В прощальном письме пятнадцать запятых

      После той фотки поднялась попросту невероятная буря. Девочки сошли с ума, клепая фотки со мной и тобой, вставляя их в дешёвых фоторедакторах в стрёмные рамочки, и мне настолько надоело это отвратительное создание работ, что тем же летом я сама села за свой слабенький компьютер и начала редактировать наши с тобой фотографии. Удивительно, но их оказалось попросту невероятно много. Грезилось, что каждый момент, когда я по привычке клала свой локоть к тебе на плечо, вставая по-пацански, в момент очередного «спорим», девчонки тусовались рядом, как сумасшедшие репортёры, и снимали это. Все мгновения, когда мы болтали, где-то стояли, рядом сидели, вместе шли из школы. Фоток сотни, и это только те, которые Уля и Мила любезно согласились мне предоставить. Так ещё и твои действия… О боже! За те два месяца до конца учебного года, когда ты прознал о Герьяне, контента у группы фанаток стало больше в разы. Любое мгновенье, когда я рубилась у тебя в игрушки, когда решала тебе математику, когда совершала одно из «спорим», ты снимал на свой телефон. Посты со мной стали появляться на твоей странице и в беседе девочек слишком часто, ведь материала имелось много. Даже при том, что из каждой такой посиделки ты выбирал лишь одну лучшую фотографию. Остальные ты хранил в альбоме «Mine Арьяша», который я почти каждый день грозилась удалить. Но, вскоре, мои страдания завершились. Наступило лето, ты поехал в лагерь, наше общение завершилось. Тогда, как спасательный флажок, ты выложил во Вконтакте фотографию с какой-то девчонкой и наступил мой миг свободы. Ну, как свободы… Девочки постоянно интересовались тем, всё ли у меня хорошо, добавили меня в отдельную беседу, спрашивая о том, как я переживаю расставания. Уля и Мила искренне считали, что моя злоба связана с тем, что я рассталась с тобой, хотя проблема попросту крылась в том, что Кира вновь сломала мой компьютер и мне не с чем было играть. Но девочки оставались убеждены, что я переживаю горькое расставание, и оттого таскали меня попросту всюду, куда только можно. В магазины, в кино, в парки. Мне было весело, бесспорно, но такое излишнее внимание не доставляло удовольствия. Отчасти понимание, что они воспринимают меня вовсе не за того, кем я являюсь, истинно душило, и ещё хуже давило, когда я, огорчено пыхтя себе под нос, ударяла себя по голове, понимая, что они вообще не внимают мои слова. Для них Герьяна реальна и иного исхода они даже предполагать не собирались. К счастью, спасение от этих воев вокруг якобы трупа наших отношений прибыло, и, к моему собственному тогда удивлению, у него было твоё лицо. Это, помнится, вышло сообщение во Вконтакте. «А спорим, ты по мне скучала?» К магазину, около которого ты назначил нашу встречу, я чуть ли не бежала. Почти два месяца я ни разу не слышала это слово и, как оказалось, успела по нему ужасно соскучиться. Мне срочно требовалось задать тебе какое-то нереально сложное действие, и, пока я стояла возле магазина, глядя по сторонам в поисках твоего неказистого петушиного причесона, ко мне приходили всё новые и новые идеи. — Спорим, ты сейчас завизжишь? — услышала я знакомый голос позади себя. Мгновенно развернувшись на сто восемьдесят градусов и узрев знакомую лукавую улыбку с ровными белыми зубами, я запрыгнула тебе на шею в объятия. Ты еле слышно хохотал, а потом отодвинул меня от себя, ожидая от меня реакции на самое главное своё изменение. — Что скажешь? — продолжал намекать ты, но я легко заприметила, что с тобой не так — Ты больше не петух! — воскликнула я, радостно трогая твои короткие светлые волосики. Теперь по ним нельзя долго