Солнц тысяч свет - и космос-мрак во мне,
Цветы растут - живые и увядшие;
Пусть лучше буду я лишь человек,
Ведь ангелы земные - только Падшие...
*** Зимний вечер. Хлопья снега, будто первое одеяло для новорожденного, укутали стремительно меняющийся мир смертных так же надежно и ласково, как и тысячи лет назад, как и в первые годы от сотворения, — неоднородно, но неизменно. И населяющие его гордые создания, считающие себя венцом бытия, на самом деле мало чем отличались от снежинок: проживали свою короткую, словно миг, жизнь, выполняли какую-то свою роль и таяли, чтобы на их месте появились другие, новые, и так из века в век. Мир, полный парадоксов: даже его постоянство заключается в изменчивости. Поэтому бессмертные, перед каждым из которых простиралась своя личная вечность, всегда относились к людям, как к снежинкам: равнодушно любовались их мимолетной красотой, видя каждого человека — и никого из этого тленного, суетного рода. Даже Непризнанные, на которых рожденные ангелы и демоны тоже взирали свысока, всё же были в их глазах значительно выше муравьёв того муравьиного мира, который покинули. Ведь в Непризнанных, переродившихся избранных, в сущности, не оставалось ничего от прошлой жизни — ни тела, ни воспоминаний. Поэтому, выходя из обычного земного роддома с ребёнком, в котором ровно половина неискоренимой человеческой крови, верховный демон Карниван совершенно не замечал суетящихся вокруг людей. На его взгляд, у них не было абсолютно ничего ценного, даже их вечные мелочные души; ничего, кроме этой самой истошно орущей новорожденной девочки, которая словно протестовала своим плачем против того, чтобы её куда-то уносили. Она пахла молоком и детской нежностью — чем-то до отвращения земным. Все дети бессмертных рождались гораздо более развитыми, чем люди, и почти никогда не плакали, предпочитая показывать характер как-то иначе. Это же крошечное чудовище будто утверждало свою незыблемую связь с ничтожным миром смертных, заливаясь громкими криками и заставляя всегда невозмутимого демона брезгливо поморщиться. Противный природе, но потенциально полезный новорожденный монстр, питающийся энергией бессмертных и их же сильными эмоциями, тут же съел обуревавшее Карнивана раздражение, оставив тому взамен лишь засасывающую под ложечкой пустоту и ощущение легкой слабости где-то на периферии. От неожиданности могучий демон, посланный самим Сатаной, к стыду своему ощутил укол почти мистического страха, однако и эту эмоцию голодное чудовище тут же радостно сожрало, подарив своему похитителю головную боль, но зато сыто замолчав и засверкав искорками в огромных разных глазах. «Один глаз красный, другой голубой…» — вспомнил Карниван цитату из «Трактата о Мальбонте», призывая водоворот, и хищно улыбнулся, глядя в глаза девочки: один темно-красный, как запекшаяся кровь, почти черный, другой — зеленый, как молодая трава весной. Только они, эти странные глаза, выдавали в человеческой на вид бескрылой девочке связь с чем-то сверхземным. Выдавали двойственность, которая с первого вздоха делала её и ей подобных неприкаянными во всех мирах. — Вот она, мой господин. — демон поклонился Сатане, протягивая для обозрения притихший живой сверток. Девочка, будто попрощавшись слезами с миром смертных, больше не плакала, и на милом чуть сморщенном личике замерло спокойствие чистого ангела, буквально оказавшегося в Аду. Сатана взглянул на сверток с равнодушным интересом, как на новую мебель. — Выглядит жалко. — оценил он бескрылую дочь. — Надеюсь, мы сможем вылепить из нее, а потом и остальных нефилимов что-то стоящее. Тебе же не нужно напоминать о том, что об их существовании не должен узнать никто, кроме определенного мною узкого круга лиц? — Разумеется. Я обо всем позабочусь, мой господин. *** Подставив лицо мягкому снегопаду, я впервые за долгое время улыбалась так, что начали побаливать раскрасневшиеся на морозе щеки. Вот так, прогуливаясь по маленькому уютному скверу, не идущему ни в какое сравнение с застывшим во времени великолепием ада и небес, я ощущала себя свободной, будто раскинулись за спиною мои несуществующие крылья. Но увы, я, застрявшая между двумя мирами, никогда не узнаю вкуса настоящего полета, и никакие экстремальные земные суррогаты этого не восполнят. Я — нефилим. Живое оружие, планово зачатое моим царственным отцом лишь затем, чтобы в случае войны с ангелами стать козырем в рукаве. Дитя самого могущественного демона и простой смертной, отдавшей жизнь за моё рождение, которое по всем законам мироздания не должно было случиться. Потому что нефилимы неестественны, как всепожирающие черные дыры, возникшие на гладком полотне бытия. Бескрылые бессмертные, не имеющие собственной божественной энергии, но способные питаться энергией и сильными чувствами других бессмертных. Поскольку наши возможности сосредоточены на тонких материях, среди нефилимов иногда встречается какой-нибудь маленький ментальный дар; у меня это спонтанные видения о прошлом, настоящем и будущем, которые могут быть как значимыми, так и абсолютно бессмысленными. Впрочем, об этом я сужу лишь по расплывчатым рассказам наставника, а сравнить мне пока не с кем: сейчас существует всего десять нефилимов, среди которых я самая старшая, остальные еще совсем дети и я их ни разу не видела. Все они, как я, растут в изоляции, строго скрываемые от чужих глаз. У энергии каждого ангела, демона или Непризнанного есть свой индивидуальный вкус или запах, тогда как нефилимы, не имеющие собственной энергии, но вдоволь наевшиеся чужой, ощущаются как слабенькие Непризнанные, не оставляя, тем не менее, ни малейшего индивидуального следа или привкуса. Зато наш неистребимый голод способен при определенных условиях «выпить» даже серафима