***
— Чонгук, принеси бокалы. — Да, хорошо. Чонгук мотает головой из стороны в сторону, восстанавливает перед глазами картинку, где он стоит в саду небольшого, двухэтажного домика, не на кладбище. Под его ногами зелёная ещё трава, а не снег, а стоит перед ним Сокджин, а не Юнги, которого он не видел, чуть больше трёх лет. Пройдя в дом через боковую дверь, он сразу оказывается на кухне, где на столе стоят подготовленные бокалы, нужно было только отнести их. Чонгук решает взять поднос, чтобы не ходить по нескольку раз туда — сюда, но когда составляет посуду, еле заметно хмурится, думая, что их многовато. Пересчитав их, убеждается, что один лишний. — Ну, что ты застыл тут? Остальные уже скоро будут, — голос Джина снова звучит неожиданно и громко, слишком резко обрывая мысли Чона. — Разве приедет кто — то ещё, кроме Хью? — задаёт вопрос, взяв в руки седьмой бокал и указывая на него. — Или кто — то решил пить из двух? — Ох, это, — Джин заметно мнётся, опуская взгляд, и сейчас, темноволосый парень, больше напоминал провинившегося подростка. И это последнее, что в данный момент, хотел бы видеть Чонгук. — Я звонил Юнги, неделю назад, — нерешительно, начинает, а из Чонгука весь воздух выходит. Не потому, что он только что вспоминал его, снова. Не потому, что хотел сам ему позвонить или хотя бы написать, найдя, наконец, самый весомый, для этого повод. И даже не потому, что хотел бы и сам, достать ещё один бокал именно для него. Чонгуку стало тяжело только из-за уверенности в том, что Юнги, как обычно, не приедет. У Чонгука даже надежды на это нет, лишь остатки слабого, призрачного, желания, которое ещё заставляет его приезжать к морю почти каждый месяц, вспоминая там яркого, маленького мальчика, и пытаясь представить, как они могли бы, встретится там вновь. Но будучи взрослыми, не болеющими, отпустившими. Он на самом деле, хотел бы увидеть его вновь, но почти смирился с тем, что третьего раза не произойдёт. Юнги оставил его, выбрав абсолютно другую жизнь, и Чон не держит на него зла или обид. Он будет только рад, если так Юнги сможет обрести свой покой, и найти своё счастье. Но это совсем не значит, что при подобном упоминании его имени, Чонгуку нигде это болью не аукается. — Так для кого этот бокал? — подняв взгляд на замершего Джина, спрашивает, уверенный в том, что если они и поставят для Юнги этот бокал, то он им не пригодится. Лишь будет заставлять смотреть на него и заставит ещё больше грустить по тому, кто к нему не прикоснётся, потому что не вернётся. — Я рассказал ему, где мы будем, и что будет завтра. Спросил, не хочет и он присоединится. — И что он ответил? — глядя куда — то сквозь парня, спрашивает, только для того, чтобы убедится в правильности своего предположения. Юнги не вернётся, особенно в этот день. — Он сказал, что подумает. — Хм, и до сих пор думает? Джин, все знают, что он не вернётся, так что перестань заниматься ерундой, пожалуйста. — Отставив «лишний» бокал на стол, Чон берёт в руки поднос, и уходит к выходу, как получает в спину: — Даже ты? — Что тут у вас происходит? — Чимин, успевший достаточно услышать из чужого разговора, проходит в кухню, желая спасти этот вечер, от начинающейся ссоры. Не для этого они решили собраться сегодня все вместе, спустя долгое время. Чонгук, отвернувшись, уходит с подносом, оставив вопрос без ответа, а Джин, опускает глаза в пол, под прищуренным взглядом Пака. — Зачем ты сказал ему? Ты понимаешь, что только ложную надежду ему дал? — И ты туда же? Да почему вы не верите, что он вернётся? — Джин искренне негодует, но больше от того, что Чимин, не просто не верит в возвращение Юнги, а даже не хочет этого. — Да потому, что ему не к чему здесь возвращаться. Здесь его ждут воспоминания о боли и тех ужасах, что он пережил, а там, он начал новую жизнь, нашёл дело, которому смог посвятить себя. Там он живёт, а здесь, он снова будет выживать. Моральная и окончательная гибель, вот что его ждёт, если он вернётся. — Практически лишённым эмоций, голосом, завершает, сдувая упавшую на лоб чёрную чёлку. Этот день только начался, но он уже чувствует, как его морально выжали. А разговоры о невозможном приезде Юнги, ни капли не доставляют какого — то удовольствия или желанной расслабленности. — Но кроме этого, его и Чонгук ждёт, — Джин не хочет добить друга, никого из них, но и состояние ребят, в последнее время, отнюдь не радует. Вроде бы, всё закончилось, даже суды, которым казалось, конца не будет, из-за самой упёртости братьев, но по настоящему эти двое не вернулись. Чимин ещё хоть как — то старался, спасибо Тэхёну за эту, но вот Чонгук, Джину порой казалось, что их два. Один создаёт убедительную видимость того, что всё в порядке, зависает в своём баре, отношений не ищет, потому что не надо и потому, что ждёт Юнги. Его жизнь продолжается. А вот второй Чонгук, он будто нарочно продолжает запихивать себя туда, в то время, продолжая что — то искать и скрывать. — А ты думаешь, он сейчас смог бы дать ему что — то светлое? Или сам Юнги, захочет возвращать к жизни этого мертвеца? Не думаешь, что это будет слишком жестоко по отношению к Юнги и самому Чонгуку? — Да я же… Джин не договаривает, потому что Чимин и не собираясь его слушать, выходит на улицу, оставляя его одного. С одной стороны Чимин прав, но с другой, ни он, ни Чонгук не знают о том, что Юнги не так хорошо живётся, как они думают. Юнги действительно нашёл дело, которому всецело посвящает теперь себя, вкладывает туда все свои эмоции и рассказывает людям о пережитом, через нарисованных персонажей, таким образом, потихоньку, справляясь со своей болью. Но Джин, как и Хосок, знают, что он ещё не до конца справился, не пережил, как и уверены в том, что для этого ему нужно перебороть свой последний страх и вернутся. Особенно, к завтрашнему утру. — Вот ты где, я искал тебя, — Джин не успевает обернутся на любимый голос, как оказывается в кольце не менее любимых рук, и укладывается затылком на широкую грудь. — Что — то случилось? — покачиваясь из стороны в сторону, спрашивает, оставив лёгкий поцелуй на тёмной макушке, всё ещё не до конца привыкнув к резкой смене цвета волос любимого. — Они так изменились, — тихо отвечает, — и вряд ли это в лучшую сторону. У Чонгука так точно. — Это заставляет тебя волноваться? — Не только, — повернувшись лицом к Хосоку, отвечает. — Мы так радовались за них, когда закончился последний суд, ещё с этим особняком, наконец, будет покончено, но мне кажется, что Чонгук до сих пор остался в этом. Даже когда вместо тех стен останутся лишь камни, мне кажется, он не отпустит произошедшего. Понимаешь, у меня в голове выстроена чёткая картинка того, что он ещё долго будет сидеть в этой груде камней, продолжая что — то выискивать. — С явным волнением, рассказывает свои мысли, надеясь на понимание со стороны Хосока. — Отпустить это сложнее, чем кажется, но он сильный парень. — Я знаю, — вздыхает, — волнуюсь просто. Сейчас, Чонгук напоминает мне Юнги, будто он, совершает ту же ошибку, только наоборот. Если Юнги всю жизнь бежал от своего прошлого, то Чонгук, намеренно игнорирует новое настоящее. Будто пытается за что — то ухватится там, будто там, ему было лучше. Но самое страшное, это его создание видимости о том, что это не так. Он даже сказал, что не верит в возвращение Юнги, но мы оба знаем, куда он постоянно уезжает, и кого там ждёт. — А ты веришь? — грустно хмыкает, хоть, как и Джин, продолжает надеяться. Он верит в то, что однажды друг вернётся, но не верит в то, что он сделает это именно в этот день, потому что именно с него всё началось, и Хосок так же хочет верить в то, что это просто совпадение. — Он ответил тебе? — Нет, — мотнув головой, отвечает, — но я отправил ему точные координаты дома, и верю, что он прилетит. Для него это не менее важно. Может, так и ему станет легче? — Будем наедятся, — коснувшись мягких губ, своими, со вздохом, добавляет, — когда нибудь, это закончится, и в их душах тоже. Хосок тоже, как и Джин, очень волнуется за друзей, как и заметил усилившиеся отдаление Чонгука от них. И если три года назад его скрытность считалась нормой, то сейчас, после всего произошедшего, это напрягало и вызывало в душе новые волнения. И конечно Хосок волновался за Юнги. Первый, почти год, о нём вообще ничего не было слышно. Он не звонил, не писал, и телефон его всегда был вне зоны доступа. Джин просил Хосока не паниковать, говоря о своей уверенности в том, что с ним всё хорошо, и нужно просто подождать. И оказался прав, телефон Юнги включился спустя почти одиннадцать месяцев, и он даже написал сообщение. Радости Хосока тогда не было предела, но продлилась она не долго. Не смотря на то, как бодро