Планета мертвого песка

Солнце жарило так, словно поставило себе задачей переплюнуть пресловутых чертей Дантова ада, что не сулило человеку, лежащему лицом вниз на мелком белом песке каменистого плоскогорья, ничего хорошего. Жарко… Черт побери, где его выкинули, что здесь такое пекло?.. Джим поморщился и с трудом открыл залипшие от крови глаза. Открыл – и тут же поспешно зажмурился, спасая зрение от яростного, раскалено-белого света. Впрочем, увидеть место, где он находился, он все-таки успел. И, похоже, его первая ассоциация насчет ада была не так уж неверна. Он лежал, распластавшись, как лягушка, на каменистой горячей поверхности, прямо под безжалостным белым солнцем неизвестной планеты. И жесткий белый песок, в который он утыкался щекой, был намного более горячий, чем нужен был, чтобы вызывать ассоциации с теплым пляжем и приятным отдыхом. Яркий свет, бьющий, казалось, прямо в глаза, почти ослеплял, а солнечные лучи ощущались как раскаленные волны, пронизывающие тело насквозь. И медленно прожаривающие его на манер бифштекса. Последняя мысль была явно лишней, и Джим, досадливо поморщившись, с трудом приподнялся на локтях и осторожно, стараясь не размыкать сильно век, приоткрыл глаза. Ладони обожгло, и он, тихо чертыхнувшись, поспешно встал на ноги. Голова, естественно, тут же закружилась, но не настолько, чтобы вновь упасть. А значит, на это не стоит обращать внимание. Сейчас есть задачи поважнее. Он осторожно огляделся, стараясь не обращать внимания на то, как в желудке образуется холодный, явно неуместный в этом пекле ком. Пустыня. В самом натуральном смысле этого. Никаких тебе оазисов, пальм или хотя бы пожухлой на солнце травы – только ровное, покрытое белесым песком пространство насколько хватает взгляда. И еще – солнце. Чертово солнце, которое буквально выжигает глаза – а ведь оно, если верить мельком брошенному вверх взгляду, еще даже не в зените. Страшно подумать, что будет с ним, когда оно доберется до верхней точки небосклона. В том, что испытать это ему придется на собственном опыте, Джим не сомневался. Он поспешно проверил собственное снаряжение, тщательно ощупывая потайные карманы и пояс – только для того, чтобы убедиться в том, о чем уже догадался. Ничего. Коммуникатор бесследно исчез – так же, как фазер, аптечка и трикодер, от подкожного маячка осталась только неглубокая ранка на правом запястье. При нем осталась только одежда, которую он обычно носил на корабле. Если подумать, это можно уже считать удачей – по крайней мере, плотная водолазка и брюки на какое-то время спасут его от солнечных ожогов, да и без сапог на этой сковородке ему пришлось бы туго. Что ж, не так плохо, как могло бы быть. А в том, что плохо быть может, и более того – бывает, причем с неким Джеймсом Ти Кирком как-то даже чаще, чем с другими – он убедился на собственном опыте. Собственно, все, что с ним случилось, даже не слишком удивляло его. Вполне закономерный итог того, что по какому-то недоразумению называлось его жизнью. Последние полгода были слишком удачными, чтобы так могло продолжаться долго. А ведь он почти поверил, что сумел вырваться из этого замкнутого круга, хоть чего-то добиться… Завоевать уважение собственного экипажа, доказать, что он не совсем законченный неудачник… Что ж… Теперь у его корабля был новый капитан, и если у его бывшего первого офицера хватит ума отправить вслед за бывшим капитаном главного инженера и навигатора – то таковым он останется надолго… Если повезет. Кирк вздохнул, ощупал, морщась, огромную шишку на затылке и равнодушно посмотрел на выпачканные в собственной крови пальцы. В самом деле, единственное, что удивляет – это то, что его просто выкинули в этой пустыне, не позаботившись предварительно добить. Неужели у кого-то сантименты взыграли? Джеймс Кирк мрачно хмыкнул неуместной мысли и, стянув рубашку, обмотал ее вокруг головы на манер импровизированного тюрбана. И зашагал, стараясь беречь дыхание, в сторону едва заметной дымки на горизонте – которая, если повезет, может оказаться горами. А в горах – если, опять же, повезет – может быть вода. Или хотя бы какая-никакая тень. А если не повезет… Если не повезет – то он об этом уже не узнает. В этой чертовой пустыне, похоже, даже стервятников нет – и еще не факт, что этому стоит радоваться. Закономерный итог, - билось в голове невеселое, - закономерный итог… *** А начиналось ведь все более чем радужно. Учеба в академии Звездного флота. Одни из самых высоких баллов