлечься от страха предстоящей, но неизбежной судьбы. На её плечо ложится чужая лёгкая рука, чутка поглаживая. Не мамина. — Ты в порядке? — вопрос Люмин режет, но согревает, так, что хочется ответить то ли «Нет, я думала о том, как ты убиваешь моего брата», то ли «Да, я думала о том, как ты нянчишься с детьми от моего брата». На самом деле оба варианта ответа застали бы Люмин врасплох, что Тоня понимает. Поэтому вместо прямого ответа на вопрос даёт завернувшейся в найденные в ванной тряпки Люмин нормальную одежду. — Прости, я совсем забыла их отнести тебе... Надевай, комната на втором этаже справа, Тевкр уже развёл печь. Люмин благодарно кивает, ничего не говоря о Тевкре, явно думая, что Тоня её не знает и для неё «некий» Тевкр — очередной невольный сожитель. Тоня успевает улыбнуться Люмин и пожелать «Приятных снов», прежде чем вернуться к мыслям о движении созвездий. Неужели все судьбы предначертаны звёздами, и изменить их человеку не под силу?..***
Для Люмин прикосновение спины с мягкой поверхностью равноценно блаженству. Лёжа под одеялом с цветочками в ярко-синем свитере с рисунком нарвала и прижимая к себе сонную Паймон, она думает, что лучшего и не заслужила. — Эй, Люмин... Паймон хочет увидеть этого Аякса. Его в семье похоже очень любят. Значит, неплохой человек, — Паймон прижимается к Люмин, натягивая на себя одеяло. — А ещё Паймон не понимает, что здесь делает Тевкр, и почему они все похожи на... — Паймон. — Да? Паймон опять говорит и делает не так? — Аякс это Чайльд. Тарталья. Одиннадцатый Предвестник Фатуи, с которым мы встретились в Золотой Пала-... — Паймон помнит! И не понимает, почему у Чайльда так много имён! Целых три. Или четыре! Много на эту глупую моську. Люмин тихо смеётся, поглаживая компаньона по белобрысой голове. — Меня же тоже не «Путешественница» или «Почётный Рыцарь» зовут. Итэр бы никогда такое не использовал, — Люмин смотрит с оттенком грусти, вспоминая о брате и том, как в детстве они искажали имена друг друга до невозможности. — Вот и семья Чайльда... Аякса, никогда не назовёт его по титулу. — Паймон кажется поняла-а... И от таких сложных мыслей Паймон хочет спать ещё больше... — Давай. Спокойной ночи, Паймон. — Спокойной ночи, Люмин! Люмин пролежала ещё примерно час в кровати, плавая в круговороте мыслей и целей, как потерянная звезда посреди небосвода. Возможно, это последняя ночь, которую она проводит спокойно, просто глядя на деревянный потолок чужой, но такой близкой комнаты. Завтра её уже заметят агенты Фатуи, и начнётся охота на Путешественницу. Завтра она начнёт путь к Заполярному дворцу, чтобы наконец узнать о мотивах Царицы. Проникается ли она холодом владычицы зимы или сразится с ней за Гнозисы других архонтов, проиграет войну, выиграв битву, или уже в битве падёт?.. Всё будет завтра, завтра и только. Сейчас она хочет спать. И проваливается в непринуждённый сон, в мир, где есть она, брат и вечное путешествие вдоль мириад вселенных...***
Снег под тяжёлыми сапогами хрустит характерным треском, оставляя следы подошвы под давлением сильных ног. На самом деле действительно нужно быть сильным, чтобы не утонуть в сугробах по колено, а вместо этого поднимать ноги высоко, втягивая колени и растягивая их же в наибольшую длину для широкого шага. Быстрее, скорее, вот-вот, пару размашистых движений, и родная Морепесок близка. А там уже и дороги расчищены, если конечно дворники не поленились выполнить свою работу в такую метель. Тарталья смеётся над собой, удивляясь тому, как по всему этому соскучился. Драконий хребет — полная ерунда по сравнению с прибрежным краем Снежной! Там даже снег хрустит по-другому, и снежинки падают быстрее. А Тарталью на удивление это искренне волнует... Или он слишком соскучился по родине и примечает любую деталь, которую можно сравнить со снежнянской и получить однозначный ответ: «Дома лучше». Почти полтора года! Чёртовы полтора года его отсылали подальше от Снежной. От Ли Юэ до Инадзумы, вот, недавно вернулся из Натлана, заполучив через агентов Сердце Бога Пиро Архонта и спеша поднести его Её Величеству. По такому поводу Царица даже разрешила ему заехать домой. Дня на два, а лучше просто переночевать. Но, для Тартальи это похоже на благословение небес... Это и было благословением. Увидеться с братьями и сестрой, поразглядывать прибавившиеся морщинки вокруг