разговаривал Юнги, он долго отказывался говорить по видеосвязи, как и был категорически против того, чтобы Хосок приезжал к нему. Всё это засеяло в голове тревожные подозрения, как и то, что отвечал Юнги, почти в одно и тоже время, объясняя это тем, что только в такие моменты свободен. Хотя толком и не рассказывал о том, чем занимался. Однажды Хосок не выдержал и напрямую спросил, что с парнем происходит, говоря, если Юнги не признается, то он начнёт искать сам и непременно найдёт как его, так и узнает всё. Только таким образом, Юнги признался в том, что несколько месяцев пробыл в психиатрической клинике. Он рассказал, что его память полностью восстановилась, и он вспомнил не только период первого знакомства и дружбы с братьями, но и всё, что было «до». Он не сказал что именно, но сказал что в какой — то момент, ему стало совсем плохо по ментальной части, и он лёг в больницу. Дальше он просил Хосока не выпытывать, уверяя, что теперь он в полном порядке, нашёл друга, который помогает ему и по совету этого же друга, он немного сменил своё направление в рисовании, начав заниматься мангой вместе с ним. Редко, но позже они стали разговаривать и по видеосвязи, Юнги также смог подружится с Джином, когда узнал его лучше. И, казалось бы, можно выдохнуть, но этого не произошло. Хосок и Джин решили устроить Юнги сюрприз на день рождения, и прилетели к нему без предупреждения, до этого узнав точный адрес парня, и благодаря этому спонтанному действию, узнали, какую именно мангу рисует Юнги. На огромном количестве листов, что были развешаны на стенах, разложены на письменном столе, подоконнике, кровати, а не которые валялись даже на полу, полностью заполнявших собой не большую квартирку, было нарисовано то, что ребята уже видели или знали. Были и те рисунки, причин появления которых, Хосок не знал, но догадывался, что картинки тёмных, устрашающих лесов, как — то связаны с более далёким прошлым Юнги. Единственное, что ребята точно понимали, так это то, что Юнги не отпустил, лишь перекладывает свои травмированные воспоминания на бумагу, таким образом, и справляется. Всё, что сказал по этому поводу сам Юнги, так это то, что так ему, на самом деле легче и пока что, это единственный, действенный для него способ, жить дальше. Он сказал, что перестал убегать от себя и от пережитого, что учится принимать произошедшее, оставляя эти события на бумаге и деля собственную боль на нескольких, вымышленных персонажей. А получая от людей отклики о том, как они жалеют этих нарисованных парней, как сопереживают им, Юнги становилось легче. Хосок не совсем понимал, как человеку может стать легче от этого, ведь для того, чтобы нарисовать это, не говоря о том, чтобы пропитать этих персонажей всем тем, что в тебе имеется, нужно ведь самому, как бы заново переживать это в своей голове. На этом моменте его снова успокоил Джин, говоря, что у каждого свой способ борьбы с болью, а так же он говорил, что раз Юнги спокойно может об этом говорить и показывать, и его перестали мучить кошмары, значит, ему это действительно помогает. И теперь, всё, что от них требуется, так это поддержать Юнги в этом. Стоит ли говорить о том, насколько счастливым в тот момент чувствовал себя Хосок? Джин буквально стал его маяком, лучом не угасающего солнца и светил он не только ему, но и всем, кто был ему дорог. И если бы Джина не было рядом с Хосоком, если бы они не смогли или, Хосок бы потерял его, он бы не смог дальше, сломался бы. Он уже давно перестал представлять свою жизнь без него, без своего тёплого солнышка, которое пыталось когда — то, доказать свою холодность мёртвой звезды, наивно полагая, что Хосок в это поверит. Да, он едва не поверил, но он рад за самого себя, что послушался тогда Чимина и позвонил. И порой, он даже думает что их приход в тоннели, это слишком маленькая благодарность за то, что теперь он с Джином. Возвращаясь к Юнги, он на самом деле выглядел хорошо, не пытался уйти от каких либо тем в разговорах, и не злился даже на то, что ребята, не послушав его, приехали и узнали его секрет. Единственное, о чём не стал говорить Юнги, так это о своём пребывании в больнице, и Чонгуке. Лишь сказал, что не хочет сейчас появляться в его жизни и быть ходячим напоминанием о том, что было. А ещё потому, что плавать он, так и не научился, а потому, снова будет цепляться за него, а сам и пытаться перестанет. Ему нужно было ещё время. В остальном, Юнги реагировал нормально на темы о других ребятах. Он искренне радовался сблизившимся Тэхёну и Чимину, надеясь, что светлая душа Тэ поможет Чимину отпустить всё, а сам Чимин станет для Тэхёна воплощением того тепла, которого всегда так не хватало ему. Еще Хосок конечно пытался расспросить Юнги о значении лесов на его рисунках, и почему они такие страшные, но Юнги на это сказал, что расскажет, но позже, тогда, когда вернётся. При этом он взял с ребят слово о том, что всё, о чём они говорили эти несколько дней, что Хосок и Джин провели у него, останется только между ними. Закрепили они этот договор, обещанием Юнги, вернуться, когда тот наберётся необходимых, для этого, сил. Парни запомнили это и, как и было сказано, никому не рассказывали не о своей поездке, ни о чём другом. Но чтобы и Юнги не забывал о своём обещании, изредка, но напоминали ему о нём, прося приехать в какие — то, определённые дни. Звали на день рождения, вместе отпраздновать новый год, и всё в этом роде, но всё, что они пока что слышали, вежливый, но отказ. Об этих отказах, остальные ребята знали, а потому, их неверие в то, что Юнги мог бы приехать сегодня или хотя бы завтра утром, вполне объяснимо. Но Хосок понимал переживания Джина по этому поводу. Джин боялся, что ребята слишком удивятся появлению Юнги и тот, поняв, что его тут перестали ждать, тут же развернётся и снова пропадёт. Хосок и сам этого боялся, но пытался объяснить и Джину то, что как бы там нибыло, мир вокруг Юнги не крутится, что он не ребёнок и всё поймёт. — Вы к столу не идёте? — довольный голос Тэ, вырывает обоих парней из своих дум, и заставляет Хосока опустить руки, перестав обнимать Джина. — Там уже всё готово, — не акцентируя внимания на этом жесте старшего, проговаривает и, когда Джин благодарит его, кивает в ответ и покидает кухню так же тихо и не заметно, как и пришёл. Хосоку до сих пор бывало неловко перед Тэхёном, показывать свою близость с Джином. Он и сам не знает конкретной причины этого, ведь младший общается с ним почти так же, как и «тогда». Хорошо ладит с Джином, с Чимином у них вроде начинают завязываться более тесные отношения, но слабое чувство вины всё равно не уходит. Даже после слов самого Тэхёна о том, что он с самого начала понимал, что его симпатия будет не взаимной и он просто рад тому, что теперь Хосок счастлив и курить бросил. — Идём? — тихо спрашивает Джин, поправив чужую светлую чёлку. — Да, — кивает и поворачивается к выходу, сцепив свои пальцы, с пальцами Джина, и замечает одинокий бокал на пустом столе. — Возьмёшь его? — Возьму, — улыбнувшись уголком губ, отвечает и не успевает дотянутся, как Хосок берёт его первым. — Хочешь, чтобы Чонгук на нас обоих злился? — Я тоже хочу быть тем, кто скажет ему: я же говорил, когда Юнги окажется здесь, — подмигивает, после чего они оба покидают кухню, оказываясь на полянке, где за дубовым столиком, накрытым белоснежной скатертью, уже расселись ребята и ждут только их. — Только как мы потом решим проблему со стулом? — нагнувшись к чужому уху, тихо шепчет и ловит в ответ смешок Джина, а после: — Ещё один табурет под столом, — также тихо отвечает, усаживаясь напротив Чимина, а Хосок, ухмыльнувшись, садится рядом и ставит бокал на край стола, что не укрывается от Чонгука. — Не смотри так на меня, я всегда за него буду, — обращаясь к Чону, говорит, на что тот машет рукой и отворачивает голову к недоумевающему Хью. Тэхён первый начинает разговор, спрашивая, как они завтра поедут к особняку, и во сколько будут просыпаться. Начинаются активные обсуждения и предложения, а Чонгук, стараясь ни о чём другом не думать, начинает делать коктейли. Он не особо прислушивается к разговору ребят, ему, как бы это ни было не правильно с его стороны, всё равно, кто, как и с кем поедет. Он даже звать на это «мероприятие» никого не хотел, кроме Юнги, разумеется. Выдвинул данную идею Чимин, как только они вышли из зала суда, с последнего заседания. Они не смогли добиться полного разбирательства в этом деле в Америке, но хотя бы перекрыли всё то, что было здесь, и добились того, чтобы никто из родителей, даже со своими связями, не смог выйти. Пак Ёнсик, даже двух лет там не продержался, повесился, а вот отец Намджуна оказался стойким