В прощальном письме пятнадцать запятых

      Никогда ещё Арьяна так тяжело не заходила в этот проклятый класс. Причиной стало не то, что это её последний раз, а то, что в каждый последний раз необходимо прощаться. Стоя в коридоре и крепко сжимая ручку своего портфеля, она просто дышала, стараясь вернуть в норму своё сбившееся донельзя дыхание. Казалось, что сейчас она проживает концовку сериала или великой трилогии фильмов и, заходя в кабинет, она начнёт эту серию, а вместе с поклоном на вальсе её закончит. Ей нужно не так много. Просто отдать листы, завершающие пять лет их жизни. Сделав последний вдох, она зашла в кабинет, сразу же попадая в объятия дорогой подруги, что, оглядев её с ног до головы, сразу заприметила неладное. — Кроссовки, — указала она на ноги Арьяны. — Туфли для вальса в сумке, — оправдалась девушка и бросила взгляд в сторону парты своего друга. Удивительно, но Герман ещё не прибыл на место, ибо сейчас находился внизу, вместе со своими родителями, занимающими специально лучшие места для просмотра данного концерта. Присев на свой стул, Арьяна достала каблуки и, медленно наклонившись вниз, начала надевать их. В отличие от всего прошедшего года они больше не вызывали в ней ненависти или гнёта. Просто подарок. Просто, как признание. Просто на прощание. Попытавшись встать, она поймала себя на мысли, что каблук куда больше, чем тот, каковой она напялила первого сентября, поэтому, стоило ей только сделать два шага, как на первой шероховатости она чуть не рухнула вниз. Но, конечно, по классике жанра и их дружбы, её успели подхватить. — Падать к моим ногам не стоит, — произнёс он, медленно ставя свою бывшую лучшую подругу обратно в стоячее положение. — Это было моим извечным занятием эти пять лет. — Ты просто не позволял мне склониться пред тобой, как и сейчас, — подшутила она, стараясь улыбаться своей обычной широченной улыбкой, от которой у Германа просто сердце кувырок в груди делало. Пока опора не отправилась надевать свою выпускную ленту, его партнёрша по вальсу то и дело поглядывала на свою сумку, представляя, как внутри неё ютится огромный, сделанный её же руками, конверт с письмами о нём. Он оказался столь огромным, что по толщине больше схож с книгой или каким-нибудь девчачьим романом. Стоя подле двери и ожидая, когда же все отправятся на лестницу, чтобы вновь пройти также, как и первого сентября, юная писательница размышляла о том, когда же одарить своего товарища столь крупным прощальным подарком. Утопая в размышлениях, она упустила момент. Очнувшись, она узрела пред собой протянутую руку, которая явно была ей нужна на таких больших, почти что огромных каблуках. И сколько бы сильно сейчас она не желала быть гордой и идти с высоко поднятой головой, не нуждающейся в никакой помощи и поддержки, ей пришлось договориться со своими внутренними чертягами и принять предложенную ладонь. Следуя среди темных коридоров, Арьяна почувствовала какое-то нелепое чувство ностальгии. Все школьные «спорим» пролетели в её голове, словно порывом ветра. Ей хватало лишь короткого взгляда на ту или иную дверь, чтобы её мозговые клеточки мгновенно воссоздавали пред ней картину событий прошлого. Она думала, что, верно, её провожающий сейчас точно также поддаётся старым добрым воспоминаниям, от которых кружит голову и заставляет биться сердце. А Герману не нужны эти кабинеты, чтобы что-то вспомнить. У него в действительности была плохая память, но, для сохранения этих фрагментов, у него имелся его любимый извечный альбом. И, чтобы вновь пережить это всё, ему хватало лишь одного взгляда на одного человека. Поразительно, как сильно Арьяна меняла его конструкцию и как же сильно тормошила. Добравшись до лестницы, они встали ровной линеечкой, готовясь к проходу. Девочки поправлялись, чтобы на стоящую у входа камеру получились красивые, действительно изящные фото, а мальчики… Занимались, впрочем, тем же, что и всегда. Болтали, не беспокоясь о том, какие кадры в конечном итоге выйдут. Поправляя свою чёлку, из блондинистых мягких локонов, Герман повторял слова песни, что обязан петь на этой сцене в самом начале концерта. Всё-таки, завучи заставили его сделать это, ибо выступающих