The other side of the Sun

— Джису? — удивленно Намджун открывает перед Джошуа дверь и автоматически растягивает губы в полуулыбку. — Привет. В прошлый раз мне показалось, я был слегка груб. И в качестве извинений принёс подарок, — Джошуа поднимает выше пакет, немного его приоткрывая, - там свежее мясо, которое на местных рынках стоит недешево. — Ох, выглядит превосходно, — искренне улыбается профессор, однако потом хмурится и вздыхает, пропуская студента внутрь. После этого он легко закрывает за ним тяжёлую, судя по звуку хлопка, дверь. — Но тебе придётся мне помочь, я совершенно не умею готовить. — Собственно говоря, я и не рассчитывал доверять тебе готовку, — парень скидывает с себя кроссовки в пару движений и ищет глазами, куда бы поставить пакет. — Ты совершенно не вызываешь доверия в этом деле. — Я оскорблен, — забирает пакет из рук Намджун и ведет гостя по дому. — Не стоит. Построенный в середине прошлого века дом с кирпичным забором и небольшим внутренним двориком скорее всего достался профессору по наследству. Дом, куда он, судя по наполнению, без зазрения совести тащил все, что считал искусством. Выдержано все было в едином стиле, который наверняка имеет какое-то подходящее название, однако Джошуа думается, что Киму просто нравились все эти вещи, так удачно гармонирующие между собой. В голове сразу возникает картинка того как профессор разгуливает по мастерской какого-то местного художника, а позже умоляет его продать ему одну из картин или скульптур, на которые сейчас засматривается Джошуа в завороженном недоумении. «Точно целый город со всеми своими огнями, красками и душами угодил в гигантскую центрифугу», приходит ему в голову, когда он подходит к самой большой из них. Где-то метр на полтора буйства красок, однако и в этом проглядывается система. И Джошуа бы хотелось узнать, что конкретно заставило Кима ее сюда повесить: на длинную белую стену, да так, чтобы видно ее было как можно лучше из разных помещений. Но у того был и так слишком довольный вид, хоть и весьма озабоченный. Нож, за который первым делом схватился Джошуа, оказавшись на кухне, понравился ему больше прочих. Простой японский нож, ничего более, но именно такие служат долгие года. Потратив некоторое время на разглядывания его граней, Джошуа обернулся на хозяина дома и, глядя на него с задумчивым выражением, провел пальцем по лезвию. — Хён, ты и правда редко готовишь? — откладывая нож, Джошуа подходит к раковине и моет руки. Доску он находит в верхнем шкафу, к ней рядом ставит самую крупную стеклянную миску. — Мне не хватает терпения на собственные неудачи, — наблюдая из-за барной стойки, Намджун ответил не сразу. — Да и заказывать еду навынос куда проще. — Тебе просто лень, — фыркнул Джошуа, выбирая сковороду с рельефным дном, что имитирует гриль. — Не отрицаю, — почти пропел Намджун. — Такой большой дом, не одиноко? — подойдя к холодильнику, спросил Джошуа. Там, к слову, обнаружились только овощи и разного толка соусы. А две банки пива, спрятанные за контейнер с салатом, выглядели забавно. — Иногда, — отвечает Намджун, увлеченный попытками открыть бутылку джина. — Но у меня много друзей. — И подруг? — И подруг. — Когда я увидел тебя впервые, подумал, ты женат, — наиграно разочарованный вздох сорвался с его губ, пока он выкладывал нужные продукты. Позже он довольно цокнул, когда заметил кориандр. — Я редко ошибаюсь. — Я был женат, — сказал Намджун, наливая алкоголь в уродливые граненые стаканы. — Так что ты не ошибся. По крайней мере, не совсем. — Она не смогла пережить одну из твоих лекции об эмоциональном интеллекте? — Джошуа втирает найденные специи в