дядей, пытался бороться и даже два раза был пойман на попытке побега, чем только усугублял своё, и без того плачевное, положение. Для Чонгука же было важно, что дом они, наконец, смогут снести и закопать эти тоннели, пусть и какая — то часть внутри него, жалобно скулила об этом. Ему не хотелось терять это место совсем, не смотря на всё произошедшее в нём. Ему казалось, что тогда, он совсем потеряется. Возможно, именно это и стало причиной покупки этого небольшого домика. Он тоже не так далеко находится от моря, в достаточно уедененном месте. Правда, воспоминаний нет, ни одного, и создать желанных, вряд ли получится, хоть и хочется. В последнее время Чонгук слишком запутан в самом себе. С одной стороны, он очень хотел и ждал того момента, когда он сможет, наконец, выдохнуть, ждал конца своего личного кошмара, а теперь, он не может его отпустить, потому что кроме этого, его больше ничего не наполняет. Он ещё мог как — то ладить с собой, пока они были заняты всеми разбирательствами, но теперь, из него будто последнюю каплю жизни высосали. Казалось, стоит завтра стенам особняка рухнуть, как Чонгук вместе с ними наземь осыпеться, потому что больше не было в его жизни чего — то, что заставляло бы его ровно стоять на ногах, идти к чему — то или… кому — то. Однажды, когда они с Чимином выпивали вдвоём, тот сказал, что Чонгуку нужно было просто собрать рюкзак, бросить всё и полететь в Японию на поиски Юнги, если Джин с Хосоком не признаются о его точном местоположении. Он говорил, что этот вариант самый действенный, и лучше так, чем сидеть тут и позволять мучительному ожиданию «чего — то», пожирать себя изнутри. Он выразился именно так, напоминая Чонгуку, что Юнги не дал точного ответа касательно возможности их встречи. Чонгук ответил Чимину так же, говоря, что Юнги положился на случай, а ответом Пака было то, что Чон дождётся, пока Юнги окончательно положит на него. А когда поймёт это, сдохнет от собственного бессилия и переполненности пепла внутри лёгких, оставшегося от когда — то сидящей там, надежды. Чонгуку была приятна забота брата, но он отверг все эти слова, а сейчас, глядя на наполненный, «лишний» бокал, он впервые по — настоящему об этом задумывается. Он не случайно выбрал дату сноса дома, именно этой, потому что сегодня, ровно четыре года назад, Юнги пришёл к ним в дом Сеуле, а на рассвете, пусть и паршивая, но ставшая привычной жизнь всех троих, стала рушится, всё начало стремительно меняться. Именно с того вечера, всё началось и началось оно не правильно. Чонгук хотел попытаться начать иначе, сделать в этот день что — то правильное и, возможно, если Юнги на самом деле не прилетит, то Чонгуку стоит, отправится к нему? Может, это и есть та самая судьба? Оставить руины прошлого позади, и найти свой смысл дальше отсюда, от моря, особняка, брата, друзей и всей этой, пережитой боли. Делать человека смыслом, конечно, не самый лучший вариант, но Юнги давно был смыслом Чонгука, а потому, многого он не потеряет. Нужно только сделать, этот, правильный шаг. — Чонгук, — моргнув, Чон возвращается в реальность, мысленно прося себя не выпадать из неё так часто, и поворачивает голову к Хью, — мы только тебя ждём, — кивает на свою приподнятую руку, с зажатым в ней бокалом и только сейчас Чонгук понимает, что за этими мыслями, ушёл слишком глубоко в себя. Неудобно, но не так страшно. — За завтрашний день, который с рассветом, оставляет всё произошедшее сегодня, во вчера. Давайте помнить это и не забывать, — Чимин произносит свой тост и первым стукает по бокалу Чонгука, а после, к ним присоединяются и остальные. Чон, пока остальные не видят, прежде чем выпить, тихонько стукается своим бокалом о наполненный бокал для Юнги и впервые, всем сердцем желает, чтобы парень и не вернулся сегодня. Чонгук должен сделать правильный шаг самостоятельно, а если вернется Юнги, то они оба могут пойти на дно и тут уже будет всё равно на навыки плавания каждого. Они захлебнуться в собственных желаниях пережить прошлое, оставаясь на одном месте. Потому что не всегда побег, это трусость, порой, это единственный выход. И именно его искал в тот же вечер Юнги, но вместо него нашёл Чимина, а дальше каждый прошёлся по грязной луже ошибок. Сейчас же, Юнги вернётся в зыбучее болото, а Чонгука, будет тянуть на дно быстрее, потому что он будет изо всех сил стараться, вытащить Юнги. — Солнце скоро сядет, — с лёгким оттенком грусти в голосе, произносит Тэхён, привлекая к себе внимание. — Завтра оно снова проснётся, — приподняв уголок губ, отвечает Чимин, погладив чужое плечо. — Я знаю, просто хотел успеть змея запустить, — со смешком, говорит. — Так давайте спустимся к морю? — предлагает Джин с усиленным энтузиазмом, — на закате будет здорово, разве нет? — задаёт явно риторический вопрос, уже поднимаясь из-за стола и улыбаясь во все тридцать два. Следом за ним встаёт и Хосок, тоже пытаясь подавить, так и просящуюся на лицо улыбку. Чонгук, глядя на друзей, не знал, что стало причиной такой их радости, но сейчас его это и не особо волновало. Он был рад нашедшемуся в голове решению и собственной от этого радости. Так что, действительно можно, спустится к морю и повеселится, запуская воздушного змея. — Тогда идите первыми, — проговаривает, тоже вставая из-за стола, — я видел на чердаке дома ещё одного змея, заберу и догоню вас. Ребята соглашаются и уходят первыми, а Чонгук, кидает ещё один взгляд на по прежнему, полностью наполненный, коктейлем с апельсином, бокал и чему — то улыбнувшись, идёт к дому. Его настроение заметно поднялось, ему хотелось улыбаться, и он совсем не против, побегать по берегу моря с воздушным змеем, а после, останется лишь дождаться утра, которое в этот раз, не будет разрушительным, как четыре года назад. В этот раз, оно будет спасительным, желанным и таким, новым. — Я правильно понял твою лучезарную улыбку? Хосок идёт позади Сокджина, держа его в кольце своих рук, и наблюдает за тем, как Чимин с Тэхёном унеслись вперёд со змеем подобно детям, а сам радуется тому, что Джин такой радостный. Да и Чонгук приятно удивил, так легко согласившись прийти сюда со змеем. Хотя, он мог и соврать, найдя повод остаться дома в одиночестве, но мало верилось. Он выглядел очень радостным, каким Хосок его очень давно не видел. Честно, он даже сомневается, что видел его таким хоть когда — то. Сейчас, Хосоку снова казалось, что он впервые увидел этого парня. — По — твоему, моя улыбка лучезарна? — останавливаясь, зарывая ноги в песок, и повернув голову к Хосоку, спрашивает, не переставая улыбаться, в ожидании ответа, который и сам знает. С Хосоком он всегда так улыбается. — Тогда посмотри сюда, — протягивает телефон, когда тот кивает, показывая пришедшее не так давно сообщение. Прочитав, Хосок приоткрывает рот, но не чтобы что — то сказать, а чтобы открыть. Он перечитывает снова и начинает вертеть головой в поисках того, кто его отправил, но замечает лишь несущегося мимо них, Чонгука, держащего в руках верёвочку от змея. — Он бежит прямо к нему, — кивает головой в ту сторону, куда убежал Чонгук, Джин и сильнее прижимается к любимому телу, — они, наконец, закончат свою игру в прятки. Хосок не видит сейчас лица Джина, но слышит, что тот улыбается и сам непроизвольно делает то же. И продолжает медленно идти вперёд, тоже желая увидеть, наконец, вернувшегося, друга. Чонгук забывает обо всём, он бездумно и так по — детски беззаботно, бежит вперёд, наверно, впервые, по настоящему почувствовав себя таковым. Сейчас он не думает, не переживает, не притворяется. Он, это просто он. Тот, кто хотел спокойного, счастливого детства, радости, дружбы, любви, тепла и счастья. Тот, кому слишком быстро пришлось повзрослеть и забыть об этих желаниях, а позже, находить их в ярких, но таких фальшивых обёртках конфет, думая, если соберёт их как можно больше, то сможет согреться, что намеренно идя к боли, он сможет вымолить для себя прощение, что так, через свои страдания, он сможет вымолить, хоть толику чего — то хорошего, светлого, настоящего для себя. Чонгук хочет думать, что этот момент настал и сейчас, в лучах заходящего солнца, на омывающем волнами берегу, он резко останавливается и, прикрыв глаза, выдыхает. Шум волн и лёгкий шёпот ветра говорят ему, что принимают эту боль, и всё, что Чонгуку нужно сделать, чтобы она осталась здесь, а не в нём, ему нужно просто уйти, похоронив память о ней, в этом месте. Чонгук едва слышным шёпотом благодарит, обещает, как только падёт последняя стена особняка, тут же сбежать и оставить всё позади. Открыв глаза, разворачивается, с лёгкой улыбкой обретённого покоя на лице, собираясь, вернутся обратно к ребятам, но застывает, не успев сделать