Медвежий хуй

.мокрые от тягучей слюны розовые соски все дальше продолжали облизывать два мускулистых парня. Руки, перевязанные кожаным ремнём, который со своей пряжкой мог бы прослужить достойную жизнь на штанах, подчёркивая прекрасную мужскую талию, смиренно сложились на спине в вывернутом виде так, что сухожилия и правда немного тянуло. а все это подытожила боль в мышцах после вчерашней весьма интенсивной тренировки на все тело. По комнате раздавались всякие звуки: хлюпанье протекающей трубы на пол, которое отчётливо выражалось даже на фоне остальных компонентов этого квартета, состоящего из трёх пылко бьющихся сердец и одной души комнаты; побрякивание блестящего от еле-еле заметного синего освещения в комнате металлического аграфа на запястьях, изящность которых подчеркивал обтянутый черный с небольшим матовым отблеском, как это обычно бывает с натуральной кожей, пояс. Звук шлепков, образовывающийся от явно неслабого и резкого столкновения то ли человеческих конечностей, то ли иной плоти, а может и вместе; капающие частицы пота от возбуждения; звуки мокрых поцелуев по не менее влажному телу; быстрый от перевозбуждения стук сердец, кажется, слившийся воедино у всех троих— все это смешивалось, образовывая некую симфонию, пусть даже некоторые звуки и можно было услышать, лишь прислушиваясь к этому обилию звонов. *** Он лежал на спине практически ровно в середине кровати, изгибаясь в талии. Копчик парня выпирал, будто бы обтянутое дорогой итальянской кожей быльце софы у него в гостиной, но не от худощавости, а от накаченных мышц и маленького процента жира в теле. Если бы Миша стоял раком, то весь его хребет можно было бы сравнить с горной цепью на берегу моря, но, так как он предпочёл принять положение лёжа, заметить этого было невозможно или, во всяком случае, очень трудно: он ведь не на прозрачной поверхности лежал. У юнца были раздвинуты ноги с рельефными мышцами— результатом долгих и усердных тренировок— как и на любом другом участке его тела. Даже несмотря на все это в совокупности со слегка смуглой кожей, выглядели они достаточно нежно— так, будто бы, если нажать сильнее обычного, то появится некрасивый синяк, портящий всю эту картину; как если бы Вы купили новую белую рубашку, но ту же поставили на ней жирное пятно. Все уже были возбуждены: тела ныли, хотелось уже закончить эту пытку; члены выделили достаточно жидкой прозрачной смазки, чтоб начать так называемую оргию. Сумбурное, неоднородное— то слишком быстрое, то слишком медленное— дыхание давало знать о том, что парни еле сдерживаются, но ни у кого не хватало решительности пошевелиться— чтоб не выдать свои «слабости» перед партнёрами— и начать действовать; хотя в данной ситуации слабостью как раз было полное бездействие со стороны всех троих, ведь в подобных случаях так и тянет жадно наброситься на «соседа». На самом деле, кто-то из четверых уже подумал об этом: и неважно, что четвертой душой тут считалась труба; может быть, именно она и задумалась над тем, что ей надоело просто стучать своей непонятной жижей— может, водой, может, чем-то более мерзким— должно же что-то происходить, кроме как пустого нахождения в этой комнатушке, сделанной пристанищем оргий в последние несколько дней. И в тот же момент Женя— худощавый, среднестатистического роста (примерно 175см), с болезненно бледной и тонкой кожей парень— решил помучить Мишу, который, по сути, лежал под ним. будто бы с языка снял. Миша, честно сказать, если посмотреть с правильной стороны, лежал под всеми, и все, соответственно, были над ним. Если не знать, что это была согласованная всеми её участниками оргия, которая только вот-вот начиналась и ещё, пока что, даже и не собиралась приближаться к пику всего того, что будет дальше, можно было подумать, что это какой-то сатанистский древнеязыческий ритуал по обрезанию во имя бога плодородия, или что-то на подобии того, где отчаявшегося в жизни молодого парня положили на импровизируемый жертвенный алтарь, и вот-вот двое юных жрецов начнут читать обращение с одами к своему Всевышнему покровителю; нет, конечно, это потом все будет, но не совсем к покровителю. Женя застыл, приблизившись к половому органу Миши, водя по нему своим худым длинным пальцем, фаланги которого были так ярко выражены, что можно было без переносных