Высматривая путь. Том ІІІ

      Если не обращать внимания на галдящих пьянчуг и с кем-то спорящего корчмаря, в корчме «Забытый край» было весьма уютно: высокие своды, начищенные полы, огромные дубовые столы, пестрые скатерти. Повсюду горели свечи, а воздух коптили светильники. Три одиноко стоящих в центре зала трубадура лениво играли очередную нехитрую песенку, умудряясь то и дело прикладываться к кружками с пивом. Проститутки, пока не было особого наплыва гостей, паслись снаружи. Оттого никто не пытался засунуть руку кому-нибудь в карман или пошептать на ухо непристойности. В воздухе витали запахи кислого пива, пота и подгоревшей мясной поджарки. Но, вопреки такой атмосфере, «Забытый край» Эскелю нравился, и, что самое приятное, с последнего раза, когда он здесь был, корчма ничуть не изменилась. Ведьмак не успел даже осмотреть зал, как Ламберт демонстративно постучал сапогами о порог. Тогда раздраженный вздох сдержать не удалось. Явно он не пыль с них сбивал — все за-ради привлечения внимания. На кой черт оно ему нужно, Эскель не знал, но недовольный взгляд скрывать не собирался. Признаться, он частенько замечал за ним такой грешок. Но разве он мог что-то с этим поделать? Это если на Деру могли подействовать нравоучения, то на этого злыдня — ни в жизнь.       А Ламберт все не успокаивался и, совершенно не обращая внимания на сопящего в затылок сотоварища, громко прокашлялся в кулак. Только после того как все разом умолкли и обернулись на него, он криво усмехнулся и прошел внутрь, пристукивая сапогами так, словно маршировал перед королем. Поудобнее перехватив мечи, он сразу же направился к мордатому корчмарю со смешными жидкими усиками. Эскель же практически бесшумно двинулся следом, неловко отведя взгляд в сторону. Он усердно делал вид, что поправляет перчатки, нервно дергая те за края, но это мало помогало. После такого появления им теперь с толпой ни за что не слиться. С Геральтом ему было попроще, когда приходилось волею судеб встречаться в каком-нибудь селе. Тот никогда не радовался вниманию к своей персоне, как и сам Эскель, а еще не был таким… таким бойким. Пусть будет так, хоть словцо поярче упрямо рвалось с языка.       Корчмарь нахмурился, смерил ведьмаков совсем не добродушным взглядом и брезгливо скривил округлое лицо. Женщина, с которой он до этого громко спорил, сразу же взглянула на Эскеля. Зацепилась взглядом за его изуродованное лицо и беззастенчиво изогнув свои тонкие губы, перевела взгляд уже на Ламберта. Осмотрела его с ног до головы и весьма неоднозначно цокнула языком. Тот этот ее взгляд поймал, но возвращать ответный не торопился. Сейчас его интересовало нечто иное, например:       — Эй, хозяин! Стаут наливают? — выкрикнул он, еще на подходе к столу.       Корчмарь демонстративно сплюнул на пол:       — Клятое отребье, — и вытер грязным толстым пальцем жиденькие усы. — Приперлись, сука…       Эскель этот выпад в свою сторону услышал, но привычно проигнорировал, а вот Ламберт, как и ожидалось, взбеленился принявшись хвататься за меч.       — Ах ты жирная паскуда, — зарычал он, словно ощерившийся волк. — Ты пасть-то свою прикрой, иначе…       Впрочем, ничего удивительного. Более того, после такого появления в столице очевидно, что у Ламберта не задалось с настроением. Как и у корчмаря, судя по всему. Может, тот выпал из места похуже, чем портал? Эскель поторопился осадить собрата, потянувшись к его руке. Если бы не кучерявая женщина, с которой до того спорил неприветливый хозяин корчмы, он уже оттащил бы его в сторону, и на том все и закончилось. Однако она каким-то невероятным образом оказалась между ним и Ламбертом, поставив тонкие, но на вид весьма крепкие руки в бока.       На глаз ей было не больше тридцати, но, судя по рубахе, сшитой по последней моде, плотной юбке в пол, расшитому кушаку с алыми кисточками и растрепанным кудрями, она выглядела словно молодица. Так же озорно и по-девичьи. Только бойкость ее была наигранной, потому как в покрасневших потухших глазах теплилась неподдельная усталость.       — Садитесь, господа хорошие, — решительно заговорила она, не обращая внимания на то, что один из ведьмаков уже схватился за рукоять своего меча. — Пивка вам? Так мы быстро организуем. Вы проходите, проходите, а я быстренько метнусь на кухню и принесу. Еще колбасы откушайте, уж больно удалась она сегодня.       