и шага. Сколько раз он бродил по берегу этого моря, желая этой встречи. Сколько пытался её как — то представить? Ни одно из тех представлений не идут ни в какое сравнение с тем, что происходит на его глазах сейчас. — Ты ботинок потерял. — Тихо, почти шёпотом, проговаривает Юнги, или же галлюцинация держащий в руках его кроссовок. Хочется верить во второе, потому что слишком нереально, слишком болезненно, и так долго желанный, только что обретённый покой, убивающе. Усилившийся ветер, развевает чужие, тёмные длинные волосы, закрывая часть фарфорового лица, задувает мелкие песчинки в глаза, вынуждая на мгновение опустить взгляд, что позволило ему заметить небольшую дорожную сумку во второй руке Юнги. Этот же ветер, шепчет Чонгуку «прости», и в этот же момент, Чон выпускает из руки ленту, позволяя змею улететь куда — то в небо, а дальше, исчезнуть в кажущемся бескрайним, море. И ровно в этот же момент, Юнги делает свой первый, осторожный шаг к Чонгуку. — Я был слишком долго? — спрашивает, бегая от одного глаза Чона к другому, пытаясь понять, что сейчас в голове у того, и рады ли его вообще видеть? — Нет, это я опоздал, — так же тихо отвечает, и теперь, сам шагает к Юнги, мысленно себя ругая. Он не опоздал, просто, они вместе посмотрят на снос этого чёртового дома, а после, вместе, уйдут из этого места, города, страны. Уйдут из этого мира болезненных воспоминаний. Они не потонут. — Я думал, что ботинки находить буду только я, — кивает на свою обувь в чужих руках, приподняв уголок губ, и видит то, о чём, казалось, только мечтать можно. Юнги здесь, с ним, у моря, улыбается, крупных волн не боится, дальше от воды не отбегает. — Я научился плавать, — делает ещё шаг, и вот, между ними остаётся всего один, последний и сделать его нужно Чонгуку, чтобы было ровно, чтобы отпустить мучения и быть рядом, вдвоём. Одним целым. — Значит теперь, мы точно не утонем. Чонгук делает этот шаг, последний, становясь едва не впритык к парню, и теперь, вместо шума волн и ветра, он слышит звук чужого дыхания. Он готов променять все существующие звуки на этот, а ещё на его голос, его смех. — Обещаю, — разжав пальцы, он позволяет сумке упасть на песок и, укладывает ладонь, на чужое плечо. Чонгук, опускает голову и прижимается своим, горящим сейчас лбом, к прохладному и чувствует, что чувство недавно обретённого покоя, не покинуло его полностью, а это значит, что всё правильно. Они смогут. — Я сделал тебе коктейль, — проговаривает, уже предчувствуя, как те двое будут подкалывать его за этот, совсем не лишний, бокал. — Начнём с начала? — продолжая легко улыбаться, Юнги трётся своим крошечным носиком о чужой и чувствует, что спустя столько лет, ему, наконец, тепло, и плевать, что солнце почти скрылось за внезапно надвинувшимися тучами. Его тепло, его жизнь, его смысл, спасение, его, особенная звезда, здесь, рядом. — С правильного начала, — соглашается и, прикрыв глаза, касается чужих, слегка приоткрытых губ, своими. Вдали, как шумные перебои на радио, слышаться знакомые голоса, радостные крики, но разве уши этих двоих, способны сейчас разобрать что — то, что не являлось голосом друг друга? Дыханием, звуком сердцебиения, которое не билось с сумасшедшей скоростью, а находилось в спокойствии, потому, что опасности для него не было, предупреждать не о чём? Чонгук столько времени ждал Юнги именно для этого, только чтобы снова встретится здесь у моря, в котором они больше не смогут утонуть, как и в своём собственном прошлом. Он дождался его, чтобы вместе с ним поставить такую нужную им, необходимую точку и начать заново, с абсолютно чистого листа, но теперь, не по отдельности, а вместе. Помогать друг другу, поддерживать, когда — то подталкивать и самое главное, не превращать свои чувства в необходимость. Они не должны быть такими. Ни чувства, не они сами. Юнги отрывается от чужих, таких желанных, ставшими родными, а самое главное, реальными, губ, первым и возвращает свой взгляд глазам, что отражают в себе целую вселенную. Вселенную, которая является личным, персональным миром, для Мин Юнги. Он видит там то тепло, которого ему не доставало, ту нежность и любовь, о которой, не переставая, грезил. Он видит в этих глазах Чонгука, который готов принять его и новую жизнь. — И так, голубки, я всё понимаю, но давайте-ка в дом пойдём, сейчас дождь начнётся. Чонгук поворачивает голову к другу, и на лице его описано всё то, что он хотел бы сделать с ним в этот момент, и это желание не ограничивается обычным, выбросить в море. — Не смотри на меня так, ты вообще утверждал, что ждать его не стоит, а Юнги я думаю, устал с дороги и нуждается в отдыхе, а не в простуде с утра, когда должен выглядеть идеально в первых лучах солнца, которые будут освещать захоронения этого чёртового особняка. Юнги смотрит на Хосока и легко прыскает, опустив голову. Не смотря на то, что с ним, как и с Джином, он поддерживал связь и даже виделся, всё равно его радовало видеть его вот такого, почти не изменившегося вживую. — Я думаю, он прав, нужно в дом, меня ведь там коктейль ждёт, — повернув голову Чона к себе за подбородок, проговаривает, заправив чужой локон за ухо. — Идём? — не дожидаясь ответа, сцепив свои холодные пальцы с чужими в замочек, Юнги тянет его за собой в сторону, куда пошли и остальные ребята. Чонгук останавливает его, и молча, показывает на кроссовок, который ещё не успел надеть, чем теперь и занимается, а после, внимательно оглядывает лицо смотрящего на него Юнги. Чонгуку нравилось то, как выглядел сейчас Юнги, и это касалось не только внешних аспектов. Он не выглядел таким измученным, пугливым или неуверенным, как это было раньше. Его лицо отражало спокойствие, и даже умиротворение, и лишь тень лёгкой усталости, вызванной скорее, долгим перелетом, немного портило положительное впечатление от увиденного. Но так же, Чонгуку казалось, что взгляд Юнги, был каким — то скрытным. Он бы хотел списать это на свою паранойю и навязчивый страх, он и пытается это сделать сейчас, но всё же, время научило его, что не стоит игнорировать подобные, казалось бы, мелочи. — Юнги, ты жалеешь, что вернулся? — Чонгук не знает, почему задал именно этот вопрос, но решает пока что об этом не думать. Он переживает только о том, что Юнги ответит на этот вопрос положительно, ведь на долю секунды, но он отвёл взгляд в сторону, после чего вернул его и слегка приподнял уголки губ в улыбке. И Чон готов поклясться, в этой улыбке преобладает нечто серое, грустное, тоскливое и даже, виноватое, нежели разноцветно — радостное. — Нет. Вполне твёрдо и даже убедительно. Юнги верит собственному «нет», как и тому, что не жалеет о принятом решении. Он должен был вернутся, найтись. — Я был готов вернутся ещё раньше, просто нужно было закончить нечто, что имеет для меня не меньшую важность. И мне жаль, что из-за этого тебе пришлось ждать дольше. — Виновато отвечает, понятия не имея о том, как не нарочно, но всё же укалывает Чона этими словами. Меньше всего он хотел бы, чтобы Юнги хоть в какой — то мере, чувствовал себя виноватым. — Тебе не о чем жалеть, кроме меня у тебя должна быть и своя жизнь, это нормально. А я, чтобы не говорил, — имея в виду недавнее замечание Хосока, — всё равно не перестал бы ждать тебя. С этими словами, на замочек из сцепленных между собой пальцев приземляется первая, капля дождя. Обе головы одновременно поднимаются и на их лица, тут же обрушивается ледяной ливень, а где — то вдали слышится мощный раскат грома. Юнги зажмуривает глаза, от попадающих в них дождевых капель и с каждой секундой его улыбка становится шире, а из приоткрытых уст вырываются лёгкие смешки, а вместе с ними и слова: — Я хочу полюбить тебя, Чон Чонгук, — прикрикивает, чтобы парень напротив него, услышал его через окруживший их, природный шум. — Я не хочу нуждаться в тебе, как в спасательном круге, я хочу любить тебя, Чонгук. — С каждым произнесённым словом, Юнги всё больше повышал голос, будто высшие силы пытались помешать, ему договорить, и делали всё возможное, чтобы Чонгук не услышал его, но вопреки их стараниям, Юнги видел, чувствовал по тому, как сильнее чужие пальцы сжали его, что Чонгук его слышал, а самое главное, понимал. Без сомнения, они так и останутся необходимостью друг друга, но всё же, нуждаться и любить, это разные вещи. Если до этого, они только нуждались друг в друге, и тянулись лишь из этой необходимости, то сейчас, эти шаги были сделаны для того, чтобы начать учиться любить. И пусть для этого понадобится целая жизнь, Чонгук согласен, только бы держать в своей руке, ладонь Юнги. Только бы он не исчез, не испарился подобно морской пене и учился вместе с ним. И раз он первым произнёс эти, такие необходимые им слова, значит, он тоже это понимает, значит, он готов. — Я тоже, тоже хочу любить тебя, Юнги. Не память о тебе, а того, кто ты сейчас, — Чонгук говорит это, так же громко, хотя Юнги уверен, что говори парень беззвучно, он бы по губам всё прочёл и понял бы. Они оба готовы и всё поняли. В этот вечер, четыре года назад, Юнги впервые пришёл в дом братьев, и столкнулся там разом со всем прошлым, которое едва не погребло его под собой, пока он пытался убежать. А сегодня, четыре года спустя, Юнги принимает окончательное решение, перестать бежать, перейти на шаг, спокойный, безопасный, и самое главное, не одинокий.***
