Отпустите меня в мой сон, Там поёт серебряный дождь, Там заждался меня мой конь, Но следов в траве не найдёшь. Там горит на окне свеча, Дом, в котором помнят и ждут, Где не тронет меня печаль, Где беда и боль не найдут… Тэм Гринхилл — Отпустите меня в мой сон
Вей Ин жил с ним в облачных глубинах уже больше пяти лет. Всё было хорошо. Тогда, в день взятия Илин Вей Ин не умер. Лань Ванцзы успел его похоронить и оплакать, думал, что в душе теперь навсегда останется бездонная дыра, полная горечи и скорби, но Вей Ин не умер. Они случайно нашли его в подвалах Пристани Лотоса, и Ванцзы до сих пор страшно думать, что было бы, если б Цзинь Лин, погостив у дядюшки Цзяна, не узнал случайно его главный секрет и не рассказал его Цзинь Гуаньяо. Остался бы Вей Ин навсегда так, прикованным к стене, без возможности даже встать, вдали от солнца и свежего ветра, с которыми всегда ассоциировался в сознании второго господина Лань? Сичень и Вей Ин в один голос просили его простить главу Цзян, как прощают всех умалишённых, но Лань Ванцзы просто не мог перебороть свою ярость и ненависть, направленные на этого человека. И даже смерть последнего от зашедшего слишком далеко искажения ци не ослабила этих чувств. Но всё-таки, пусть и таким страшным путем, давняя мечта Лань Ванцзы сбылась: он смог спрятать своего Вей Ина в Гусу, вдали от всех бед и опасностей. Первый месяц тёмный заклинатель был очень слаб и мог только есть и спать. Затем, после долгого восстановления, когда он почти пришёл в норму, произошел первый срыв: Вей Ин впервые попытался себя убить. Излечение от влияния тёмной энергии было длительным и болезненным, полным бесконечных срывов. Это было похоже на долгую изматывающую борьбу с невидимым, неуловимым, но могущественным противником. С мучительной болезнью. И всё же их любовь всё победила. Ванцзы смог спасти своего Вей Ина. Уже больше пяти лет они были вместе: делили ложе каждую ночь, вместе растили А-Юаня, ходили на Ночную охоту (хоть и изредка, стараясь не привлекать излишнего внимания). Всё было хорошо. А потом Лань Ванцзы приснился первый кошмар. Он оказался в лесу, заполненном густым туманом, и не мог найти выхода. Чей-то голос звал его издалека, заглушаемый непроглядной дымкой, а сам Ванцзы крутился на месте, судорожно пытаясь понять, как он здесь оказался и куда ему идти. Сон был каким-то тяжелым, похожим на спертый затхлый воздух древнего могильника, запечатанного долгие столетия, заставляя даже такого несуеверного и спокойного человека как Лань Ванцзы занервничать. А затем он приснился ему ещё раз. И ещё. Лань Ванцзы пробовал кричать в ответ, надеясь, что таинственный зовущий его голос откликнется в ответ. Пробовал брести куда-то наобум, подсвечивая себе Биченем. Пробовал даже поджигать лес с помощью огненных талисманов, но всё было напрасно: что бы он не делал, выбраться из туманного леса или найти зовущего его незнакомца не получалось. Просыпался молодой господин Лань всякий раз с тяжелым сердцем, разбитый и не выспавшийся. Сны начинали мешать. — Никогда не слышал ни о чем подобном, — растерянно покачал головой Сичень, когда Ванцзы, не выдержав, пожаловался брату на свою проблему. — Не хочешь попробовать рассказать об этом господину Вею? Может быть это какое-то проклятие, о котором он мог что-то слышать. Ванцзы помолчал. Тревожить Вей Ина не хотелось, но если даже брат советовал обратиться к нему, возможно, иного пути нет. Вей Ин ожидаемо встревожился, но ничем помочь не смог. Лань Чжань сразу же пожалел, что побеспокоил его этими глупостями. С такими вещами он должен справляться сам, должен быть сильным. Сны, неделя за неделей, продолжали сниться. Не помогали ни талисманы, ни благовония, ни попытки Лань Ванцзы применить практики «осознанных сновидений». Наконец, в одну из долгих, полных беспокойного ожидания пробуждения ночей Лань Ванцзы решил из чистого отчаяния сыграть мелодию, очищающую от тьмы. Поначалу он боялся, что перезвон гуцыня захлебнётся и утонет в окружающем тумане, как все другие звуки, но