Глава десятая.
Для танца всегда нужны двое.
Из приоткрытого окна дул лёгкий, тёплый майский ветерок; сладко пахло цветущими растениями. Свеча давно погасла, лишь капли воска, что замерли, стекая по серебряному подсвечнику, и некоторые из них, что упали на прикроватную тумбу из красного дерева, напоминали о ней. Дамиано уже не спал. Он обдумывал все произошедшее ночью, ведь тогда времени вовсе не было, он был с ней. Был занят, отдавая всего себя ей, стараясь быть как можно ближе, аккуратнее. Показывал, насколько сильно любит ее — сопящую по левую сторону его кровати блондинку. Вик спала, лёжа на боку, укрывшись одеялом вовсе не до конца и предоставляя влюблённому по уши парню возможность целовать ее молочную, мягкую кожу на плечах, локтях, костлявых пальцах, запястьях, кистях. Дамиано был готов щедро одаривать поцелуями каждый сантиметр ее девичьего тела, обжигать своим возбужденным дыханием и заставлять плавиться под натиском его горящего взгляда. — Доброе утро, Виктория. — Почти шёпотом произносит Давид прямо ей в шею. Оставляет короткий поцелуй на ее скуле и позволяет повернуться к нему лицом. Это утро было действительно добрым, если вспомнить все те, что ей пришлось пережить в этом доме за последний месяц. — Доброе утро, Дамиано, — Виктория приподнимается на локтях и поворачивает голову в сторону брюнета. Боль в виске неприятно разносится по всей черепной коробке, отчего Де Анжелис жмурит глаза и тихо мычит, — висок… болит. — Медленно выговаривает каждое слово. — Наверное ты ударилась им ночью. Иди сюда, — парень усаживает все ещё обнаженную девушку на своих коленях, оставляет аккуратные, нежные поцелуи в области виска, гладит большим пальцем ее плечо, — если мы сейчас спустимся в кухню, то у нас будет возможность успеть на завтрак, который приготовила Марта. — Я так не хочу покидать эту комнату и разрывать наши объятья, — голубоглазая расплывается в улыбке, а после устраивает свои руки на мускулистой шее Дамиано и вовлекает в поцелуй. Нежный, долгий поцелуй. Внизу живота начало покалывать, а соски на обнаженной груди встали. Короткими ноготками царапает бронзовую кожу; открывает рот сильнее и позволяет языку парня скользнуть меж ее губ. Вик начинает играть с его языком, иногда совсем неощутимо прикусывая. Влажное причмокивание стало кульминацией утреннего поцелуя, — но кушать я хочу больше. Правда… Здесь нет ни одной приличной женской вещи, которой я могла хотя бы прикрыться… — Значит я дам тебе свою, — Дамиано снял с себя блондинку и подошёл к огромному шкафу. Копался там около минуты, а после вытянул длинную рубаху кремового цвета, — держи. Она мне достаточно длинная, а тебе и подавно как платье будет. Надевай. Виктория медленно встаёт с постели и забирает из рук парня вещицу. Расстегнув все пуговички до конца, накидывает на плечи. Мягкая льняная ткань приятно легла на бледную кожу, руки, дошла до колена и скрыла бедра, ягодицы. Ее длинные рукава свисали примерно на ещё одно предплечье Виктории: настолько она была огромна. Или это Вик такая маленькая, крохотная и беззащитная. Наблюдая за неспешными действиями Виктории, Дамиано издаёт лёгкий смешок, за которым прятались умиление и безграничная любовь. Брюнет подходит ближе и закатывает рукава на рубахе до того момента, пока костлявые кисти не стали видны из-под ткани. Сам накидывает на себя пижаму, в которой спит обычно, но по очень важным причинам этой ночью в ней не спал, и выходит из комнаты. Один. Не хочет вызывать подозрений у остальных, немногочисленных домочадцев. Подходя к лестнице, замечает Марту, что старательно драила каменные ступени от капель воска. В голове всплыли неприятные воспоминания начала вчерашней ночи, и удовлетворительное ее завершение. — Доброе утро, Марта. Что здесь уже произошло? — Будто бы совсем не зная, что было ночью, спрашивает Давид. — Доброе утро, Дамиано. Какой-то негодяй расплескал воск из подсвечников и скрылся. Теперь мне приходится тратить своё время и отмывать ступени! — Женщина позволила парню спуститься вниз. — Завтрак на столе. Приятного аппетита. — Спасибо. Усаживается за стол, перед полной тарелкой его самой любимой пасты. Но