The other side of the Sun

Где-то под таким же ясным и голубым небом Джошуа, помнится, проводил свое детство. Теперь это тлеющие воспоминания, от которых с каждым днем отваливаются кусочки. Он уже не вспомнит имён большинства одноклассников, забыл какого цвета и размера были его любимые игрушки. У него хорошая память, но многие вещи не имели и не имеют для него ценности. Но ему почему-то хочется верить, что он также искренне радовался им всем, как маленький мальчик перед ним сейчас. Не совсем понятно, почему малыш так хохочет, но Джошуа протягивает ему шарик. Однако тот хватается за его палец, тянет и крепко держит. — Приятно познакомиться, меня зовут Джису. — Джошуа качает пухлую ручку и улыбается так широко, что щурится как от солнца. — Чонвон, — представляется за него мать. — Это дядя Джису, смотри какой он высокий, Чонвон, тебе нравится дядя Джису? Ребёнок начинает дрыгаться в коляске, его глаза широко открыты, а на лице радостное возбуждение. — Чонвон, всё, отпусти дядю, — качает головой женщина. — Ничего. — Джошуа снова попробовал выторговать свою руку за шарик и у него это наконец получается. — Давай, пока малыш. От некомфортного ощущения захотелось отмыться, ведь кажется Джошуа чувствует себя самым отвратительным и лживым подонком на земле. У него нет никакого права трогать маленьких и невинных, чистых как ангелы существ. Ему от детей надо держаться на расстоянии пушечного выстрела. С его-то гастрономическими наклонностями он боится проснуться однажды и обнаружить себя главным героем картин Франсиско Гойя. Желания сожрать младенца у него, конечно, не возникало, но ведь и умиления с потребностью оберегать не было. Так чём же тогда они для него отличаются от котят, щенят и прочей живности? Наверное, только тем, что свою собаку ему все-таки хотелось иногда приласкать. — Спасибо за помощь, — говорит Хансоль между тем, как передает двум подошедшим студентам флаеры. — Не за что. — поежившись, Джошуа убирает руки в карманы и выпрямляется, услышав за спиной шаги. — Слыш, Пеннивайз, ну и жуткая же у тебя морда. — говорит Джонхан, и Джошуа оборачивается на него. Такой же каким был на днях, такой же, какой будет завтра. Слишком далеко загадывать не имеет смысла, потому что глядя на побледневшее лицо, обрамленное практически белыми прядями, сложно понять, сколько ещё тому осталось. А волосы у Джонхана между тем уложены назад и собраны в низкий маленький хвост. Джинсы широкие, куртка нараспашку, и Джошуа с укоризной глядит на него. — Хансоль, я предлагаю тебе прогнать этого маргинала, иначе он тут всех распугает, — ему бы хотелось изобразить беспечное веселье, но от непривычного чувства в груди голос твердеет, и в нем слышится раздражение. Если сравнивать, то это похоже на испуг, после которого все тело взбудоражено и ждет сигнала бежать. — Я, собственно, и не планирую оставаться, — вальяжно Джонхан подошёл ближе к столу с безделушками, которые продавал друг. — Слушай, где тут палатка с глинтвейном? — В конце аллеи, вон там справа, — младший указал направление двумя взмахами руки. Кивнув, Джонхан сразу же направился туда, исчезая в толпе. Зачем он вообще подходил? Поздороваться с Хансолем или просто захотелось кому-то нагрубить? Однако, скорее всего, таким образом хотел обозначить свое присутствие, будто если Джошуа захочет, что-нибудь сделать Джонхан сможет его остановить? «Смешно». — А ты не хочешь пройтись? Ты еще не все здесь видел. — Спросил Хансоль у Джошуа, виновато улыбаясь. Наверняка считал неуместным, что всучил тому в руки шары за неимением других вариантов отвлечь толпу детей и их родителей. Сейчас наплыв спал, но проснулась совесть. — Не знаю, — прочистив горло, сказал Джошуа и кинул мимолетный взгляд в направлении палаток с едой. — Кто-нибудь ещё придёт? — Сказать честно, ты единственный человек, которого мне было не стыдно попросить прийти, — перебирая предметы на столе, сказал