совершенно неожиданно мелодия сработала. Более того, спустя несколько повторений издалека вместо приевшегося уже неразборчивого голоса ему ответила флейта. «Ченьцин?» — с беспокойством подумал Лань Ванцзы. Звук, всё-таки чуть искажённый эхом, был очень и очень похож, но идентичен ли? — Вей Ин! — позвал он на пробу, не переставая играть. — Лань Чжань! — ответили ему совсем рядом. Внезапно туман начал рассеиваться, словно побеждённый магией их имён, но… Перед ним стоял вовсе не Вей Ин. Мужчина был явно моложе, ниже ростом, костлявей и слабее. В них было нечто общее, но стоящий перед ним был словно ослик, решивший неудачно спародировать боевого скакуна: ни размаху, ни стати. Туман окончательно отступил, и Лань Ванцзы смог окончательно разглядеть и узнать Мо Сюаньюя. — Что вам понадобилось в моих снах, молодой господин Мо? — с угрожающей вежливостью спросил Лань Ванцзы — Надо же, какой холодный приём, — начал дурачиться Сюаньюй, поигрывая флейтой. Движение бесило неимоверно: так обычно флейту прокручивал в своих сильных ловких пальцах Вей Ин, заставляя алую кисточку на подвеске игриво взмывать вверх. Не размениваясь больше на слова, Лань Чжань выхватил меч. — Лань Чжань, — попробовал было вновь позвать его Сюаньюй, но, едва не лишившись головы, тут же исправился: — Молодой господин Лань! Я просто хочу тебе помочь! — Чем? — Ты должен проснуться, — выдаёт этот поистине гениальную мысль. — Проснуться? — Да. Понимаешь… ты спишь и тебе всё это снится. — Я знаю, — спокойно говорит ему Лань Ванцзы — Эм, да? — с подозрением на него косится Сюаньюй. — Ладно… что последнее из реальности ты помнишь? — Говорил с братом. Вечерняя медитация. Лёг спать в соей кровати, — Вей Ина лучше не упоминать. Хоть, кажется, уже весь заклинательский мир догадался о его спасении и об их отношениях, но Лань Ванцзы всё равно не хочется рисковать любимым человеком лишний раз. — Ха! А вот и нет, тебе это тоже приснилось! — почти гордо вскидывается Мо Сюаньюй. — Ты был на ночной охоте, повздорил с одним старым пустынным духом, и он проклял тебя смертельным сном, в котором ты будешь видеть исполнение своих самых сокровенных желаний. Тебя как можно скорей доставили в Гусу, но и там никто не сумел разбить заклятие. Твой брат написал мне, когда уже время было безнадёжно упущено, и я никак не мог дозваться тебя… — Ложь, — прерывает его Лань Ванцзы, сурово сдвинув брови. Бред. Разве может присниться такое? Столько боли, столько трудностей, столько отчаянной любви. Нет, не возможно. — Лань Чжань, послушай!.. — Убирайся! — кровь шумит в ушах от ярости, образ человека перед ним колышется и тает. Лань Ванцзы просыпается в своей кровати. Всё спокойно. Вей Ин мирно спит, почти целиком забравшись на него, лунные лучи наискось пересекают дзинши, из-за стен слышится хоровое пение цикад. Лань Ванцзы сглатывает, отгоняя дурацкий страх. Всё вокруг и вправду похоже на ожившую мечту.***
Сны продолжают сниться. Лань Ванцзы стойко их игнорирует, не откликаясь больше на чужой зов. Голос Мо Сюаньюя звучит то далеко, то близко, то предельно отчётливо, то почти неразборчиво. Иногда вместо этого где-то в отдалении плачет тихо флейта. Лес вокруг тоже всё сильнее меняется: на смену высоким разлапистым елям, дубам и корявым горным соснам приходят цветущие яблони, чем дальше, тем больше заполоняющие пространство. Всюду их запах от которого кружится голова и в мысли лезет всякая чушь. Вдруг Мо Сюаньюй говорит правду? Реальность нереальна, а лишь только кажется ему… Но начиная с какого момента его воспоминания ложны? Что действительно ждёт его в реальности? Вей Ин? Или там он женился на какой-нибудь юньменской красотке и думать забыл про скучного вечно хмурого Лань Ванцзы? Одна мысль о подобном причиняет нестерпимую боль, и, проснувшись, Лань Чжань первым делом оставляет своему Вей Ину несколько свежих хорошо заметных засосов. Тот ворчит не всерьёз, отбиваясь, но в уголках губ и по-лисьи хитрых глазах таится смех. Не выдерживает Лань Ванцзы только, когда в одну из ночей