вилка продолжает лежать по левую сторону нетронутой. Дожидается Виктории. Напротив, кстати, стояла ещё одна тарелка еды, а посередине расположился прозрачный, пятигранный графин из хрусталя, который жена хозяина дома приобрела ещё тогда, когда их самого первого ребёнка — Дамиано — и в планах не было. Как можно было понять по желто-золотому цвету, хрустальный сосуд был заполнен персиковым соком. Его наверняка выжала Марта, рано-рано утром, когда подростки еще сопели в кровати в обнимку. Отвлекшись на свои мысли, брюнет не замечает, как на пороге кухни появляется та, которую он и дожидался за детальным рассматриванием интерьера, на который обычно не обращал столь сконцентрированного внимания, даже на то непродолжительное время, что она блестяще отыгрывала роль девушки, спящей в своей комнате. И раз блондинка проникла сюда тихо, как мышь, не получив ни единого вопроса от Марты, значит спектакль прошел успешно. Де Анжелис присаживается напротив, и пара наконец приступает к трапезе. — Вик, теперь у меня есть к тебе вопрос, — блондинка поднимает заинтересованный взгляд холодных глаз на парня, давая понять, что вникает в каждое его слово, — ты будешь моей девушкой? — В комнате повисла тишина. Но вовсе ненадолго. — Да, Дамиано, конечно, но… — роняет взор в тарелку, убирая с лица бывалую несколько секунд назад улыбку, — я — обычная крестьянка, а ты — сын богатого купца. Как ты себе это представляешь? Твой отец никогда в жизни не разрешит нам быть вместе. Даже если мы будем готовы умереть друг за друга и нашу любовь, он все равно скажет твёрдое и решительное «нет». Твоя семья не видит меня в роли человека, с которым ты можешь связать свою жизнь. Они не видят во мне человека вообще, понимаешь? Я рабыня и прислуга для них. — Значит я буду менять его мнение о тебе. Я его сын, самый старший и самый любимый, он должен будет прислушаться ко мне. Я впредь не позволю ему давать тебе угнетающие задания, не позволю напрягать тебя хоть на немного. — Брюнет держал в своей ладони хрупкую кисть Виктории, аккуратно поглаживая каждую выступающую косточку большим пальцем. — У меня расписаны задания до самого момента приезда твоей семьи. На месяц вперёд. — Дверь в кухню открылась, и девушка выдернула кисть из тёплой руки Дамиано. В голубых глазах застыли ужас и страх, когда в проёме показался преподаватель. — Ты ещё не уехал? Или я непонятно объяснил, что с тобой может случиться? — Давид метнул полный злобы взгляд. Кажется, что карий цвет радужек сменился на чёрный, от той ненависти, что таилась на мужчину. — Марта собрала мне в дорогу фрукты, я пришёл их забрать. Высокая, худощавая фигура не спеша прошлась по просторной комнате, захватила корзину с гостинцами и, провожая сидящих подростков полным желания отомстить взглядом, покинула кухню. Виктория продолжает сидеть в том же положении. Тело будто застыло, совсем не хотело слушаться хозяйку; и без того светлая кожа стала бледнее, чем до скрежета вымытые фарфоровые тарелки. Дамиано вновь берет руку девушки в свою, тут же удивляясь, насколько она изменилась в температуре. Ладонь была холоднее льда, который Марта добавляла в напитки для хозяев, когда палящее итальянское солнце грозилось расплавить все живое и неживое. — Вик, посмотри на меня, — совершив огромную работу над собой, Виктория поворачивает голову в сторону брюнета. Лазурные радужки стали поблескивать от слез, а после кристально чистые капли скатывались по щекам, подбородку, шее. В носу неприятно покалывало, а горло жгло неистовое пламя. Помотав головой и зажмурив глаза, Де Анжелис постаралась вытряхнуть страшные, в достаточной степени ужасные воспоминания о начале вчерашней ночи. Поднимает пустой, болезненный взгляд на полюбившиеся лицо, — это был последний раз в твоей жизни, когда он смотрел на тебя, слышишь? Впредь никто, кроме меня, не сможет тебя трогать. Никто тебя не обидит, я отомщу каждому, хорошо? — Блондинка лишь сильнее рыдала, выслушивая искреннюю речь Давида. Каждое сказанное им слово будто выходило из самой души, из-под самого его сердца, в котором горел огонь искренней, безумной, самой крепкой подростковой любви. И Виктория