стейки. — С ней я был проще. — Не помогло? — обернулся через плечо младший. — Увы, — покачал головой Намджун, задерживая взгляд на одной из картин на стене. — А если серьёзно, что произошло? — Джошуа вернулся к своему занятию. — Ты, на мой взгляд, не создан для одиночества. Тебе слишком идут люди. Как и всем им подобным. Без людей некому питать их жизнь, некому платить собой за их молодость и прекрасный облик. Глядя в лицо Ким Намджуна глупо думать, что это случайность. В этом есть какой-то высшей замысел и чей бы он ни был, вся красота Джошуа берет свое начало там же. Взрыв, малый или большой не способен породить что-то кроме уродства, - был уверен он. Поэтому, если бы не знал некоторых людей, то мог бы поверить в его теорию. На могиле друга Джошуа уверял себя, что слишком долго позволял кому-то другому похищать свое лицо и ипользовать тело. Но то были глупые мысли, помогающие ему снимать ответственность с себя. Тёмная сторона - это все то, что человек сдерживал и подавлял: негативные реакции, эмоции, переживания. Все они однажды возникали и их решали скрыть. Лелеять где-то внутри, не подозревая, что скапливаться они собираются в монстра. — Я понял, что не хочу, чтобы она разочаровалась, когда будет слишком поздно уходить, — непроизвольно Намджун покачал головой, глаза его задумчиво прошлись по комнате. — Это как? — Как множество других женатых пар, — мужчина провел по столу, словно смахивая невидимые крошки. — Неприятная обыденность взрослой жизни. Приходится прощаться с дорогими людьми, чтобы не причинить им большего вреда. — Он трагично вздыхает, на что младший только неопределённо хмыкает. — Ты ужасно много думаешь, тебе это только вредит, — Джошуа продолжал нарезать мясо, и его запах стал ещё более отчетливо ощущаться в воздухе. — А ты бы на моем месте позволил ей остаться? — склонившись над стойкой, Намджун прищурился. — Мы же оба знаем, что будь так, то тебя бы здесь не было. В этой вылизанной лицемерной расистской клоаке, пусть и так похожей на дом родной, здесь все иначе. Такие как мы не покидают зону комфорта просто так. — Не согласен, у меня весьма широкий ареал обитания. Или ты думаешь, я выбрал Сеул, потому что не знаю других мест, где так несчастен был бы человек? — Нет, я думаю, что желание увидеть историческую родину такое же врожденное, как у оставленных детей найти мать. Даже если она последняя тварь. Отца почему-то с таким рвением не ищут. — Было труднее, будь у вас дети, — невозмутимо заметил Джошуа, возвращаясь к прошлой теме, и Ким, судя по улыбке, легко позволяет ему это сделать. — Но у нас их не было, — странно глянул старший на Джошуа, точно пытался разглядеть чужие мысли, но не увидел ничего кроме чёрного затылка. — А хотели? — Джошуа не оборачивается, но прислушивается и облизывает губы. — Хотели. Больше Джошуа эту тему не затрагивает. — А я то думал, ты веришь в любовь, которая может пережить любые невзгоды. — Мое решение и есть ее искреннее проявление. — Она была согласна? — Естественно нет. Подумала, я разочаровался в ней, решила, словно с ней что-то не так. Но дело, как ни странно, действительно было только во мне. — Надеюсь, ты не сказал ей этого. Это нелепая фраза. — Не сказал. А впрочем, на сегодняшний день она счастлива, мне не о чём жалеть. — Неужели никогда не возникало соблазна? — восхищенно сказал Джошуа. — Завидую. Ким Намджун смог сделать то, что Джошуа было не под силу. Отпустил человека до того как стало слишком поздно. — Не стоит, я ведь поступил бы также как ты, если бы мог, — вставая со своего места и подходя ближе к гостю, Намджун делает паузу. — Но нуждался в своей жене недостаточно сильно, как