слышит вдали, как Мо Сюаньюй играет на флейте Вансянь. — Откуда ты знаешь её? — спрашивает он требовательно, рассеяв туман с помощью гуциня. Сюаньюй улыбается устало, словно эти попытки докричаться до Лань Чжаня утомили его до невозможности. — Это совершенно не важно, — качает он головой. — Важно только, что в твоём мире я никак не могу её знать. — Ты не можешь знать её ни в каком из миров. Никто не может, кроме меня и Вей Ина, — упрямится он почти из одного только отчаяния. — Это не важно. Вернее, важно сейчас совсем не это, — почему-то увиливает Сюаньюй. — Ты должен проснуться, — добавляет он вновь. — А что ждёт меня там? — даёт на мгновение слабину Лань Чжань. — Брат. Дядя. А-Юань. Твой орден, — перечисляет тёмный заклинатель. — А Вей Ин? — А причём тут вообще он? — морщит лоб Мо Сюаньюй, и это самый красноречивый ответ. — Я не хочу. Уходи, — говорит Лань Ванцзы, усилием воли смыкая меж ними туман. Всё-таки, хоть на что-то техники осознанного сна годятся даже теперь.***
Когда полупрозрачный Мо Сюаньюй впервые появляется перед ним в «реальности», Лань Ванцзы, не удержавшись, пытается пронзить его мечом. Бичень, к сожалению, проходит насквозь, не причинив вторженцу никакого вреда. — Зачем ты здесь? — спрашивает Лань Чжань. — Я обещал твоему брату и А-Юаню, что смогу разбудить тебя. Я не могу нарушить своего слова, — улыбается тот. — Я не хочу просыпаться. Уходи, — Лань Ванцзы пытается, как раньше, прогнать надоеду с глаз усилием воли, но окружающее не слушается. — Прости, Лань Чжань, но тут у тебя власти меньше, — говорит Сюаньюй, с любопытством оглядываясь по сторонам. Никто не замечает его, кроме Лань Ванцзы, никто не слышит его назойливых комментариев вроде: «По Гусу ты мог бы прогуляться и в реальности!» или «Забавно, ты вообразил старика Ланя и в половину не таким занудным, как на самом деле». Затыкается тот только при виде Вей Усяня, причём настолько надолго, что Лань Чжань успевает почти забыть о нём, обнимая своего мужа и обмениваясь с ним легкими ласковыми поцелуями. — Так вот кого ты на самом деле любишь, — говорит он странным тоном, с непонятной жадностью разглядывая их идиллию. Лань Ванцзы не отвечает, пряча лицо в волосах Вей Ина. Если реальный мир отличается от того, что у него есть сейчас, ему не нужна такая реальность. Лучше уж недолгое счастливое существование в мире иллюзий.***
Появившись ещё несколько раз, Мо Сюаньюй по злой иронии постоянно натыкался на них с Вей Ином вместе, и, всякий раз видя их семейное счастье, сначала смущался, а потом начинал злиться. — Знаешь что? — взъярился он в какой-то момент, — Ты хоронишь себе ради подобного бреда, ради какой-то дешевой замены реальности, полной неправдоподобной слащавости? Где твой здравый смысл? Где твоя хвалёная гусуланьская верность принципам? — Я не желаю жить в мире, где рядом со мной нет Вей Ина, — отвечает ледяным спокойствием Лань Ванцзы. — Вей Ин то, Вей Ин это! Ты как помешался на нём! — окончательно звереет заклинатель. — Я его люблю, — просто говорит Лань Чжань. — И только его. Только он важен. — Ах только он. Только его, — нехорошо улыбается Сюаньюй. Внезапно Лань Ванцзы понимает, что все деревья в Гусу превратились в цветущие яблони, что они забиваются своим запахом в нос, засыпают его своими бело-розовыми лепестками, вызывая морок в сознании. — Лань Чжань! — внезапно вспоминается ему. Глаза Сюаньюя блестят, как у ребёнка, когда он дарит ему новую флейту «младшую сестрёнку» Ченьцин. Он, правда, пытается отнекиваться, краснеет, говорит, что это слишком дорогой подарок для постороннего человека, но при этом сияет изнутри, и Лань Ванцзы купается в этом свете, как в лучах солнца. «Мо Юэ, ты пойдёшь со мной в Гусу?» — спросил он вчера, поцеловав чужие пальцы. Сюаньюй смущался и молчал весь остаток вечера, но ни вчера, ни сегодня не сказал ему «нет». Быть может, на этот раз у него всё получится сделать правильно, может, так и задумывалось судьбой? Быть может, именно Мо Юэ его родственная душа, а Вей Ин — лишь несбыточная