Хансоль. — А откуда знает Джонхан я без понятия, я думал, он будет занят, как и все остальные, поэтому не стал его звать. — Так мягко бездельником меня еще не называли, — улыбнулся Джошуа. — А что твой друг Чан? — Может быть и придёт, — пожал плечами Хансоль. — А может и нет. — Ясно, — цокнул языком старший и огляделся на цветные шатры по сторонам. — Я, наверное, и правда хочу пройтись немного. Найдя курилку, Джошуа постучал по карману пальто, достал красный коробок и пальцем щелкнул по нему. Он медленно закурил, с удовольствием отмечая, что прочие люди уходят, оставляя его одного. Вихрь в груди стал постепенно рассеиваться, мысли стали немного проще. Муравьи, сосредоточившиеся на кончиках пальцев, расползлись по телу, когда дым покинул легкие. Глаза сами слипались от ярко белого неба. И все-таки ему сложно понять, нравятся ли ему все эти новые ощущения, возникающие от одного только чужого присутствия. Не рациональные реакции - можно пойти по сложному пути и начать их игнорировать или отрицать. Однако ситуация давно запущена, и это уже не возымеет эффекта. Джошуа делает глубокую затяжку и выдыхает густой клубок дыма. Как только он рассеиваться, перед глазами возникает Джонхан. — Идём. — Говорит он. — Что тебе нужно? Я ещё не закончил. Тогда Джонхан подходит ближе, забирает сигарету и за одну затяжку выкуривает все что от той оставалось. Его губы кажутся еще мягче и темнее, обнимая белый фильтр. За всем этим Джошуа наблюдал без движения, полностью увлеченный моментом, он старался даже не моргать. Окурок не глядя отправляют прямиком в урну. — Теперь закончил, — выдохнул тот, разбивая дым о чужое лицо. *** Когда он понял, что они сделали, стыд медленно начал выгрызать в нем дыру. На любые аргументы Джошуа он отвечал, что не сомневается, что будь на месте того оленя человек, то Джошуа бы заставил его поступить также. Перерезать глотку, нажать на курок или газ. Возможно. Даже отрицать не стал. Но разве это заслуживает осуждения? Врать ради родного человека. Убить за почти брата. Когда чувствуешь с кем-то родство, странно ли пойти на преступление? Есть связи, что образуются за краткий миг. И также легко они рвутся. *** Студенчество - романтическое состояние души, при котором, даже со всяким отсутствием денег в кармане, жизнь удивительным образом кажется полной. Молодые ребята скидывают с себя сумки, на них толстовки и шапки, но это совершенно не мешает им начать носиться по баскетбольной площадке и время от времени выкрикивать команды и ругательства. На лавочке неподалеку женщина в строгом костюме тянется погладить собаку, и совсем молодой парень рядом подсаживается к ней. Откладывает рюкзак в сторону и старается не сильно улыбаться. Они как будто просто рады друг друга видеть, не делают ни единого лишнего движения, но то как они смотрят друг на друга, уже достаточно, чтобы понять, в каких отношениях они состоят. — Как думаешь, они спят вместе? А у нее наверняка есть муж и пара капризных карапузов? — Ты об этом хотел поговорить? — Закинув ногу на ногу, Джошуа поправил пальто, а потом принялся разглядывать ветвистые тернии посаженных рядом кустов. Ни парень, ни женщина не производили впечатление изменников, отчего слова журналиста, кажутся просто попыткой найти, что-то интригующее даже в них. Сидящий на противоположном краю лавочки Джонхан откинулся назад поудобнее и, убрав руки в карманы, заговорил: — Помнишь того парня из больницы? Мелкий, во врачебном халате, — строгим тоном спросил он, переводя взгляд от удачной передачи разыгранной прямо у него перед глазами на Джошуа. — Ты же сразу понял, что он самозванец? — Рад, что ты не считаешь меня идиотом. Но зачем он тебе? Мне казалось и без всяких малолетних придурков тебе есть о чем писать: маньяк разгуливает по улицам, кто-то спалил государственный объект, а богатые ублюдки каждый вечер устраивают пир во время чумы. — Не интересно