проводить пальцами. Они кончались также быстро, как и начинались, и, всё же… Они оставались такими же гладкими и густыми, как и раньше, а, значит, по-прежнему оставались лучше моих. — Это ненадолго, — выдал ты, пока я радостно пищала от восторга. — Сколько бы ты не радовалась, я люблю свой хохолок! — Безвкусица в твоей крови не лечится! — обиженно заявила я, скрестив руки на груди. Из твоих уст послышался прежний и очень знакомый слащавый смех. Это уже тогда чувствовалось как-то по родному. — А у тебя что-нибудь изменилось? — спросил ты, ущипнув меня за бока. — Титьки не выросли? — Жди! — выкрикнула я, ударив тебя по носу. В ответ ты схватил меня за подбородок и продолжил свои естественные комментарии. — Пред о меня всё тот же мальчишка! — смеясь, выдал ты. Во мне тоже бурлила счастливая энергетика, потому, вновь стукнув тебя, но только теперь по руке, я вымолвила свою вечную фразу: — Хоть кто-то в нашей парочке должен быть мужиком! Хохот, исходящий от нас, был, верно, громким, но он мне доставлял невероятное удовольствие. Всё-таки, я соскучилась по шуткам, направленным на то, чтобы задевать моё достоинство. — На что мы сегодня спорим? — игриво спросил ты. — Остановились на тебе, — я ткнула пальцем в твою грудь. — Я задаю! — А, может, ты лжёшь?! — А ты не сможешь проверить! — радостно воскликнула я, придумывая новое действие. Мне в глаза попался магазин продуктов, стоящий рядом, и решение, кажется, пришло само по себе. — Спорим, ты не сможешь украсть нам перекус? — выдала я с невероятно довольным лицом, но, услышав твой фырканье, я мгновенно почувствовала, что промахнулась. — И не такое в лагере проворачивал! — произнёс ты, поднимаясь по ступенькам в магазин. — Ты в лагере для каких деток был?! — задалась я вопросом. И, да, чувак, мне всё ещё очень интересно, почему в вашем лагере вас учили отмычкам, подделыванию подписи, мастерству обмана и кражам. — В основном там тусили богатенькие детки богатеньких родителей, — мы зашли в магазин и разглядывали полки в поисках нужного нам объекта. — Часто приходилось говорить на английском, а иногда даже на французском… — Уи-уи? — прервала тебя я, единственной фразой, какую знала. — О. Tu parles français? — спросил ты, со своей вечной ехидной улыбочкой, пока мой мозг пытался логически дойти до нужного решения. — Чё ты только что сказал? Не смог найти. — Ты всё также плоха в языках, как и раньше? Какой же ты самодовольный кретин. — Pare de me caluniar, tolo, — выдала я, вспомнив нужные слова за долю секунды. — Португальский не в счёт! — заныл ты, как и всегда. — Ты только что признал целую страну менее уважаемой, нежели вечно плюющихся французов, — добавила я и, подойдя к полке с кириешками, указала на одну из пачек. — Vamos l. — Как скажешь, Арьяша, — слащаво проговорил ты с моей самой ненавистной интонацией и положил две пачки к себе во внутренний карман кофты. — Теперь делай вид, что всё, как обычно, и не выдавай нас. — Мне тебе губы чтоли отрезать, чтобы ты прекратил меня так называть? — злобно выдала я, пока ты прятал в своей гигантской и, верно, дорогущей одежонке, ещё и бутылочку колы. — Или можно воспользоваться «спорить»? — На это «спорить» не распространяется, — мягко сказал ты, пока мы быстрым, но неподозрительным шагом, старались пройти мимо охранника. — Это что-то вечное и неизменное. Улыбнись. — Оdio, — произнесла я, миновав кассу. — Просто с такой формой твоего имени лучше всего подходит «mine»! — ты поскакал вперёд на ближайшую детскую площадку с добытым из магазина вещами. — А это словосочетание ненавижу больше всего! — выкрикнула я, побежав следом за тобой. Усевшись на скамейку, располагающуюся