хороших актёров в школе маловато. Им нужен его голос, раз не в мерках ведущего, то хотя бы, как певца. За несколько минут до выхода к месту сбора подбежало знакомое лицо, не сразу замеченное Арьяной, но о прибытии какого она мгновенно услышала. — Мила! — вскликнули все, кто стоял чуть ниже вечной пары друзей. Пока девушка, пережившая свой последний звонок вчера, добиралась до бывшего парня и лучшей подруги, пролетело достаточно много времени. Ибо почти каждый из людей горел желанием обняться и спросить у красотки, как же её жизнь в хорошей школе. Она светила своими изысканными серёжками, не стеснялась жестикулировать руками, стараясь обратить внимание на колечки и шикарный маникюр, регулярно моргала и поправляла глазки, указывая на симпатичные наращённые реснички. Конечно, она делала это настолько умело, что все, кто спрашивал, как же она живёт, не забыли добавлять к «давно не виделись» — «ты прекрасна». — Привет, — наконец-то поднявшись наверх к своим друзьям, выдала она, сжимая в объятиях счастливого блондинчика. — Привет, — прошептала в ответ Арьяна, касаясь подругу следом. — Ты прекрасна сегодня, — выдала Мила комплимент. — Как и всегда, — добавил Герман. Где-то внутри пламя несчастной писательницы разгорелось пуще прежнего. Чёртик бегун побежал в ад за адским котлом, а чёртик танцор уже вытанцовывала на чьём-то весь день улыбающемся личике. Где всё это было раньше?! — Ты аж светишься, — говорила девушка, обращаясь к бывшему парню. — Я поздравляю тебя. — Спасибо, — поблагодарил он в ответ, слепя своими белыми зубами. Ничего не понимающая брюнеточка, лишь удивлённо посмотрела на парочку, явно знающих больше, чем она. Как и, впрочем, весь этот год. Хотя, как и, впрочем, все пять лет. — Вчера был последний суд, — спокойно ответил её бывший лучший друг. — И мы сошлись на нейтральном итоге. — Никакой тюрьмы или колонии, — радостно шепча воскликнула маленькая аккуратная леди. — Только выплаты за моральный ущерб. И пусть было сказано, что это нейтральный итог, но и подсудимый, и его родители, и весь совет адвокатов считали это полноценной абсолютной победой. Девушка сама согласилась на такое наказание, на последнем суде начав защищать своего обидчика. Это не было подстроено или специально обговорено, просто она, положив руки с порезами на стол, смело начала говорить о том, что никакие отношения не стоят того, чтобы лишать себя жизни, и что, как такового сексуального преступления, не исполнялось. По сути, она сама этого хотела, что и считала нормальной причиной для отказа от уголовного срока. Судья одобрил слова и принял решения о выплатах. Да, они не маленькие, но по меркам этой семьи они приемлемы, как деньги за свободу собственного единственного любимого сына. — Поздравляю, — радостно воскликнула Арьяна, одарив лучшего друга улыбкой, почти идентичной его. Его голубые глаза засияли, снова заставляя ноги, только что вставшей прочно девушки, коситься. Переведя взгляд со своего партнёра на подругу, она увидела, как одними глазами та задаётся вопросом: «это что-то меняет?», — и пока стоявший подле них парнишка весело беседовал с кем-то из одноклассников, девушка покачала головой из стороны в сторону. Это не меняет ничего. Наконец, заиграла музыка, и их дражайшая знакомая ринулась в зал, занимать место и наблюдать за предстоящим концертом. Приблизившись к своей верной старой подруге, Герман протянул ей руку и улыбнулся. Положив поверх свою ладонь, они медленным шагом преодолели ступени. Как они дошли до зала Арьяна даже не заметила. Помнила лишь то, как они уселись где-то в конце, на последних сиденьях ряда, чтобы можно было быстрее ринуться на выпускной вальс. Повсюду висели шарики, купленные родителями, красивые золотые цифры с надписью: «Выпуск 2019», выглядевшие столь поразительно прекрасно и придавали залу какую-то невероятную, но простую роскошь. Множество родителей, пришедших поглазеть на это, разбавляли друзья и знакомые, преподаватели и состав завучей. Радостные улыбающиеся многочисленные лица, среди которых зачесались неподалёку расположившиеся мама и сестрёнка Арьяны, прекрасно знающие, что уходить нужно чуть раньше окончания мероприятия. Дособирать вещи в Москву