разве, что он там делал? — Нет, — он и так догадывается. Пусть поспешные предположения не то, на что стоит рассчитывать, когда делаешь какие-то выводы, в своей интуиции Джошуа не сомневался. — И кажется, в прошлый раз я просил тебя отвалить от меня? — Тебе не нравится, что я о нем заговорил, — констатировал Джонхан и хмыкнул. — Не хочешь, чтобы я вмешивался. Это какая-то солидарность? — Ничего подобного, — покачал головой Джошуа. — Меня просто раздражает, что ты продолжаешь задавать мне вопросы, как будто ждёшь, что я начну тебе помогать? На что ты вообще надеешься? — Я ни на что не надеюсь, поэтому никогда и не разочаровываюсь, — улыбка журналист наводила на мысль, что происходящее его и правда забавляет. — Ты же знаешь, кто этот парень. Ведь так? — Рад, что ты тоже не считаешь меня идиотом. — Тогда чего ты хочешь от меня? — пальцы снова тянутся к пачке мальборо, и Джошуа неторопливо достает ее из кармана. — Чтобы я объяснил тебе, зачем он убил отца? — Нет, — глазами Джонхан неотрывно следил за каждым чужим жестом, и, кажется, сейчас он нашёл что-то для себя интересным, брови его причудливо изогнулись. — Чтобы ты объяснил мне, почему у него ничего не получилось. — С чего такие выводы? — согнувшись, Джошуа старался смотреть только на качающийся огонек зажигалки, что сбивал ветер. Он прикрыл его руками, после чего смог затянуться. — Думаешь, мальчик не виноват? — Я этого не говорил, — Джонхан задумчиво почесал затылок и, немного помолчав, сказал: — он определенно главный подозреваемый. Но чего он хотел этим добиться? Ведь убийство, как правило, не сама цель, а всего-лишь инструмент. Глупо убивать свой единственный источник дохода и не рассчитывать ни на что. — Может, просто всего-навсего личная обида? — даже не пытаясь изобразить заинтересованность, Джошуа чуть задрал голову, чтобы взглянуть на самые верхушки деревьев. — Мы не можем знать, что за отношения были между ними. — Исключительно уважительные, — хмыкает Джонхан, точно зачеркивая воображаемые пунктики. — Я навел справки, мистер Ли своего сына любил, хоть был весьма строг с ним. На мероприятия всякие вместе ходили, в отпуск последний раз вдвоем летали в Японию. — Тогда у меня нет теорий. — Правда? — его голос прозвучал совсем близко, а дыхание напоминало о том, как прогревает и вяжет язык в узлы вино. Запах Глинтвейна обволакивал, будто ничего прочего вокруг не было. Когда он успел оказаться рядом? — Но, Джошуа, кто может лучше понять самозванца, чем другой самозванец? — Я не самозванец, — проглатывая раздражение, Джошуа сдерживает желание вырвать собеседнику что-нибудь и натягивает гадкую улыбку. — Не больший чем ты. И из нас двоих я признаю реальность куда охотнее. — Я бы сказал, ты ее игнорируешь, — в его усталых чертах лица возник намек на заинтересованность. — Что должно произойти, чтобы ты понял, что все сложнее, чем ты привык? — Что именно сложнее? — догадываясь, что речь уже не о мальчике, спрашивает Джошуа и стряхивает пепел. — Если думаешь, что то был первый раз, когда я увидел чудовище, ты ошибаешься. Я знаю разницу между тем, когда они реальны и когда это всего-лишь фантомные боли. — Вряд ли в зеркале ты встречал то же самое, Джошуа. То, что было там, куда страшнее и существует на самом деле, — лёгкое волнение возникает на его лице, и он отворачивается чтобы откашляться. — А кого встречал ты, чтобы понимать разницу? Сначала Джонхан чиркнул кроссовком по асфальту, а потом встал и, глядя на Джошуа сверху вниз, спросил: — Почему если реально только то, что осязаемо, когда просыпаешься, чувство на языке такое правдоподобное? — Не знаю. У тебя бред? — сказал Джошуа, не поднимая головы и глядя в сторону. — В твоем состоянии я не удивлюсь, если у тебя галлюцинации. Мяч залетает в кольцо, небольшой порыв ветра сбивает последнюю листву с деревьев. Розовой, местами бледной ладонью Джонхан берет руку Джошуа, разворачивает и