Boulevard Of Broken Dreams/Бульвар Разбитых Грёз

Первые лучи солнца пробивались над Ист-Ривер, хотя Тина, направляясь в сторону Гудзона, не видела их, ведь они светили позади неё. Вечно живые улицы Манхэттена начали просыпаться, и знакомые звуки раннего утра — треск бутылок с молоком, стук разносимых газет и запах свежей выпечки, готовой к завтраку, наполняли и без того перегруженные чувства ведьмы, когда она, пошатываясь, шла по почти пустым улицам, пытаясь добраться до дома. Порпентина могла бы аппарировать. Она знала, что синяки, ушибы и боль — не противопоказание для аппарации. Но девушке нужен был воздух. Ей нужно было время, чтобы подумать, прежде чем вернуться домой и застать там суетящуюся вокруг нее Куини. Что, несомненно, произошло бы, несмотря на то, какую они вчера устроили ссору. Один взгляд на Тину, и все это было бы забыто. Девушка отчаянно жаждала объятий сестры, настолько сильно, что даже не чувствовала ни малейшего намека на злорадство, зная, что Куини наверняка будет мучиться чувством вины, как только увидит физическое состояние старшей сестры. Однако, как бы она ни хотела оказаться в безопасности и её объятиях, Тина также нуждалась в личном пространстве. Ей нужно было подышать, подумать. Как? Как это случилось? Как она позволила этому случиться? спрашивала себя Голдштейн, пошатываясь от боли при каждом шаге. Она несла свой кожаный аврорский плащ, перекинутый через руку, хотя ее одежда была грязной и рваной, и плащ мог хотя бы немного прикрыть ее растрепанное состояние. Но ей было все равно. Она была слишком ошеломленной и слишком занятой, пытаясь все переиграть. Как бы Тина ни думала и ни пыталась собрать воедино последние бог знает сколько часов, она не смогла. Кроме ощущения темноты, такой тяжелой, что она не могла контролировать своё тело, призрачного, грубого и жестокого ощущения рук, рук и, возможно, других конечностей на всем её теле, везде, где их не должно быть… Она проснулась менее получаса назад, с головной болью и синяками на теле. Сильнее всего болело между ног. Она не узнала ни комнаты, ни кровати, в которой лежала, но почувствовала болезненный толчок в животе, когда узнала в спящем рядом с ней человеке своего недавнего бывшего, Ахиллеса Толливера. И тут она заметила, что обнажена. Осознание медленно приходило к ней, так как область между ног продолжала болеть и гореть. Но она по-прежнему ничего не помнила. Весь этот сценарий не имел смысла. Ведь всего за два дня до этого Тина порвала с ним именно потому, что он хотел от нее большего, гораздо большего, чем она была готова дать. Девушка пролежала так несколько минут, уставившись в потолок и прислушиваясь к дыханию Ахиллеса. Наконец она решила, что он спит достаточно крепко, для того, чтобы сбежать, не разбудив его. Очень медленно и тихо Тина выскользнула из-под простыней и тихонько направилась к куче одежды на полу, в которой узнала свою. Ее палочка была где-то там. Она прикусила губу, увидев засохшую кровь и… Мерси Льюис не хотела думать о том, что было на ее бедрах. Тина заметила, что ее одежда порвана. Она решила не чинить ее и не приводить себя в порядок. Она должна была сосредоточиться на том, чтобы выбраться отсюда. Девушка быстро оделась, убрала палочку в чехол и выскользнула из комнаты. Ахиллес спал дальше. Она как можно тише приоткрыла входную дверь и выскользнула наружу, бесшумно спустившись по лестнице. Она глотнула ранний утренний воздух, выйдя на улицу. Свободна. Теперь она может идти домой. Тина приняла решение идти пешком. Было больно, но ей нужно было подышать и подумать. Она продолжала чувствовать, как жестокие призрачные руки издеваются над ее телом, но ничего не видела в своей памяти. Последнее ясное воспоминание было о том, как она покидала МАКУСА после обеда. Ей дали выходной, потому что сегодня она должна была отправиться в Париж на задание. Вчера у нее был выходной, чтобы собраться и подготовиться к сегодняшнему отъезду. Так почему же она не была дома? Как она оказалась не просто в квартире Ахиллеса, а в его постели?! Думай, Голдштейн, думай! Она потерла виски, пытаясь