глаз родителей... Это ли не счастье в здоровом смысле? В «здоровом» потому, что помимо совершенно адекватной любви к своей семье у Тартальи есть и «нездоровые» страсти. Которых пугается не то, что Педролино и почившая Синьора, — Её Величество Царица иной раз вздыхает в ошеломлении. Это повод для гордости, хотя Тарталья сам с себя ужасается порой. Вызвать Архонта Вихрей год назад? Пф-ф, ему за это лишь письменный выговор предоставили. На одном собрании поиздеваться над электро «матерью» Скарамуччи, которую уложила за час Путешественница? Шутить над родителями конечно плохо, но факт как раз в том, что у Скарамуччи их нет. Было дело, что Царица заморозила его на час, когда он в последний раз приехал на собрание Одиннадцати... Тогда уже «десяти», потому что они прощались со стервой по кличке Синьора, на деле оказавшейся с каким-то стрёмным именем из страны Барбатоса, которое он даже из уважения не запомнил. Что ж, нетрудно догадаться, за что его презирали, ненавидели, другие Предвестники. Похоже, даже Путешественница относилась к нему лучше. Ладно, она и её летающая фея-переросток считали его большим человеком, чем вся организация Фатуи, от клерков и коллекторов до самых крупных командиров и коллег-Предвестников. Осознание этого часто давало силы двигаться. Наверное, только семья и Люмин держат его рассудок в относительном порядке. К слову о птичках: пока Тарталья размышлял о сумбурности бытия, дом уже показался в поле зрения. Железная дверь, за которой ещё одна еловая... Тарталья было тянется к звонку-колокольчику, за звук которого посреди ночи его наверное убьют соседские бабки, припоминая все детские грехи. И тут замечает. Дверь не закрыта. Входная-дверь-не-закрыта. Волнение поднимается в груди, нарастая от «блять, сквозняк застудить их на утро может» до «кто-то пропал, и они забыли закрыть» до «ёбаные сводящие счёты нашли дом Предвестника и всех перерезали». В случае последнего варианта сводить счёты гениям придётся только с жизнью, и то будет мало. Но, нет, всё отлично, понимает он, когда медленно проскальзывает в прихожую, оттряхивая снег с пуховика и замечая, что в гостиной горят свечи, а с кухни доносится аромат свежей ухи. Наверное, отец и мать не спят, рассуждая о своём, и какого же удивление, когда он замечает две рыжие косы Тони. Хотелось было шуточно отругать за то, что в такое время она ещё не спит. Тарталья даже подкрадывается ближе, решая рывком заключить сестру в объятия, но она снова его ломает. — Аякс, прости, но сегодня тебе придётся отдыхать на диване в гостиной. Принести одеяло? Без «добро пожаловать», без «с возвращением домой». Это так любимая семья относится к нему после разлуки с ними на полтора года? Что ж, их можно понять. Да и не первый раз Тарталью предают, подумаешь сестра никак не отреагировала, а лишь продолжила штопать платье. Ладно, это больно. Чертовски больно, будто после использования Формы Духа, но ещё хуже и угнетающе. Тарталья не корит сестру, но вместо задуманного «Чего угрюмая такая, Тоня? Побить обидчика?» у него вырывается: — Неси. И чая хочу, травяного. С малиной. Тоня поднимается, оставляя платье на полу и приносит сначала одеяло, а потом идёт заваривать чай. Тарталья кутается в ткань, залезая в неё, как в домик, оставляя только голову. И решает разглядеть то, чем занималась Тоня. Белое платье с декором из четырёхконечных звёзд и парой атласных лент светло-голубого цвета. У Тони такого быть не может — никакой адекватный человек в Снежной не наденет подобное зимой. Допустимо, конечно, что у сестры за время отсутствия Тартальи появилось место, куда она может ходить и с кем в такой одежде, но, не-ет... Старший брат внутри него завывает и надеется на то, что в их дома материализовалась Путешественница, и это — её платье, а не маленькой сестрёнки Тони! — Аякс, — Тоня ставит на стол напротив дивана две чашки. А Тарталья продолжает смотреть пустым взглядом сквозь платье. — Снежная вызывает лучшего братика на свете, Аякс, отве-еть. — Кхм! «Лучший братик на свете» слушает, и ему такое обращение нравится больше, чем «спи-на-диване, измотанный-и-приехавший-на-один-день-брат», — Тарталья отпивает приторно-сладкий чай. Самое то в бушующую погоду, даже если сладкое в виде всяких конфет и тортиков — это не про него. — Ладно-ладно, прости. Я похоже слишком задумалась о своём, когда