на сдачи экзаменов, которые программа предложила перенести. Чемодан уже почти собран, билет куплен, а их обладательница готова. Ну, почти… Осталось лишь отдать письмо. Людей выступало небывалое множество, а это ведь только не очень-то и важная первая часть всего концерта. Завершался он как раз- таки вальсом, на который, ребята, по правилам, двинулись выстраиваться за два номера до. Конечно же, пройти до сцены на этих злополучных каблуках помог ей её же партнёр. — Как ты танцевать будешь? — шутливо спросил он. — Также ярко и весело, как ты на моих нервах этот год, — выпалила она, даже не беспокоясь о том, что другие смотрят. Немного помолчав и выдохнув, её возлюбленный, поправил сползающую красную ленту, в попытках найти слова, способные прозвучать как адекватное объяснение его гнусным поступкам. Меньшее, чего он хотел в жизни, это оставаться отвратной персоной в её глазах. В чьих угодно, не в её. — Арьяша, я уже всё объяснял, — повторил он. — Мне тошно было от самого себя. Я себя ненавидел. А в тебе, — он одарил её тёмные горы блеском своего чисто голубого океана, — Было так много от меня. И я просто пытался отстраниться от этого. От тебя, в которой видел очень много себя. От тебя, будоражащей и напоминающей о разбитом сердце, во что я превратил чужое, — чуть помолчав, он произнёс последующее легко, просто, будто слова и впрямь легки, как пушинки. — Ты была права, ты меня сделала. Слишком много внезапных слов пришлось на этот месяц, и слишком много из них преподнесли адскую боль этим двоим. Но одна мысль не давала танцовщице покоя с самого последнего диалога. Весь год прожив где-то в другой реальности, с другой версией своего же лучшего друга, теперь её душа и сердце настойчиво стучали в другую реальность, желая понять, какая же она. — Если бы мы поговорили раньше… — шептала она, так, чтобы стоящие подле пары для вальса её не слышали, — Если бы ты раньше признался, то мы были бы вместе и… Ничего бы этого не было. Удивительно, но она и вправду верила, что, будь они парой, то никакой проклятой игры попросту бы не существовало. Ей хотелось в это верить, в простую мысль, что она отказался от участия бы в этом кавардаке, если бы где-то там, в сотнях километров от него, его дома ждала его безумная подружка. Взаправду, верно, так и произошло бы. Верить всегда было единственным, что они могли себе позволить. Герману, например, хотелось верить все эти годы, что это не просто дружба, а что-то большее. Но надежды, как известны, не особо любят оправдывать ожидания. — Всё было бы, — спокойно ответил он, не думая ни секунды, ибо уже продумывал эту идею на этой ужасной неделе. — Ты сама говоришь, что влюбилась лишь тогда, когда я сломался. Любовь — это сплетение двух историй, — продолжил он говорить своим эпичным, элегантным голосом рассказчика, — А у наших не было возможности соединиться. Лишь идти долгое время параллельно подле друг друга. — Да, — лишь смогла молвить Арьяна, устремившись наблюдать за вышедшей на сцену певицей, которую она видела впервые. Маленькая, элегантная девчуля, с прекрасным тембром и произношением. Она прекрасно заменит Германа на всех будущих мероприятиях этого учебного заведения. — Но мы могли бы попробовать сейчас, — предложил он. О да. Совместные Кириешки, совместная кола, танцы в песке, игры в приставку, совместные прогулки с Миком… Небесная канцелярия будто открывала двери туда, где эта юная танцовщица мечтала оказаться весь этот год и твердила: «Спорим, ты не сможешь от этого отказаться?». Казалось бы, в такие секунды слух отключается, полностью доверяя сердцу, заставляя мозг погулять где-нибудь в сторонке и не мешать вершить любовные дела. Но, к счастью или назло, тёмные ушки услышали из-под кромешно черных волос текст песни, и невольно хохотнули от того, как небесная канцелярия намёками мира захлопнула дверь прямо пред её носом. «Кто не врал, тот не враг и, по сути, пустяк, что в мире нет любви.» Упоминается песня «Всё уже решено — Виктория Чернцова» — Могли бы, но, — она указала пальцем на стоящую на сцене девушку и тихо повторила за ней, — Всё уже решено. Бам. Дверь закрылась, тут же повернув все тысячи ключей, чтобы никто и никогда не смог