приподнимает, чтобы переплести их пальцы. Те немного покалывает, как будто прикоснулся замершей кожей к батарее. — Не знаю, каким было то нечто, — из его выражения лица сложно понять, испытывает ли он отвращение. Джонхан отходит назад, руки не отпускает и тянет Джошуа на себя. — Но мои руки такие же настоящие, как и тогда. — И такие же холодные, — непроизвольно Джошуа поджимает губы, и на его лице образуется недовольная гримаса. Он позволяет поднять себя с лавочки, однако думает о том, что помнит не только чужие руки. — Есть что-то ещё, о чем ты хочешь мне напомнить? — Ощущение, когда вода заполняет легкие и так очень трудно забыть, — на секунду взгляд Джонхана смягчается и становится немного жутковато. — Надеюсь, напоминать каково это не нужно? — Попробуешь меня утопить? — улыбается Джошуа, нехотя отпуская чужую ладонь. — Как далеко ты готов зайти, чтобы доказать свою правоту? — Если я прав, то границ не существует, — он ухмыляется и склоняет голову набок. — По крайней мере, тех, которыми я пренебрегаю. — А закон? — интересуется Джошуа, разыгрывая на лице детскую непосредственность. — Это будет покушение на убийство. — Закон - это линия на песке. Тем более тебя вряд ли можно чём-то подобным убить, — говоря это, Джонхан прикасается к тому самому месту над глазом Джошуа и, проводя по нему пальцем, заодно убирает волосы в сторону. Прежний Джошуа был бы восхищен, но сейчас он в замешательстве. Ведь трудно не желать проглотить человека целиком, если никак не получается его понять. Смог бы кусочек Джонхана преодолеть границу между желудком и прочими органами, просочится куда-то глубже, чтобы хотя бы на самую малость позволить Джошуа понять, о чем тот думает, когда так на него смотрит. На загривке проступает зеленый бархат чешуи, пусть его и не видно за отросшими волосами, очевидно если позволить себе остаться, то ничего хорошего не будет. — Но ты всегда можешь попытаться, — сказал Джошуа, собравшись уходить. Ему тут в принципе находиться не стоило, но ему с каждым разом все труднее отворачиваться. — Еще увидимся, Джошуа. — провожая его взглядом, выкрикивает Джонхан чересчур довольным тоном. *** После ярмарки Джошуа нашёл себя идущим к храму с пакетом апельсинов и яблок. Он вошёл внутрь, положил подношения рядом с алтарем, зажег благовония и лег на циновку, закинув руки за голову. Его мало волновало исчезновение монаха, напротив, он нашёл это удачной возможностью насладиться местным кислородом неиспорченным чьим-то постоянным дыханием. В таком положении он и уснул. Ему снится дом, мать, ее сад летом, то как они сидят вдвоем на террасе и говорят о чем-то бессвязном, но будто имеющем смысл. Остаться бы в этом моменте подольше, никакого одиночества в нем не существует. Лицо женщины напротив светится, в ее тени ему хочется укрыться. На столе лежат фрукты, выпечка, стоят стаканы с недопитым чаем, а на тарелки валяется пистолет. Кто-то кладет руку Джошуа на плечо и спрашивает: — Что ты тут делаешь? Открывая глаза, Джошуа в недоумении смотрит на Джуна, а потом трет лицо и садится. — Привет? — Видать и правда проблемы со сном. Развалился у алтаря, как божок какой-то, — смеется сосед. — А ты наглый, оказывается. — Тут просто очень тихо, — пожимает плечами Джошуа, а потом начинает разминать конечности. — А ты тут что забыл? Это теперь местная достопримечательность? Я думал, тут мало кто бывает. Сначала Джун молчал и улыбался, а потом встал и сказал: — Мне друг показал это место, — он схватил одно из подношений и откусил. — Сказал, тут хорошо кормят. — Твой друг богохульник. — Ну как сказать. — Джун продолжил жевать сочное красное яблоко. — Ему можно, наверное. — С чего ты взял, что ему можно? — У него связи, — он ткнул пальцем в небо, но накапал на себя, и той же рукой позже пытался стряхнуть сок с одежды. — Вот же черт. Джошуа развернулся к алтарю и молчаливо начал поправлять стоящие по его мнению