— Ну вот, говорил же, что дождь будет. Как две промокшие дворняжки сейчас. — уперев руки в бока, Хосок с видом недовольного родителя разглядывает зашедшую дом парочку, с которой вода буквально стекала ручьём, образуя под ними две лужицы на светлом паркете. Пока эти двое создавали новые страницы своей, необычной любви, все успели не только добраться до домика, но и перенести всё с улицы в дом, а сейчас каждый занимался на кухне готовкой ужина под слабо играющую музыку. Хосок безусловно был рад за такое объедение друзей, но и не имел и толику желания доставать их завтра с утра из-под одеяла с температурой и накачивать лекарствами, чтобы они могли хоть как — то, физически выстоять процесс сноса особняка. — Да ладно тебе, что как дед старый? — Джин с лучезарной улыбкой пихает нахмуренного парня вбок и обращает взгляд на промокших парней, — а вы идите сушится, и переодеваться. Чонгук, покажи Юнги комнату, а мы пока закончим с ужином. — Не дожидаясь ответа от парней, Джин хватает обоих за руки и ведёт в сторону лестницы, а дальше они уже идут сами, слыша сбоку задорные смешки Тэхёна и Чимина. — Ты с ними как с детьми, — замечает Тэхён, когда пара скрывается на вершине лестницы. — Так они и есть дети, заточённые во взрослых телах, — пожимает плечами в ответ и возвращается к столу, собираясь продолжить нарезку овощей. — Давай я порежу, — подходит к нему Хосок, пытаясь забрать из его рук нож, но Джин, как и обычно не даётся и начинает нарезать лук сам. — Я сам могу, и вообще не понимаю, откуда столько недоверия? Не отрежу же я себе палец, — качая головой, Джин пускает смешок, а Тэхён опускает голову, глядя на свой указательный палец, на котором осталась тонкая полоска, побелевшего уже шрама. — Да, Хосок, Джин отлично справляется с ножом, даже лучше тебя, — с лёгкой улыбкой проговаривает, подняв взгляд на парня. Он знает, причину этих переживаний Хосока, и от этого странные ощущения. Джин говорит что — то ещё, радуясь такой похвале, ведь когда дело касалось приготовления еды, то у него с Хосоком, всегда шло соперничество в мастерстве. Хосок начинает легко спорить и неловкость, которая могла произойти, минует, а кухня заполняется громкими голосами и смехом всех присутствующих. Поднявшись по деревянной лестнице, Чонгук ведёт Юнги в самый конец коридора, останавливается перед последней дверью, ведущую в его спальню, и отчего — то чувствует неловкость. На этом этаже три спальные комнаты, Хосок и Джин забрали себе соседнюю, Тэхён и Чимин останутся в третьей, а Хью сказал, что ему на диване в гостиной будет более чем удобно. Чонгук мог привести Юнги только сюда, и это, вроде, нормально, но ощущения странные немного. Они вроде и приятные, но… — Это твоя комната? — Юнги, почувствовавший сквозившую в воздухе неловкость, решает заговорить, чтобы как — то отвлечь Чона, но ничего кроме этого, риторического вопроса, придумать не смог. Ему тоже, в какой — то степени, неловко, но нужно как — то перебороть её. А потому, когда Чон кивает, Юнги продолжает, — она напоминает мне мою квартирку в Японии, — пройдя в комнату, и оглядывая её, решает рассказать. — Она была небольшой, но именно этим и нравилась мне. Кровать так же стояла у окна, правда, я завесил его каким — то пледом, думал, потом куплю шторы, а в итоге, забыл о существовании окна, — пустив лёгкий смешок, проговаривает, и поворачивает голову к Чону, возвращая взгляд его лицу, на котором так же была заметна лёгкая улыбка. — Шкаф стоял у той же стены, — продолжает рассказывать, указывая пальчиком на платяной шкаф, стоящий напротив заправленной, тёмно — синим покрывалом, кровати. — Им я, кстати, тоже не особо пользовался. Вообще, у меня там царил постоянный беспорядок, понятия не имею, когда и как я стал таким неряшливым. — Продолжая легко посмеиваться, Юнги на самом деле вспоминает в голове то, как выглядит его комната и думает, что Чонгук бы ужаснулся, окажись он там. Он до сих пор помнит выпученные глаза Джина и Хосока, когда они оглядывали его квартиру, и просили его позволить прибраться там. Два чудика. — Я бы хотел увидеть её, — словно прочитав мысли Юнги, но не испугавшись их, проговаривает Чонгук. — Как и побывать во всех тех местах, в которых был ты, — взяв в свои руки чужие, Чон поглаживает пальцами мягкие ладони, вероятно, до сих пор не в силах до конца поверить в то, что Юнги действительно вернулся. Что он на самом деле, был с ним у моря, и в этот раз это была не галлюцинация, которая убегала от него и буквально играла в прятки. Он был у моря с настоящим Юнги, и он улыбался там, смеялся сильному ливню, перебивая своим хрипловатым смехом, угрожающий звук грома. А сейчас, он стоит с ним здесь, в этой комнате, позволяет держать его за руки. Если это сон, Чонгук готов умереть в этом сне. Ему не нужна реальность, где он снова один на один со своим маниакальным желанием найти двигатель в чём — то, что заставит его жить, тогда как с некоторых пор, он потерял значение этого слова лично для себя. И это не смотря на все надежды на то, что жизнь его начнётся тогда, когда с отцом и лабораторией будет покончено. — Ты понятия не имеешь о том, где я был, но говоришь так, будто это предел твоих мечтаний, — с заметной грустью в голосе, отвечает, отвлекая своим голосом Чонгука от вновь затягивающих его, мрачных мыслей. — Я действительно, очень хочу этого, — приблизившись так, что теперь своим носом, едва касался кончика крошечного носика Юнги. Чонгук искренне наслаждается этой близостью. Ему даже хотелось бы провести весь этот вечер и ночь, вот так, просто стоять рядом с ним, продолжать сжимать в своих руках его руки, слушать его дыхание, и именно так, напротив не зашторенного окна, встретить этот рассвет и убедится, что с первыми лучами солнца, Юнги тоже не исчезнет, не испарится и не развеется подобно пеплу, привкус которого он будет ощущать на губах, вместо вкуса этих, вишнёвых губ. — Я хочу побывать в каждом месте, в котором был ты. Увидеть своими глазами, твой новый мир и остаться в нём, с тобой. — Он бы тебе не понравился, — громко сглотнув, отвечает, опустив взгляд и сильнее сжав чужие пальцы. Чонгук услышав слова парня, снова напрягается и хмурится. Он верит, что Юнги говорит абсолютно серьёзно, не в их правилах шутить на такие темы, но ему хотелось бы обратного. Даже больше, Чонгуку необходимо, чтобы Юнги сейчас поднял на него свои глаза, улыбнулся и рассмеялся, потому что принять это, было бы куда легче чем факт того, что Юнги на самом деле ещё не справился. Не убежал и не пережил, и всё это дерьмо продолжает сидеть в нём, пожирает изнутри, и не даёт спокойно дышать, где бы он не находился. Чонгук никогда не сомневался в том, что по — настоящему оставить пережитое в прошлом, будет очень тяжело, каждый, кто хоть как — то был замешан в этой истории, изо дня в день продолжает свою борьбу, но он так надеялся, так верил, что ему и Юнги будет дан шанс, начать заново. Да, разбитые, потрёпанные, потерявшие цель жизни, но живые ведь ещё, а значит, при помощи друг друга, могут ещё встать на ноги. Стряхнуть с себя эту пыль, бывшую грязью, подклеить и продолжить путь. А новая цель, как нибудь сама найдётся, главное, идти не переставать. Но прокручивая сейчас в голове предложение, сказанное Юнги, Чонгуку кажется, что его разом лишили этой надежды, а осознание этого, подобно удару поддых. Нет, он этого не примет. Они ещё не потеряны, Юнги можно спасти, как и самого Чонгука. Не для того они столько пережили, чтобы вот так просто взять сейчас и сдастся. Они могут дышать, их сердца бьются, они стоят на ногах, которыми ещё в силах передвигать, а значит, они смогут. Завтра, последний шаг, завтра же, новый билет, в новую жизнь, создавать новую историю. Он не похоронит эту надежду на счастье под убивающим пеплом прошлого. Чонгук хочет сейчас же рассказать об этом и Юнги, но ему не даёт этого сделать настойчивый, кажущийся громким, до боли в затылке, стук в дверь, а после и звук открывающейся двери и голос Джина, который моментально замечает царившее в комнате