Сжав локоть Ламберта, Эскель не медля потащил его в самый дальний угол, который только нашел. Тот, что поразительно, даже не пытался взбрыкнуть, только фыркал и бурчал под нос ругательства. Народ на них уже взгляды косые не бросал. К тому же вареники с сивухой и карты гораздо интересней крикливого корчмаря и заполошного мутанта. А как оба оказались у своего стола, Эскель облегченно выдохнул, стаскивая со спины мечи.       — Зараза, не хватало еще мордобоя, — заворчал он, усаживаясь на широкую скамью. — Мы тут и без того на птичьих правах, а ты чуть что, так сразу за меч хватаешься. Забыл, чему Весемир учил? А? Чему учил?       — Защищать слабых, несмотря ни на что. Слыхали не раз.       — То-то же. Защищать, а не резать за любое дурное слово, — хмуря густые брови, назидательно ответил ведьмак и осмотрел со всех сторон скамью, устраиваясь поудобнее.       Примерно такую же, на которой они с Фредерикой миловались несколько дней назад в Прилесово. Провел ладонью по гладкой поверхности и нахмурился. От нахлынувших воспоминаний на мгновение сперло дыхание.       — Баба вовремя влезла, — фыркнул Ламберт, со звоном опустив на лавку себя и мечи. — Свин языкастый. Ты погляди, как разговорился. Клятое отребье… да это клятое отребье, в отличие от этого не клятого, что рот свой открыть посмело, грамоте обучено и основам научным. А этот только и умеет, что пиво бадяжить и колбасу выжаривать.       — Не кипятись, — шикнул Эскель, замечая, что к ним на всех порах мчится та кудрявая баба, удивительно ловко уворачиваясь от рук тартыг и особо осмелевшего мужичья.       С самой добродушной и милой улыбкой, на которую была способна без переднего зуба, она громыхнула подносом по столу. И, что поразительно, пиво не расплескала, пусть кружки оказались щедро наполнены до краев.       — Вы уж не серчайте на Живко. Он мужик хороший, токмо вспылить порой может. Но а кто не может, верно?       Она выставила на стол тарелки с колечками поджаренной колбасы — золотистой и с хрустящей корочкой, — а еще два огромных шмата хлеба в небольшой глиняной тарелке с вычурными цветами по краям и довершила все двумя кружками стаута, как и заказывал Ламберт.       — Скажи, — заговорил Эскель, заставляя женщину поднять на него взгляд. Оказалось, у нее выразительные голубые глаза. — Мать Руско̀ ты не знаешь, случаем?       — Я мать Руско̀, — она отошла на шаг от стола, сжав пальцы на краях подноса. — А чего надобно?       Ведьмак негромко кашлянул в кулак и, скрестив руки, навалился на стол.       — Я встретил у корчмы девчонку. Зоркой назвалась. Сказала, что у вас тут детишки ночами повадились гулять.       Женщина немного помялась на месте, хмуро огляделась по сторонам и только потом присела на скамью рядом с Ламбертом, бесцеремонно схватив его мечи и уложив их прямо на стол, чтобы не мешались. Тот смерил ее таким убийственным взглядом, что любой бы почувствовал его кожей, но мать Руско вдруг стала сама не своя. Она сосредоточенно глядела в лицо Эскеля и, не унимаясь, кусала нижнюю губу.       — Меня звать Тодо̀рка. А мой Руско, он… — наконец заговорила она, понизив голос. А затем навалилась грудью на стол, чуть не уложив ее в тарелку с хлебом, если бы Ламберт предусмотрительно не отодвинул ту в сторону. — Он пропал бесследно. Вот в чем спал, в том и ушел: босой и в рубахе.       — Зорка сказала, что два дня назад ушел. А до того пропадали еще дети, — Эскель провел рукой по волосам, сметая со лба мешающие черные пряди. — Скажи, Тодорка, ты не видела ничего такого… необычного, скажем?       — Необычного? — фыркнула та, оттолкнувшись от стола и демонстративно всплеснув руками. — Необычного, мать его! Да тут такой ужасть происходит, что ховайся в жито, мастер!       Ламберт удивленно переглянулся с Эскелем, а потом и сам прислушался. Знавал он, как заказчики любят сгущать краски, но чтобы вот так, с выкриками… наверное, работка, в самом деле, любопытная. А коль любопытная, так можно и оплату хорошую сбить.       — Успокойся, Тодорка, и давай по порядку. Нам нужно понять, как вам помочь, — совершенно спокойно заговорил Эскель, вызывая у Ламберта раздраженное фырчанье.       — Тода. Можешь звать меня Тода, так сподручней, — она будто бы успокоилась, но внезапно вмазала ладонями по столу и снова вспыхнула. — Да вы только послушайте! На прошлой неделе ушли три ребятенка. На позапрошлой — целых пять! А два дня назад и мой Руско ушел! Вот как в воду канул!       — Вы пробовали искать детей? — неожиданно спокойно спросил Ламберт, скинув на край стола свои перчатки.       — А то! Мужичье вон собралось. С вилами, топорами — все как полагается. И пошли по лесам ходить. Токмо нихрена они не выходили. Ребятня как в воду канула, я же говорю.       — Они ушли в одно время или в разное? Это важно, Тода. Нужно вспомнить, — со всей серьезностью спросил уже Эскель.       Тодорка вздохнула, демонстративно покусала нижнюю губу, постучала пальцами по столу и отрицательно качнула головой. Ее кудри тут же взметнулись в стороны, словно пружинки.       — Нет, мастер. Не скажу. Но знаю, что ушли они бесшумно. Вечером, накануне, мы-то уложили Руско в кровать. Я была дома, муж в караул заступил как раз у моста. Переодела его в рубашечку… — у нее внезапно дрогнул голос. — Поцеловала, как всегда делала. А утром меня разбудил муж и сказал, что Руско нет в кровати. Я в комнату, а там никого. Я в переднюю, и там никого. Я в крик, в слезы, но а что плакать? Нет ведь… мальчишки моего… — всхлипнув, Тода прижала дрожащие пальцы ко рту и зажмурилась, заранее махнув свободной рукой, мол, нечего ее утешать.       А ведьмаки и не собирались. Они снова переглянулись. Ламберт пожал плечами, явно не представляя, куда могли подеваться дети, а Эскель, наоборот, крепко призадумался, постучав пальцами по столу.       — А почему вы решили, что это бестия их ворует? Может, они сами куда-то ушли… ну там, — Ламберт вскинул брови, предположив: — Может быть, у них там какой-то круг по интересам. Да черти, — заметив странные взгляды, он всплеснул руками, — даже я сбегал ночами от родителей, чтобы на пруду с девками погулять.       — На прошлой неделе ушли Юстина и Горек. Им было по пять лет. Анежке только семь исполнилось, Руско было пять, а Боженке едва ли до восьми осталось, — тяжело вздохнув, пролепетала Тода. — Какие уж тут девки? Мы и не знались с их родными до тех пор, пока такое несчастье не приключилось. Мужики начали по городу ходить, спрашивать. Записки вон вешали на доске, на дверях. Авось кто видел. Так мы и нашлись, объединились. У нас-то короля уж нет, чтобы у него помощи просить… прислали вон графиньку какую-то. Наверняка черные посадили, суку такую. У ней ведь на роже написано, что южанка! А как Хенсельт помер, поди еще разбери, каким таким образом, так и смута у нас… и мало нам смуты, что королевство без головы, так еще и с детьми такое приключилось… — она еще раз вздохнула, опустила глаза и принялась мять пальцами край кушака.       Эскель откинулся и уперся спиной в стену. Провел ладонями по лицу, но легче не стало. Добрался тогда до волос, зачесал их пальцами назад и хмуро, с привычной суровостью в голосе заговорил:       — Может, и не ее во главе поставят. Там все пока вилами по воде. Лучше расскажи мне вот что, остались какие-то следы после пропажи? Запахи? Слизь? Может, находили где-то детские кости?       — Думаешь, кладбищенская баба повадилась? — предположил Ламберт, на что Эскель тотчас кивнул. — Да уж, грешат они таким. Как осмелеют, могут и в хаты забредать, детей красть, стариков душить. Был у меня заказ на такую однажды. То еще дельце, скажу я…       Тода пожала плечами, не дав ведьмаку договорить:       — Не было ничего. Да и кладбище у нас тут не близко. Аж за городом черт-те где. Как Хенсельт запретил в столице хоронить, так умерших аж за мост выносят.       Ламберт присвистнул.       — Умно. Но лучше бы сжигали, конечно.       — Да что вы такое говорите?! — ахнула Тодорка. — Как можно? Надобно все по обряду провести, чтобы усопший не воротился.       — Не воротился… — хмыкнул Ламберт. — Воротятся они, коль захотят. Хоть за мост их унеси, хоть на другой край леса.       Мать Руско нахмурилась, а Эскель задумчиво потер подбородок:       — Странное дело выходит у вас. Дети сами взяли и ушли. Куда, зачем и почему — нужно выяснить. Может ли быть, что их что-то заманило?       — Гипноз? — Ламберт, не выдержав, сербнул пива.       — А что? Вариант хороший. Может ли их что-то заманивать таким образом, чтобы они тихо покидали хаты и не возвращались?       — Колбаса стынет, — Ламберт кивнул на тарелки. — Жуй и рассуждай. Может, может. Но такой твари я не встречал. Одни дети. Странно же, разве нет? Хотя, может, бестия у нас со вкусами особыми?       — И я о том, — вздохнул Эскель и схватился за вилку. — Обмозговать надо по-человечески.       — Так что, господа хорошие, возьметесь? — упираясь руками в стол, Тодорка вскочила на ноги, привлекая к себе внимание.       — Возьмемся, — ответил Ламберт вместо собрата. — Только о цене условимся.       — Сколько надобно? Мы любую сумму соберем, токмо живых верните нам детишек!       — Пять… ан нет, шесть! Шесть сотен возьмем. На двоих, — выдал ведьмак, а Эскель громко хрюкнул, подавившись колбасой.       Врезал себе кулаком по груди несколько раз, но откашлялся, пусть и с трудом.       — То он оголодал просто, — усмехнулся Ламберт. — Ну так что, по рукам?       Женщина заскребла ногтями по столу, хмуро осмотрела сначала одного ведьмака, того, с наглой ухмылочкой, затем второго, который кашлял и пыхтел, и только потом, закусив губу, кивнула. Выбор-то у нее не велик, а ребятишек вернуть надо.       — Добро. Соберем шесть сотен вам, — решительно ответила она, оттолкнувшись от стола. — За-ради ребятни нам никаких денег не жалко. Так что, может, еще пивка?       — А это всегда пожалуйста, — громко хохотнул Ламберт. — Тащи еще два стаута!       Тода кивнула и торопливо зашагала в сторону корчмарского стола. Сам корчмарь все натирал кружки грязнущей тряпкой и недобро поглядывал в сторону ведьмаков. Эскель вытер ладонью рот и приложился к пиву. Отхлебнул несколько раз и хорошенько прокашлялся, окончательно приходя в себя.       — Ты сдурел?! Шесть! Шесть сотен! — захрипел он полушепотом.       — На двоих. А это по три сотни. Так себе оплата. За тролля и то больше давали, — невозмутимо пожал плечами Ламберт, схватившись за кружку.       Эскелю оставалось только молчать, вздыхать и налегать на колбасу. Может быть, в таком корыстном подходе и было что-то хорошее. Все-таки он ведь и для Деры должен денег заработать, чтобы накидку теплую купить. Зима-то уже не за горами, а им ехать аж до Каэр Морхена. А до Ковира и Повисса и того дальше. Лишь бы в ведьмачьей крепости на зимовку не застрять. Хотя… хотя, если начистоту, он был бы и не против. Перезимовать с Фредерикой и братьями-ведьмаками? Недурственная перспектива. К тому же, крепости явно не помешает женская рука.       — Слушай, брат, я же вспомнил кой о чем. Конечно! — Ламберт потянулся к сумке. — Заставить бы тебя плясать мазурку, но… лучше я разрешу тебе купить мне бутылочку медовухи. Содденской!       Эскель удивленно вскинул брови, навалился предплечьем на липкий стол и ссутулился над тарелкой. А затем перед глазами появился шелковый мешочек с золотой веревочкой. Он осмотрел его внимательно со всех сторон, но трогать не спешил.       — Это что такое? Решил меня, как девку, укатать подарками? Свои три сотни я тебе за это не отдам, — хмыкнул ведьмак, жуя колбасу и уродливо скривив губы.       — Да гляди, — усмехнулся Ламберт. — Чародейка твоя передала.       — Кейра? — бросив вилку в тарелку, Эскель сразу же вытер руки о рубаху на груди, рукавом прошелся по губам и только потом потянулся к мешочку.       Медальон, что странно, молчал. Сам ведьмак помял странную передачку в пальцах, почувствовал, что внутри вроде как пусто и не пусто одновременно, и неоднозначно хмыкнул. Что бы это могло быть — не представить. На амулет не похоже, на флакон со снадобьем — подавно.       — Что это? Где ты ее нашел? Кейру-то. Это она тебя переместила сюда? — сыпал вопросами он, на что Ламберт только вскинул ладони вверх и рассмеялся.       — Так много вопросов, брат. Ты погоди, я все расскажу. Но сперва медовуха. Выпьем по чарочке, а потом и поговорим обо всем обстоятельно.       Эскель фыркнул и махнул рукой Тодорке. Она уже тащила им полные до краев кружки. Кто-то из мужичья потянулся к ее заду, но она ловко увернулась, обогнула очередной попавшийся на пути стол и, наконец, привычно громыхнула кружками перед ведьмаками.       — Тода, — заговорил Эскель, решаясь прежде спросить о более важном: — Можно осмотреть комнату твоего сына?       Та кивнула и утерла предплечьем лоб.       — Завтра поутру лучше. Муж в караул опять заступит, а я смогу преспокойно показать вам все, что попросите. Он-то у меня тот еще ревнивец… да и мут… — она внезапно осеклась, но вовремя поправила себя, — ведьмаков не жалует.       Ламберт отчего-то хрюкнул со смеху, а Эскель бросил на него злой взгляд.       — Добро. Тогда еще бутылку медовухи нам.       — Содденской!       — Содденской, — на выдохе подтвердил Эскель.       — Это можно, — смущенно улыбнулась Тодорка. — Тогда завтра у корчмы буду ждать вас. Глядите не опоздайте. А то налакаетесь тут и…       — Не опоздаем, — вставил свое слово Ламберт. — Слово мы держим. Скажи ей, Эскель. Да и водка нас не шибко берет.       