значений этого словосочетания сказать, что это одни кожа да кости— так, в принципе, можно было бы выразиться обо всём теле Жени; возможно, кто-то думал о том, что он анорексик, глядя на парня, но это было далеко не так. Просто такое телосложение у всех эктоморфов. При соприкосновении и трении абсолютно сухой конечности Евгения и скользкого уже стоящего члена Миши, создавалось ощущение, что зимой, после школы, в лютый двадцати градусный мороз, мальчишки решили поёрзать по напрочь застывшей на таком морозе луже. Воспоминания о катке для бедных навеял ностальгию даже в такой обстановке, пусть никто и словом об этом не обмолвился. Довольно странные ассоциации, учитывая положение обоих, но, от чего-то, это все казалось чертовски родным. Юнец получал удовольствие от сморщенного лица парня, лежащего под ним: такие уж нынче пошли садисты, ничего не поделать. Смазки выделялось все больше, а Евгеня, как называли Женю друзья и, конечно, напарники, разделяющие с ним постель на одну ночь, не прекращал прощупывать плоть Миши. У последнего, к слову, в горле уже давно, будто бы рыбная косточка, торчали бархатистые стоны, но никак не могли вылезти наружу. Будто бы чувствуя это, полагаясь на свое зверское чутье, Лёха начал целовать Мишу томными прикосновениями влажных губ к коже объекта его воздыхания, иногда пуская холодный воздух изо рта, как бы «сыпя соль на рану», начиная с лица, опускаясь все ниже и ниже, пока не добрался до стояка парня, где уже усердно делал минет Женя, стараясь всеми силами вызвать желанные стоны Михаила. Парень пытался заглотнуть весьма громоздкий придаток как можно глубже, но 18 сантиметров— проблемный размер даже для опытных игроков. *Обязан добавить, что важной деталью всего этого есть то, что Мише в принципе сложно выражать что-то кроме недовольной рожи, а что уж говорить о стонах? И объяснять нечего. Вот и прояснили, можем продолжать. Доминирующие парни насаживали член Миши далеко в глотку, иногда не обделяя его дополнительными ласками. —А~аах~, — послышались еле слышные вздохи, доносящиеся где-то снизу. Хотя кто его знает, может, эти вздохи были не такими уже и тихими? Может, у всех просто заложило уши, и они не могли в полной мере прочувствовать этот прекрасный момент, когда ты настолько хорошо постарался, что награду рано-поздно, а получил? Никто не знает, но именно в тот момент, именно в этой комнате, именно в тот день и время, во все той же квартире события промелькали так быстро и в то же время так медленно, что невозможно было понять, что правда, а что ложь. Было ли парням так хорошо? Было ли им так плохо? Ох, даже не знаю, стоило бы спросить у самих героев. —АА~АХ~, — вот этот стон было слышно уж точно достаточно громко для того, чтобы все соседи не только того же этажа, но и, кажется, даже соседнего дома слышали, что в квартире происходит что-то непривычное для повседневного видения мира. По этому особенно громкому стоны было точно понятно, что юнец получает невиданное удовольствие от процесса. Ох, конечно, его ублажают, мягким и шершавым, таким скользким, как и сам половой орган, языком облизывают член, чего бы тут не получать удовольствие? Одно блаженство! Чистого рода наслаждение! Женя и Лёха то по очереди ялозили своими уже далеко не чистыми языками по плоти Миши, то вместе, иногда просто встречались языками, а потом сплетались ими, то вовлеченно с головой и головкой в весь сей процесс целовались, пуская уже смешанную между собой горящую страстью и желанием слюну как дополнительную смазку, хотя той и так было достаточно, на член юнца под ними. Пылающая жидкость, падая на и без того растворённый в смазке член, ощущалась прохладной водой: температура члена была намного выше температуры слюны, поэтому Миша уже в который раз морщился во время поцелуя парней. Пальцы парней переплетались в импровизированном «замочке» вместо того, чтобы сжимать немного ранее скомканную в сплошной клубень ткани простынь. Пушистый теплый плед, которым хозяин комнаты всегда пользовался в качестве одеяла, валялся в совсем другом углу комнаты. Правда, непонятно, как он оказался под столом, частично повиснув на светящемся компьютерном блоке. Парни, которые мгновением ранее тщательно вылизывали половой орган своего партнёра, мигом поднялись вверх и снова начали целовать Мишу, не переставая стимулировать туго доходящий член подростка, но уже более напористо, по очереди запуская язык и давая ему волю во рту лежащего под ними парня. —АА~А~АХ~А~ХХхх.