напряжение. Чонгук не видит лица старшего, но чувствует этот настороженный взгляд, как и слышит это в его молчании, которое пусть и длилось несколько секунд, оно было красноречивее всяких слов. Сейчас, Чонгуку нужно отпустить руки Юнги. — Ребят, ужин уже готов, давайте переодевайтесь и тоже спускайтесь к столу, — мягко проговаривает, проходя в комнату, — Чонгук, дай Юнги какую нибудь сухую одежду, его сумка вся вымокла под этим ливнем. Чон легко кивает и, с неохотой, но всё же выпускает из своих рук, чужие и проходит к шкафу, открывает и ищёт подходящую для Юнги одежду. На самом деле, он уже успел забыть о том, что они оба мокрые, а ведь Юнги может простудится. — Юнги, возьми одежду, и пойдём со мной, — в своей обычной манере, Джин не дожидается ответа и, взяв Мина под локоть, выходит с ним из комнаты, крикнув через плечо Чону, что они будут ждать его внизу. Проводив две фигуры, Чонгук закрывает за парнями двери комнаты, всё ещё отдалённо слыша голос Джина, обращённый уже к Юнги. И когда они успели так сдружится? В прочем, так ли это на самом деле важно? Облокотившись спиной на деревянную поверхность, Чон сползает по ней на пол. Обхватив голову руками, он старается не дать негативным мыслям в ней, вырваться наружу и привести его к не правильным, не обдуманным действиям. Он уже всё обдумал, и сейчас всё идёт именно так, как нужно. Ничего плохого не случится, а остальное в его голове, это очередные призраки пытающиеся утянуть его снова назад. Но он не сделает этого шага. Нет, с этого момента, он и Юнги будут шагать только вперёд.***
Ужин прошёл в приятной дружелюбной атмосфере, созданной в первую очередь Хосоком и Джином. Эти двое говорили, почти не замолкая, каждого затягивая в непринуждённый диалог, и рассказывая забавнее истории. Благодаря этому за столом не чувствовалось какого — то напряжения, или же неловкости, ведь чего таить, только эти двое и были уверены в том, что Юнги вернётся, остальные же, перестали в это верить уже довольно давно. Юнги сразу заметил это по лицам Тэхёна и Чимина, и не держал обид на них, даже был согласен с ними, ведь он и сам до конца никогда не верил в то, что сможет вернутся в это место именно так. Да что там, он даже предположить не мог, что будет сидеть со всеми этими людьми снова за одним столом, разговаривать с ними, улыбаться им, шутить и смеяться и ловить себя на мыслях о том, что вот она, та самая, нормальная жизнь, о которой он так долго мечтал, которую исступленно желал. Юнги сколько себя помнит, боялся одиночества и хотел, чтобы у него были друзья, был любимый человек, и сейчас, именно в этот момент, когда семь бокалов поднимается в воздух и в комнате раздаётся звон от их соприкосновения друг с другом, эта мечта кажется такой реальной. Даже внутри что — то подсказывает ему, что он этого заслуживает, что он своё уже выстрадал сполна, а теперь пора жить, без необходимости в чём — то, что будет заставлять чувствовать живым, а это что — то, как правило — боль. Так Юнги думал когда — то, сейчас, он начинает верить в то, что можно иначе. Боль — это невероятно сильное чувство, оно никогда не забывается, не проходит, всегда оставит после себя шрам, но даже изуродованный ими солдат, улыбается, когда возвращается домой, живой, а там его ждёт семья, которую он смог защитить. Сейчас Юнги, как этот самый солдат, и всё, что ему нужно сделать для того, чтобы защитить дорогих ему людей, которых он с полной уверенностью мог бы назвать семьёй, так это не возвращаться назад. Потому что если он шагнёт в это пекло, как минимум трое, вероятнее все, шагнут следом за ним. Этот шаг, погубит всех, заберёт этот момент пропитанный счастьем, улыбками и смехом, а запах слабоалкогольных, фруктовых напитков и свежести после прошедшейся грозы, снова сменится запахом гари, гнили и заставит задохнутся им. Юнги не может допустить этого, не для того он в этот раз вернулся.Lunar — vision — she_w Paulineseaver.
— Так давно не слышал эту песню, будто целая вечность прошла, — с улыбкой, пропитанной ностальгией, проговаривает Тэхён, откинув голову на спинку стула, начав мычать под мотив песни. Хосок, услышавший эти слова, берёт в руки телефон и, прибавив громкость на колонке, перематывает её на начало, желая, как следует расслышать музыку, которая показалась ему знакомой. Сначала он хмурит брови, пытаясь понять, где же он её уже слышал, мелодия не просто казалась ему знакомой, от неё, будто зудить под рёбрами начинало. Странные ощущения. Тогда, он переводит взгляд на Джина, с мыслью спросить об этой песне у него, но тот будто замер, его губы побледнели и приоткрылись в безмолвном выдохе, а глаза смотрели в одну точку, куда — то в сторону Юнги, но по факту, сквозь. По мере осознания, рот Хосока сам непроизвольно открывался. Он вспомнил. Вспомнил эту песню, этот взгляд Джина в сторону Юнги и то, что произошло под эту песню. И теперь в голове его только один вопрос, нормальному человеку, покажется смешным и нелепым, но для них, ответ на него, жизненно необходим. Должны ли они стоически дослушать эту песню до конца или трусливо переключить, избегая даже этого напоминания? Ответа нет, во всяком случае в голове Хосока. По Джину тоже не скажешь, что он готов хоть к чему — то, хотя Чон чувствует, что у того в голове тот же вопрос. Тогда, Хосок переводит взгляд на Юнги, думая, что по его реакции, он сможет что — то придумать, понять, принять, хоть что — то. Только бы выбраться из этой ловушки. Юнги же, кажется, никого вокруг не замечает и это бы напрягло Хосока ещё больше, если бы не взгляд его друга, не был настолько сфокусирован на глазах Чонгука, который по виду нисколько от него не отличался. Чонгук так же пристально смотреть в глаза напротив и только им двоим известно, что видели во взгляде друг друга и о чём думали. И Хосок, почему — то уверен, что он не хотел бы знать, о чём эти двое сейчас переговариваются глазами. Хотелось бы верить, что они ушли друг в друга, до начала этой песни, но что — то ему подсказывает, что всё произошло ровно наоборот. И что странно, для них она будто, другая. Если для Джина и Хосока, она, так или иначе, ассоциируется с масштабными разрушениями нервной системы и в целом, не самыми приятными моментами жизни, то для этих двоих, она будто была той самой, спасительной дощечкой, за которую они смогли зацепится, чтобы не потонуть. — Песня классная, потанцуем? — едва слышно, почти шепчет Юнги, облизывая сладкие, от ставшего любимым коктейля, губы. Теперь он понимает почему в момент, когда он даже поцеловал Чимина, в его голове продолжала крутится эта песня. — Оу, танцы, — повторяет запомнившийся тогда ответ, на это приглашение, приподняв уголок губ от воспоминая о том, с какой интонацией он тогда звучал, а так же от того, что Юнги помнит. — Только не говори, что не танцуешь, в жизни не поверю. — Продолжает, и первым поднимается из-за стола, протягивая Чонгуку свою раскрытую ладонь. — Просто немного подвигаемся под музыку, она спокойная, пожалуйста, — мягко улыбаясь, просит, уверенный, что Чонгук не откажет и тот принимает это приглашение. Обхватив чужую ладонь своими пальцами, он поднимается на ноги и позволяет Юнги увезти себя ближе к гостиной, откуда и доносилась музыка. Взяв вторую ладонь парня в свою руку, он укладывает их на себе на плечи, после чего, осторожно обвивает талию Юнги своими руками и начинает медленно двигаться из стороны в сторону. Там, на берегу Чонгук сказал, что хочет начать всё с правильного начала и это начало, он считает как никогда правильным. В конце концов, они ничего не забудут, но и бежать от всего тоже глупо. К тому же, чтобы не произошло после, этот момент, для Чонгука был прекрасен, и не пришёл бы Юнги на ту вечеринку и не произошли бы те события, они бы так и остались сидеть в своих, созданный самостоятельно, клетках. Он уже много раз успел пожалеть о том, что происходило после этого танца, уверен, что и Юнги тоже. Но если они будут, находится в постоянном беге, тем самым игнорируя и светлые моменты, в том прошлом, то и этот бег заведёт их в трясину, из которой они уже не смогут выбраться. Как бы хороши не были их навыки плавания, из этой топи, им уже будет не выкарабкаться. — У меня сейчас чувство дежавю, — тихо произносит Юнги, с прикрытыми глазами, — только в этот раз, я не боюсь, — добавляет, открывая глаза и сталкиваясь с взглядом напротив. В этот раз, эти глаза не горят, не пожирают. Они по прежнему нуждаются, но уже в другом, как и сам Юнги. И этот огонь, его уже не пугает. — А в тот раз, ты боялся? — чуть сдвинув брови на переносице, спрашивает, хотя очевидно Юнги сказал это серьёзно. — Что тебя тогда пугало? — Ты, — не медля, отвечает, перестав