на аллее рядом с детской площадкой, ты открыл пачку кириешек. Когда я потянулась к ней, ты ловко отвёл её чуть в сторону, а после начал, будто специально, хрустеть громче. — А как же твоё «спорим»?! — насмешливо улыбнулся ты, оголив свои идеальные зубы. — Без него вкусностей не получишь! — Odio! — воскликнула я снова, обиженно сев на скамейку рядом с тобой. — Мне пора выучить это слово, чтобы понимать, когда ты меня обзываешь, — выдал ты, вновь беря из пакета ещё один кусочек. — Зачем? Я на португальском говорю абсолютно то же самое, что и на русском, — вымолвила я, пытаясь дотянуться до пачки, но, увы, безуспешно. Это не то лето, когда я сильно подросла и стала доставать тебе до подбородка. Тогда я гораздо ниже. — Станцуй мне на песке, — произнёс ты, обернувшись к песочнице на детской площадке. — Наш танец босиком. Посмотрев на абсолютно пустой квадрат с бортиками, заваленный песком, я, недолго думая, согласилась. — Музыку включишь? — лишь спросила я, уже сбрасывая с себя свои разваливающиеся синие кеды. Усмехнувшись, ты достал свой новый телефон и заиграла моя знакомая мелодия. Я выскочила на эту поляну и начала выполнять уже знакомые и тебе, и мне движения. В этот песок, хоть его и не должно быть много, я проваливалась. Мои пальцы пропадали под мелкими песчинками, пока я, в ритме танца, пыталась исполнять все движения. Часто моя нога попросту соскальзывала, и, казалось, что в любую секунду, моё движение начнёт играть против меня, нога подвернётся, и я упаду на землю, обязательно себе что-то переломав. Рано, как говорится. К счастью, мелодия подходила к концу, произносились последние строчки и мои страдания завершились. Естественно, глупо ожидать, что ты ничего не записывал. Заодно с мелодией на твоём телефоне велась и съёмка. Новая видеозапись с моим танцем, подобная той, что снята в прошлом году, но только теперь с более громким твоим смехом на заднем плане и более корявыми моими движениями, полетела к тебе в альбом. — Ты всё ещё его заполняешь? — неприязненно поинтересовалась я, усаживаясь на скамью и отняв у тебя пачку с кириешками. — И как он называется? — Всё также, — от тебя последовала улыбка, а потом пред о мной сверкнула вспышка камеры. — «Mine Aryasha». — Прекрати это сейчас же! — я протянула тебе в руки снеки и, схватив кеду, начала надевать её. — Зачем? — смеясь, выдавил ты, перегружая видео с танцем в свою любимый альбом. — Я могу использовать твои фотографии вместо смайлов! Я думаю, это успех! Получив от меня два моих излюбленных фака с полуулыбкой на лице, ты лишь ещё больше рассмеялся и продолжил листать свой телефон. Тут за твоей петушиной мордой я увидела знакомый образ, и, кажется, даже шнурки начали завязываться быстрее. — Валим! — воскликнула я, хватая пачки с едой. — Что?! — удивлённо попытался понять происходящее ты, озираясь по сторонам, в поисках причины моего внезапного страха. А я уже вскочила со скамьи и начала продумывать пути отступления, принципиально понимая, что бежать мне уже некуда и всё уже предрешено. — Там Уля! — лишь выдавила из себя, помчавшись к ближайшему дому рядом с аллеей. Преодолев несколько мам с колясками и детьми, я чуть ли не залетела в огромную арку, тяжело дыша в попытках восстановить дыхание. Ты бежал чуть медленнее, и, в отличие от меня, несущей наш перекус, крепко в руках держал свой телефон, на котором, всё ещё, грузилось видео. — Что… С того… Что там Уля?! — произносил ты медленно, делая отдышку после каждого слова. Уже тогда мне стоило понять, что из тебя невероятно слабый бегун и что победа в забеге мне гарантирована. Судя по всему, борец, певец и актёр оказывался неимоверно