не на своем месте предметы. Довольный результатом он мысленно представил как бы выглядело это место, если в нем было больше людей. Может, оно наконец-то стало бы домом его Бога, если убрать из него все эти деревянные таблички? Он не читал местные заповеди, но не сомневался, что они в чем-то напоминают те, по которым живет его мать или дядя. Интересно, как много из них он нарушил? На ту же циновку рядом садится Джун, согнув под себя ноги и сложив руки перед собой. От него исходит искреннее благоговение, которое больше напоминает наслаждение от самого процесса и ритуала, нежели глубокое чувство от связи с чем-то высшим. Но Джошуа это устраивает, и они сидят бок о бок, не пытаясь с кем-то извне связаться. В какой-то момент дверь скрипит и на пороге появляется Минхао. — День добрый, — сказал он и, быстро пройдя по храму, рухнул между ними на колени. Монах сразу сложил руки, будто торопился поймать секунду, и присоединиться к чужой молитве, но потом ему на глаза попалась обертка и он недовольно скривился. — Блять, кто опять съел мои батончики? — Разве это не подношения? — сдерживает смешок Джошуа. — По-твоему это делает ситуацию лучше? Какая разница подношения это или мой батончик, какой-то засранец его сожрал. — Минхао потянулся к свече и зажег ее, после чего прошептал: — Чтоб он подавился. И Джун рядом давится, только от смеха. — Может, ты ещё Таро разложишь? — успокаиваясь, спрашивает он. — Вы же так делаете, — обратился Минхао к Джошуа. — Ставите свечку в церкви за чужое здоровье? — Ага, — качает головой Джошуа и улыбается. — Но мне тоже интересно, есть ли у тебя Таро? — Я бы не отказался от расклада на язву желудка одному мудиле, — подмигивает ему Джун. — А ты тоже поставь свечку, — щурится Джошуа, когда улыбка его становится шире. — Издеваетесь? Я монах, а не шаман или колдун, — он встает с места и идёт к окну. — Ладно, я собираюсь проверить, тут стоит запах плохого юмора, так что прошу вас покинуть помещение. Глянув на экран телефона, Джун неожиданно вскочил. — Ой, кажется, я опаздываю, — пробубнил он под нос. — Обещал сводить брата в террариум. Когда он уходит, Джошуа не торопится и встаёт. Однако перед тем как покинуть храм он оборачивается к монаху и спрашивает: — Ты не видел, с кем он приходил? — В смысле? Разве не с тобой? *** Настало время для ещё одного одолжения, и Джошуа, вооружившись лицемерной улыбкой и припрятанной во внутреннем кармане пиджака пачкой сигарет, зашагал по холлу отеля. Через десять минут он уже поднимается по лифту к номеру, который занял для себя Сунен. Потому как сидеть в банкетном зале оказалось весьма утомительно, со слов последнего, он поздравил именинника, откупился подарком и снял номер с бассейном. — Лотто че-то, — балуясь, растягивая слова, Сунен встретил Джошуа пьяной улыбкой и окруженный не менее десятью прекрасными дамами. На каждой - вечернее платье и выразительный макияж. Одно их дыхание обойдётся в несколько бутылок мартини, чего говорить о более активном присутствии. — Злым корпорациям надо быть умнее и брать названия покороче. Типо КвонТэк, Квон Интерпрайзес, Квон… — Квон-общество-с-ограниченной-ответственностью, — пройдя глазами по комнате, сказал Джошуа. Несколько девушек подняли на него глаза, с интересом рассматривая его недовольную гримасу. — Не надоело ещё? Сунен передал джойстик лежащий на его плече девушке и та охотно продолжала играть за него. На экране широкой плазмы во все стороны брызжет кровь. Через несколько секунд разбиваются чьи-то кости. — Джису, — протягивая гласные, надулся Сунен, — расслабься, сегодня такой прекрасный вечер! Такая шикарная музыка играет, слышишь? — он резко дернулся на диване и всем телом подался вперёд, отчего девушки рядом напряглись. — Ну, ты слышишь? А луна, посмотри какая она гигантская! Вот же черт, я никогда не видел, чтобы она была такая красивая! Когда он указал в сторону окна, Джошуа заметил