네시 (4 O'Clock)

Он любил гитару, дешевые сигареты, энергетики и гулять по крышам, а я дорогой алкоголь и холодный мрак одиночества... Мраморные стены викторианского дворца еще никогда не пускали никого в свои покои. Моя старая рояль еще никогда не ощущала ни чьи прикосновения, кроме моих. Она была только моя, а я только ее. Но этот мальчишка... Он был чертовски обаятелен, так смел и одновременно так невинен. Я ненавидел его друзей и его рваную одежду, пропахшую сигаретным дымом и ржавчиной. Но с ним я полюбил звучание гитары, только он умел так, усевшись на пол около моей рояли, склонив угольную пушистую макушку, брынчать что-то незатейливое. Высоко подпевал ломаным голоском что-то глупое, подростковое, что-то про любовь. И на лице сама по себе появлялась улыбка, я подыгрывал, любовался, наши совершенно разные мелодии сливались в одну. Мы смеялись, я впервые почувствовал себя счастливым. Он просил научить его играть на пианино. Постепенно забросил свою черную гитару, все реже брал ее в руки, все реже пел. Все реже улыбался, меньше общался со своими друзьями-раздолбаями, перестал мило морщиться от крепкого алкоголя. Перестал пить, даже писал стихи, его ангельский голосок превратился в жалобный скулеж, его песенки больше не были такими... Он ведь просто просил научить его играть на пианино, а я стал учить его жизни. Кажется, все должно меня устраивать, он стал таким... Удобным? Я этого хотел? Этого я хотел? Я убил его. Убил этого солнечного зайчика в его груди под драным черным свитером. Убил эту улыбку, такую светлую, такую теплую, такую... Что меня не устраивает? Он больше не общается ни с кем, не пьет паленый джин-тоник, не катается по залам на своем разрисованном скейте... Больше не слышно этого заливистого смеха, он больше не поет. Как хорошо было оставить это всё тогда, так и не познакомиться с ним, так и не влюбиться... Он бы так и остался в моем сердце, я бы так и наблюдал за ним издалека, зная, что никогда не буду ближе. Никогда не смогу вдохнуть его запах, коснуться его тела, взять его ладошки в свои. Я плачу по ночам, когда хожу курить, а он пишет стихи, сидя на подоконнике. Мы смотрим на одну и ту же луну, она так красива, но я так боюсь сказать ему об этом. Я не хочу слышать ничего в ответ, я не достоин этого, я не достоин его. Я хочу убить себя, так часто думаю об этом прямо на этом балконе, в душе, даже когда он лежит у меня под боком, я не хочу так больше жить. Я так слаб, как у меня вообще хватает совести такое представлять, я и так испортил ему всю жизнь, я не могу сделать ему еще больнее. Так часто он ждет похвалы от меня, так часто смотрит на меня в общественных местах, его движения стали такими осторожными, он так жмется ко мне, когда мы вместе смотрим фильмы. Его стихи такие грустные, такие красивые, но как же сложно до крови не прокусывать губы, сдерживая слезы, когда он так искренне пишет о любви. Такой маленький и беззащитный, как я могу так поступить с ним, он этого не заслуживает. Если бы я знал, как ему помочь, я бы сделал все, что угодно. Кажется, будто даже моя рояль меня осуждает, я больше не могу играть, в нашем доме вообще больше не звучит музыка, больше нет смеха. И каждую ночь, сидя на балконе, я прошу прощения, я каюсь, я плачу и прошу пощады у Луны. У той самой луны, она всегда была будто талисманом нашей любви, но сейчас кажется, будто и она меня осуждает. Столько слов было сказано под этой луной, он так любил писать стихи о ней, но сейчас даже она так поступает со мной. Мне даже стыдно прикасаться к нему, кажется, будто все и вся меня осуждают. Я ненавижу себя, но так сильно люблю его. Я больше не люблю музыку, больше не люблю этот алкоголь, я не люблю ничего, я так боюсь одиночества...