слаб в простой сдаче нормативов. Я продолжила глядеть на знакомое лицо, что также пристально смотрело на скамейку, где мы с тобой раннее сидели. Она нас заметила. Это очевидно. — Ох щас полетит! — произнесла я устало, уже представляя, как наша замечательная староста пишет в беседу о том, что нас заметила, буквально воскрешая всё то, что так удачно сгорело в начале лета. А что теперь? Нас заметили вместе лишь раз (и то в единственный, когда мы встретились этим летом), и это сразу же обернулось в возвращение нашего статуса парочки. — Думаешь, она заметила? — задал глупый вопросы ты, поставив свой подбородок на мою голову и тоже поглядев в сторону Ули. Можно, я хоть здесь напишу? Ты дебил. Всегда им был и будешь. Это не обзывательство, созданное на обычной обиде. Просто это твой самый большой недостаток — не замечать очевидных вещей и не понимать очевидных деталей. Хотя… В таком объяснении, мы оба дебилы. Словно, как звонок о том, что команда вернулась, мой старенький телефон, разместившийся в кармане джинс, начал истерично звонить. — Мама? — обратился ты. Посмотрев на телефон, я глубоко выдохнула, повернулась к тебе и указала на экран. Мила. — Возьми трубку! — воскликнул ты, дёргаясь из стороны в сторону с пачками кириешек, какие я передала тебе. Мы прекрасно знали, что будет дальше, и, обидно, но ожидания полностью оправдались. — Алло, — попыталась сказать я как можно более без эмоционально. Я же пыталась сделать вид, что не понимаю происходящего. — Герьяна воскресла! — послышался крик на той стороне трубки, и, в это же мгновенье, мои зубы заскрипели оттого, как сильно я их сжала. — Что?! — начала притворяться незнающим человеком я. — О чём ты?! — Арьяна, Уля скинула фото! — нагло насмехаясь, вымолвила Мила. — Он вернулся из лагеря, и вы снова вместе?! — Мы никогда не были вместе! — продолжала я убеждать подругу. Увы, тут я увидела твою довольную физиономию, в момент, когда твои пальцы что-то очень быстро печатали на телефоне. Я могла бы поверить, что ты пишешь сообщение маме или отцу, может, договариваешься с тренерами о занятиях или общаешься с друзьями из лагеря… Но я же не совсем дура. — Ага, конечно, — засмеявшись, произнесла моя подруга и в это мгновенье ты повернул ко мне экран своего телефона, мигом давая ответ на даже непроизнесённый вопрос. Там на твоей странице в социальной сети красовалась запись точно такого же содержания, как и несколько месяцев назад, только теперь на ней был кадр с моими факами, сотворённый не больше пяти минут назад. Я помню твою довольную отвратительную, слащавую ухмылку и комбинацию двух слов, которые меня невероятно сильно раздражают до сих пор. «Mine Aryasha». — Герьяна жива! — выкрикнула Мила и мгновенно бросила трубку. Ещё с секунду я держала телефон у своего уха, стараясь совладать с гневом, воцарившимся в душе. У меня возникло дикое желание стукнуть тебя лицом об ближайшую стенку или ударить по ноге, но здравый рассудок, утверждающий, что это, как бы, статься уголовного кодекса, отыскал другой план. Моя же очередь задавать действие. — Спорим, ты не сможешь удалить этот пост и альбом с моими фотографиями? — строго заявила я, чувствуя, как постепенно одерживаю победу над домыслами моих одноклассниц и твоими насмешками в эту сторону. — На что спорим? — улыбаясь, произнёс ты, сделав шаг ко мне. Мне было непривычно смотреть на твоё лицо, потому что не имелось моего любимого русого петушиного хохолка, и теперь мой взгляд непроизвольно смотрел исключительно на твои голубые завораживающие глаза. Они оказывались мне не столь приятны, ведь на их основе я не могла построить множество, пусть и однотипных, но смешных