и правда большой дрожащий в отражении воды шар. Ему открывался прекрасный вид на бассейн, а за ним и виды города, из почти всех уголков номера. — А вам не скучно? — обратился Джошуа к остальным присутствующим. Кто-то захихикал, кто-то продолжил играть в приставку или потягивать коктейль, не отвлекаясь от скроллинга ленты в телефоне. Их более чем устраивало такое времяпрепровождение, не часто наверное им платят за то, чтобы развлечь молодого мажора игрой в приставку, потому что тому захотелось устроить турнир, а для этого понадобились соперники. Вряд ли сидеть на коленках старых извращенцев занятие приятнее. Однако одна из девушек подпирая лицо узкой ладошкой заговорила: — Мне скучно. Хочешь меня развлечь? — Обсудим вред синтетических наркотиков? — Пожалуй, воздержусь, — покачала головой девушка и отвернулась к остальным, чтобы уже более недовольный тоном продолжить: — Я вообще-то занимала сразу за Соён! Чувствуя себя уставшим воспитателем, Джошуа, закинув ногу на ногу, занял место в дальнем углу за барной стойкой. Налил себе чего-то попроще из минибара и закурил. Ему хотелось игнорировать напрягающую мысль о том, что состояние знакомого начинает его беспокоить. Быть может, Сунена он просто плохо знает, но поведение молодого человека кажется чрезмерным. От этих размышлений отвлекает сообщение от матери. Она спрашивает как дела и помнит ли он одноклассника, который жил с ними на одной улице, потому что парень этот про Джошуа недавно интересовался. Спрашивал ещё взяли ли его на работу и сколько платят. Опрокинув в себя весь стакан разом, Джошуа ответил, что помнит одноклассника, но видимо тот плохо помнит Джошуа, потому как работа - это последнее, чем ему всегда хотелось заниматься. Получив от матери пожелания спокойной ночи, он вздохнул, понимая, что она старалась найти удобное время, даже с учётом разницы в часовых поясах. Когда время прекрасных дам вышло, Сунен хотел доплатить парочке девушек за компанию, но Джошуа проводил тех на выход. — Чего ты такой серьёзный? — А ты почему нет? Ты ведь не такой беспечный на самом деле. — Нет, — отрицательно покачал головой Сунен и откинулся на декоративную подушку. Джойстик выпал из его рук. — Зачем я здесь? — Чтобы кто-то смотрел, как я схожу с ума и не мешал. Но ты мешаешь, — брови Сунена мгновенно встретились на переносице, а губы скривились. Он вскочил и схватился за Джошуа. — Только не блюй, — просит его тот, помогая встать на ноги. — Я только харкну, — говорит Сунен и тянется к вазе на столе. Откуда в нем столько алкоголя? Кажется, он уже мог бы лезть из всех щелей. И вот его выворачивает прямо в вазу, но такого потока та не выдерживает и все льётся на пол и вокруг. — Чтоб тебя, — Джошуа кривится и отводит переводящего дух Сунена обратно на диван. — Я в ванную. В ответ слышится только невнятный бубнеж. Изящная сантехника, до которой не успел добраться Сунен, кажется ещё белее с каждой секундой. Мраморная столешница рядом выглядит несуразно. Или Джошуа только так кажется, когда он отрывает одному из сложенных полотенец-лебедей крыло и кидает его в раковину. Но руки замирают у самого вентиля, когда он слышит странный шум. И Джошуа оглядывается на попуприкрытую дверь. — Че за дерьмо? — громко негодует Сунен снаружи, а потом слышится хлопок. — Квон, — послышался незнакомый голос с хрипотцой. — Мелкий ты ублюдок, как провел вечер? Хорошо повеселился? — Отпусти меня! — еле слышно заговорил Сунен, словно ему передавили горло. — Отпусти, кусок говна! Сука, ты вообще знаешь, что творишь? — Хочу передать привет твоей семье, — рассмеялся незнакомец. — Как думаешь, им понравится твоя голова на подносе? На золотом, я, кстати, принес его с собой! Тихо подходя к двери, Джошуа глянул сквозь щель. На вид лет пятидесяти, высокий и крупный мужчина держал Сунена на весу как котёнка, а потом швырнул на стеклянный столик, разбив его. Симпатичное лицо исказила