пробраться внутрь. В этот день они ещё раз попытались это сделать, но так и не смогли. А, может, причина в том, что такой двери, в то счастливое будущее, попросту не было? Песня завершилась, девушка словила свои заслуженные аплодисменты и удалилась, оставляя поле для настоящих героев данного парада. Когда вальс представили и ведущие скрылись за кулисами, Арьяна протянула ладонь своему партнёру и улыбнулась его слабенькой улыбкой. — Если буду падать, удержишь? Девушка держалась из последних сил, чтобы не прошептать «в последний раз». Итак происходящее отличалось исключительно лиричностью и печалью. — Always, — прошептал её партнёр и, ловко подложив свою руку под низ, повёл свою партнёршу на пляски. Мелодия заиграла, заставляя всех зрителей пристально наблюдать за происходящим на сцене. Там, множество раз наряженных пар двигались, ни на секунду, не сбиваясь с курса. Они грезились столь выточенными и аккуратными, что это поражало. Португальская девчонка считала каждое сделанное движение и каждое мягкое, тонкое, преисполненное упоения и неутолимой влюблённости прикосновение её партнёр слишком душащим для себя. Они лишь пляшут чётко по плану, а ей мерещится, что сотни раз слетает запланированный ход, потому что её зазывает. Сам по себе в объятия зазывает он. Удивительно, но, невзирая на то, что ходила в туфлях она плохо, плясать хорошо ей это не мешало. Раз отклонение, два отклонение, и красивый поворот. Школьный вальс, на самом деле, максимально прост, но это не делало его менее симпатичным. Ловко летающие по сцене подростки выглядели изящно, даже когда исполняли малозначительные и абсолютно незаметные зрителям погрешности. Зато, те, кто знал английский, радостно улыбались, поражаясь тому, насколько сильно выбор песни совпал с происходящими событиями. А сидящая в зале Мила вообще расхохоталась, видя, как её бывший парень пристально наблюдает за той девушкой, которую он любил всё то время, пока они были знакомы. «Found my heart and broke it here. Made friends and lost them through the years» Упоминается песня «Castle on the Hill — Ed Sheeran» Как он бережно хватает её за талию при каждом подхвате, и как она, улыбается, просто держа его за ладонь. Они же делали это миллион раз. «Had my first kiss on a Friday night» Да, день рождения Ули и самый первый поцелуй Арьяны. В эту секунду Мила посмотрела на старосту, медленно крутящуюся вокруг своего партнёра и улыбающуюся во все 32 зуба. Теперь ясно, кто избрал эту песню. Когда свершилось невероятно косячное кружение девушек в центре, все затаили пред последующей за ней поддержкой, которая оборвалась по вине явно непредвиденного. Пошли музыкальные помехи, и песня вырубилась со страшными оглушающими звуками. Стоящие в парах одноклассники не понимали, что делать, а вечная зажигалка, расположившаяся подле своего любимого друга, обнимающего её за талию, хотела предпринять попытку отступить, но, просто не успела это сделать, потому что из колонок заиграла другая знакомая классу мелодия. — Eu já lavei o meu carro, — зазвучали слова и тут же, мгновенно, ладони сами немного отодвинулись от девушки. А песня продолжала играть, чем мгновенно заставила смеяться стоящую на сцене выпускницу, которая много лет назад и ставила этот танец, обучая стоящего подле неё парнишку базовым движениям. Танец, когда началось всё. Сколько же сильно хотела небесная канцелярия менять то, что должно было идти в этот день идеально. Арьяша считала, что весь будет проходить максимально презренно, гордо и жеманно, что она будет бродить с ввысь подтянутым носиком и осквернять как товарища, так и пережитые мгновения. Но, почти каждое действо, обязанное смотреться выглядеть жестоко, превращалось в парад добрых воспоминаний. Даже сейчас, заменив нужную песню, заиграла та, что пахла. Пахла детством, пахла началом, пахла летом и пахла любовью. Она просто благоухала всем разом. От неё воняло самой жизнью. Воспоминанием не которое нужно пережить, а моментом каким нужно жить. Уже какой раз этот день, чьи-то бережные руки предлагали ей куда-то идти. И в этот раз эти две ладони, протянутые в импровизированной лодочке, привлекали куда больше, чем уход со сцены или начало самого