оказалось. — Зачем ты мне это говоришь? — обернувшись, Джошуа бы мог смотреть в упор на Кима, только вот пришлось задрать голову. — Чтобы ты не заблуждался во мне, Джису, — Ким всем телом облокотился на кухонную столешницу, чтобы, заглядывая в глаза младшему, обнаружить там то, чего так долго добивался. — Я не знаю, о ком ты жалеешь, но разве благословение того не стоит? — Благословение? Вы так это называете? — бровь Джошуа поползла вверх. — А хотите узнать, кого я убил ради него? *** Он считал себя добрым человеком, по крайней мере, часто об этом Джошуа повторял. Носил синие джинсы и закатывал рукава белых футболок, ему казалось, что он ещё и красавец редкостный. Пил он правда только сладкие напитки, что его авторитет немного подкосило на одной из их университетских вечеринок. — О чем ты просишь? — слишком громко звучит чужой голос в пустой церкви. — Ни о чем. — Врешь. Тут все о чем-то просят. Джошуа хмыкает: — И ты? — Конечно! Я прошу жить вечно. — Уверен, что не надоест? — Ну несколько сотен веков я планирую прокрастинировать, а там как пойдёт. Их дружба была для Джошуа единственным обезоруживающим обстоятельством, не позволяющим ему быть хуже, чем он есть. Через некоторое время он толкает Джошуа в плечо снова и спрашивает: — Так о чем же ты просишь? — Все ещё ничего. Я все возьму сам. Молодое лицо искажает ироничное выражение восхищения, аплодисменты звучат одиноко и через секунду парни смеются. *** — Превосходно! — Восторженно восклицает Намджун, пережевывая отданный ему на пробу кусочек. — Ты не хочешь попробовать? Младший отрицательно качает головой. — Благодарю, я тщательно подошёл к выбору, — голыми руками Джошуа выкладывает остальные кусочки мяса в шипящее масло, пальцы его задерживаются слишком близко к раскаленным краям. Все блестит и переливается, отчего голод скручивается тяжелой змеей в желудке. И впервые за сутки Джошуа забывает о том, что его окружают неприятные обстоятельства. Странно, ведь о Джонхане он думает даже сейчас, глядя в мраморные разводы на аккуратных стейках. — Я не сомневаюсь, что ты крайне избирателен, — подливая тёмную жидкость в стакан, Намджун тыльной стороной руки придвигает его ближе к Джошуа. — Выпей. — Спасибо, — вытерев руки полотенцем, Джошуа берет стакан и торопливо проглатывает содержимое. Потом замечает чужой пристальный взгляд, сосредоточенный на его медленно заживающей и темнеющей коже над глазом. — Так ты не расскажешь, что произошло? Хотя я и более чем уверен, что ты сам искал повод, предположу, что разбитое лицо в твои планы не входило, — закидывая ногу на ногу, Намджун крутанулся на стуле, чтобы локтями опираться на барную стойку. — Не совсем, — пожал плечами Джошуа. — Но возможно эта небольшая слабость играет мне на руку. — До того момента, как кто-нибудь захочет тебя вскрыть, — поморщился Намджун и сделал глоток. — Тебе только кажется, что ты неуязвим, но уверяю тебя, Джису, всегда существует как минимум один человек, который знает, как убить тебя. — Я знаю, даже больше, я сам ему сказал, но он слишком беден, чтобы плавить пули из золота, что уж говорить про кол, — кинув взгляд в пустое стекло, Джошуа откладывает его на стол. А потом вздыхает и говорит: — И все-таки я предпочитаю вино. Намджун задумчиво молчит некоторое время, а потом хмыкает и говорит: — Дай угадаю, красное? — зачем-то прикрыв один глаз, Ким оглядывается на гостя. — А что если он расчленит тебя и спрячет куски в разных местах? Что тогда? — Тебе кажется это забавным? — Немного, — хмыкает Намджун и прячет улыбку в стакане. Сделав пару глотков, он снова принимается возиться с мясом в тарелке. — Но я не понимаю, зачем ты