собрать воедино события прошедшего дня. — Как ты думаешь, после того как ты вернешься…? Этот вопрос повис в воздухе между ними. Только вчера Тина сказала ему, что не видит для них будущего, что они преследуют разные цели, что ничего не получится. Он не испугался, но и не воспринял это всерьёз, и большую часть сегодняшнего дня спрашивал, была ли это просто пауза перед ее предстоящей поездкой или же это был настоящий разрыв. — Я уже сказала тебе, Ахиллес, я не хочу больше встречаться, — вздохнула Тина, — мы можем оставаться друзьями и все такое, просто я не вижу для нас будущего. — Может, я хотя бы угощу тебя обедом, прежде чем ты уедешь? По-дружески? — он задумчиво улыбнулся. — Я не думаю, что это лучшая идея. Прости. Я знаю, что тебе больно, и я бы хотела, чтобы все было по-другому, — Тина сочувственно покачала головой, — но мне просто сейчас нужно немного пространства. Ахиллес печально пожал плечами. Тине показалось, что она уловила едва заметный намек на хмурый взгляд, но он быстро исчез, поэтому утверждать точно нельзя было, далее он повернулся и зашаркал обратно к своему столу. Это был напряженный день, и поскольку для нее это была только половина рабочего дня, она решила пообедать за своим столом. Хот-дог и кофе. Тина ходила туда-сюда между своим столом и разными другими офисами, улаживая дела в преддверии своего длительного отпуска. Наконец, в два часа дня она выпила последний глоток кофе и начала собираться домой. Волна головокружения прошла через нее. Она присела на мгновение, закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов. Далее открыла глаза. Голова все еще немного кружилась, но ей нужно было идти. Может быть, она немного вздремнет перед сборами. Тина направилась к двери. Она чувствовала себя немного странно. Еще одна причина, чтобы выйти и аппарировать домой. — Эй, Тина, — Ахиллес догнал ее, когда она выходила из здания — Ты в порядке? Может, мне стоит проводить тебя домой? Тина хотела сказать, что она в порядке, что все хорошо и ему не нужно идти с ней. Но она действительно чувствовала себя плохо. — Хорошо, спасибо, — согласилась она, — Но Куини должна быть там, когда я вернусь, так что не стоит здесь ошиваться. Ахиллес быстро взял ее за руку и аппарировал домой. Вот только Тина заметила, что она не дома. — Эм, Ахиллес? Это твой дом. Почему… Он прервал ее грубым поцелуем. — Мне невыносимо быть без тебя, Тина, — умолял он, — пожалуйста, дай мне еще один шанс… — Нет, я уже сказала тебе, — отстранилась она, теперь очень раздраженная, — все кончено. Я больше не хочу быть вместе с тобой. Она пошла к двери, но комната вокруг нее дико закачалась. — Посмотри на себя! — буркнул Ахиллес, — ты едва можешь стоять на ногах, оставайся здесь, по крайней мере, пока тебе не станет лучше, — он проводил Тину к своему дивану. — Давай еще немного поговорим о нас, прежде чем ты примешь окончательное решение, — он положил руку на бедро Тины. Тина вырвалась из его хватки и отстранилась от него — Я уже сказала тебе о своем решении. Пожалуйста, прекрати. Я не хочу больше говорить и не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Лицо Ахиллеса при этом напряглось. — Ах ты, фригидная сука! — воскликнул он, ударив ее по лицу так сильно, что на нем остался синяк. Тина потянулась за своей палочкой, но по какой-то причине не могла заставить свою руку двигаться туда, куда ей было нужно. Ахиллес ухмылялся, глядя, как она машет руками. Комната все больше вращалась. Она скатилась с дивана и попыталась вырваться, но не смогла как следует управлять своим телом. Ахиллес грубо схватил ее за талию и потащил в свою комнату. — Пожалуйста… остановись… не надо… не хочу… — пролепетала она, жалобно пытаясь отбиться от него, пока он прижимал ее к себе. Ее конечности, казалось, становились все тяжелее и тяжелее, и она была беспомощна, когда он стягивал с нее рубашку и бюстгалтер, грубо лапая ее грудь. Каким-то образом его лицо четко вырисовывалось над ней, даже когда все остальное полностью расфокусировалось. Его ухмылявшееся лицо было последним, что она увидела, прежде чем темнота затянула