вальса с самого начала. Танец должен быть закончен, особенно, если выпала такая чудесная возможность вспомнить прошлое. — Мотай! — крикнула Арьяна, встав в пару со своим верным другом. Крепко уложив свои запястья в его крепких ладонях, они начали танцевать те же самые движения, что и тогда, ровно пять лет назад. Рука, хлопок, шаг, хлопок. Множественны переходы и движения со сменой мест. Вскоре, поддавшись этой радости, разливающейся вместе с хохотом её лучшей подруги, в танец ринулась и староста класса, заставляя присоединиться и оставшиеся пары. Сидящие в зале завучи мысленно проклинали танцующих на стене детей, что плясали что-то, больше похожее на призыв какого-то бога или праздник масленицы, нежели обычный школьный вальс. Но, главное — сидящие в зале, оставшиеся одноклассники, тоже подхватили это внезапно возникшее движение. Они захлопали в ладоши, подпевая знакомые строчки известной песни, а начавшая это движение пара крутилась, без остановки хохоча, поддаваясь сумасшедшему ритму воспоминаний и старых движений. В третий куплет, как и тогда на пляже, они сошлись, встав лодочкой, и попросту поскакали по сцене, танцуя под какую-то свою импровизированную сумасшедшую пляску. Другие пары присоединились к ним, что вместе создавало вертящуюся карусель из радостных счастливых подростков, и это оказалось настолько ярко, просто и не типично, что, казалось задуманным заранее. Последним движением, как и положено, стал прогиб, который, ловко схватившись правой рукой за шею Германа, сумела совершить Арьяна. Его ладонь лежала на её талии, стараясь сдержать девушку от падения. Пары повторили то же самое, стоя позади главных импровизаторов этого праздника, стоявших посередине сцены, заняв почётное место главарей. Но следом мелодия заиграла снова и, перекинувшись коротким взглядом со своей старостой, протерев своими черными волнистыми локонами пол, португальская девчонка поднялась и, взяв своего партнёра за руку, исполнила реверанс. Тут же сообразив, он продолжил это движение, подав ей вторую руку, чтобы она сумела легко крутануться, после схватившись за неё. Именно в эту секунду, воплотился тот самый момент, какой Арьяна себе воображала: она, в красивой школьной форме, с протянутой к Герману рукой и его пальцами меж её пальцев, в момент, когда она, опустив голову вниз и немного ссутулившись в спине, вытворяет поклон. Когда она выпрямилась, она тут же поглядела на лицо друга, сжимавшего её правую ладонь, и тут же подвела своё же воображение. Вместо гордого и злобного взгляда, она одарила его сияющей улыбкой. Зал разразился аплодисментами. Вновь взяв свою подругу полностью в свою власть, он повёл её к выходу из зала, для того, чтобы уступить сцену следующим актёрам. Там, девушка без всяких объяснений отправилась наверх в класс, переодевать обувь, а также брать свой рюкзак с последним подарком, который желала отдать своему извечному товарищу. Спустившись вниз, она узрела великолепную картину того, как трое её верных друзей стоят и беседуют о чём-то своём. Вероятно, это разговоры о будущем, о том, что ждёт впереди, и, конечно же, никто из них ни за что не признается, что вскоре того, как они покинут учебное заведение, всё закончится. Друзья, поступившие в разные города, станут незнакомыми людьми, что будут лишь изредка встречаться летними периодами после экзаменов. Подобное уйдёт очень быстро и столь незаметно, что вы сами не заметите, как люди, растущие вместе с вами, станут теми, с кем вы встречаетесь потому что «надо». Никто об этом не говорит, да многие этого и попросту не признают, веря в какую-то вечность. В бесконечных друзей, которые были здесь с «давным-давно» и тех, кто будут подле до «долго и счастливо». В таких хотела верить и Арьяна, когда глядела на лицо Милы или Ули. В таких хотел верить Герман, когда впервые сумел признаться сам себе, что его лучший друг — мелкая ярая злобная девчонка пацанка, которая вечно ходит с пучком и дай ей только волю, сгрызёт кого-то с потрохами за любую колкость. Ну, ей тоже было нелегко признать, что её самый близкий человек — это слащавый парнишка блондин, который похож на любого принца из сказок, что кажется идеальным, добрым и