Тода придирчиво осмотрела ведьмаков и хмыкнула.       — Все вы, мужики, так говорите, а потом в свинарнике жопой кверху вас находят, — затем улыбнулась и поторопилась к корчмарю.       А как принесли бутылку, то и время потекло быстрее. Ведь где две кружки с пивом, там еще две странным образом появляются. А где бутылка медовухи, там и вторая, а за ней — третья. Потом можно и на сивуху местную переходить не боясь. Но не сказать, что ведьмаки уж шибко и боялись, после эликсиров-то своих. Да и самогончик на бурячке шел очень даже неплохо. Особенно под шпик и корочку хлеба свежеиспеченного.       Народу в корчме изрядно прибавилось, да и шлюхи оказались тут как тут. Ведь захомутать поддатого мужика гораздо проще, чем трезвого. Тут кривая и хромая справится, достаточно сиську в рожу ткнуть. Музыканты заиграли бодрее, а кто-то даже пошел в пляс. В «Забытом крае» начиналась привычная вечерняя толкотня. Вот только два ведьмака, надираясь, как самые настоящие пьяницы, все сидели за столом и только успевали махать Тодорке, чтобы та без устали носила к их столу то бутылку, то снедь.       — Ну и как тебя угораздило с чародейской мордой связаться? — набивая рот остатками колбасы, уже неизвестно какой по счету, спросил Ламберт.       — Да ситуация дурная вышла, — ответил Эскель, чуть не промазав мимо стопок. Пьяным в дугаря он еще не был, только рука, зараза, странно подрагивала. — Заболела, значит, Дера. Хворь какую-то подцепила. Видать, воды нахлебалась в Логах. Только ж так и не призналась, зараза, что в рот потащила, пока я спал! Ай, ладно… едем мы, значит, в сторону Мурривеля, а ее как разобрало. Со всех щелей лилось. Смотрю, а она белая как полотно стала, всю трясет, горячая. Я ее сразу на Василька усадил и на Мурривель поскакал, чтобы не загнулась еще на руках. Приехали мы туда, а у них там Кейра врачевать взялась. Ну как врачевать… — он хмыкнул, навалившись предплечьями на стол. — Пряталась она. От охотников.       — И Дера твоя, выходит, тоже пряталась? — Ламберт потянулся за стопкой.       — Пряталась. Но… сука, от кого она только не пряталась, — Эскель бесцеремонно сплюнул прямо на пол, откинулся на стену и начал загибать пальцы. — От графиньки пряталась? Пряталась. От охотников пряталась? Пряталась. От реданцев пряталась? Пряталась? Холера, она даже от Радовида пряталась.       Ламберт присвистнул.       — Непростая девка, — он некрасиво ухмыльнулся. — Ох, по душе мне такие. Но так она что же, выходит, с тобой того… ну, легла под тебя?       — Легла. А тебе-то что? — фыркнул в ответ Эскель и с вызовом во взгляде скрестил на груди руки.       — И что, добровольно? Может, она слепая и рожу твою не видела?       — Видела она все.       — Так, может, не рассмотрела?       — Рассмотрела. И даже потрогала, — горделиво заявил ведьмак, вернув свое внимание к столу. Придирчиво осмотрел полную стопку и недоеденный кусок колбасы в тарелке, затем вздохнул.       — Надо же, — цокнул языком Ламберт, схватившись за стопку. — Ну, давай за то, чтобы не сбежала от тебя твоя зазноба. А то вдруг рассмотрит повнимательнее твой морду и…       — Никаких «и», — отмахнулся Эскель.       Приложились стопками, чокнулись и выпили. Пошла хорошо, только в горле запекло так, что даже кусок хлеба не помог. Громко выдохнув, Ламберт потянулся за бутылкой, а его собрат, как вытер предплечьем рот и отдышался, взялся за колбасу. Неловко гоняя кусок по тарелке, он то и дело скреб зубьями вилки по ее дну.       — Слушай, это значит, передачка твоей травнице, а не тебе причиталась? — закинув в рот кусок шпика, Ламберт облизнул жирные грязные пальцы.       — Наверняка ей. Кейра ведь ее того, обучала там всяким этим… как же их… — Эскель неловко пошевелил пальцами, будто бы что-то вертя в воздухе. — Магическим премудростям, во.       — О, так она еще и магичка?       — Не, — небрежно отмахнулся ведьмак. — Какая уж из нее магичка? Так, балуется там всяким. Ритуалы, травки, все вот это.       — Эвона как, — недобрая ухмылочка появилась на губах младшего ведьмака. — Слушай, брат, а я ведь Меригольд встречал недавно.       — Где это ты ее встречал? — тут же насупился Эскель.       — В Новиграде. Я частенько туда заезжаю. Заказы там уж больно привлекательные можно отхватить. Ты знал, что она там обосновалась?       — Переехала, значит, с Ковира?       — Переехала, — кивнул Ламберт. — А ты что же, даже и не заглядывал к ней?       — А чего мне к ней заглядывать?       — Ну так она же с тобой была, пока Геральта невесть где носило.       — Прикуси язык, дурень, — фыркнул Эскель и приложился к кружке с пивом, допивая в один глоток все до капли. Облегченно выдохнул, отставил ее в сторону и вытер рукавом рубахи то, что потекло по подбородку. — А если и был, то мне до нее теперь нет никакого дела. Она вон с Геральтом упражняется. Так пусть упражняется. К твоему сведению, я вообще жениться надумал!       Ламберт схватился за край стола, едва не свалившись на пол от такого заявления. Проморгался разок-другой, а когда понял, что в глазах все равно двоится, и это не поможет, с грохотом навалился обратно на стол и рассмеялся так громко, что даже заглушил усердных трубадуров, что не переставали лабать уже который час.       — Ты че, рехнулся? — наконец, отсмеявшись, спросил он. А когда взглянул на совершенно серьезное и жутко хмурое лицо собрата, то веселье его тут же улетучилось. Нет, он не врал, но рехнуться вполне себе мог.       — Я серьезно, — пробасил Эскель, малость покачнувшись, но стол и сложенные на нем руки, все же не дали ему накрениться.       — Так, погодь. Это что же такое получается, перед тобой баба по доброй воле юбку задрала, а ты сразу жениться? Слушай, брат… Скажи честно, ты умом тронулся? — со всей серьезностью спросил Ламберт, чуть наклонившись       Эскель едва сдержался, чтобы не врезать по нахальной пьяной роже, что пучила на него свои глаза. С ответом он пока не спешил, ибо знал, что с Ламбертом так не сработает. Сначала пусть переварит то, что услышал, а потом спустя стопку-другую можно и детали обсудить, иначе эмоции будут переть из него, как черти из бочки.       Тот еще немного побухтел, повозился на месте, даже чертыхнулся пару раз. А когда пыл его поиссяк, как и ожидалось, негромко спросил:       — Нет, брат, я без шуток. Ты серьезно?       — Серьезней некуда, — подтвердил Эскель, неуклюже кивнув. Видать, сивуха начала брать свое.       — Зараза, — теперь пришел черед Ламберта плеваться.       — Знаю, затея так себе, но иначе не могу. Чувствую я, что мое это. Вот нутром всем чувствую! А свое я отпускать не хочу, — он неловко врезал себе кулаком по груди, отчего медальон заболтался из стороны в сторону.       Младший ведьмак вздохнул и покачал головой. Опустил ее ненадолго, уложил в себе малость все, что услышал, и только потом исподлобья взглянул на собрата.       — Ты не торопись, — наконец ответил он. — Женитьба — дело нехитрое. Лучше обдумай все. Ты ведь не пахарь и не дворянин реданский, а ведьмак. Сегодня-завтра помрешь, а она вдовой останется? Кто ее такую потом возьмет? Денег у тебя нет, положения нет, детей сделать не можешь, да и годков тебе сколько? Девять десятков уже почти! Нахера ты ей сдался такой? Молодой девке-то. Только время на тебя потратит.       — Сказала, что любит, — насупившись, проворчал Эскель и схватился за бутылку, едва не промазав мимо нее.       — Пф, — хохотнул Ламберт. — Я тебя тоже люблю. И что, ты на мне жениться теперь должен?       Ведьмак тяжело вздохнул, обхватил обеими руками бутылку и опустил голову, ничего не ответив.       — Ты послушай меня, брат. Я-то на этом не одну собаку съел. Любовь вся ваша вот эта сегодня-завтра испарится. Как пшик. Раз, и нет ее. А что будет потом? Ну, когда она уйдет? Что придет ей на смену, ты не думал? Это сейчас ты с нее не слезаешь, выцеловывать во все места готов, ублажа-а-ать. А потом? Ты думал, что будет тогда, когда эта вся мишура спадет? — Ламберт закончил свою пылкую речь и внезапно икнул, затем отрыгнул и выдохнул в сторону. — Я вот что тебе скажу. Ты не торопись. Погляди, что да как у вас складываться будет. Даю тебе слово, что не выдержит зазноба твоя травяная и недели с тобой, когда ф-ф-ф… зараза… ф-флер этот треклятый спадет.       — Холера, — взвыл Эскель, резко опустив кулак на стол. — Сука!       — Ты не горячись, брат. Лучше налей чарку.       И он налил. Налил и не одну. Пили они тогда почти до рассвета. Нажрались в три жопы так, что едва ноги выволокли из корчмы. Вот только далеко не дошли. Завалились прямо в свинарнике за углом. Перевернулись через тын и уснули грязи и навозе так крепко, словно на перинах. А когда солнце ударило в глаза и громкое хрюканье у лица окончательно разбудило, Эскель понял, что в гробу он видал так пить.       