Я могу попробовать подцепить тебя на латыни

      — Ты чего?.. Да подожди ты.       Они сталкиваются в коридоре после изнурительной ночной смены. В окно стучится раннее утро, они провели на ногах около двенадцати часов, за плечами ряд непростых и каверзных операций (а еще Эггзи пришлось руками доставать из человека глиста). Единственное, о чем мечтаешь после такого — найти в себе силы доползти домой и упасть лицом в подушку. Или мимо. Главное — упасть. Иначе есть риск уснуть стоя.       — Блять, — короткие ногти Чарли царапают кожу, когда он хватает Эггзи под локоть и тащит в сторону ближайшей подсобки. — Да блять!..       Наверное, сейчас не лучшее время для обжиманий. Их обоих слегка шатает, длинный белый коридор распадается перед глазами соцветием красных мушек. Но Чарли безапелляционен, а еще, как услужливо подкидывает уставший мозг, они пропустили встречу на выходных из-за важных для снобского семейства праздников. И, окей, они не виделись достаточно давно. И, окей, они не б ы л и вместе достаточно давно.       Эггзи думает, что должен возразить. Должен настоять на том, чтобы, как минимум, принять душ, поесть и отоспаться, иначе все закончится постыдно быстро. Но Чарли бросает быстрый взгляд через плечо, и он видит — острые смешинки, глубокую голубизну его глаз, залегшие на дне зрачков тени. Чарли взбудоражен, возбужден, а еще немного светится изнутри. И это бесспорно очень красиво.       Дверь подсобки поддается с легким скрипом, и они делают шаг в тягучую темноту только затем, чтобы тут же сплестись телами. Эггзи впивается зубами в услужливо подставленное плечо (окей, они долго шли к тому, чтобы выяснить, как сильно Чарли любит его укусы). Наградой становится низкий гортанный стон, вздернутый кверху подбородок. Чарли на ощупь добирается до стены, не выпуская его из своих рук, и выставляет напоказ шею, дает больше пространства для маневров. Его кожа пахнет потом и гигиеническим средством, жгучие нотки спирта перекрывают пряность естественных ароматов. Эггзи зарывается носом в местечко между шеей и плечом, вылизывает косточки, следуя за тончайшими изменениями запаха. Кажется, его можно почувствовать на языке.       — О боже, — Чарли, видимо, прижимает ладонь к глазам, Эггзи определяет это по шуршанию ткани, и тихо молится непонятным богам. — Еще...       Они оба знают: уже через несколько минут укусы проступят красными пятнами, нальются синью в течение дня; прятать их будет той еще морокой. Но Чарли идет на это, идет добровольно, откидываясь со стуком на старые шкафы, и Эггзи буквально сносит крышу от его покорности. От того, что он п о з в о л я е т. От того, что хочет быть меченым.       Это скручивает в ребрах тугой теплый шар; Эггзи пока не может подобрать ему подходящее название. Вместо этого он берет дыхание, надрывно сипя (рука Чарли уже в его волосах, и это определенно игра не по правилам), и шутит:       — Розы красные, — губы Чарли под его ртом изгибаются в усмешке, — фиалки голубые, — Чарли вжимает его в себя всей грудью, притирается ногой между бедер; и он чертовски твердый там, внизу, — с тобой я хочу попробовать позы любые.       Это глупо. Неловко. Мокро. И совершенно не смешно. Но Чарли все равно тихо хохочет, изредка запрокидывая голову (на его шее уже нет ни единого сухого места; Эггзи горд, очень горд). И ласково пробегается подушечками пальцев за его ушами.       Его член под хлопком медицинских брюк мягко пульсирует, и у Эггзи чешутся руки поскорее оказаться с ним кожа к коже.       — Не оригинально, — говорит Чарли, пока они неловко, все еще стараясь не расцепиться, выпутываются из одежды. Форма нещадно помята, но они отталкивают ее в дальний темный угол; глаза не видят — сердце не болит. — Неужели твоя соображалка не работает лучше?       