милым, шедевральным. Этакий актёр театра, который не играет только для неё. Они были бы красивой парой. Но ключевое слово «бы». Важно помнить: они пытались. Но такие вещи, как отношения, тянущиеся вечность, всепрощение и всепринятие — это то, чему учатся не в школах, а в куда более сознательном возрасте. Детство — это лишь старт. Начало игры длиною в восемнадцать беззаботных лет. Всё, что мы делаем в это время — это пытаемся. Пытаемся любить, пытаемся дружить, пытаемся жить. Мало кто совершает правильные поступки, будучи ребёнком, да и будучи взрослым мало кто творит верные деяния. Но на то мы и ошибаемся, чтобы потом сделать правильно. Эти двое как раз-таки разделили все уроки жизни напополам. Началась вторая часть концерта, и Арьяна, оставившая сумку с конвертом в раздевалке, вместе с остальным классом ринулась на сцену выступать. Конечно же, номер не получился идеальным. Включилась не та музыка, кто-то забыл свои реплики. Куда больше, чем заунывные речи, на выпускных распространены ошибки, невидимые никому, кроме того, кто это придумывал, и именно их, эти погрешности, всегда запоминают лучше всего. Когда Арьяна выскочила на сцену, она увидела боковым зрением, как чьи-то знакомые руки подняли вверх телефон, снимая её пляски. Впервые за всё время её не охватывала злоба оттого, что это секретная камера работала. Пусть её потрясающие движения будут последними в этом альбоме. На последнюю песню весь класс встал в полуорлясткий круг и, включив на экране видео со своим классом, начал петь одну грустную песню. Герман с Улей стояли в середине, как главные певцы класса, и старались перебить все те голоса позади, которые больше походили на крики мартовских котов. Смотря на своего лучшего друга, поправляющего куриный петушок и улыбающегося её ненавистной наигранной улыбкой, будущая студентка Португалии поймала себя на том, что её пальцы начали трястись. Её тушка явно не была морально готова к тому, чтобы отдавать те рукописи, на какие потратила так много времени и в каких описала и того большое количество пережитых годов. Вернувшись со сцены в коридор, её уже трясло, как банный лист. Скулы напряглись, вновь сделав очертание лица идеально квадратным, а голос и вовсе исчез в небытие, словно его никогда не существовало. Но это не помешало ей подобраться очень близко к своему другу, уже собирающимися вернуться в зал и продолжить просмотр выступление, и, с трудом, давясь комком, застрявшим где-то в горле, произнести: — Можно тебя? Он, тут же кивнув, обвил её ладонь своей и, оставив одноклассников позади, отправился следом за подругой в раздевалку. — Что ты хочешь? — спросил он, улыбаясь. — У меня есть для тебя подарок, — выдавила Арьяна дрожащим голосом, стараясь не первый раз открыть замок от своей сумки. Пальцы судорожно тряслись и казалось, что каждый крошечный нерв на них сейчас плясал макарену, борясь с диким страхом говорить прощальные слова. Не так трудно расставаться с кабинетами, чуток труднее прощаться с преподавателями, но ничего из этого рядом не стояло с тем, чтобы прощаться с ним. Чтобы расставаться с частью самого себя. — Могла бы предупредить, я бы тоже что-то подарил, — усмехнулся он, взяв рюкзак за ручку и помогая подруге его открыть. Наконец-то, молния поддалась, и, заботливо схватившись пальчиками за толстенный конверт, она вытащила огромный подарок. — Твои конспекты по русскому за все семь лет? — пошутил Герман, видя толщину данного конверта. — Скорее, это конспекты нашей дружбы, — мягко молвила девушка, стараясь натянуть на свои тёмненькие щёчки улыбку. — Это подарок в честь конца. Она протянула свой сборник историй, не отводя от него взгляда, боясь поднимать глаза наверх. Почему-то ей мерещилось, что, подними она зрачки, то отбросит идею о завершении прочь. Не сможет его отпустить, и потому она пригвоздила их к полу, вплоть до момента, пока ладони английского мальчишки не потянулись и не приняли скромный дар. — Теперь понятно, почему у тебя так плохо с школьными предметами, — продолжил выдавать шуточки блондинчик. — Потому что ты все силы тратила на это? — Odio, — тут же машинально выдала Арьяна, ударив товарища рукой по локтю. — And i love you. — Я тоже тебя