или с десяток ангелов; правда, сильное «переедание» может плохо сказаться, буквально разорвав на куски самого нефилима. А поскольку божественная энергия бессмертного тесно переплетена с жизненной, полное энергетическое «осушение» жертвы равно мгновенная смерть. Когда-то давно, во время первых войн ангелов и демонов, последние создали нефилимов именно с этой целью — убивать. Уж не знаю, кто первым додумался связаться с человеком, а затем использовать нефилимов как солдат на поточном производстве, но какое-то время затея была оглушительно удачной: ангелы отступали по всем фронтам и несли огромные потери. Не желая мириться с этим положением, они с позволения Шепфа загнали все воинство нефилимов на землю, запечатали их там с помощью заклинания и устроили всемирный потоп, едва не погубив там все живое, но достигнув своей цели. Ведь физически нефилимы гораздо уязвимее других бессмертных. После той победы ангелов все упоминания о нефилимах были уничтожены с такой тщательностью, что тысячелетиями о них никто не вспоминал, и до сих пор я теряюсь в догадках, где Карниван, мой наставник, сумел откопать хоть что-то об этом. Именно он предложил моему отцу создать и нужным образом воспитать десяток нефилимов — пробную партию, так сказать, в которой я, как дитя самого могущественного демона, должна стать примером и знаменем. Никому не известная принцесса Ада, запертая в башне от чужих взоров, как в старинных человеческих сказках. Только предназначение и воспитание у меня совсем не сказочное. С ранних лет меня истязали самыми разными тренировками, какие только могут хоть немного защитить мое беспомощное бескрылое тело, доводя выносливость, скорость реакции, силу и гибкость до таких пределов, какие многим и не снились. Но основная часть подготовки заключалась в поглощении энергии. Сначала ко мне просто приводили тех, кому вынесли смертный приговор, заставляя до отвала давиться чужой энергией и ужасом; а затем, едва я стала подростком, приказали впервые убить. Большинство демонов не испытывают ни малейшего пиетета к чьей-либо жизни, на то они и демоны; но я — наполовину человек, и во мне всегда было немало человеческого, хотя этому никто не учил. У меня были пристрастия обычной смертной девочки: меня осыпали игрушками, красивой одеждой и сладостями, земными книжками, пытаясь заглушить перманентное одиночество. И я была послушной, радуясь любому проявлению благосклонности отца. Но стоило мне выразить непокорность, сказать, что я не хочу никого убивать, даже тех, кто и так осужден на казнь, как мне довелось узнать, что такое настоящая боль. Отец избил меня до такого состояния, при котором любой обычный подросток погиб бы; регенерация нефелимов хуже демонической, но лучше, чем у смертных. Тогда же до моего сведения доходчиво довели, что это — только начало, если я вздумаю упрямиться. «Вот видишь, ничего сложного» — помнится, отец впервые так довольно улыбался, глядя на меня, и впервые его улыбка вызывала во мне омерзение и страх. Сжимаясь, будто скрываясь от фантомных ударов, стоя над бездыханным телом своей жертвы, я медленно но верно осознавала роль, что мне так заботливо уготовили с самого рождения, а также бессмысленную жестокость своего существования. С тех пор наказания за малейшую провинность становились только изощреннее, и из принцессы я превратилась в одного из грешных мучеников Ада. Лишь изредка, когда меня отпускали на землю, где нефилима практически невозможно отличить от человека, я чувствовала себя живой… От размышлений меня отвлек звонок телефона, на котором высветилось имя… ну, назовем её подругой, если понятие дружбы хоть сколько-нибудь применимо к небесному вампиру-убийце и обычной смертной, которой не повезло однажды столкнуться со мной. Дело в том, что у нефилимов самое острое, чуткое восприятие энергии бессмертных, и каково же было мое удивление, когда прогуливаясь по улицам города я вдруг ощутила едва уловимую каплю божественной энергии в толпе простых людей. Исходило это ощущение от весело хохочущей студентки, которая в остальном совершенно точно была самым обычным человеком. И как я ни пыталась понять, чем это обусловлено — пока так и не получилось, хотя познакомиться, подружиться и втереться в доверие к этой девушке не составило никакого труда. Кроме того, легкое приятельское общение с нею — жизнерадостной, шебутной и немного легкомысленной со временем начало приносить мне удовольствие, как некая отдушина. Ну и бонус в виде того, что из-за капли божественной энергии в её ауре я почему-то могу питаться её эмоциями, тоже сказался. Однако, в какой момент всё дошло до того, что в свой день рождения я сбегаю из дома, чтобы провести его на земле, в её несколько сомнительной компании?.. Ах, да, это ведь ещё одна моя земная причуда, которую дома никто не может взять в толк. Бессмертные не празднуют день рождения — зачем, когда ты вечен? — Привет, Вики. — ответила я на звонок. — Да, конечно всё в силе, встретимся ночью в клубе. Чт… какой еще шоппинг? Эй, нормальные у меня платья, отстань. Ладно, уломала, шопоголичка несчастная. Договорившись встретиться в торговом центре, я заказала такси, с необычайной для прирожденной убийцы легкостью на сердце отправляясь на самый обычный шоппинг и очень надеясь, что благодаря мощному скрывающему амулету этой ночью меня не найдут ни папочкины ищейки, ни брат, который единственный знает меня как облупленную. В конце концов, даже Люциферу вряд ли придет в голову искать принцессу Ада по каким-то клубам какого-то земного городишки в компании каких-то смертных. Кстати, половина человеческой крови во мне вполне позволяет прочувствовать всю прелесть и разнообразие земного алкоголя. Пришло время проверить эту теорию экспериментальным путём…