гримаса боли, и Сунен, тяжело застонав, пытался встать, но его снова отправили на пол пинком в живот. Его массивная золотая цепь слетела и закатилась под стул. — Дерьмо, — закряхтел Сунен, не понимая, от чего его скручивает в данный момент больше: от интоксикация или от удара по печени. — Я твои кишки твоему отцу на шею намотаю, сраное насекомое, — мужчина поднимает его за рубашку и слышно, как та скрипит. В глазах Сунена настоящий ужас, когда они видит, как под чужой кожей словно забегали муравьи. — Нельзя нарушать порядок. Когда кидаешь старшим вызов, будь готов отвечать головой. Наверное, он хотел сказать что-то ещё, но на горло ему накидывают, точно раскаленную удавку, и стягивают сильнее. — Прошу, положите моего друга на место, — Джошуа кажется, что это совсем не его голос. Мужчина мгновенно отпускает Сунена и хватается за цепь на шее, чтобы сорвать ее с себя, но когда понимает, что ему это не удаётся, то пытается схватиться за Джошуа. Тот непреклонен и тянет с ещё большей силой. Незнакомец напрягается всем телом и, заваливаясь на пол, скидывает с себя Джошуа. Потом вскакивает и с разбегу влетает в того с кулаками. И пока Сунен пытается отползти к дивану в поисках своего телефона, за его спиной разбивается еще несколько предметов. Треснула панорамная дверь, за которой находился бассейн. Когда он обернулся, то увидел, как мужчине практически удаётся приложить Джошуа лицом об стеклянную стенку, но тот, вывернувшись, локтем с разворота подбивает тому глаз. Удар, удар, удар. Все больше крови остаётся на полу и стекает по стенам в воду. Раздаётся хлопок и брызги летят во все стороны. Там где воды по колено, они снова встают, разбивая локти. Рубашка липнет к телу, дорогие брюки скрипят и рвётся пиджак. Джошуа сбивает мужчину с ног, почти не глядя, потому как волосы сильно лезут в глаза. Челюсть у него ноет, будто ее вывихнули, а зубы во рту скрипят. Он ими прокусывает плоть на плече до самых костей и переламывает ключицы с треском. Как только мужчина вскрикивает, по его лицу проходит рябь и на месте звериного оскала возникает изуродованная страхом гримаса боли. Буквально через секунду Джошуа хватает его за шею и топит. Глаза незнакомца горят также ярко, как и у самого Джошуа, но он продолжает голыми руками душить его. Никакой жалости, но всего на мгновение вместо совсем узких глаз, острого высокого носа и широкого крупного подбородка мерещится что-то совсем противоположное. Пропадает незнакомец, и Джошуа замечает родинку на чужой щеке и пустые большие глаза. Он отпускает мужчину, но только для того, чтобы подобрать с пола золотую цепочку и ее окончательно его придушить. — Что ты такое? — застывает Хоши с широко открытыми глазами, а потом всем телом валится назад. — Ты можешь стать таким же, — щурится Джошуа и чувствует, как стягивает кожу чешуя на лице и стекает вода с волос и одежды. — Боишься? — До усрачки. Идеальные разрезы на щеках, что продолжали уголки рта и до этого позволяли так широко открывать пасть, стали зарастать словно ожоги, а потом и исчезли вовсе. Руками он пытается убрать волосы, налипшие на лицо и глаза. Опустошение - приятное чувство, теплое, будто забирает усталость и расслабляет каждую клеточку в организме. Пережившего катарсис Джошуа немного ведёт по пути к барной стойке, но дрожащий Сунен вряд ли заметит. Он немигающим взглядом пялится на труп в бассейне. — Я зря это сделал? — говорит Джошуа, звуки получаются шипящие. Кажется, будто от того, что у него рот полон крови, что подтекает по подбородку. Но когда он скалится, видно, как заживают десна и срастается язык, двумя кончиками пробежавший до этого по губам. — Нет. Хен, нет. — Сунен подскакивает к Джошуа и опускает голову, даже поклониться пробует, упав на колени, но чужие руки хватают его за плечи и удерживают. — хен, Джису-Хён! Я тебя обязан! Ты сделал это ради меня, это не может быть зря! — Хорошо. — Проси