люблю, — тут же сказала она, и, не дожидаясь какой-либо реакции от друга, добавила. — Скажу хоть раз вслух, чтобы знал. Пара голубых глаз поднялась, глядя на её острые квадратные черты и черные завораживающие зрачки, и засияли каким-то печальным блеском. Будто они всё знали. И, в действительности, всё знали. Как всегда, тело ведало больше. Оно знало, что они прощаются. — Давай «спорим»? — тут же предложил Герман, переложив подарок к себе в портфель. — Последнее? — Первое за этот год, — поправил её лучший друг и улыбнулся. — Спорим, что сейчас мы поцелуемся? — С чего это? — захохотав, спросила собеседница. — Потому что это — лучший момент для этого, — ответил он, улыбнувшись сильнее только лишь на правую щёчку. Взглянув в начале на его глаза и прикусывая губы, Арьяна обдумывала столь интересное предложение, а потом медленно поглядев на любимый-ненавистный куриный петушок, тут же поняла, что нужно делать. Сделав один шаг ближе, она встала вплотную к нему, и, уткнувшись в грудь, вместо того, чтобы приподняться и приблизиться устами к его губам, она взяла нежно его ладонь и, поглаживая её большими пальчиками, поднесла её к лицу. Лишь когда он, усмехнувшись, всё понял и сжал кулак, девушка медленно поцеловала костяшки его ладони и тихо выдала: — Так? Весь этот год они играли на воспоминаниях друг друга, словно на каком-то пианино, где каждый из них сидел в разных концах инструмента, играя там то, что попросту ненавидел их партнёр, лишь изредка нажимая на клавиши, удовлетворяющие их обоих. Только сегодня они подошли вплотную к середине и играли одну совместную мелодию четырьмя руками. — Лучше некуда, — прошептал он в ответ, когда его лучшая подруга заботливо опустила руку вниз. Но, конечно же, ему этого мало. Пять лет ожидания для того, чтобы узнать, что та, кого он любил до сумасшествия, тоже любит его в ответ и теперь получить лишь такой поцелуй заставляло его сильно обижаться на саму жизнь. А вот обижаться на Арьяну он попросту не в состоянии. Поэтому, борясь со своими безумными желаниями, бурлящими и сжигающими его с того самого момента, как он выяснил правду о чувствах подружки, он лишь тонко приобнял её за талию, притянул к себе и крепко поцеловал своими горячими губами её черные волнистые любимые волосы. Покорённое в его плоти сумасшествие он считал истинной победой, ибо держаться от неё далече, точно зная, что шанс есть, что он имеется, что надежды не напрасны, оказывалось катастрофически тяжело. Губам хотелось припечататься не к вискам, а хотя бы к уголку рта или щеке, тем более, что они оба этого сильно желали. Он видел в каждом её движении, что она тоже подобного хочет, но сильно держит себя ради блага, а он, уважая её решение, позволял ей держаться. И, пусть сия секунда и стала просто восхитительна, полна тепла и счастья, в мыслях Арьяны вертелось лишь одно: «Это конец.» — Сделаем последнее фото? — с трудом произнесла она, сдерживая бегущие в глаза слезы. — Of course, — тут же согласился Герман, достав свой телефон. Он настроил его на режим селфи и, конечно же, сделав парочку нормальных фото, они сделали их извечную фотографию с двумя факами, а потом и ещё несколько дурашливых снимков. В очередную вспышку, Арьяна поглядела просто в камеру и улыбнулась во все свои зубы, осознавая, что её больше это не пугает. Камеру она более не страшилась, и это точно стало точкой. — Ну, всё, — она взяла в руки портфель и ещё раз повернулась к другу. — Пока. — Так рано уходишь? — удивлённо спросил ведущий, актёр и спортсмен. — Дела, — дрожащим голосом соврала она и поплелась медленно к выходу, не заметив того, как в руках сжимает добрую знакомую ладонь. Ту самую, которая плотно держала её и не давала упасть пять лет её жизни. Пятнадцать запятых. Доведя её до входа в школу, мальчишка в очередной раз сжал её в объятиях, а после, отпустил, помахав на прощание рукой. Когда Арьяна добралась до дома, она представляла, что будет разрываться от боли и слез, но ничего в душе не имелось. И даже кола и Кириешки, купленные по пути, не вызывали в ней никаких печальных эмоций. Этот день прошёл совсем не так, как она ожидала, но он однозначно стал лучше. Ныне ей не было больно. На душе не бушевал ураган, не прекращающийся весь этот адский ужасный год. Он попросту улёгся, а внутри, где-то там, на сердце, воцарилось спокойствие. Всё тихо. Она счастлива. Это точка.