чувствовала это. От ее глаз не смогла спрятаться ни одна эмоция, из проскользнувших на точеном лице брюнета напротив. Да даже те, что он старался утаить глубоко внутри себя, девушка словно чувствовала; заведомо знала все, что происходило у него в душе. Читала его как книгу, на той странице, на которой только взбредёт в голову открыть. И он знал каждую ее привычку: сжимать краюшек ситцевого платья, когда сильно волнуется, до крови закусывать губу, когда сильно хочется, метать полные молний взгляды в сторону тех, на кого зла безумно. Последнее знал точно, словил таких парочку. Парочку сотен за прошедший месяц. Но главное, что постепенно откладывалось на подкорке мозга каждого — необъяснимая тяга и эмоциональная связь появляется лишь тогда, когда измученные души предназначены друг другу самой судьбою, по велению господа Бога.Спустя месяц
Скрывать свою любовь, которую поставили под запрет все, кому не лень, стало вровень детской, но опасной игре, ведь если хоть кто-то из взрослых узнает — порки ребятишкам не миновать. Но двум сумасшедшим от любви подросткам было в удовольствие скрываться ото всех. Они словно танцевали пиццику на канате, крепко держась за руки, и если хотя бы один из них позволил бы ногам запутаться, оступиться, то в бездну полетели бы оба. Для танца всегда нужны двое, оттого и отвечать за все грехи им суждено вместе. Но как бы Дамиано и Виктория не старались не вызывать подозрений или отталкивать их, кажись, Марта об их танце жизни уже догадалась. Чтобы понять и уловить исходящую от них химию не нужно являть себя народу детективом, следователем или ведьмой. Уж больно часто, засыпая, краем уха женщина улавливала звуки скрипучей деревянной кровати в комнате в конце этажа, а после, с утра, наблюдала счастливую девушку, пришедшую готовить завтрак совсем не в своей одежде. Относительно часто поступали приказы сменить постельное белье в комнате хозяина, и нелепые отговорки — на улице май, на теле оседает пыль, пыльца, а от тела марается простынь — раздавались каждый раз. Это выглядело действительно глупо, наивно и по-детски. Подростки считали, что достаточно взрослые, что умеют скрывать эмоции тогда, когда это необходимо, но со стороны их желание казаться зрелыми личностями, выглядело как ребячество, скрывающее бушующие пожары в душе. Иногда закрадывалась мысль — а насколько огонь силён? Если бы им предстала возможность выпустить стихию из-под замка и показать всем, что могло бы произойти? Все леса были бы сожжены, дома и города превратились бы в пепел, не осталось бы никого, кроме Дамиано и Виктории, до конца жизни дарующих друг другу любовь, покой и заботу. Блондинка тихо, неприметно заходит в спальню. Дамиано уже давно лежит в постели и читает какую-то книгу, страницы которой освещали лишь трое свечей вставленных в серебряный подсвечник. Признаться, Виктория завидует. Она весь день возилась в саду, под палящим солнцем, стригла кусты, поливала цветы и деревья, драила всю беседку и небольшой фонтанчик. Уже завтра должен был вернуться Адриано с семьей из Америки. Де Анжелис поникла ещё сильнее. — Вик, что с тобой? Ты чего такая грустная? — Давид закрывает чтиво и приземляет толстую книгу на прикроватную тумбу. — Завтра приезжает твоя семья. Больше мы наверное не сможем развлекаться так, как это было на протяжении этого месяца. Тогда нам надо было прятаться лишь от Марты и Гота, а сейчас придётся ото всей твоей семьи, которая знает меня в качестве рабыни. — Ты понимаешь, что это значит? — Хриплый голос парня раздаётся прямо у неё над ушком, заставляя табун мурашек пробежаться от головы до пят и снова к низу живота, приятно щекоча внутри. — Что же? — Томно спрашивает Вик, закусывая губу. Снова. Благо Дамиано этого не увидел, а иначе бы уже давно закончил свою удушающую игру и приступил бы к делу. Но Виктория испытывала восторг от его плавности и медлительности, лишь наслаждаясь узлом внизу живота. — Что нам надо провести ночь вместе. Дамиано касается телом простыней, а Де Анжелис усаживается на него сверху, прямо ему на пах. В этот раз будет что-то новое. Виктория, не спеша, словно с целью измучать парня, пальчиками