Control

      — И-и-и, думаю, мы начинаем наш стрим, — потирает ладони крайне довольный Кэйя, направляет камеру чуть в бок, но пока дразняще прикрывая плечом что-то пикантное позади. Колкая улыбка подтрунивает комментаторов писать раза в три чаще. Посыпались первые комментарии с просьбами, чтобы тот сильно много не болтал. Альберих заходится в смехе, прикрывая белеющую на смуглом лице скалящую усмешку. — Ааа, какие вы хитрые! А как же насладиться моим сладким ликом, а? Ахахаха, шучу, милашки, у нас ведь сегодня новый гость.       Он тут же отходит, и объектив камеры на штативе фокусируется на бледном торсе рыжего юноши, сидящего в достаточно низкой, даже сказать точнее — экстравагантной посадке в кресле. Руки сцеплены наручниками за спинкой, цепочка слегка поскрипывает, когда парень старается принять хоть сколько-то удобное положение, упирается ногами в пол, от чего под покрывшейся мурашками обнаженной коже ног вздыбились канаты крупных мышц, задрожали крупно. Старательно отводя взгляд от камеры, он пялит куда-то в невидимое за кадром окно, голая грудь часто вздымается, а скулы украшает аппетитная краснота — он страшно смущен.       — Глаза на меня, Люк, — мурчит он, отходя к парню и склоняясь над ним и тоже демонстрируя пикантную складку в разрезе вечно расстегнутой рубашки. Жертва сегодняшнего шоу сжимает губы и поднимает несколько угрюмый взгляд, тут же получив мягкий чмок в бровь. — Брось, малыш, ты согласился на это. Не бойся.       От ласковых воркований большая часть зрителей сходит с ума от нежности, но тем двум сейчас немного побоку — они заняты друг другом. Медовая ласка вдруг сходит на жестковатый перехват нижней челюсти. Повернув чужое лицо и вдоволь насладившись своей властью, Альберих впервые предстал перед Дилюком… таким. Хищным, а не кокетливым, каким был все время до этого. От этого заметный глоток дернул его кадык, что не осталось незамеченным.       — Ахахахах, солнышко, я не съем тебя, расслабься, — он отходит на минуту, забирая со столика неподалеку бутылку смазки и полотенце, которое бросил себе на колено, когда упал на стул напротив кресла, с готовностью придвигаясь ближе и облизывая гудящие от желания целоваться губы. — Ну, может быть.       Дилюк сидит в кресле с раздвинутыми ногами, которые так же зафиксированы коленями у подлокотников мягкими веревками, не мешающими свести их в порыве сжигающего смущения, которое не помешало крепкому бугру подняться под тонкой тканью боксеров. Вопреки всем своим стараниям юноша все же отводит взгляд, упершись им как раз в зеркало. Сгорев от стыда, он все же предпочел смотреть туда, чем вперед — прямо в пожиравшие его заживо синие глаза, горящие от такого же возбуждения.       Жилистые смуглые руки осторожно цепляют широкую резинку трусов и, к негодованию самого Рагнвиндра и тысяч зрителей стрима, просто шлепнул ею по бедру. От того, как вздрогнул Дилюк, Кэйя мурчаще засмеялся, будто от щекотки, после чего наклонился, чмокнув резко покрасневшую кожу на выступающей бедренной косточке. Отсюда открывался такой замечательный вид, что было крайне тяжело наконец отлепить губы от чужого живота и снова сесть ровно, придвигаясь так, что голые коленки Дилюка почти ложились на чужие, терлись о ткань штанов. Облизнув губы вновь, он наконец потянул за резинку вниз, все так же мучительно медленно обнажая рыжую поросль внизу живота, основание члена, уже набухшее и горячее, с пульсацией жаждущее прикосновений.       Умиленно уронив голову на грудь, Кэйя легкими едва-касаниями заставляет парня вздрагивать каждый раз, а член — медленными толчками подниматься, наливаться кровью.       — Ничего не бойся, хорошо? — едва ли слышно для камеры мурчит он, заглянув в чужое лицо и опустив мягкую теплую ладонь на подрагивающий живот, разгладил это напряжение, все же заставив того поднять пристыженный взгляд на сегодняшнего мастера.       — У меня это впервые…       — Все прекрасно, — еще больше исходится на мурлычущую ласку метис, гладит живот увереннее, мельком оборачивается к камере, кинув надменный, властный взгляд. Да, они могут смотреть, но полное право на этого рыжего по сути еще мальчишку имеет только Альберих. И сейчас, и всегда. Он показывает эту власть во всей красе тысячам, довольный звуками разрывающегося от уведомлений телефона, мелькающими лайками, растущим числом зрителей. — Ты великолепен, Люк~       — Помолчи хоть минуту, — рдеет и без того алый Дилюк, все сильнее стараясь вжать голову в плечи, на что Кэйя только хрипло хихикает и вдруг ведет пальцем от уздечки вниз, пересчитывает подушечкой венки. Всхлипнув от неожиданности, рыжий укусил губу, стыдливо глядя на вдруг сошедшиеся у переносицы брови парня. Как будто делает немое замечание: «не притворяйся, еще ничего не началось». Сглотнув в который раз, он слегка поерзал, устроившись удобнее и дав трусам съехать чуть ниже.       Брюнет показательно на камеру с щелчком вскрывает прикольно-розовую бутылочку вязкой смазки с многоговорящим «Horny Slime» на этикетке, перевернул горлышко над чужой головкой, тут же выдавив густую, слегка прохладную каплю на покрасневшую кожу, провел толстую блестящую дорожку вниз по лежащему на животе члену. Смазка заляпала и живот, заставляя вздрогнуть так же, как и от аккуратной хватки у основания, с которой Кэйя размазал гель по всей коже и даже поводил большим пальцем по мошонке, заставив бархатную кожу блестеть. Рагнвиндр от такой ласки даже весь навострился, стараясь усмотреть все, что делает этот умелый порно-стример, даже вытянул шею, чем вызвал новый смешок. Толкнув свободной рукой в грудь рыжего, тот схватил член в колечко двух пальцев и медленно провел от основания до самой головки, собирая лишнюю смазку и мелкими движениями растирая ее под уздечкой, заставляя жидкость стекать обратно вниз. Был бы Дилюк собакой — непременно потопал бы лапкой, чем вызвал бы новую волну смеха-мурчания от мастера.       Обхватив член всеми пальцами, Кэйя начал пульсирующим перебиранием легко сжимать его, будто пытаясь всю кровь перегнать к головке, чтобы та стала максимально чувствительной. При этом чвоканье пальцев в смазке было столь эротично, что вполне бы заменило легкую ласку. От звуков сладкая горячая карамель стоит под сердцем, лижет мягкими язычками диафрагму и ползет ниже, заставляя мышцы живота сокращаться.       Пальцы остановились, и Кэйя с садистским удовольствием смотрел, как Дилюк ждет, что поднявшаяся рука опустится обратно, снова подарит такую нужную сейчас ласку. Альберих ждет долго и ехидно улыбается в ответ на раздраженный взгляд. А затем дарит ее в полном объеме: рука двигается размеренно, чвокает густой смазкой, снова заставляет вздрагивать каждый раз, как подушечки пальцев проходятся по обнаженной головке.       В полутишине вскоре раздаётся сиплый полустон: Дилюк прикрыл глаза и уронил голову слегка набок, толстые мазки бровей сошлись где-то у переносицы, задрожали приоткрытые губы. В груди стояло такое жаркое тепло, трепещущее от каждого умелого движения, что парень был готов стыдливо стенать после каждого раза, как пальцы перебирали у основания члена, сдавливали его так, что хотелось зубами лязгнуть и запрокинуть голову.       — Дилюк, — тихо зовёт его Кэйя, ласково и мягко, склонившись к уху и обдавая тёплым выдохом хрящик, наверняка хочет свести юношу с ума этой лаской. И у него почти получается — член пульсирует от каждого раза, как этот бес называет его по имени, отдаёт крупные капли предъэякулята, будто стараясь выскользнуть из этой пытки. — Дилюк~       — Аах, — хрипло и стыдливо стонет тот, напрягая ноги и почти приподнимаясь на стуле навстречу чужим рукам, прикрывает глаза. Выглядит до того изнуренно, раскайфованно и почти безумно, когда подбрасывает бёдра навстречу, почти как дикий. И разочарованно стонет, когда мучитель остановился, осадил его, прижав бёдра ладонями к стулу.       — Место, — тут же урчит Кэйя, проводя ладонью вдоль напряжённого пласта пресса, водит по наконец вздымающейся груди, обхватив пальцами бусинку соска и теребя её, поддразнивая ещё сильнее. Возмущённый, но беспомощный, Дилюк проглотил слюну и, оскалившись, с рыком уронил задницу на место, сел удобнее раздвинув ноги — такой фривольный жест, означающий готовность на любые унижения, только бы наконец получить удовольствие. Альберих смеётся, глянув в камеру мельком — рыжий довольно быстро дошёл до этой консистенции, вызывал восхищение жарким взглядом исподлобья и дрожью в крепких белых бёдрах. Хотелось присвоить его себе без остатка. — Ну же, продержись ещё.       — Хватит… — не совсем понимающе пыхтит тот, уже просто хочет закончить с этим, но и сейчас Кэйя не даёт ему насладиться: сжимает его крепче, прекращает какие либо движения, замирая. Это сводит с ума. — Кэйя…       — Тогда ты помнишь слова, Люк, — так нагло мурчит Кэйя, будто хочет довести его до истерики этой пыткой. — Ты всё помнишь.       — Кэйя… — хрипит он, весь всхлипывает вдруг, а мышцы бёдер под кожей вдруг исходятся непроизвольной, лихорадочной дрожью, как рябь по воде. Вся поверхность тела спонтанно покрывается алыми пятнами от стыда. — … я хочу… хочу кончить …умоляю…       — Ты любишь меня, Дилюк?       — …блю…       — Я не слышу, братик, — мурлычет Альберих, оглаживая чужой блестящий от масла живот, пальцами прижимает бусины сосков, теребя их, пока медленно двигает рукой по члену, заставляя рыжего сходить с ума. Дилюк смотрит на него, как на надоедливого садиста, кусает губу до белых пятен, которые тут же наливались кровью.       — … люблю тебя, — тихо шепчет он, слышно только для Кэйи. Но ему этого достаточно — он не хочет делиться этим с публикой, эти признания принадлежат лишь ему, влюблённому эгоисту и жадине до такого состояния брата. — Я люблю тебя.       Губы у Кэйи неожиданно горячие и такие же влажные от постоянного незаметного облизывания. Он целует сладко, так же дразняще, как и желанно. Рука двигается будто поршень: быстро, постоянно, чвокает смазкой. Член пульсирует ощутимо, дёргается в чужой руке, бёдра вздрагивают, единовременно подрываясь вслед за рукой и толкаясь в узкий кулак. Рагнвиндр, закатив глаза и стиснув зубы, запрокинул голову, гортанно скуля и тугой струёй спуская на свой живот. Сперма точками срывалась и на чужую тёмную кожу пальцев, стекала вниз к запястью белесой полоской, пачкала пах. Кэйя смотрит на него влюбленно, прислонясь так плотно, что почти всем телом прилипал к нему сбоку. Мягко поцеловал в скулу, всё ещё продолжая шептать ему в ухо ласковости наравне с непотребностями, не прекращая двигать рукой. Это сводило Дилюка с ума и он уже не толкался в руку, а наоборот — пытался выскользнуть из него, спрятаться от сводящей с ума пытки.       — Ах, хаа… стой… — срывается он в хрип, когда мастер наконец останавливается, одним движением снимая толстый слой смазки и спермы, деловито обтирает о полотенце, облизывая губы вновь.       — Я же вижу, что тебе понравилось, — мурчит он, глядя в чужие глаза игриво, ласково гладит чистой рукой живот и грудь, снова пачкая её в масле. В камеру тоже смотрит с подразниванием. Да, этот малыш принадлежит только ему. — Зрителям, похоже, понравилась эта сессия. Не хочешь повторить потом?       Дилюк же, вопреки посыпавшимся восторженным коментариям мотает головой, стыдливо сжимая губы. Но Кэйя-то знает — за камерой этот стеснительный и, казалось бы, девственный малыш становится похотливым зверем.       И тогда он не может сопротивляться.