— юнец достаточно ярко и громко кончил, забыв о своих предрассудках и предубеждениях. Неплохо для первого раза, но кто сказал, что все закончилось? Ему толком отдышаться не дали. Что? Ты-то кончил, тебе хорошо, но есть же и другие, дорогой. Подумай о них. Ах, какой эгоист. Да и неважно. Сам не вспомнит— собственной персоной в силах напомнить. Два прилично выглядящих даже в таком положении «наездника» будто бы сговорились— положили Мишу так, чтобы и выебать, и отсосать; а если быть точнее, чтобы выебать Мишу и чтобы отсосали Лёхе: —Где смазка? Ты же не забыл, ведь так? — возбуждённым шёпотом, наклонившись к уху невыгодно для себя самого лежащего под двумя парнями юнца, спросил Евгеня. С трудом подняв трясущуюся в воздухе руку, он указал на шкаф, стоящий рядом со своим рабочим столом. —Хороший мальчик, — шёпотом в таком же тоне продолжил Женя, — за такое полагается награда~ Евгеня сделал лишь шаг назад с кровати, на секунду отрываясь от дела, и уже оказался рядом с той самой полкой. Там стоял целый, видно, новый черного цвета с белыми и красными надписями на нём тюбик лубриканта Hustler Luxury объемом 75мл. Рядом находилась ещё не тронутая упаковка презервативов фирмы Contex. Женя с некой искрой, которая промелькнула в карих глазах, почти невидимых в практически темной комнате, освещаемой только парой лампочек со включенного компьютера и синей от части светящей и иногда помаргивающей от перепадов электричества лампой, которая стояла на столе, рядом с такой же отсвечивающей клавиатурой, сделал такой же быстрый и короткий шаг обратно и ухмыльнулся, хотя этого никто не заметил. Пока Женя шуршал звонкой обёрткой от коробки презервативов, Лёша не терял времени и уже успел удобненько пристроиться на мягком уже не детском, но ещё и не взрослом лице Миши. Это был его первый раз во всём— и анальной девственности он ещё не лишён, и минет ещё не делал, да и парень ему ещё никогда не дрочил (а тем более два¡¡), но все когда-нибудь случается впервые— он знал это и совсем не стеснялся. Начал с самых примитивных облизываний неровных и разных по размерам яичек Лёши, но даже это ему понравилось! Главное в этом деле— уверенность, а все остальное приходит с опытом. Дело стремительно набирало обороты. —Аа~ахх.— первый стон Лёхи за весь сегодняшний вечер. Это ведь уже прогресс! Уже достижение! Миша был рад, что уже с первой минуты смог доставить хотя бы какое-то удовольствие партнеру, да и сам он понял, что ему это по душе делать. Казалось бы, мгновение назад был новичком в этом деле, а вот уже спустя пару минут его манёвренный крученый язык доводит Лёшу чуть ли не до оргазма! Наверное, он прирожденный минетщик. Миша закончил с предварительными ласками и решил перейти к более кардинальным действиям— начал обхватывать губами скользящую головку члена Лёхи, а тот уже зрачки от удовольствия закатывает и прижимает свой пятнадцати сантиметровый член все ближе к нёбу парня, все глубже в глотку, а Миша совсем и непротив. Ему это нравится. Он хочет ещё и ещё. Так хочет, что и сам заглатывает все глубже и глубже. —А~Ааа~ах— ещё не финальный, но уже приближающий все к концу стон. Ещё пара толчков. И ещё. Во рту у Миши уже вся длинна достаточно большого полового органа Лёхи, прямо по яйца. —Я~ахх.~кончаю~ахх.— предупредил Лёша напарника. Парень оперативно высунул член из глубин горла и дал обильно кончить себе в рот, даже проглотил. Все, до последней капли! Самостоятельно, и слова лишнего вставлять не пришлось. А вот Евгене пришлось вставить Мише, но не слово, а кое-что куда глубже. Так глубоко, что парню под Евгением пришлось изгибаться и стонать с такой силой, что спинные мышцы ещё неделю болели, и голос был сорван, три дня хрипел, будто парень столько же плакал навзрыд. Женя решил не мучить юного и неопытного Мишу, поэтому старался сделать все как можно нежнее и аккуратнее. Сначала по неписанным правилам безопасности при анальном сексе стоит растянуть анальное отверстие партнёра, чем Евненя и занялся в первые пять минут, чтобы как можно лучше огородить Мишу от нежелательных травм. Когда же Женя был полностью уверен в до сих пор невинном