шуток. Они ещё тогда казались мне невозможно красивыми. — Если ты выполняешь действие, то я продолжу делать за тебя математику и русский, а, если нет, — говорила я, крутя в ладонях свой старенький телефон, размышляя о том, что придумать, — То ты спрыгнешь с крыши вон той террасы вниз, — я указала пальцем на детскую площадку, где и находился пик, с какого ты мог сойти, если бы не решился выполнить это действие. Он находился на высоте второго или третьего этажа, и, спрыгни ты оттуда, имелся реальный шанс поранить ноги, руки и поцарапать лицо. Части себя ты точно берёг куда больше, чем простую возможность подшучивать над о мной и занятием моих подруг. По крайней мере, в этом убеждал себя мой мозг. Кроткий взгляд на крышу, а потом на меня, и на лице появилась усмешка слащавого, но могущественного мерзавца. — Ну, что ж, — сказал ты, сделав ещё шаг мне навстречу, — Значит, идём на крышу. Мгновенно вулкан, тихо кипящий внутри меня, взорвался. Из него полилась лава, что сжигала остатки моего терпения и спокойствия, аннулируя самообладания, обращая все внутренности в покрытые ожогами останки. Я ощутила невероятную обиду, что возможность подшучивать над о мной, иметь какие-то ниточки, за которые можно дёргать, считалось для тебя важнее себя самого. Господи! Наличие компромата, чтобы доводить меня до эксцесса чувств, стояло выше твоего гребаного здоровья! Мордашка, привычно наглая, сейчас померещилась мне и того более гадкой, прямо-таки злодейской. Тогда я воспринимала подобные твои решения, как игры со мной. Как желание контролировать, как издеваться. Очевидно, самовластной тушке, вроде меня, становиться игроком, управляемым джойстиком не хотелось никак. Я желала всегда быть той, кто находится у руля, а не наоборот. Выхватив из твоих рук телефон, я мгновенно удалила запись, при этом извиваясь и спасаясь от тебя, как только можно. Но, сложно от высокого амбала и борца скрыть мобильный, где всё на английском. — Удали альбом! — воскликнула я, не держа свои эмоции. — Я говорю: пошли на крышу! — крикнул ты на меня в ответ. — Да ты с неё не спрыгнешь! — злобно выдавила из себя я, терпя из последних сил, чтобы не рассечь твоё петушиную морду об кирпичные стены. — Тебе твоё лицо дороже! — Да! Мне дороже моё лицо! Поэтому в схватке между лицом и альбомом, я выбрал альбом! Это игра. Пред о мной стоял кукловод, обладающий ниточками, способными тронуть меня, творить всё, что только вздумается, компрометируя действия, и он очень хотел иметь при себе такие всегда. Чтобы ставить куклу в неудобные позы, чтобы усмехаться над её движениями. Чтобы упиваться этим бессмысленным управлением над кем-то другим. Ты знал, что мне это неприятно, но всё равно хотел, чтобы они у тебя были. Так друзья не поступают. Пытаясь не натворить лишних дел, я просто показала тебе две руки с факами, и, развернувшись, побежала к себе домой. — Арьяша! — выкрикнул ты вслед, но я даже не обернулась. — Арьяна! Та секунда — первый момент, когда мы действительно жёстко поссорились. Ругань сыграла мне на руку, как никогда, ведь, когда первые две недели в школе девочки продолжали говорить про парочку Герьяны, видя, что мы с тобой даже в сторону друг друга не смотрим, то они постепенно позабыли об этом. Группка вроде снова подутихла, даже вновь начала меня успокаивать, и это сталось гигантским плюсом. Альбом не удалился, сейчас то я это знаю. Но при этом ты ничего не выкладывал, что, конечно, не делало тебя героем в моих глазах. Для меня ты попросту выступал кукловодом. Кукловодом с игрушкой, которая больше ему не нравится и про которую он позабыл. Верно, ты сам желал, чтобы мои домыслы оказались правдивы.