двигаться и переместив свои руки с плеч Чонгука, на его щёки. — Меня напугал ты, и твой взгляд, которым ты смотрел на меня. Мне казалось, будто ты был готов что — то сделать со мной прямо там, у всех на виду. Расскажешь, о чём ты думал тогда? Юнги знает, о чём спрашивает, как и Чонгук понимает, что именно хотел узнать Юнги, задавая этот вопрос. Он понимает, что этот вопрос, на самом деле является повторением заданного в прошлом, который он оставил практически без ответа, а то, что ответил, и то соврал. Так же Чонгук понимает, что сейчас скрывать что — то смысла нет, и Юнги имеет право знать, если хочет, но почему он этого хочет, это уже другой вопрос. И ответ на самом деле нужен не для него. — Когда ты сел за барную стойку, и я увидел тебя, я подумал о том, что хочу тебя, — чтобы было хоть немного легче, Чонгук решает начать с самого начала. С начала именно того вечера. — Я смотрел на тебя и мне, правда, казалось, что там, среди всех тех людей, ты сиял. Они смешались на твоём фоне в блеклое, размытое пятно и только ты был ярким, чётким, как… — Чонгук спотыкается, не зная, стоит ли продолжать, а Юнги помогает. — Как звезда? Этим вопросом, Юнги даёт Чонгуку понять, что больше он не собирается игнорировать прошлое, даже то, самое далёкое, больше не кажущееся нереальным, потому что оно принято. С Чонгука словно предпоследние оковы сняли. — Да, ты сиял для меня как звезда. И возбуждал сильнее афродизиака, — пожав плечи, сознаётся и в глазах его играют знакомые уже Юнги, озорные огоньки. — Я готов был начать крыть тебя матом за то, как ты пил тот коктейль, а потом покусать и… — снова запинка об собственный язык, но в этот раз потому, что Юнги приблизил его лицо слишком близко к себе и теперь, он чувствует на своих губах его тёплое дыхание. Хочется снова поцеловать, только уже не так, как на берегу. Хочется не делать этого, чтобы не портить момент. — И? — подталкивает продолжить, едва касаясь своими губами чужих, чуть приоткрытых. Уже не правильно. Пора сворачивать. — Почему мне показалось, что когда я попытался уйти, ты искренне волновался? — так и не позволив губам, полноценно соприкоснутся, отстраняется, возвращаясь к первоначальной цели вопроса. — Потому что я волновался, — прочистив горло и скинув с себя наваждение, отвечает, и решает сразу закончить с этим вопросом. — Я не узнал тебя в тот момент Юнги, но несколько позже я понял, почему ты так привлёк меня, почему меня взбесил твой поцелуй с Чимином. Не потому, что ты его поцеловал, а потому что он, тебе ответил. Я не знаю, поверишь ты или нет, но я будто чувствовал что ты, это что — то запредельное в моей жизни, ты тот, кто… — Тот, кто твой? — Я не собственник. — Но и я не обвинял. — Я понял, что это ты, после аварии. Я принёс тебе кеды и назвал тебя трусом, надеясь, что ты по — прежнему ничего не помнишь, и не вспомнишь. А я смогу игнорировать твоё существование. — Завершает, надеясь, избавится уже от этого разговора. — Поцелуй меня, — неожиданно просит, и даже уверен в том, что Чонгук этого не сделает, но тот, вопреки этим мыслям, склоняется над его лицом и касается своими губами, чужих. Сминает их в мягком поцелуе, и в этот раз не удерживается, проводит языком меж них и тут же пропадает, потому что Юнги приоткрывает губы и сплетает свой язык с его. Прижимается теснее, впиваясь пальчиками в плечи. будто у них это последняя возможность быть рядом и через секунду их снова отберут друг у друга. Чонгук этот страх забирает, вместе с выдохом с губ сорвавшихся, обнимает парня крепче, пытаясь так показать и доказать, что он не исчезнет, что больше их ни страхи, не призраки прошлого, не реальность настоящего не разлучит. Юнги верит, а так же, понимает: — Правильного начала не существует, — оторвавшись от чужих губ, выдыхает, — мы можем только продолжить, просто теперь иначе. — Но мы всё равно останемся необходимостью друг друга, — шепчет. — Только бы не губительной зависимостью, — вторит. — Мы сможем, мы вернёмся к жизни и научимся любить. Пообещай. — Обещаю, — Юнги знает, что для Чонгука это слово равно нерушимой силе точно так же, как и для самого Юнги… было когда — то. Губы снова у губ, а в головах продолжает играть песня. Они обещали друг другу, научится любить, бояться сгубить этим обещанием, но они попробуют, постараются и выкарабкаются. Только бы лучи солнца в этот раз стали спасительными. — Я так понимаю, у них теперь всё хорошо? — как и все, Хью издали наблюдает за целующейся парочкой. — Они всего лишь люди, но они сильные и я уверен, справятся, — легко улыбнувшись, Джин сильнее прижимает к себе руки обнимающего его Хосока и надеется, что он прав. Хватит со всех них страданий, им нужно и спокойно пожить. — Они справятся, если завтра же уедут, — озвучивает Чимин и по лицам повернувшихся к нему понимает, что все они думали одинаково. — Здесь они не смогут, — тише добавляет, а Тэхён, всё же услышавший его, соглашается. — Главное, чтобы они смогли уехать, — так же тихо отвечает, чтобы его услышал только Чимин и когда чувствует на себе его взгляд, поворачивается к нему, оглядывает его лицо и отвечает на немой вопрос. — У меня странное предчувствие, что завтра они не уедут, а потом, будет уже поздно. — Озвучивает свои тревожные предположения, уже не боясь, что его могут услышать, потому что Хью ушёл обратно на кухню, а Джин снова начал что — то обсуждать с Хосоком. В такие моменты, эта пара мало что слышит, чаще всего, ничего. — И отразится это не только на них. — Значит, сам их в первый попавшийся самолёт запихаю, — Чимин на удивление, не спорит, не пытается переубедить или как — то поругать Тэхёна за эти слова. Чимин в целом всегда нормально относился к подобным высказываниям с его стороны, но сейчас, Тэхёну была особенно важна солидарность с его мыслями. Не смотря на то, что Тэхён продолжал любить Юнги как друга, старшего брата, он понимает, что спокойной жизни не будет ни у кого, если тот останется здесь. И не потому, что он будет являться ходячим напоминанием о пережитом, а потому, что Юнги сам по себе является тем, что нужно пережить и отпустить. Чонгуку с этим уже не справится, ему и не нужно, потому что именно Юнги обладает той самой силой, которая поможет Чону, вернутся к жизни, но эта же сила может погубить его, потому что куда пойдёт Юнги, Чонгук пойдёт следом, за ним и остальные. Завтра, должна быть поставлена последняя точка в этой истории. Завтра, Юнги должен будет выбрать, уедет ли он, оставив всё прошлое в прошлом, как и попытки, найти ответы на остальные вопросы, тем самым сохранив всем остатки хоть какой — то, нормальной жизни или останется, решив, гонятся за тенью, при этом, погубив их всех. Тэхён искренне хочет верить в то, что его предчувствие его подводит, и Юнги в этот раз будет благородным трусом.***
Прохладный ветерок от морского прибоя проникает в комнату через приоткрытое окно и колыхает свесившееся с края кровати одеяло. Два не укрытых тела, лежат в обнимку, тесно прижавшись друг другу, каждый из них слышит голоса проснувшихся друзей, но они хотят ещё хотя бы пару минут побыть вдвоём. Им хочется как можно больше растянуть этот момент, в котором они чувствуют полное умиротворение, где их ничто не тревожит, где им не нужно ничего, только бы их не трогали, не вырывали из обретённой на этой на постели, утопии. — Кхм, ребят, к вам можно? Каждая утопия, однажды превращается в антиутопию. Если в книгах или фильмах это бандиты, пришедшие к власти, то в жизни Чонгука и Юнги, это друзья, нарушившие их сон. — Заходи, — хрипит Чон, зарываясь носом в лохматую макушку Юнги, слушая и наслаждаясь его недовольным, сонным ворчанием. — О, вы одеты, — Хосок изначально просунувший только макушку в дверной проём, с удивлением разглядывает одетых в ту же одежду, что и вечером, парней. Не такую картину он ожидал увидеть. Не то чтобы ожидал, но странно, что он её не застал. — Извини, но поебёмся мы как нибудь без вас, — бубнит куда — то в грудь Чона, Юнги, щипая парня, чтобы тот не смеялся. — Ладно, но и собирайтесь побыстрее, мы уже почти готовы, рассвет тоже опаздывать не будет, — Хосок покидает комнату, а Юнги только фыркает. — Я думал, ты предпочитаешь заниматься любовью, — едва сдерживая рвущийся наружу смех, Чонгук зажимает в руках пытающегося выбраться из его объятий Юнги и делает он это явно не для того, чтобы по голове его погладить. — Ладно, ладно, я замолчал, — выставляет руки перед собой в сдающемся жесте, когда Юнги всё же вырывается из его захвата, и садится на него сверху тянув руки к его шее, как если бы собирался придушить. — Ты победил, — с улыбкой заключает, оглаживая бёдра парня, разглядывая в полумраке комнаты, такого по милому