Эггзи гудит что-то невразумительное ему в ответ — дело в том, что губы Чарли на его рту очень мешают — и в отместку прихватывает щипками кожу на сильных бедрах. Чарли тут же покрывается гусиной кожей, трясется, практически капитулируя, и Эггзи оказывается на шаг к тому, чего добивался.       Он берет в руку толстый, крупный член и мечтательно облизывается. Не нужно видеть, чтобы помнить: Чарли там красив. Чарли красив буквально везде, но он все еще нарцисс, и Эггзи никогда не скажет ему об этом словами и через рот.       Эггзи пару раз двигает рукой на пробу, оттягивает яички, гладит горячую кожу, заставляя Чарли задыхаться. Они близко, буквально впаялись друг в друга, но в этот момент кажется, что этого совершенно недостаточно. Чарли вновь тянется к его губам, обхватывает обеими руками за плечи, но Эггзи слегка отстраняется, чтобы произнести:       — Я могу попробовать подцепить тебя на латыни, — это что-то на уровне детского сада, и, вообще-то, он не открывал учебник по латыни с окончания обучения, но, когда рядом Чарли, Эггзи не всегда в состоянии отвечать за свои слова. В любом смысле. — Типо, мой антериор, твой постериор. Туда-сюда. Сюда-туда.       Говорить уже немного сложно: они продолжают глотать окончания фраз, дышать одним на двоих воздухом. Но Чарли дрожит в руке Эггзи, и за это можно отдать целый свет.       Чарли продолжает смеяться, размазывая слюну по их щекам.       — Твое произношение просто ужасное, — надменно произносит он между всхлипами, и Эггзи мог бы поверить его педантичной натуре, если бы не стоял тут в темноте и не дрочил бы ему, захлебываясь собственными стонами. — И вообще, в одну реку не войти дважды.       — Что, прости?       Эггзи кажется, он ослышался, и в этом, если честно, не было бы ничего удивительного. Рука, нашедшая его член, быстрый и жесткий темп и это волшебное движение, когда Чарли выкручивает запястье и проезжается по щелочке — все это совершенно не способствует нормальному слуху. Или восприятию. Или осознанию себя в бренной реальности.       Чарли сглатывает, широко вылизывает его мочку:       — Не нужно цеплять то, что уже подцепилось, — грудной тон, крепкая хватка и жар, нестерпимый жар под кожей.       Б л я т ь.       Отсутствие воздуха. Сбитые поцелуи. И маленькая сверхновая в голове — с этим, кстати, нужно обращаться ко врачу?       Эггзи кончает бурно и много, в последний момент успевая закусить до крови губу. Чарли хватает еще нескольких мелких, рваных движений и мимолетного бега пальцев между сжатых ягодиц. Он захлебывается стоном, выгибается дугой и дрожит, дрожит, чертовски с и л ь н о дрожит в его руках, будто забывая, что они вообще могут существовать по отдельности.       — Ох, блять.       Им требуется около трех-четырех минут, чтобы немного прийти в себя. Лениво находится выключатель, собираются вещи. Форма Эггзи превратилась в один большой смятый комок, а у Чарли по шву трещат рукава. Но это — нестрашно. Это вообще такая мелочь, если посудить честно.       Чарли встряхивается, стоит им еще раз проверить состояние собственной одежды. Из его черт уходит послеоргазменная нега, движения вновь приобретают скупость.       — Розы красные, — начинает Эггзи, ловя длинные аристократические пальцы, когда они уже стоят перед дверью. У него абсолютно сбит голос, они правда наделали шума. Очень повезет, если удастся выбраться с работы без лишних вопросов. — Фиалки голубые.       Чарли привычно закатывает глаза, но потом — мгновенная переустановка — делает маленький шаг навстречу. Зарывается носом в волосы (окей, точно фетиш). И довольно хрипит:       — Повторишь дома — и я, может, даже помечу это в записной книжке.       Эггзи не может объяснить, почему, но внутри становится очень легко.