Вставать было тяжело. И не просто тяжело, а невыносимо. Похмелье у ведьмаков долгим не было и по обыкновению проходило само, но это коль сумеешь пережить первый час после пробуждения. Ляпнув грязными ладонями по лицу, Эскель с трудом сумел подняться и сесть. Осмотрелся по сторонам, но мечей своих так и не высмотрел, громко чертыхнулся и только потом услышал звучный храп совсем неподалеку, буквально у себя под боком. Ламберт лежал на животе, но, благо, голову умудрился повернуть так, чтобы не захлебнуться спьяну в грязи. Свиньи бродили вокруг них, совершенно безучастно похрюкивая, а одна, самая круглая из всех, то и дело пыталась сделать под Ламбертом подкоп. Толкалась розовым пяточком, кряхтела, хрюкала, но успехом эта ее затея не увенчалась. Ведьмак толкнул собрата в бок раз-другой, затем еще пару-тройку раз. Тот в ответ что-то заворчал, тогда Эскель громко прокашлялся и спросил:       — Который час? Детей надо искать.       Голова раскалывалась так, что сложно было не то чтобы слова в предложение связать, но и думать о том, как это сделать. К горлу подступил горько-кислый ком, но Эскель мужественно сдержался, чтобы не вывернуть желудок.       — Каких, блядь, детей? — заворчал Ламберт, даже не пытаясь встать.       — Наших.       — У нас есть дети?       — Нет, но нам нужно их найти.       — Да на кой они тебе сдались? Ведьмаков уже не создают.       — Да каких, мать его, ведьмаков? Заказ же вчера взяли. Детей найти, — Эскель согнул ноги в коленях, сложил на них руки и тяжело опустил голову.       Как же болела голова. Словами не передать. Еще и солнце так в глаза лупит, хоть прячься.       — Мужики, мужики… — послышался неподалеку знакомый женский голос. — Что мутанты, что нет, а все нажираются одинаково.       Ламберт подозрительно быстро вскочил, видать, голос-таки узнал, но понял, что погорячился. Его тут же вывернуло прямо под себя. Хорошо еще, что стоял-то он на четвереньках. Эскель поднял голову и, щуря янтарные глаза, едва-едва сумел разглядеть хмурое лицо и торчащие во все стороны кудри. Точно, это ведь Тодорка. Мать Руско которая.       — Прости, мы… минуту… — начал оправдываться ведьмак, на что женщина лишь махнула рукой.       — Я своего из мест и похуже вытаскивала. Токмо вас не буду. Так что давайте быстрее поднимайтесь. Вам еще комнату сынишки моего смотреть. Давайте-давайте.       Эскель с благодарностью кивнул, искренне радуясь, что не нужно придумывать нелепых оправданий, а затем вознамерился встать. Только получилось это у него не так ловко, как он предполагал. Кренило в стороны так, что будь здоров. Еще и блюющий под боком Ламберт не абы как нервировал. Хватаясь грязнущими руками за тын, через который они ухнули вчера в этот загон, Эскель все же поднялся на ноги и первым делом осмотрел свою рубаху. На ней места живого не было. Вся в грязи, неизвестных пятнах и почему-то надорван рукав. Чертыхнувшись, он прикинул, что для начала неплохо было бы искупаться да одежду сменить, но коль уславливались с Тодой, а они все проспали, то на помывку времени нет. Повезло еще, что она не отказалась от заказа. Видать, положение было, в самом деле, страшное, раз она закрыла глаза на то, что ведьмачье отродье нажралось накануне, как самая настоящая пьянь. А когда собрался перелезть-таки тын, заметил лежащую в грязи перевязь с мечами. На душе сразу полегчало. Вот что значит муштра. В каком бы состоянии ни был, а за оружие свое никогда не забывал.       Покачиваясь из стороны в сторону, Эскель принялся поднимать Ламберта. Мечи уж как-нибудь обождут. Крепко подхватил его под локоть и настойчиво дернул вверх — только чудом сам устоял на ногах — и помог встать собрату.       — Пойдем, и побыстрее. Пока заказ не забрали, — прошептал Эскель почти у самого уха Ламберта. — Ты с дуру аж шесть сотен за него вчера запросил.       На того озвученная сумма подействовала безотказно. Он быстро выпрямился, выдернул локоть из пальцев собрата, провел руками по лицу и волосам, брезгливо обошел лужу, которую сам же оставил и совершенно ровно, как будто бы и не он пил вчера как в последний раз, двинулся в сторону тына. Туда, где их ждала хмурая Тодорка.       — Извинения просим, — выдал Ламберт, неуклюже перебираясь через прутья. Эскель последовал за ним, но, правда, без такого энтузиазма. — Так куда идти-то?       Тода тяжело вздохнула, обхватила себя руками и поправила платок, что прикрывал ее плечи. Судя по мешкам под глазами и бледности, она не спала всю ночь и, в отличие от пьяниц-ведьмаков, работала не покладая рук. Она взглянула внимательно сначала в виноватое лицо Эскеля, затем на насупившегося Ламберта и только потом кивнула в сторону ближайшего проулка.       — Пойдемте, тут недалеко.       Шли они недолго. Два или три проулка миновали, кажется. Столько насчитали ведьмаки, прежде чем мать Руско остановилась у нужной двери. Все-таки предместье Ард Каррайга было необычным по меркам Севера. Хат тут не было, а местный люд жил в двух- и трехэтажных домах на несколько входов. И если для внешнего вида города это было только хорошо, потому как, никто не портил его расписными или выкрашенными дверями и ставнями, то для людей наверняка весьма хлопотно. Даже огород приходилось размещать черт-те где, а не у хаты, как положено. Кажется, даже на другом берегу Ликсели. Зато не в захолустье жили, а в самой настоящей столице!       Тодорка всунула в замочную скважину ключ и дважды провернула. Мгновение повременила и даже обернулась. А когда встретилась с недовольными, грязными и помятыми лицами ведьмаков, наконец, навалилась на дверь и вошла внутрь.       — Сюда, — пролепетала она уставшим голосом и скрылась в темноте проема.       Ведьмаки проследовали за ней.       Комната Руско была небольшой. Да чего уж там, она, скорее, напоминала камору, в которых корчмари любили хранить бочки с выпивкой и бутылки. Да и признаков того, что тут живет мальчишка, совсем не было. Никаких тебе шмелей на нитке, рогаток, коллекций причудливых камней и солдатиков. Вместо этого в углу стояла пустая маленькая кровать, у противоположной стены небольшой комод и круглый табурет. Вдвоем в комнате находиться было тяжело, а втроем и того хуже. Потому Тода осталась стоять в дверном проеме, подпирая его плечом, а Ламберт сразу же уселся на табурет и взялся растирать пальцами виски. Эскель, поставив руки в бока, огляделся по сторонам. Конечно, и его голова того и гляди норовила расколоться, словно дыня, но работа была превыше всего.       Надо признать, что глаз ни за что не зацепился. А Эскель успел обсмотреть все, куда доставал взгляд. Никаких тебе странных отметин на полу, никаких запахов или необычных следов слизи, гноя или чего-либо еще. В небольшом окошке блеснул солнечный луч, заставивший ведьмака нахмуриться и всмотреться в него.       — Говоришь, Руско просто встал и ушел среди ночи? Вот прям через это окно? — спросил он осипшим голосом.       — Именно так, мастер, — вздохнув, ответила Тода. — Как я и говорила: в чем был в том и ушел.       — И никаких звуков ты, конечно, не слышала? — хмыкнул Эскель.       — Не слышала.       — И что нам делать? — спросил уже Ламберт, едва разлепив глаза из-за головной боли.       — Ждать ночи. Походим по предместью, поглядим, что да как. Если получится, то, может, выследим кого-то из ребятни.       — Так, может, давай хоть сейчас глянем на следы у окна?       — Смеешься? — криво усмехнулся Эскель, решая обойти комнату еще раз. — Найти следы ребенка уже невозможно. Тут сотни людей ходят.       — Попробуем по подошвам? — предложил Ламберт.       — Брат, ты хороший следопыт, но не настолько, — хохотнул Эскель, обратившись уже к Тодорке. — В комнате мы ничего не найдем, но вокруг дома еще побродим. Вдруг у Ламберта прорежутся способности к поиску получше, чем у чародейки.       — Добро, — тут же кивнула та, а Ламберт недовольно заворчал. — Вы это… взвара, может, выпьете? Для опохмела.       — Спасибо, но мы лучше пойдем, — неловко почесав в затылке, ответил Эскель. Похмелиться, конечно, не помешало бы, но лучше время не терять и заглянуть к торговцу, а потом и в замок попасть. Обмыться, переодеться, к охоте подготовиться.       — А я бы выпил, — подал голос Ламберт за спиной, заставляя собрата раздраженно цокнуть языком. — Ну что? Коль спешишь, то иди. Встретимся тут же к полуночи.       Эскель взглянул на невозмутимую Тодорку, которая едва заметно улыбнулась, а затем на Ламберта, что сидел и делал вид, будто ничего такого не предложил. Качнул головой и тяжело выдохнул. Лишь бы ни в какую передрягу не влез, а там пусть делает что хочет. Не стеречь же его, как наседка.       — Я пройдусь немного по округе, а потом в замок. Подготовься и сам как полагается и, гляди, не начуди. Понял?       — Да понял я, понял, — раздраженно фыркнул Ламберт, упираясь локтями в колени.       Эскель осмотрел его еще раз, а затем кивнул Тоде и, осторожно обойдя ее, покинул комнату. Огорчало только одно — предположений, что это за бестия повадилась детей воровать, у него так и не было.