и бледными губами не улыбнется никогда.
Кровь заливает его руки бесконечной теплой рекой. Ему тепло, ему очень тепло, он чувствует умиротворение. Сейчас Джинхо ощущает себя настолько близким с тобой, насколько это возможно. Он чувствует счастье — если это можно так назвать. Счастье. — Дж-джин-... — Тс-с-с, — он прижимает окровавленный палец к губам, пачкая рот, и прикрывает глаза, не в силах ни выразить, ни сдержать трепет, охвативший его душу. Или то, что должно быть на её месте. Ты задыхаешься от боли и слез. — Ничего не говори. Джинхо вздыхает, нежно держа и почти баюкая твое раненое тело в своих руках. В жестоких, сильных руках, что без колебания и жалости воткнули тебе нож в живот. И в сердце тоже. Ли Джинхо всегда знает, куда бить. В твоем угасающем сознании бьется одна-единственная, прискорбная мысль, что все так и должно было быть. Ты знала, на что шла, поддаваясь навстречу дьяволу с ангельской улыбкой. И даже на последнем издыхании не жалела, что не развернулась, не сбежала, не ушла. Так и должно быть. — Прости, — без тени раскаяния на лице говорит он, — должно быть, тебе больно. Но я солгу, если скажу, что не хотел. По-крайней мере он честен с тобой сейчас. Наверное, это первый раз за все ваши отношения. Джинхо осторожно убирает прилипшую к твоему лбу прядь, ласково поглаживая кожу. Если его движения такие медленные и любовные, как он может так хладнокровно смотреть в твои помутнившиеся глаза? — Все хорошо, — он касается перепачканными пальцами твоей щеки, — я тебя совсем замучал, да? Ничего, закрой глаза, отдохни, моя хорошая. Если бы он мог, он бы тебя пожалел. Если бы он мог, он бы тебя любил. Если бы... Каково это — любить психопата? Отчаянно и безвозмездно. Любить так же, как и кидаться в пропасть. Ты закрываешь глаза, теряясь в искаженной, ненормальной, безумной любви Ли Джинхо. Он не уйдет, не бросит тебя до тех пор, пока ты не издашь свой последний вздох, который он хочет сорвать с твоих губ. — Спи спокойно, моя любимая зверушка. «Я тебя люблю».ххх ххх
Он должен был это предвидеть. Он знал, что если ослабить бдительность, то может подставить тебя под удар. Что может потерять. Так почему он позволил этому случиться? Почему расслабился и позволил тебе пострадать..? Юджин схватился за голову, сидя на жестком кресле в кабинете Пак Чжинена. Кусая губы, ему оставалось только гадать, сможет ли гений медицины помочь тебе. Телефон разрывался от уведомлений и звонков, раздражая и без того нервного Юджина. — Что там? — процедил он, схватив мобильник. Его некогда расслабленный и уверенный тон испарился, уступая место тревоге и злобе. — Мы нашли их, — коротко отозвался Сон Ын многозначительным тоном, — президент... — Вы знаете, что делать, — мрачно ответил Юджин и отключился. Наступившая мертвая тишина давила на уши, но все, что ему оставалось делать — это ждать новостей от Чжинена, занятого твоим спасением. Сердце отчего-то билось так беспокойно. Когда он успел подпустить тебя к себе так близко? Юджину даже пришлось сегодняшнюю встречу с представителем одной компании, чтобы просто... сидеть и ждать известий о твоем состоянии. Это смешно. Он бы посмеялся. Но не может. Юджин не знает, как долго он просидел в одной позе, прокручивая в голове самые разные варианты будущего. Что будет, если ты умрешь из-за его легкомыслия и неосторожности? Беспечность наказуема, он знал это лучше всех. Юджин не верил в Бога, и даже в этот момент, когда его разрывали неведомый ранее страх и тревога, он верил лишь в одно — в гениальность Пак Чжинена. Докторишка должен был оправдать его надежды. — Юджин. — Пак Чжинен? Он встал, чтобы встретил доктора, вышедшего из операционной. Юджин не мог прочитать по его лицу, как все прошло, нетерпеливо спросил: — Что с ней? — Жива, — лаконично отозвался Пак Чжинен, снимая испачканные перчатки, — еще бы чуть-чуть и... — Знаю, — хмуро перебил Юджин, — она спит? Когда очнется? Чжинен помолчал несколько секунд. — Она в коме. И снова кладбищенское молчание захватывает помещение. Юджин садится на стул. Ему многое надо обдумать. Он должен радоваться, что ты жива, однако на сердце все еще так тяжело. Смирение. — Можешь зайти, если хочешь, — подает голос гений медицины, не в силах не удивиться непривычному поведению главы Работяг. — Не хочу. Если он взглянет на тебя, то, скорее всего, умрет.ххх ххх
— Я тебя люблю. Скажи ты это в любое другое время, он бы приласкал тебя, прижимаясь теплыми губами к твоему лбу. Или поддразнил, доводя до легкого смущения, просто потому, что ему нравится, как очаровательно твои щеки заливаются краской. А может просто бы притянул к себе, желая разделить с тобой эту самую любовь, в которой ты ему признаешься не в первый раз. — Я тебя люблю. Но не сейчас. — Я тебя... люблю... — твой голос ломается. Ты ломаешься и душой, и телом. Окончательно и бесповоротно. Так же, как и полюбила его когда-то. DG не хочет — боится, — смотреть на твое лицо, на твое тело совсем рядом с его, истекающее кровью на соседнем сидении. Его автомобиль мчится на максимальной скорости, и если он даст волю эмоциям, то может потерять управление. Его руки не дрожат, пока он смотрит на дорогу. — Мы скоро будем в больнице, — его тон такой же ровный, как и всегда. Словно он ничего не чувствует. «Пожалуйста, перестань». — Спасибо за все, — он ненавидит то, как твой голос слабеет и становится тише с каждой секундой; как громче и отчаяннее звучит дыхание; как ты тщетно цепляешься за стремительно ускользающую жизнь. Пункт назначения уже близко. — Пожалуйста, держись, — умолял ли он раньше кого-нибудь вот так? Он не должен был оставлять тебя. Он надеялся, что грязь его прошлого не коснется того, что ему дорого, но в итоге все обернулось так. Он тебя теряет. — Я тебя... — Я тоже тебя люблю, — поспешно говорит DG. Говорит, потому что хочет. Он вовсе не боится, что твое последнее признание останется без ответа. Что ты больше не услышишь его чувства. — Я очень тебя люблю, поэтому потерпи ради меня еще немного. Мы скоро прибудем. Обещаю, что не буду отходить от твоей постели ни на шаг. Как только ты поправишься, я возьму перерыв в карьере. Мы хорошо проведем время. Что насчет небольшого путешествия? Мы уже раньше обсуждали это, ты помнишь? — он не хочет замолкать и говорит все, что угодно, лишь бы не погружаться в твое пугающее молчание. Отрицание. Дорога перед глазами помутнела. Начался дождь.