***
Джейсон так устал, усталость облепляет каждый орган как паутина, глаза сами смыкаются, тело измученно непонятно чем. То ли страхом, то ли злостью, кипящая паника всё ещё пузырится под кожей, сердце подпрыгивает каждый раз и он снова ощущает себя в полете. Падает. Он снова падает. В эту манящую пустоту, сотни вспышек проносятся, он даже не успевает себя ощутить в падении, этот страх застыл в нем и гниёт, медленно отравляя. Джейсон задыхается в своей комнате, поэтому выбегает, лифт — ещё хуже, он поднимается на крышу. Где ничто не отягощает, лишь просторы неба над ним, сильный ветер, готовый сбить тебя с ног в любую минуту, поэтому он приседает. Ползёт на середину, будто ночь готова оторвать его как жвачку и выкинуть в распростёртые объятья пропасти. Он сходит с ума. Что с ним? Джейсон не находит себе места, тренируется до изнеможения, возвращается в комнату и гипнотизирует окно, пролетая этажи вновь и вновь, летит отсчитывая каждый этаж с ударом сердца. Пятнадцатый, четырнадцатый… Пятый, четвертый. Он умрет, умрет, умрет. Его сбивают в воздухе, как метеорит, попавший в него, сильные руки обхватывают и они падают, разбивая машину. Его тело раскалывает до и после падения, до и после возможной смерти. Он жив, но чувствует как оставил какую-то часть себя в полете. Она всё ещё там, летит, умирает, ждёт его. Роуз включает пластинку, тщательно подбирая песню, а он не замечает, не помнит как её впустил. Зачем? Она медленно двигает телом, раскачивая бедрами, он даже не оборачивается. А когда оборачивается, смотрит сквозь неё, она — призрак в его комнате. Или это он? Он стал призраком? Он мёртв? Её руки тянутся к нему, обхватывают лицо, её горячие ладони на его влажной холодной коже, он жив. Роуз вглядывается в него, пытаясь нащупать что-то живое, дышит в губы и целует. Это поток, в который его втягивают, и он плывёт. Чтобы выжить ему нужно дышать, ему нужно двигаться. Чёрт возьми, ему нужно быть живым. Поэтому он отвечает, резко тянет на себя и не может насытиться теплом, бьющим пульсом под тонкой кожей, это слегка пугает её, пока гибкое тело полностью не обмякнет под его грубостью. — Что ты делаешь? — А сам как думаешь? — Роуз никогда не проигрывала в выдержке дерзкого взгляда. Он молчит, теперь его очередь всматриваться, читать её суть, за всеми манипуляциями, с её неожиданным вожделением. Она ведь даже ни разу не обратила внимание на него за эти дни. Зачем ей это? Почему он? — Думаешь, блять, использовать меня? — выплевывает он, жёстко хватая, она не теряется. Терпит, доказывает, что выдержит все его испытания. Нет, девочка, это лишь начало. Она выглядит такой молодой, когда его руки всерьез обхватывают талию, что он ощущает себя преступником. От него разит желанием смерти, в его глазах жестокость, он слишком много видел для своего возраста. Даже если они одногодки. Её безвкусная песня, слишком попсовая, сладко медленная заканчивается. Звукосниматель потрескивает, перебивая тишину. Дымка сходит, он выпускает её из рук, как птицу, что пугливо торопится сменить песню. В её руках игриво переворачивает ярко жёлтая пластинка. — Что это? — в её голосе усмешка, она почти уверена, группа — какое-то старье. — Попробуй, — его голос охрип и он сглатывая, снова отвлекаясь на окно. Боже, с девчонкой что-то так не в порядке, что она добровольно хочет провести ещё больше времени с таким психом, как Джейсон. Играет всё та же развязанная грязная манера The Damned. Роуз лишь смеётся. — Интересно, что ещё завалялось у тебя. Со времен мамонтов, может? По большей части, это коллекция Дика, но Джейсон не успевает оправдаться, как лицо Роуз меняется с этого соблазнительного с вызовом, на полного ярости и разочарования. Она кричит, что-то о пластинке его мертвого брата. — У тебя был брат? — голова Джейсона пухнет от обвинений. — Я их взял у Дика. Роуз уверенно заявляет, разбрасывается обвинениями будто порохом по его комнате. Минирует каждый угол и выбегает. Дик убил её брата. Нет, Дик не может. Дик никогда бы. Он хватается за свои волосы, вонзает пальцы, дергает. Пятнадцатый этаж, четырнадцатый. Пятый, четвертый. Джейсон снова выныривает из своих страхов вместе с криком Рейчел. Как