развязывает каждую ленточку на спине, а как только ощутила, что ребра более не сдавливает хлопковая ткань, и она вновь может вздохнуть полной грудью, стягивает с себя лямки и перед парнем открывается вид на ее обнаженную грудь. Девчушка стягивает с себя платьице до самого конца, оставаясь полностью раздетой. На ней не было ни сантиметра ткани. Давид томно вздохнул, а после, схватив за пшеничные волосы, притянул ее себе и впился в пухлые, покусанные губы, зубами сдирая корку, вновь заставляя их кровоточить. Смесь из их слюней и крови капала ей на подбородок, стекала по шее, а Вик лишь растирала ее по своему телу, выводя неизвестные узоры вокруг груди. — Не страшно ходить по дому исключительно в платье? Без единого намёка на нижнее белье? — Ни чуть не страшнее того, как мучительно медленно ты снимаешь его с меня, заставляя извиваться от каждого прикосновения. Блондинка выводила узоры на смуглой коже груди лежащего под нею парня. А Давид лишь сильнее сжимал в своих мужественных ладонях ее талию и ребра. Виктория не чувствовала боли вообще, это являлось для неё высшей степенью блаженства, и даже если бы брюнет сломал ей парочку, она бы ничуть не возненавидела его. Стягивает последнюю одежду с лежащего под нею тела, начинает водить рукой вверх-вниз по колом стоящему члену, а после неожиданно, но одновременно до боли желанно насаживается на всю длину, испуская в воздух громкий, блаженный стон. В ее груди горит мощнейшее пламя; парафиновая кожа готова расплавиться под натиском горячих рук, блуждающих по каждому сантиметру ее тела. Каждая мышца начинает ныть от сильных ладоней, которые оставляли алые отметины, что наутро превратятся в сливового цвета синяки, да вот никакой боли от этого и нет, Виктория испытывала удовольствие от таких моментов. От каждого болезненного действия с его стороны ее сердце пропускало громкие удары, внутри все сжималось, возможность дышать будто бы забирали, туго затянув на талии корсет из китового уса. Но ей нравилось. Нравилось все, что этот дьявол творил с ней. Нравилось, что он ее любит, лелеет, обожает, боготворит. Нравилось, что он ее наказывает, кусает, трахает, шлепает. Нравилось падать в пучину наслаждения, только рядом с ним. Опирается руками на его грудь, и подобно опытной наезднице на коне благородной породы скачет на нем, чем доставляет удовольствие не только себе, но и лежащему брюнету под ней. Давид хрипло стонет, не в состоянии сдерживать себя, и лишь сильнее сжимает хрупкую талию. Виктория наклоняет своё тело специально для парня. Он оставляет пару кровавых укусов на груди и шее, затем с громким выдохом кончает. Приятными судорогами сводит ноги, обессиленная, обмякшая она падает ему на тело, громко-громко вздыхая. Ее грудь, со стоящими сосками, высоко вздымается, чем не может не заводить Дамиано сильнее. После таких игр стоило проверить, в целостности ли кровать. И если всё-таки посмотреть на изголовье, то лакированное дерево уже давно было исцарапано о каменные стены, в порывах самой настоящей животной страсти. — Не говори отцу сразу о том, что мы вместе. Неделю поживем так, как было. Для правдоподобности можем обидеться друг на друга и наговорить всяких ужасных слов. — Ты ведь понимаешь, что за все плохие слова тебя будет ждать наказание похуже, чем устраивал отец в первые дни твоего прибывания. — Эта порка будет приятнее в сотни, а то и тысячи раз, — лёгкий поцелуй остаётся на коже брюнета, — спокойной ночи, Дамиано. — Спокойной ночи, Виктория. Засыпают вместе, а что на утро? А вот когда Дамиано наконец открывает свои глаза, то не ощущает рядом любимой девушки. Только остывшие смятые простыни напоминали о том, что ночью она была здесь. Но зато внизу отчётливо слышался гул. Давид понял, что отец уже вернулся и наверняка давал прислуге указания, в рядах которой Виктория и стояла. В груди что-то закололо. Обида на отца? Ненависть к нему? Какая, в общем-то, разница? Брюнет покидает комнату и, босыми ногами, не обращая внимания на каменный пол, от температуры которого по спине забегала стая мурашек, спускается в гостиную. Он был чертовски прав. Адриано давал прислуге новые