на курсе, головоломный тест, пройденный благодаря сообразительности и нелюбви к напрашивающимся решениям, множество друзей и еще больше подружек. Отец мог бы им гордиться – если бы дожил до этого срока. Но даже и так – именно Джордж Кирк был тем, кто стал эталоном и указателем направления для младшего из его мальчишек, и единственное, о чем Джим жалел – что так и не успел ему этого сказать. Потом – диплом с отличием, назначение на один из лучших звездолетов Федерации, несколько героических – идиотских, как он понимал сейчас – операций, эйфория от собственных головокружительных успехов, тяжелая медаль «за отвагу» и как итог – досрочное присвоение звания лейтенанта. Множество друзей в экипаже «Фаррагута», среди которых он слыл отчаянным храбрецом, и отеческое отношение лучшего в Звездном Флоте капитана – Стивена Гарровика. О чем еще можно мечтать? Сейчас, оглядываясь на то время, Кирк был вынужден признать – ему отчаянно, до неприличия везло. И это не могло продолжаться бесконечно. Все закончилось в одночасье. Рутинная геологическая миссия на Тикосе-4, странное, чудовищное существо, в буквальном смысле выпивающая из человека всю кровь… Сладкий запах меда, чужой голос в сознании, предсмертные крики людей, которые были для него семьей, непонимание, оцепенение, паника, поднимающаяся откуда-то из глубин его существа… И, закономерным итогом - ошибка. Одна-единственная ошибка молодого лейтенанта, промедлившего всего на секунду. Ошибка, которая стоила жизни половине экипажа «Фаррагута». То, что было дальше, вспоминалось как кошмарный, бредовый сон – покалеченный корабль на орбите, страшная статистика, бесконечные, бесполезные поиски выживших среди двух сотен холодных, неестественно-белых тел, мертвые глаза человека, который практически заменил ему отца... …Только вот от этого кошмара невозможно было проснуться. Трибунал был больше похож на фарс – похоже, командование уже заранее все решило, и разбирательство имело чисто формальное значение. Впрочем… Кто станет в чем-либо разбираться, если подсудимый сам признал за собой вину и подтвердил, что мог выстрелить раньше, но промедлил, потому что испугался? Возможно, не стоило с такой готовностью признавать за собой вину? В конце-то концов, это было его первое по-настоящему серьезное сражение, не он первый и не он последний, кто превратился в соляной столп перед лицом неожиданной опасности. Бессмысленно сейчас жалеть. Как бы там ни было, а решение трибунала было однозначным и единогласным: исключение из Звездного Флота с лишением всех регалий и наград. К черту бы эти награды, он отдал бы их все за один-единственный шанс вернуться в прошлое и нажать на гашетку в тот самый миг, когда голос капитана Гарровика в наушниках скомандовал «огонь». И всего через несколько дней после глупого судилища он стоял на пассажирской платформе космопорта, и все его вещи умещались в не слишком туго набитый туристический рюкзак за спиной. Его карьера в Звездном Флоте оказалась до смешного короткой. Только вот Джеймсу Тиберию Кирку, двадцатисемилетнему лейтенанту – бывшему лейтенанту! – было совсем не смешно. Космос… Это была не профессия. Это была жизнь. А теперь она закончилась. Мать с Сэмом так и не узнали о его судьбе. Когда до Денеба добрался, наконец, корабль Федерации, обеспокоенный внезапным молчанием планеты, там их ждала только смерть и запустение. И недописанное письмо с оборванной на середине фразой, которое, никак по злой иронии судьбы, передали «ближайшему родственнику» ровнехонько в день его рождения. Словом, ничего удивительного, что свою двадцать седьмую годовщину Джеймс Кирк встретил, глуша дешевое виски в одном из самых дрянных подпольных баров на Ригеле-6. Денег было мало, воспоминаний - много, а самопальной выпивки явно не хватало, чтобы качественно перевести душевную боль в головную. Зато рискованная игра со странным названием russkaya ruletka, как ни странно, действительно на время отвлекла от тупой боли в груди, которой было, пожалуй, слишком много для настолько непривыкшего к потерям человека. На пятом круге его руку перехватила чья-то жесткая пятерня. И обладатель оной, не заморачиваясь долгими разговорами и философией, сделал ему предложение, от которого он – то ли по пьяни, то ли от обиды на всех и вся – не смог отказаться. Кажется, среди предложения фигурировали слова «риск», «приключения» и «космос». Хотя он не смог бы поручиться за это. И на следующее утро Джеймс Тиберий Кирк проснулся в тесной