мечта, мираж, который невозможно ухватить руками? — Нет, — выдыхает глухо Лань Ванцзы. — Нет! В голове одновременно бьются тысячи мыслей и царит глухая пустота. Он не мог. Он… просто не мог полюбить кого-то ещё, тем более так. Мир вокруг рушится и в прямом, и в переносном смысле: высокое небо, яблони, постройки и люди рассыпаются осколками цветного стекла, утекая вниз, как песок, оставляя лишь тьму, полную боли. Но, видимо, её ещё недостаточно, и потому Сюаньюй жестоко припечатывает: — Вей Усянь мёртв. Он умер раньше, чем ты успел признаться ему в любви. Раньше, чем ты смог его спасти. — Нет, — Лань Ванцзы закрывает глаза и уши, чтобы только этого не знать. Но страшное видение, подчиняясь воле Мо Сюаньюя проникает в его разум. Гора Луаньцзан полна трупов. Вей Ин стоит среди них, лицо у него сосредоточенное, нахмуренное и какое-то истощённое, а в руках Стигийская Тигриная Печать. Вей Ин вскидывает Ченьцин и играет печальную торжественную песнь. Он чувствует, как один за другим умирают Вэни, добровольно принося себя в жертву, чтобы подпитать его, предать ему сил для разрушения Печати, он чувствует, как гибнут заклинатели и, конечно, чувствует, как Цзян Чен взбирается всё выше и выше, идёт прямо сюда. А Лань Чжаня нет, нигде нет. «Пора», — думает Вей Ин и, подкинув Печать вверх, уничтожает её сконцентрированным выбросом ци. Сил совсем не остаётся, а мертвецы вокруг чуют флаг привлечения нечисти у него на груди, скрытый верхним одеянием. Цзян Чен что-то кричит, кажется, пытается его отбить. «Будь счастлив, брат», — думает, умирая, Вей Ин. — «Спасибо тебе за всё. И прости». Боль переполняет какой-то душевный предел, и сам Лань Ванцзы тоже осыпается осколками, падая во тьму.***
Приходит в себя он не скоро. Мо Юэ держит его за руку, с другой стороны дремлет Сичень. Лица у обоих осунувшиеся, измученные. Вей Ина в этом мире больше нет. Лань Ванцзы неимоверно перед ними стыдно, особенно перед Мо Юэ, который не должен был всего этого видеть и всё это выслушивать. Не удивительно, что чуть убедившись в его пробуждении, тёмный заклинатель тут же принимается мастерски его избегать. Пока Лань Чжань восстанавливается, за Сюаньюем, которому нужно восстановиться тоже, приглядывает А-Юань, иногда жалуясь, что господин Мо совсем ничего не ест и не хочет вовремя ложиться спать. Лань Ванцзы нужно с ним поговорить, объяснить ему как-то, что… Но как можно такое объяснить? «Люблю вас одинаково сильно», — разве не ложь, после того как он столь очевидно выбрал Вей Ина? «Он умер и не соперник тебе», — тоже не правда. Вей Ин всегда будет жить в сердце Лань Ванцзы. К тому же, его подсознание почему-то совершило практически святотатство, объединив во едино двух его любимых людей. У Вей Ина из его грёз было лицо Старейшины Илин и повадки Мо Юэ. — Скажи ему, что лучше синица в рукаве, чем журавль в небе, — саркастично шутит дядя, и Лань Чжань неожиданно понимает, кто мог наговорить Мо Юэ гадостей, рассорив их с Лань Ванцзы. Всё решается как-то само. Мо Сюаньюя он обнаруживает случайно всё на той же дикой яблоне. Сейчас уже глубокая осень, в Гусу вот-вот придут первые заморозки, но яблоня вся в цвету, и белоснежные лепестки осыпаются вниз как снежинки. Мо Юэ сидит на ветвях, играя Вансянь. — Откуда ты знаешь её? — спрашивает Лань Ванцзы, неслышно подойдя ближе. — М? То есть, Лань Чжань? — искренне удивляется тот. — Ты же сам мне её сыграл тогда, в пещере Сюань-У, не помнишь? В сознании Лань Ванцзы снова что-то ломается с громким треском, осыпаясь в бездну. — Ты, — выдыхает он хрипло, фоном осознавая, что сцена смерти Вей Усяня показана была ему изнутри, со всеми мыслями и ощущениями. — Подожди, разве ты не узнал меня давным-давно? Ты же сам говорил, — спрыгивает Мо Юэ, нет Вей Ин, в его объятия. — Нет, — шепчет Лань Ванцзы ему в волосы. Голос у него постыдно дрожит. — Всеблагие Небеса, — прижимается к нему ещё ближе Вей Усянь. — А я думал, я просто теперь недостаточно хорош для тебя. — Вздор, — отвечает Лань Ванцзы. И это всё лучше любой мечты.