поручения. — Здравствуй, отец. — Дамиано уставился на мужчину, который продолжал своё дело. Фраза сына осталась без внимания. — И, наконец, ты, Виктория, — брюнет подошёл к крохотной девчушке в ситцевом платьице, с клетчатым узором, до колена. На улице неистово жарко, перевалило за половину июня, оттого Вик выбирала более и более открытые наряды. В этот раз квадратный вырез на груди; туго завязанные Мартой веревочки спереди стягивали талию, ребра, не позволяли дышать, но визуально делали тело тоньше, а грудь больше, — ты сегодня будешь делать уборку в моем кабинете, и приготовишь ужин на всю семью, в честь нашего приезда, ясно? — Де Анжелис лишь послушно кивнула. Перечить ей не хотелось. Что такое розги и насколько это больно девушка знала отлично. Но даже если бы ей пришлось пройти через все эти круги ада вновь, она бы все равно проходила их с надменным видом и гордо поднятой головой. Прислуга разошлась выполнять свои поручения, а отец наконец обратил внимание на старшего сына, который все это время стоял в проходе незамеченным. — Сколько раз тебе было велено не отвлекать меня, пока я раздаю задания? — Отец, я, кажется, уже не маленький мальчик, и отчитывать меня давно не стоит. Бесполезно. Отчитывай прислугу. — Брюнет кинул взгляд на голубоглазую, которая собирала инвентарь для уборки в кабинете. Ей не понравилось, что любимый человек подражает отцу и называет ее рабыней для мира сего. Виктория и минуты не находится во всей этой глупой ситуации, просто уходит выполнять поручение хозяина. Адриано вместе с сыном провожает девушку взглядом, подмечая в голове, что фигура у неё отменная. — Не переживай, сын, я отчитаю прислугу, накажу как следует. Но не забывай, что на тебя у меня тоже найдутся розги. — Адриано, сына я тебе бить не позволю. Тебе в действительности мало прислуги? Вспори ту светловолосую дерзкую девчонку, если руки чешутся, но сына оставь в покое. — У вас вообще с головой все в порядке?! — Брюнет метал свой разъяренный взгляд меж родителей. — Да, у вас обоих! Виктория тут причём?! Вы ненормальные! Как с вами можно не сойти с ума?! — Прямо в пижаме он покидает дом. Убегает и со двора. Тут недалеко, в лесу, был небольшой пруд, к которому Дамиано всегда уходил, когда находится в доме сил не было. — И что ты сделал? — Побесится и успокоится. Я работать. — Старший мужчина последний раз окинул взглядом закрывшуюся ещё около пяти минут назад тяжелую дверь и развернулся в сторону лестницы. Ему необходимо было что-то сделать в своём кабинете, в котором Виктории было наказано убрать. Неспешно открывает дверь и замечает блондинку, которая стояла на небольшом деревянном табурете и доставала с верхней полки шкафа книги, попутно вытирая с неё пыль. Каждое движение рукой поднимало платьице непозволительно высоко, отчего кромка белого кружева на белье сводила с ума хозяина. Но мужчина сдерживает своё возбуждение и принимается работать. Раскладывал привезённые бумаги по папкам и ящикам, залезать и убирать в которых блондинке было строго-настрого запрещено. Да она и не рвалась. Лишней работы ей не хотелось от слова совсем, ведь той, что Адриано давал каждому с утра, хватало с головой и даже больше. Виктория протирает каждую книгу от пыли и возвращает на уже чистую полку. Платьице вновь скачет туда-сюда, отчего Давид закусывает губу. Дверь в комнату открывается и Дамиано входит внутрь. Отец отрывается от наглого рассматривания блондинки и переводит взгляд на сына. А от глаз парня это не скрылось. Руки самопроизвольно сжались в кулаки, но он продолжает подходить к отцу для разговора. — Ты что-то хотел? — Мужчина исподлобья взглянул на сына. — Да, хотел. Во-первых, извиниться. А во-вторых, задать вопрос. — Слушаю. — Как бы ты отнёсся к тому, что у меня появилась бы девушка? — Услышав вопрос, Виктория закашлялась. Оба обернулись. — Простите, на этих книгах слишком много пыли. — Семейство вернулось к обсуждению. — Смотря кто она. Ты хочешь нас познакомить? — Хочу. Через неделю она будет у нас. — Отлично. Виктория, слышала? На тебе ужин для знакомства с будущей женой Дамиано. Вы ведь будете просить благословения? — Будем, отец, будем. — Вот и славно.