каюте, с дикой головной болью и в должности навигатора пиратского корабля. *** Крупный булыжник, попавшийся под ноги, заставил Кирка зло выругаться и растянуться лицом в горячей пыли. Шел уже третий час его похоронного шествия по чертовой «сахаре», и к этому времени гравитация, не слишком отличавшаяся от земной, увеличилась, по его ощущениям, как минимум втрое. Солнце стояло в самом зените, и Джим с равнодушным интересом отметил, что пик жары он, пожалуй, пережил. Или почти пережил. Обнаженные плечи покраснели и покрылись волдырями, горло высохло так, что он вряд ли смог бы что-нибудь сказать, даже встреться ему гипотетические «аборигены», накаленный белым карликом воздух был сухим даже на ощупь, дышать этой горячей смесью было настоящей пыткой. Однако он все еще был жив – и это уже была победа. Маленькая победа капитана Джеймса Кирка, который так не любил проигрывать. Джим тихо застонал и, с трудом заставляя себя двигаться, медленно встал на колени. Сил подняться на ноги просто не было, даже мысль о неизбежном превращении в хорошо прожаренный стейк не могла заставить сделать еще одно усилие и сдвинуться с места. Что ж.. Вот и закончился этот глупый фарс. Он мог бы закончиться раньше, и далеко не так мучительно – благо, чертова пустыня изобиловала как корявыми, прорывающимися сквозь поверхность каменными зубцами, так и широкими трещинами в дряни, по ошибке называемой здесь «землей». С острыми, что характерно, каменными зубцами на дне. Вот только он никогда в жизни не умел сдаваться. И никогда не любил простые решения. Иначе он никогда не смог бы за какие-то три года из навигатора и всеобщего мальчика на побегушках стать капитаном. Пусть – капитаном на суденышке, не превышающем двадцать метров в длину, и промышляющем в основном контрабандой и налетом на торговые суда, но – капитаном. …Знать бы тогда, в Академии, где для него сбудется мечта о капитанстве… Знать бы, да придушить заранее штабных крыс, никогда не видевших реального боя и с такой легкостью выносящих приговоры людям, которые смерть видели, что называется, на расстоянии вдоха. А вот теперь он больше – не капитан. И вообще никто. Падаль, которая даже стервятникам и прочей летающей пакости не нужна – по той простой причине, что никакой летающей пакости здесь, похоже, вообще не водится. И сидит он здесь, Джеймс Тиберий Кирк, сын легендарного адмирала, пялясь почти ослепшими глазами на белое солнце проклятой планетки. И не знает, то ли ему смеяться, то ли плакать… Хотя нет, плакать точно не стоит. Даже если в груди опять толкается тупая, давящая боль, смешанная с обидой. Он привык к предательству. Сам предавал не раз, и давно перестал воспринимать такой род отношений как что-то противоестественное. Только вот оказалось, что получить удар в спину от человека, которому доверял, все еще так же больно, как и в далекой, почти забытой, юности. Джим зло стиснул зубы, загоняя глубоко внутрь никому не нужные эмоции и с трудом, шатаясь, как после пятой рюмки саурианского бренди, встал на ноги. Постоял, качаясь и пытаясь унять дурноту и головокружение. Открыл глаза. Закрыл. Снова открыл. И… Ничего не изменилось. Вместо бело-желтого пейзажа пустыни и серой дымки все еще далеких гор на горизонте – лишь яркие ало-желтые круги перед глазами. Кажется, средневековые покорители северного полюса называли это «снежной слепотой». Кирк запрокинул голову к белесому, накаленному до предела небу, и тишину безжизненной планеты разорвал злой, хриплый смех. Какая ирония… Кобаяши-Мару, Джим. Он самый, точь-в-точь. Как жаль, что здесь нет компьютера, чтобы изменить для него программу… Он покачнулся, чуть было не упав, и сделал несколько неуверенных шагов вперед. И еще. И еще. Шатаясь и оступаясь, с трудом удерживая равновесие на острых камнях. Сквозь боль в обожженных плечах и распухшем рту. Сквозь раскаленную темноту перед глазами и никуда не ушедший, непобедимый человеком страх падения. Он уже проиграл, не нужно быть предсказателем, чтобы понять это. Но проигрывать – проигрывать тоже можно было по-разному. Это было единственное, что еще оставалось бывшего лейтенанту Звездного Флота Федерации от его первой, но страстной и безнадежной любви. Он наконец вспомнил, что сказал капитан Рейнер в тот вечер на Ригеле-6. «Ты любишь космос, парень?..» Когда под ногой провернулся очередной крупный булыжник, Кирк споткнулся, неловко взмахивая руками, и рухнул лицом вниз на мелкую песчаную крошку. И больше уже не пошевелился.