***

Наконец, все письма оказались сложенными подле него на столе. Каждое слово на них и каждая маленькая запятая учтены и приняты, а девушка, написавшая их, ещё не знала, но уже догадывалась, что всё закончилось. В начале Герман грустил, потом смеялся, немного всплакнул и ему было глубоко наплевать, что мужчины этого делать не должны. Он стыдился поступков, не просто считавшимися плохими, а действительно что-то ломавшими и разрушавшими, и, в то же время, его охватывала гордость за те дела, за которые меж строк, его самая лучшая подруга на свете похвалила. Отчего то первая мысль, возникшая в его голове после окончания, это: «О боже, как же долго она это писала!». Но, насколько бы сюрреалистично и печально, практически нереально это не было, последовавшее за ним словом стало тихое, почти беззвучное: «Пока». Пятнадцать запятых, что они прожили вместе уместились здесь, и пусть читались лишь с одной стороны, что вызывало волну несогласия с другой, они действительно всё завершали. Он любил её сильно и слишком много. Настолько долго и мучительно, что страдания по ней стали столь же извечным делом, как и обычный стакан воды по утрам, а мысли в какой-то момент вообще перестали считаться больными. Может, там не хранилось мгновений, когда он, пялясь на сумасшедшую неостановимую девчонку, ютил внутри что-то в роде: «как же я её люблю», — но зато там часто пролетал вопрос о том, что бы подумала и сделала она. Она — любовь, она — туман головы, она — ориентир. Она — часть самого него. Но в эту секунду он чувствовал, что он хочет её отпустить, потому что прекрасно знает, что дальше будет лучше. Сам не надеясь ни на что, он забрёл во ВКонтакте, где на месте первого человека в списке важных всё ещё занимала место её счастливая фотография, с кучей наложенных на неё фильтров. Страница до сих пор существовала, и Герман надеялся, что у него есть пару секунд. Поправляя свой хохолок и усмехнувшись от того, как сам, где-то у себя в мыслях, её голос подписал комментарий о его петушинности, он открыл сообщение и, прикрепив их общее фото из седьмого класса, самое первое, с того самого конкурса, и общее с сегодняшнего дня, подписал: «Wish good ride.» Сообщение быстро приняло статус прочитанного, а затем прилетел и ответ: «Obrigado». Он больше не хотел ничего писать, да и в принципе считал, что это уже попросту не нужно. Вскоре, как и обещалось, страница удалилась. Переводя взгляд с таблички в телефоне о том, что отправить сообщение данному пользователю невозможно, он посмотрел на письма и невольно усмехнулся. Они уже всё сказали, уже всё порешали и расставили чёртовых пятнадцать запятых. На секунду ему вспомнилось всё, что делало их дружбу особенной, борясь с мыслями о том, что теперь это утекло в небытие. Но в следующий момент кто-то в его голове показал два фака и прошептал что-то злобное и гневное на португальском. Ничего страшного, у неё есть замена. Тот мелкий чертёнок, что она подселила в его душу и голову. Он будет его оскорблять и с ним спорить, делать то, что обязан делать человек, что помог построить его, как личность, покуда когда-то она не вернётся, чтобы поставить ещё хоть одну запятую. Не чувствуя никакого гнёта или злобы, Герман приблизился к листам и, взявшись за дешёвый зелёный маркер, обвёл все слова «спорим», что скрывались среди кучи листов, а в конце, на оставшемся месте на самой последней странице написал: «Спорим, ты не жалеешь ни об одной из этих запятых?» И пусть Арьяна уже летела на самолёте, он точно знал её ответ, который так и не написал на эту бумагу. Достав конверт из маминого стола, он положил все рукописи туда, заклеил его, чтобы не возникло резкого желания все перечитать и переосмыслить снова, обратив это в что-то броское и неприятное, и написал «Моя Арьяша». Поставив после красивых букв жирнющую точку, он отправился выбирать билеты на самолёт до университета, в который хочет подать документы, слушая, как в его ушах кто-то противно и тихо ругает его, называя наглым петушком на португальском.