она оказалась тут? Он недоумевает. О чем она говорит, что требует. — Я не знаю ни о каких долбаных крестах, — выплёвывает привычно. Рейчел срывается, её глаза до страшного краснеют, оправдывая звание психованной. Джейсон просто не понимает почему он. Почему все срывались на него? Дик игнорирует его, будто он действительно умер, Роуз приходила только, чтобы взъебать его больше. Ком подкатывает к горлу, он чувствует как больше не может. Он не выдержит. Даже в коридоре его нагоняют, все сплотились против него. Неудивительно. Все ненавидят его, что и требовалось доказать. Рано или поздно каждый в его жизни понимает насколько же он ущербен, проклят. Каждый отказался от него в пользу чего-то большего, даже его собственная мать предпочла последнюю дозу вместо него. Каждый взрослый считал долгом сказать ему как он глуп, доказать как мало он значит. Возможно, он допустил глубочайшую ошибку, понадеявшись, что он приживется среди фриков. Нет, он хуже таких как Рейчел и Гарт, он всегда создаёт проблемы. Он попался в руки Слейда, как придурок. Изначально Джейсон посчитал его депортацию из пещеры в гнездо на небоскрёб как проверку. Тренировка, Брюс его просто испытывает, вполне в его стиле. Он собирался быстро взлететь по рейтингу, стать самым лучшим, сдать все тупые экзамены Дика, чтобы на нем, как на посылке, поставили одобрительную печать и отправили обратно, совершать подвиги с Бэтменом. Может, где-то на пути он сбился, дал Дику влезть ещё дальше под кожу, где-то он даже наслаждался командным духом, а не угнетающим молчанием и холодом камней пещеры. В этом была его главная ошибка — поверить, что его смогут принять. Он просто не может поверить, почему. Они неоправданно жестоки, безумны и ни на четверть те герои, о которых он смотрел передачи в детстве.***
Дик врывается на этаж в половину безумный, с пистолетом в руке. Несёт какой-то бред, пугая всех. Какая из них команда? Куча людей, готовые разорвать друг другу глотки. — Пс, кого-то не хватает, — Брюс-не-Брюс подсказывает. Дик параноидально оглядывает всех в комнате. Перед глазами все ещё свежи фотографии, которые не давали ему покоя. — Джейсон! — сердце сжимается от страха, почти как на крыше. Время останавливается. Где ещё искать подбитых птиц? Жалобно смотрящих на небо, тоскующих по дому. Как только Дик вступает на крышу, его сердце замедляется. Видеть спину Джейсона, как ветер ворошит непослушные локоны — успокаивает. Он помнит гавань, помнит этот одинокий корабль, помнит с какой стороны лучше всего причалить. — Джейсон, — тихо зовёт, ветер забирает его слова, донося лишь отрывки до получателя. — Они ненавидят меня, Дик. Просто обозлились. Они правы, я какая-то ошибка. Я отрава. Он может только кривить губы. Понимая, что проебался, как старший брат, как наставник, как кто угодно, кому доверили ответственность. Брюс за спиной довольно отпускает смешок. Никого из них не пугает высота в той степени, как обычных людей. Усаживаясь на край бортика, Дик спускает ноги, будто под ним нет пропасти в 70 километров вниз. Ветер раскачивает Джейсона, что слегка поддается, дрейфует на ветру, как парус. Готовый сдаться, отдаться пропасти, жалко облизывающей его ещё с той ночи. — Никто не ненавидит тебя, крылышко. Они просто… Запутались, — пистолет странно сидит в его руке, как что-то инородное, ему хочется выкинуть его, отдать пропасти в обмен на Джейсона. Без догадки, этого слишком мало. — Что с пистолетом? Пришел пристрелить меня, как бродяжку? — Нет. Нет, я, — он не знает. — Правда? — встревает Брюс. — Припоминается, что ты правда хотел кого-то прикончить. Слейда? Роуз? …Джейсона? Вполне вероятно, с вашим уровнем взаимной ненависти. — Я не ненавижу его, — усталая злость кипит в повторении. Джейсон обращает на него наконец-то внимание, оглядываясь назад, будто там должен кто-то стоять. Позади пустота, просторы серого неба и дикий ветер, неукротимый и отчаянный. — Прости, что сказал, что Брюс заменит тебя. — Как он поступил с тобой. Спешит напомнить ему внутренний голос. — Он не стал бы. — Дик, я проебался. Я разрушаю всё, где оказываюсь, — в голосе дрожит молодость, там разбивается неопытность и пылкость. Так ему знакомая боль. — Я — яд, Дик. И я избавлю мир от этого. Джейсон что угодно, но не яд. Он сказал бы — ураган. Но прежде всего. — Как я и говорил Брюсу, ты человек, Джейсон. Кто, а не что. Ты не орудие, не инструмент, ты не яд. Дик разряжает пистолет, пули улетают в пропасть, пистолет вслед за ними. — Мне нужно кое-что тебе рассказать. Конечно, из всех людей, кому он смог бы довериться. Кому довериться звучит правильно — Джейсону. Этому мальчику, до боли похожего, и до кости врезающегося во всех местах, где они так явно отличаются. — Иногда я слышу голос. Очень знакомого нам человека. Голос Брюса в моей голове говорит ужасные вещи. Джейсон садится рядом спустя пару слов. «Это ещё не всё. По моей вине всё это происходит. Я убил…». Слушает внимательно, однако блеск слез так и не пропадает, оттеняя бирюзу глаз.***
Вместе с разочарованием Джейсон покидает Титанов, улетает из насиженного гнезда, прогнившего в своем сене. Даже Дик сгнил до основания. О чем твердит Брюс, когда даже его святой мальчик сломался? Так его детство ломается, вместе с верой в лучшее. Так его восхищение и слепая вера в Дика трескается вовнутрь. И это ему твердили, что он не дорос? Недостаточно опытен? Кто ещё тут не дорос до костюма Робина? Как вторая кожа тянулась на нем, он перерос, был уже намного опытнее и умнее любого из них. Ему просто нужно было показать себя, дать ему повод проявиться. Казалось, что Дик этого не допустит, он будет держать его на скамейке, пока Джейсон не сгниет заживо, пока кроме костей и стертых суставов не останется ничего в гибком кевларе. Всё дело было в гордости, в их личных разногласиях с Брюсом, где Джейсон лишь мешался под ногами. Ему больше не нужно было одобрение этих людей, которые не могли сдержать собственных обещаний, следовать собственным принципам. Джейсон скитается несколько месяцев, снова приживаясь к своей настоящей шкуре, заканчивая там, где он нашел себя в первую очередь. — Так и знал, что ты будешь здесь, — Брюс, в облике обычного человека, а не устрашающей мыши. — Как ты сюда забрался?! — Джейсон давится своим честно заработанным сэндвичем. Как всегда забравшись на самое высокое место в театре. Ещё слишком рано для людей, только голуби на чердаке разделяли его уединение. — Некоторые вещи не меняются, да? — Брюс хмыкает, пытаясь пристроиться рядом, что довольно комично, учитывая его габариты и то, как доски жалобно скрипят с каждым его движением. Джейсону однако не до смеха, он прожевывает кусок хлеба, хмурится. — Что тебе нужно? — Сразу к делу, Робин. — Я, блять, не твой Робин. Ты выкинул меня. — Нет. Я ждал когда ты вернёшься. — Значит так, да? Думаешь скажешь парочку слезливых фраз и мы начнем заново, будто ничего не было? Это был пиздец, Брюс. — Я знаю, — обычно стойкий грубый голос сегодня звучит почти устало. Джейсон растеряно осматривает его, высчитывается количество бессонных ночей по оттенку черного под глазами, как глубоко морщины пролегают, насколько впалые щеки у мужчины. — Держи. Тебе кажется нужнее, чем какому-то бездомному мальчишке, — он передает сэндвич, специально переворачивая не надкусанной стороной. Брюс к его же удивлению, возвращает как было и откусывает. — У тебя есть дом. Там тебе всегда рады, — Брюс треплет его волосы, не грубо, но и не трепетно, прежде чем встать. Прикосновение настолько мимолётное, что Джейсону хочется ещё. Если бы ему тогда сказали. Если бы он серьезнее отнёсся к предупреждениям Дика, если бы Джейсон включил мозги хоть на секунду и понял насколько же опасна та жизнь, которую предлагал ему Брюс. Если бы он не гнался за странным потоком, что бил изнутри, подтачивал. Джейсон стал более жестоким, факт, известный многим. Заставляя Бэтмена седеть на год раньше, и лишь одна случайная ошибка стоит ему жизни. Не было никакой погони за Джокером, как некоторые раздувают спустя годы. Не было жажды мести, гордости или самодовольства. Обычная ночь, самый примитивный патруль, простая оплошность, благодаря которой Джейсон оказался в руках самого бешеного психа, которого знал Готэм — Джокера. — Как сегодня поживает мой дорогой мальчик? — с трепетом прошептал клоун, но в нем не было нежности, только жестокость и желание причинять боль.