все что захочешь! Все что я смогу тебе дать, я дам! — Ладно. Тогда не бойся меня. — Но как же я могу… — Ты сказал просить все что хочу? Не бойся меня, я больше ни в чем не нуждаюсь. Честно говоря, и в этом я не нуждаюсь, но просто постарайся. — Спасибо, хен. Мокрая рубашка через некоторое время валяется на полу, кровь на ней как цветной краситель, будто чем дольше смотришь, тем больше растекаются пятна. Глядя на них, Джошуа цокает языком и мысленно вспоминает, где в прошлый раз они с Кимом сжигали вещи. Потом вежливо просит Сунена отдать ему сумку и свой пиджак. Серый двубортный с красивыми блестящими пуговицами на голом теле - садится неплохо, хоть и узковато в некоторых местах. Когда они оказываются на диване и Сунен кажется более-менее пришедшим в себя, хотя и выглядел так словно выблевал все свои внутренности несколько раз до этого, Джошуа спрашивает: — Что будем с ним делать? — он вытирает полотенцем остатки крови с подбородка, а после кидает его в сумку к рубашке. — Может распотрошить? Пусть думают, что он ещё одна жертва маньяка, — еще окончательно не протрезвевший Сунен пытается выдавить из себя что-то членораздельное. — А ты знаешь, как это сделать? — В смысле? — Его почерк, характерные следы на теле, которые он оставляет? — Нет, — покачал головой Сунен, но потом резко оживился и добавил: — Но я знаю, кто знает! — Серьёзно что ли? — Джонхан! — Кто бы сомневался, — Джошуа закатил глаза. — Ну, позвони ему и спроси, может ему Минхао такие подробности рассказывает. Вместе, наверное, в хрустальный шар заглядывают, а толку как от тебя и форумов в интернете. — Нет, я серьёзно, Сынчоль проболтался, что отдал Джонхану некоторые отчёты по этому делу. А там и освидетельствование трупов, которые осматривал Джихун. — Хочешь, чтобы я его вежливо попросил их отдать? — Ладно, в жопу это, давай я просто позвоню отцу и скажу, что я случайно убил владельца отеля, — схватился за голову Сунен. — Он поверит, что ты смог сделать это сам? — покачал головой Джошуа. — Поверит. Оставь это мне, я сам разберусь. Ты и так спас мне жизнь, я должен тебе, поэтому, пожалуйста, не беспокойся ни о чем больше. — С камерами ты знаешь что делать? — Более чем, но тут и вмешиваться не придётся. На этом этаже они в принципе не работают, — на скептический взгляд Джошуа Сунен только хмыкнул и продолжил пояснять, — последний два этажа это вип номера, тут иногда устраивают массовые мероприятия специфического характера и никому не нужны свидетели. В Корее и так на каждом шагу камеры, тут готовы отвалить большие бабки, чтобы быть уверенными, что грешки не попали в объектив. Нечитаемым взглядом Джошуа внимательно посмотрел на собеседника, чей заплетающийся язык сумел осилить такое длинное предложение. Ощущая его волнение, он прищурился, замер, но потом устало вздохнул и сказал: — Тогда получается, нет никаких свидетельств, что он сюда приходил? — Предлагаю тост за свингерпати! — хватает с барной стойки бутылку вина и делает пару платков, а потом стирает остатки рукавом. — Только помоги мне убрать тело в другую комнату, и я вызову клининг? Не смотри на меня так. Элитный, не задающий вопросов клининг, а не обслуживание номеров, я не настолько пьян. Молча Джошуа встал с места, на тело лишний раз он старался не смотреть. Нет в нем ничего интересного. И, наверное, его и правда можно было распотрошить и кинуть где-нибудь в лесу, но темнеющая линия на широкой шее слишком заметно выделяется на остывающей коже. Что уж говорить про разорванное плечо и одежду. — Алло, — дозвонившись, важным тоном заговорил Сунен, — Мингю, мне нужно, чтобы ты приехал в отель, да, именно. Тут надо прибраться, и прихвати с собой чемодан, а лучше два. Как запрограммированный, Джошуа вытаскивает тело мужчины из воды, тащит в одну из спален, но исчезнет за десять минут до появления Ким Мингю у дверей вип номера на двадцать первом этаже гостиницы Лотто.