отверстии напарника, начал потихоньку засовывать в уже обильно смазанный лубрикантом анал свой член, который, конечно же, был к тому времени в презервативе. Все так же переживая о комфорте Миши, Евгеня прислонился своей грудью к уже вспотевшей от душной комнаты груди лежащего под ним парня, который предвещал что-то достаточно больное, весь сама только растяжка была большой проблемой для «новенького». Женя продолжил наклоняться к напарнику так, чтобы уровень близости между ними позволял доставать губами к уху: —Если тебе будет больно, то обязательно скажи мне об этом, — проговорил опытный «наставник» Мише, подытожив свою речь мягким поцелуем своих губ в нежную мочку уха. Эта фраза немного успокоила парня, поэтому его былая «мужественность», как он думал, а на самом деле, просто сборка типичных стереотипов о «настоящем» мужчине, ну или просто решительность, вернулась к нему. Все и правда было хорошо, пока Женя вводил только головку в анальное отверстие Миши. Дальше же стало немного сложнее. Безусловно, Евгеня, как бывалый мастер, сделал, что мог и ловко растянул анус пальцами настолько, насколько это было возможно, но остальное оставалось за его членом и партнёром, тяжело дышащим на ухо. —Да~ах~вай~аах. в.весь~ах сразу.— предложил Миша. Женя же решил не перечить ему. Он понял, что тот знает себя лучше и наиболее благоприятным способом сделать все как положено— подчиниться желаниям своего коллеги по кровати. На весь дом прозвучал громкий и резко оборванный стон боли таким голосом, будто бы его разрезали на несколько частей медленно и мучительно. Конечно, в первый раз всем больно, но он должен привыкнуть. Поначалу Евгеня двигался как можно медленнее, чтобы Миша поскорее привыкнул и переключился с боли на удовольствие, которое он получает от этого процесса. И правда, уже совсем скоро оба привыкли, а Михаил перестал так четко чувствовать боль: то ли анус онемел от боли, то ли правда стало приятнее. Но парень был уверен, что в следующий раз ему точно обязано быть лучше, и неважно, когда этот следующий раз будет. —Ахх.~а~.ах~х.— эти полугромкие стоны кардинально отличались от тех, что были раньше. Теперь эти ужасные режущие уши мольбы о помощи сменились приятными ушам сладкими стонами наслаждения. —Е.ах.~щё~ах. Женя и сам хотел спросить, нужно ли ему ускорится, но, услышав просьбу Миши, он стал уверен в этом. Они ускорились, приускорились и стоны. Даже начали появляться звуки шлепков костлявой руки Жени по полной ее противоположности— ягодицам парня, пристроившегося немного ниже, на уровне колен стоящего юноши, в позе раком. Движения стали ещё более энергичными, чёткими и быстрыми. К середине процесса, когда все были на пике своих сил и возможностей, Евгеня начал впиваться своими длинными пальцами в смугловатую кожу Миши: напряжение внутри все нарастало, и хотелось все больше и больше, и больше, поэтому останавливаться не было ни желания, ни особого смысла. Уже через 3 минуты оба ярко кончили— Миша на всю так же скомканную простыню, которую потом придется тщательно отстирывать, —сперма вам не шутки, ее хрен отстираешь, — а Женя в Мишу. Его наполнило горячее приятное ощущение и слабость во всех конечностях, после чего и тот, и тот повалились на кровать, которая тоже пропахла запахом пота и спермы. Если бы на них была одежда, то ее можно было бы выкручивать, как после прогулки по проливному ливню. Жене было удобно лежать одновременно и на Мише, и на кровати— оба мягкие и рельефные. Леха уже давно отрубился и спал, как убитый. В комнате стояла бы могильная тишина, если бы протекающая труба не напомнила о своем существовании. До этого в комнате было слишком много шума, что заслоняло ее звук, но вот комната вернулась в свое прежнее состояние, если не брать во внимание полный беспорядок: разбросанные по комнате вещи, которые ещё перед началом секса сняли все участники данного действа, одеяло, которое все ещё не изменило своего положения, обёртки из-под упаковки презервативов и самого покрытия с презервативом, которые оба валялись где-то там, у входной двери. Кто знает, сколько прошло времени? Полчаса? Час? Два? Никто его не считал. Никто даже не проявил желания, а уж тем более— инициативы. Никого это не интересовало. Да, если честно, это и не было важно. Время остановилось для них всех.