ее под себя… Все это Тина успела собрать воедино, когда завернула за угол на свою улицу. Так вот оно что. Должно быть, это было какое-то зелье. Он мог легко подсыпать его в ее кофе, когда тот стоял на столе… Неважно. Она была дома. Куини поможет ей. И уже сегодня днем она будет за тысячи миль от него, где он не сможет прикоснуться к ней, не сможет причинить ей боль. Тина, спотыкаясь, вошла в свою квартиру и рухнула на диван. — Куини? — позвала она. Да, было еще рано, Куини, скорее всего, спала, но Тина очень нуждалась в ней. — Куини? — позвала она снова. Ее встретила тишина. Медленно, морщась, она поднялась с дивана и поковыляла в спальню, но обнаружила, что та пуста. Конечно. Куини, придя вчера вечером домой в пустую квартиру, вероятно, отправилась ночевать к Джейкобу. А может, вообще не захотела возвращаться домой после утренней ссоры. Это не имело значения. Куини здесь не было. Тина была совершенно одна. Порпентина опустилась на пол и подтянула колени к груди, обхватив их руками. И впервые с тех пор, как она проснулась сегодня и поняла, что Ахиллес воспользовался ею, совершил над ней насилие, она начала плакать. Тина раскачивалась взад и вперед, ее избитое тело сотрясали сильные, удушливые рыдания. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой. Думая сегодняшний день не мог стать еще хуже, она краем глаза заметила зеленый журнал. Отлично, тот самый журнал. Она внутренне проклинала себя за то, что не послушала Куини. — Просто выброси его, — настаивала она снова и снова в полном отчаянии, — Все кончено, ничего не поделаешь. Ты только мучаешь себя, храня его у себя! Тина знала, что сестра права, и все же чувствовала, что должна сохранить тот номер «Увлекало». Она не могла заставить себя выбросить статью, которая заставила мир рухнуть вокруг нее. Было ли это чувство нездорового восхищения женщиной, которая украла сердце Ньюта? Или отчаянная последняя надежда на то, что, возможно, это неправда, или что это не продлится долго? Она так и не смогла понять, почему ей так необходимо держаться. И теперь он лежал там, дразня ее. Мало того, что этот удивительно эксцентричный, замечательный, красивый британский волшебник навсегда остался вне ее досягаемости, но даже если бы он каким-то образом стал доступен для нее, он бы вряд-ли заинтересовался ею. Да и зачем ему, такая грязная и оскверненная, как она? — Будь ты проклят, Ньют! — закричала она, швырнув журнал через всю комнату, и тут же разразилась новой волной слез. В конце концов, Тина, казалось, что запас слез закончился. Через несколько часов она улетит в Париж, и, черт возьми, она собиралась взбодриться и сделать то, что должна была сделать. Первым делом нужно было принять ванну. — Агуаменти, — прошептала она, направив палочку на ванну и наполнив ее приятной горячей водой. Она скользнула внутрь, но вместо того, чтобы расслабиться, стала целенаправленно натирать себя с головы до ног. Она вытерла себя почти до крови, особенно между ног, желая просто смыть грязь со своего тела, хотя знала, что это бесполезно, и она никогда не сделает этого… Тина использовала свою палочку, чтобы залечить синяк на щеке, не желая, чтобы кто-то задавал слишком много вопросов, но всё остальное оставила в покое. Никто больше их не увидит, а у нее не было времени. Ей нужно было собираться. Тина уложила вещи быстро, но аккуратно. Она периодически поглядывала на дверь, ожидая появления Куини. Конечно, сестра должна была хотя бы вспомнить, что сегодня день ее отъезда на несколько недель. Неужели девушка так разозлилась, что не захотела попрощаться с ней? В итоге Тина задержалась на 10 минут, ожидая увидеть Куини… Наконец, она просто не могла больше откладывать это. Вот и все. Для Ньюта она была лишь далеким другом, для Ахиллеса — шлюхой, с которой он мог развлекаться и делать всё, что хочет, и даже ее родная сестра не хочет иметь с ней ничего общего. С тяжелым и разбитым сердцем Тина выключила свет, убедилась, что дверь заперта, и, крепко схватив свой багаж, аппарировала в МАКУСА. Она успела как раз к запланированному отъезду, портключ, 11:07, в Париж.