лохматого, заспанного Юнги, на котором его футболка выглядела как платье. — Ты поддался, — скрестив руки на груди, со знанием дела отвечает. — Не правда, ты самый сильный и ловкий и… — И? А вот это запрещённый приём, против которого Чонгук точно бессилен. Как можно быть на что — то способным, когда над тобой резко склоняются, буквально забирают из тебя выдохи своими приоткрытыми губами, и это хриплое, самодовольное «и». — Я давно проиграл, — слишком серьёзно для этого момента, произносит и Юнги, тоже услышавший двойной смысл этой фразы отстраняется и поднимается с постели. — Давай собираться, нужно закончить с этим. — Идя к двери, проговаривает, — я пойду к Джину. — Оставив Чонгука одного в кровати, Юнги покидает комнату, стараясь думать только о том, что все его волнения на самом деле беспочвенны. А если и есть для них весомая причина, то лишь в том, что это событие очень важно и для него, а не только для братьев. А когда в жизни человека происходит что — то, невероятно важное, он всегда волнуется, значит и волнение Юнги вполне нормально. Им просто нужно пережить это утро. Как только они собственными глазами увидят то, что их детский, перешедший во взрослую жизнь страх, будет, буквально разрушен и закопан, они тут же поедут в аэропорт. Особняк их последняя цель здесь, и если они хотят жить, им не стоит задерживаться здесь и на минуту.***
Поездка до особняка заняла всего около тридцати минут и вот теперь, три машины почти одновременно тормозят дальше от ворот особняка и выходят на улицу. Юнги покидает автомобиль Чонгука, обнимает себя руками, как только чувствует порыв холодного ветра, и взгляд его полностью приковывается к особняку, во дворе которого, уже стоит спецтехника. Остались считанные минуты до сноса, но почему вместо ожидаемой радости, Юнги чувствует странную грусть и даже тоску? Это место, вряд ли можно назвать чем — то светлым в жизни Юнги, хотя такие моменты, бесспорно, были, но всё плохое, что произошло здесь, напрочь перекрывало хорошее. Так Юнги думал, до этого момента. — Юнги, — повернувшись на звук голоса Чонгука, он видит, как оба брата направляются к месту, где некогда были высокие ворота и, вдохнув больше прохладного воздуха, идёт следом за ними. Тэхён, Джин с Хосоком и Хью остаются стоять у машин. Этим четверым будет достаточно, издали насладится тем, как падёт это здание, но каждый из них понимает, что главной в этом событии троице, нужно нечто большее. Это место слишком тесно было связано с их жизнью, для кого — то, оно являлось самой жизнью, так что, их желание попрощаться с ним, было вполне понятно. — Мы хотели пройтись тут в последний раз, — проговаривает Чонгук, когда Юнги догоняет их, — может, и ты хочешь? Если бы его спросили об этом раньше, он бы непременно сказал, что даже рядом с этим местом находится не желает, но сейчас он согласно кивает и вместе с братьями переступает через черту, означающую место бывших здесь ворот. В этот раз, Юнги не боится возвращаться сюда, теперь, его это место не пугает. Обогнув остатки оранжереи, ребята останавливаются возле неё на минуту, и каждый перемещается в своё собственное воспоминание с ней. Чимин вспоминает маму, Юнги тот день, когда нарисовал сидящего здесь Чонгука в серых тонах, а сам Чонгук ушёл своими воспоминаниями не так далеко. Почему — то в его голове всплыло видение того, как он в последний раз выходил через тот проход из тоннелей, разговаривая с Намджуном по телефону. Задумавшись об этом, он полагает, что Нам тоже был бы рад увидеть снос этого дома, мало кто знал, но он ненавидел это место не меньше, чем сам Чонгук или же Юнги с Чимином. Намджун ненавидел его даже больше, чем все они вместе взятые, потому что если у них были и светлые воспоминания связанные с этим местом, то у Намджуна не было такого ни одного. Единственными впечатлениями от этого места у него были, страх, моральная боль, а позже и головная, вызванная многочисленными проблемами. Одной из таких была та, когда Чимин впервые вернулся сюда, спустя почти тринадцать лет. — Я хочу зайти в дом, — озвучивает Пак, по очереди окинув парней взглядом, — вы зайдёте со мной? — просит, и Юнги, как и Чонгук, понимают как для того это важно, а потому даже не смеют отказать. Они, молча, кивают, и вместе с Паком идут к главному входу в дом. Поднявшись по нескольким ступеням, они замирают у дверей, к которым ключ больше нужен. Какое — то время стоят, не двигаются. Каждый из них собирается с духом, с мыслями, находит в себе силы и смелость для того, чтобы открыть эти двери в последний раз. — Давайте, сделаем это вместе, — стоя по середине, Юнги делает первый шаг к дверям, и вытягивает вперёд руку. Братья тут же повторяют за ним и на счёт три, каждый из них толкает дверь, заставляя, её распахнутся. Уже почти рассвело, и мелкие лучи солнца проникали в дом сквозь окна и щели в крыше. В их свете были видны кружащие пылинки, и каждый из парней, в первые, по — настоящему, обратили на это внимание. Этот дом, который является олицетворением их, по большей части болезненного прошлого, на самом деле совсем не страшный, а так же, его время тоже прошло. Не смотря на то, что в уцелевших комнатах, всё осталось так же, как и тогда, даже здесь время не остановилось, оно продолжало идти вперёд, лишь создавая иллюзию того, что придя сюда, возможно было вернутся в прошлое. Они усвоили этот урок и теперь, отпускают, принимая факт того, что их время тоже не стоит на месте. — Ты поднимешься в свою комнату? — повернувшись к Паку, спрашивает Чонгук. — Нет, я не настолько осмелел, — криво ухмыльнувшись, отвечает, бросив короткий взгляд на Юнги, — мне достаточно этого. — Обводит руками просторный холл, — и если вы готовы, давайте уже покончим с этим. Чонгук кивает, тоже желая поскорее уйти и поворачивается к Юнги. Тот в последний раз обводит взглядом лестницу и коридор, в котором находилась комната Молли, где они играли в прятки. Принимает это как реальное, но прошедшее и тоже идёт к выходу. Как раз в этот момент, к братьям подходит один из рабочих, чтобы спросить, когда они могут приступать, на что те отвечают, что уже уходят. Юнги становится рядом с Чонгуком и когда тот, сцепляет свои пальцы с его, вместе они, покидают двор особняка. Больше, они не принадлежат этому месту, они, наконец, получили свою долгожданную свободу. Стоит им остановится и развернутся, как громыхает первая, начавшая рушится стена. С Чонгука слетают последние оковы, а Юнги улыбается, уловив в этом шуме его облегчённый выдох. — Теперь, всё на самом деле, закончилось, — открывая дверцу авто и повиснув на ней, Юнги счастливо улыбается, наблюдая за не менее счастливым Чонгуком. — Мы перестали быть зависимыми от этой истории, но для нас это далеко не конец, а только начало, — отвечает и замечает краем глаза, машущих им Джина и Хосока. Поворачивается и машет в ответ, после чего кивает Юнги в салон машины. Пусть остальные радуются этой пыльной картине, ему же с Юнги, нужно успеть на самолёт и пожить. — Не боишься, что пожалеешь? — стоит Чону повернуть ключ в зажигании, спрашивает. Не смотря на то, что ночью они уже всё обсудили, Юнги всё равно продолжал немного боятся. — Я совру, если отвечу — нет, а потому скажу, что этот страх меня не настолько пугает. — Тогда, какой пугает? — помахав ещё раз напоследок друзьям, Юнги поворачивает голову к Чонгуку и внимательно изучает его задумчивое лицо. — Когда — ты спрашивал, приду ли я, если ты позовёшь на помощь и я всегда говорил, что приду и тоже самое я могу сказать и сейчас, только ты… — Что? — совсем тихо спрашивает, даже не предполагая, что хотел сказать Чонгук. — Только ты не исчезай, не переставай звать. Я слишком много раз терял тебя за эту жизнь, и ещё одного не выдержу. — Полностью развернувшись к парню, отвечает и в этот раз Чонгук честен как никогда. И не только с Юнги, но и с самим собой. Его потерю, Чон точно не переживёт, потому что Юнги и есть жизнь Чонгука. Он его двигатель, его сердце, разум и душа. Юнги его всё, и больше Чонгуку в этой жизни, и в следующих, ничего не нужно. Только бы Юнги был рядом и они всегда были способны найти друг друга. — Не перестану, — в этот раз Юнги не произносит коварного слова «обещаю», лишь интонацией и взглядом этот момент выделяет, потому что в слове этом, слишком много пустоты. — Я всегда буду звать тебя и зов этот, будет проходить через все имеющиеся вселенные. В каждой своей жизни, я буду звать тебя. Стоя на берегу моря, они обещали, что научаться любить друг друга теми, кем они являются теперь, а не образы из прошлого. И сейчас, уезжая по трассе в аэропорт, Чонгук верит, что они справятся, ведь всё, что им для этого нужно, у них есть, и это они сами.