Декаданс случайной встречи

      Смачно затянувшись дешевой папиросой, Игорь хмуро поднимает удивительно светлые для своего мрачного лица глаза на вывеску. Белыми буквами на чёрной дощечке выведено: «Управление Петроградской милиции». Мужчина торопится войти, не собираясь оставаться под неприятным моросящим с раннего утра дождём. Изморось собирается мелкими каплями на козырьке фуражки и стекает, иногда попадая на нос.       Внутри здания как всегда страшная суматоха. Народ носится от стола к столу, требуя принять заявление первее у них, чем у соседа. Машут кулаками, грозятся. Они уверены, что именно их украденный гаманок с рублём внутри важнее, чем такая же беда у десятка других. Разумеется, те из служащих, кто может обращаться с печатной машинкой или записывать за недовольными гражданскими, уже через пару часов начнут отлынивать. Никто не может так долго терпеть этот гам и толкотню. На Игоря случайно налетает баба с идеально круглым красным лицом, хлопая прозрачными глазами, она тут же рассыпается в горячих извинениях.        — Ничего, мамаша, — кивает милиционер, выпуская сизый дым изо рта и хлопая её по плечу, проходит дальше, отстукивая сапогами, — Со всеми бывает.       В кабинете у Прокопенко он немного расслабляется, чуть ссутуливаясь и замечает, что помимо начальства тут сидит ещё незнакомый мальчишка, в явно великоватой ему форме. Но времена нелёгкие, выдали, что имеется. Глаза у него большие, голубые, неотрывно наблюдающие за вошедшим Громом и какие-то, живые, в отличии от отчуждённой холодности, залёгшей на дне взгляда мужчины. Кажется, паренёк с нетерпением ждёт своей очереди заговорить.        — Вызывали, товарищ полковник? — В слабом жёлтом свете лампы Игорь выглядит ещё более нездорово. Намозоленными пальцами он без конца перекладывает папиросу из одного уголка рта в другой, белая глазами по окружающим предметам. В кабинете пустовато, из мебели в основном то, что стояло ещё лет десять назад.        — Дело одно не пошло у моих… — мужчина поднял вверх указательный палец, как бы в подтверждение своих слов и Игорь склонил голову набок, ожидая подробностей, — Только тебе могу доверить.        — Допускаю, что эти олухи не справились, — он кивает на дверь, — Что там? — туша окурок в пепельнице начальника, уточняет Гром. Про парнишку, который так жадно ловит каждое их слово он пока не спрашивает. Надо будет — ему скажут.       А тот сидит сложив руки на коленках, как школяр, и хлопает глазами так невинно, что диву даёшься. Как дитё малое. Совсем не шелохнётся. Гром пытается припомнить вздёрнутый нос с едва заметными веснушками и овал лица, но, кажется, ни разу такого не встречал.        — Сына директора Строгановского дворца убили, — сложив пальцы в замок, говорит Прокопенко таким тоном, будто это первое убийство на его памяти, — И, выкрали картину из коллекции музея…        — Велика беда… — протянул Игорь, приглаживая густую бороду, — Выбьем признание за раз. И имя покупателя, — со знанием дела рассуждает он, — Наверняка продать решили.        — Да подожди ты кулачищами махать! Мы уверены, что действовала группка местных… Из дворянства. Тут так не пойдёт, — горячо заверяет Фёдор Иванович и поднимается из-за стола, держа в руках пару бумаг и снимок, много раз сложенный и помятый, — Буржуи, что взять… — он немного призадумывается, — друг друга бить начали. Один вот не нравится партийным сильно, из домового комитета особенно, и уже давно. С ними ж так не выйдет, Игорь. Его проверяй в первую очередь. С меня требуют хоть за что-нибудь поймать этого! Много, видите ли, недовольства тем, как он живёт! Пять комнат — жирно на одного! — возмущается он, — Вопросиков, в общем, много. Откуда капитал такой, и прочее…       Милиционер хмыкает, вроде соглашаясь, и берёт документы с фотографией. А на снимке совсем мальчишка, лет на десять младше самого мужчины. С винтовкой Манлихера на плече и при форме, с шашкой на поясе, где красуется ещё пряжка с гербом империи. Позирует, гордо демонстрируя выразительные черты, острые, резкие.        — Этого искать? Старая карточка-то, — повнимательней оглядев погоны и определяя унтер-офицера императорской армии, говорит он, потерев уголок фотографии, — Возьму, конечно, всё полезно.       Прокопенко довольно кивает и наконец поднимает третьего присутствующего под локоть, будто тот слаб настолько, что ноги не держат. Гром суёт снимок в нагрудный карман неуставного кожаного плаща и, скептически оглядывая юнца, догадываясь, что сейчас на него спихнут это белобрысое недоразумение. Под таким взглядом новобранец окончательно теряется.        — Димка Дубин, знакомься. Не думай отказываться от помощника! Он зарисует, где что надо. Читать умеет, к тому же, — как бы отсекая возможность майора возмутиться говорит Прокопенко. Дубина он подталкивает к мужчине так, словно решил накормить льва щенком.        — Работаю один! — всё же не сдержавшись, выдаёт мужчина, и желваки на скулах выразительно играют, показывая всю степень недовольства. На Диму он даже не смотрит, — Вы знаете, — давит, пытаясь забороть Прокопенко.        — Знаю и собираюсь исправлять! — Федор Иванович словно не замечает состояния Игоря, — Сегодня же поговорите с родителями. Этот Волков, в случае причастности, нужен нам на нарах. Лишь бы не откупился!       Игорь вздёргивает косматую бровь, как бы говоря «ну это мы ещё посмотрим» и наконец снисходит до своего товарища по несчастью. Кожа да кости, одним словом, мальчик городской, сидит на корке хлеба в день. Толку никакого. Не отобьётся от опасности и даже не убежит, в случае чего. Форменная шинель с чужого плеча на нём тоже велика.        — Надеюсь, сработаемся… — наконец подаёт голос Дима, протягивая руку для рукопожатия. Надежды, что этот хмурый косматый мужик ответит и нет особо.        — Ну и надейся, — холодно чеканит Игорь, но протянутую ладонь всё же пожимает. Тут же он торопится уйти, не прощаясь и давая Дубину время улизнуть следом.       Всю дорогу на трамвае он угрюмо оглядывает проснувшийся и оживлённый Петроград неподвижным усталым взглядом. Дубину совсем не хочется тревожить майора, который и без того не настроен слишком радушно, и парень лишь поправляет порой кожаный портфель, где хранит информацию по делу, полученную от Прокопенко.        Строгановский дворец как-то стыдливо прячет свой роскошный фасад за плакатами. Например, «Наша цель — подняв культурный уровень рабочего, приблизить мировую революцию!» На фоне потускневших розовых стен с сереющими узорами и пасмурного, тусклого неба, красная агитация так и бросается в глаза.       Игорь с Димой застают залы в полной тишине. Всё тут совершенно не живое, даже выточенные из камня люди, держащие своды потолка, кажутся пародией на что-то величавое. И Игорь оглядывает их совсем бесстрастно, в отличии от жадного до деталей, внимательного Димы. Здесь сохранены только остатки былых событий и людей, которых это место видело. Гром представляет, как они жили, ходили здесь, общались, возможно, танцевали, а теперь… Ничего из этого.        — Здравствуйте, сегодня мы не работаем, — бесцветным голосом сказал мужчина крайне неприятной наружности, привлекая внимание незваных гостей, — Или вы из милиции? — он совсем не оживляется, наверняка разговоры эти их утомили так же, как соболезнования.       Спустившись с высокой мраморной лестницы, хозяин плавно приближается к ним, пока сзади едва слышно выцокивает каблучком его жена, и Гром замечает покрасневшие глаза у обоих. Женщина вовсе готовится вот-вот проронить слезу. Больше горя в них ничего и не выдаёт. Такое не сравнить с бабами, которых Игорь встречал в окрестных сёлах, когда они отвоёвывали Ямбург у белых. Там горе стало неотъемлемой частью существования, как воздух людям было необходимо скорбеть и стенать. Их надрывный плач над неутешительными вестями с фронта он порой вспоминал, и это так прошибало, что на лбу выступал холодный пот.        — Да, милиция. Нужно, чтобы вы ответили на пару вопросов. Майор Игорь Гром, — Игорь проходит чуть навстречу, удивляясь, какое тут эхо и вынимает фотокарточку из кармана.        — Всеволод Германович Гречкин, здравствуйте, — мужчина кивает ему, не желая жать руку. Игоря это не задевает, он не воспринимает всех этих формальностей, — Да… Пройдёмте, господа, — от самого выражения у Игоря сосет под ложечкой, — Место, где всё… — Всеволод запнулся, удерживая под локоть супругу, — произошло милиция уже осматривала.        — Мы тоже глянем. Но сперва фотография. Вы видели когда-нибудь этого человека? Ваш сын не мог общаться с ним? — Всеволод хмурится, явно стараясь что-то сопоставить, — Может, этот мужчина заходил сюда или появлялся у вас дома?        — Нет… Не припомню такого. Кирилл начал общаться с какой-то подозрительной компанией молодых людей за неделю до… Извините нас.       Он делает пару тяжёлых вздохов, стараясь унять эмоции, а женщина рядом всё старается отвернуться к свету, бьющему в комнату из высоких окон. Снимок снова переходит в стёртые ладони Игоря, пока он терпеливо ждёт ещё хоть каких-то сведений. Всё так же без интереса Гром разглядывает пустующую комнату с высоким потолком и лепниной.        — Но его среди них не было, — наконец выговорил он и, развернувшись, повёл милиционеров в соседнее помещение. Его жена сдалась и побрела к лестнице, видно ей слишком тяжело находиться в той комнате, — Я видел их всего пару раз, — наблюдая за супругой говорит он, — Они играли в карты с Кириллом. Может, он проиграл картину из коллекции, но не мог отдать? Я не знаю…        — Думаю, так и было, — соглашается новобранец и бодро продолжает, несмотря на суровый взгляд Игоря, — Вы обнаружили сына на следующий день после того, как он уехал неизвестно куда. Получается, что вечером он был здесь один… — оглядывая каминную, рассуждает Дима, — И вполне мог самостоятельно впустить убийц, если знал их лично.        — Отлично, мы поняли, что ты всё знаешь. Мысль толковая, — снова проходясь пальцами по бороде заключает Гром. Димка пристыженно замолкает.       Все трое в тягостном молчании смотрят на пустую стену, где когда-то красовался дивный пейзаж побережья Крыма на закате. Игорь думает больше о том, что убийц было больше трёх. Вдвоём такую картину просто невозможно вынести.        — Всё выясним и виновных накажем, — как-то без энтузиазма выдыхает Гром, отходя к дубовым дверям, чувствуя острую потребность оставить отца наедине с его горем, — Если что, сразу звоните или обращайтесь в управление.        Мужчина кивает, но не прощается. Лицо его меняется. Проводя ладонью от выбритого затылка до скривившегося лица, он беззвучно плачет. Игорь торопится уйти совсем, чтобы сделать вид, что не заметил этого. Если бы он успокаивал каждого на своём пути… Сложно даже представить. Дима сомневается сперва, что важнее: утешить мужчину или спешить за Громом? Недолго поборовшись с собственной яростно протестующей совестью, он выбегает в те же двери, что и майор.        — Ты же сейчас в управление, к Прокопенко? — хлопнув входной дверью громко осведомляется Дубин.        — Тебе какое дело?        — Можно поработать вдвоём. Мы отлично компенсируем недостатки друг друга! Знаешь… — Димка спешно сбегает по скользким, от непрекращающейся мороси, ступенькам, чтобы не отстать.        — Это какие же у меня недостатки?        — Ты... Не умеешь взаимодействовать с гражданскими... — явно неуверенно говорит Дима.       Игорь разводит руками и вдруг смеётся, собирая мелкие морщинки в уголках глаз. Смех у него недолгий и гортанный, чуть с хрипотцой, то ли от постоянного курения, то ли от перенесённых болезней. Звучит как-то угрожающе. Дождь продолжает собираться на козырьке фуражки и стекать по кожаному плащу.        — Так, — угрожающе приближаясь к нему, Гром поправляет промокшую фуражку за козырёк, — Ищи информацию о картине. Кто это и в каком году накалякал. Понятно?