поняла, что это ты. Уверена, Тевкр и Антон отреагируют более радушно! — Тоня виновато улыбнулась. — Но я скучала. И молилась. Только сегодня, отдавая твой свитер, слёзы на глаза навернулись. Ох. Его младшая сестра плакала из-за него, и, видимо, не только сегодня. И, видимо, не только она. Картина плачущей семьи, выглядела слишком болезненно. Даже самолюбивый голос, твердящий «Да, парень, они скучали», быстро заглох от осознания, что в их слезах всецело виновата его персона. Ужасно. Тарталье бы утешить сестру, но он этого не умеет. Только бросать вызовы, что здесь не кстати, или переводить тему. — А кому ты там отдала мой свитер, позволь спросить? И не тот, который с рогатым китом? — Ну-у, я не нашла другого подходящего для нашей гостьи, поэтому отдала наиболее соразмерный... И это нарвал. Так. Гостья? Соразмерный? Тарталья поднимает рыжую бровь, глядя на сестру испытывающе. И Тоня раскалывается, виновато отводя взгляд. — Только не беги пожалуйста сражаться с ней за кровать, но, да, мы положили её в твоей комнате... Она проспала на снегу в лёгкой одежде и сильно простудилась. — Дальше. — Я дала ей твой свитер, а Тевкр развёл печку на втором этаже. Сейчас она отдыхает, и, пожалуйста, дай ей это сделать. — Конкретнее. — Ладно... Её Люмин зовут... Ты о ней же писал, да?.. Пожалуйста, Аякс! Она болеет. Тарталью будто окатило собственным гидро-элементом, влепив пощёчину и отрезвляя. Путешественница по логике вещей была в шести королевствах, и ей осталось посетить только Снежную, чтобы найти ответ на вопрос, значение которого он честно не знает. По той же логике вещей она должна была прибыть в порт рядом с его деревней и отправиться в Заполярный дворец — говорить или сразу драться с Её Величеством. В Заполярном дворце они бы и встретились. И решили в этой бесконечной гонке интересов, кто достоин жить, а кому отправиться к звёздам. Нет, он предусматривал и встречу с ней прямо на улицах столицы, охоту на неё, борьбу в одном из укрытых снегом лесов, но! Не ситуацию, в которой его младшая сестра просит его, вроде как всё ещё врага Путешественницы, вроде как всё ещё Предвестника Фатуи, дать Люмин отдохнуть после того, как она... Стойте, она действительно уснула на снегу в платье? — Хорошо, хорошо, Тоня. У меня нет сил драться, — тоже правда, но если Её Величество прикажет в четыре утра в будний день бежать за Путешественницей спринтом, чтобы потом сразиться — Тарталья это сделает. — Правда-правда? — Да. Я слишком вымотан с поездки. Пойду проведаю Тевкра и Антона, может, не спят ещё. Тоня сузила большие голубые глаза, буквально всем своим подростковым существом показывая, что если брат разбудит её новую подругу — малинового варенья ему не видать. И Тарталья смеётся, тепло и ласково, растрепав волосы сестры. — Спать иди, труженица. Платье Путешественницы подождёт. — А ты так хочешь, чтобы она ходила в твоём свитере, Аякс? «Да, блять, хочу», — пытается не ответить Тарталья, но лишь ещё раз хихикает и поднимается на второй этаж, заглядывая сначала в комнату братьев, а потом случайно (действительно случайно) тянет дверь своего маленького обиталища. И заходит, движется к кровати, готовясь в неё рухнуть, но вовремя вспоминает, что Тоня очень-очень и ещё раз о-очень просила не беспокоить больную Путешественницу. Судя по периодическому кашлю во сне и стекающей по лбу влаге — действительно больную, и не так мало, как он думал. Рука самопроизвольно тянется ко лбу, даже без соприкосновения кожи к коже чувствуя, что он горит. И Тарталья решает, что использовать на Люмин исцеление гидро было бы неплохо. Ну, а какой из него тёплосердечный снежнянин, если он не облегчит ношу девушке в беде? И касается её лба, было вызывая поток лечащей воды, но его руку перехватывают и сжимают до побеления костяшек. Воу. А она действительно стала физически сильнее, если умудряется даже спросонья делать ему ощутимо неприятно. — Чайльд?.. — Люмин всё ещё держит его руку в своей, но, поняв, что это не агенты Фатуи выследили её, отпускает, сама же приподнимаясь в сидячее положение. — Доброе утро, милая леди. Как спалось? Мне всё ещё кажется, что мой матрас твердоват, но после сугроба видимо выбирать не приходится. Люмин тянет руки кверху, разминая спину с шёпотом, похожим на «Придурок». А Тарталья может смотреть лишь на то, как Люмин подошёл его старый свитер.