так с ним? Чтобы был веский повод его убить? Джошуа закидывает полотенце на плечо, берет деревянную лопатку и принимается обжаривать овощи, которые он предусмотрительно нарезал кубиками. Только накрыв все это крышкой, он наконец-то отвечает: — Так было бы проще. Вставая с места, Намджун цокнул языком: — Хотя бы сделай вид, что будешь сожалеть об этом, — ему и правда претила мысль, что кого-то так легко обрекают на смерть. — Зачем? — хохочет Джошуа, точно над удачной шуткой в ситкоме. — Вам станет проще жить, если я скажу, что хочу его навсегда увековечить в памяти, но знаю для себя только один способ? — добавляет он и ставит на стол ещё одну дымящуюся тарелку. Ведь Юн Джонхан ужасен как нежелательное образование в легких, и самое неприятное, что если не успеешь его вырезать, то он уже наверняка поползет по лимфе и кровотоку. От одной мысли об этом потеет шея и поднимается температура. И кажется, Джошуа чувствует, как что-то внутри него опухает, становясь несоразмерно большим тем простым функциям, что должно выполнять. Ничего не делает наше тело таким тяжелым как сердце. Они едят молча, но через какое-то время мужчина замечает, как краснеет чужая кожа, блестят виски и напрягается челюсть, пока младший жуёт. — Пожалуй, не стоило тебе столько наливать, — подавляет смешок Намджун, тянется колбу Джошуа своей узкой и длинной ладонью, чтобы тыльной стороной померить температуру. — Сказал бы сразу, я бы понизил отопление. Может, останешься на ночь в гостевой комнате? — Боишься, я кого-нибудь сожру по дороге? — Позволь мне немного побеспокоиться о тебе, — уклоняется от ответа Ким, будто не хочет им Джошуа задеть. — Позволяю. Но если я останусь, ты будешь беспокоиться меньше? — Да. — Тогда мне придётся уйти, — смеётся Джошуа, на что Намджун только качает головой и закатывает глаза. *** Допивая последний стакан молока, он уже знает, - ему обязательно будет плохо. Его организм лактозу не воспринимает, также как и у многих его соотечественников. И этим странно, но он гордится. Ведь такие нелепые вещи для гордости, как кровь, раса и национальность делают его человечнее. А это ему как никогда необходимо, чтобы, глядя на приветливую официантку у бара или проходящего мимо его столика мужчину в милом вязаном кардигане, не сорваться и не вырвать им глотки. Он здесь не за этим. Они всего лишь человечки, которым предстоит тащить на шее тяжесть всех своих деяний. С ними неинтересно, они не могут сопротивляться ему, это против их природы. Добру нужен кто-то, чья душа так крепко увязла в теле, желая этой жизни, что когда он схватиться за нее, жертва сорвет связки от того, как разрывает каждую клеточку. Плохих людей нужно заставить страдать, и если для этого их существованию сначала надо подарить смысл, то так тому и быть. *** Когда во сне над головой нависает аномально громадное солнце, настолько тяжелое, что, кажется, оно должно обрушиться, Джошуа чувствует себя причастным к чему-то бесконечному, чему-то сильнее и важнее него. Множество теней, обугленных фигур и он такой же. Одно солнце светит им в лицо, одна тень позади на всех. Но он чужой среди своих. У Джошуа в теле дыра и лучи солнца светят насквозь. Его тень не идеальна. Она нарушает порядок. У таких как он нет изъянов, в них нет дыр. После такого ему сложно уснуть, и он натягивает толстовку, плетется к выходу. Ведь мы все пришли в этот мир одинокими и такими же одинокими его покинем, чувство сопричастности – иллюзия, призванная облегчить существование. А ему это не нужно. Сжимая соленую соломку губами и бесцельно глядя перед собой, Джошуа сидит на качелях на потрепанной, но ещё крепко стоящей среди резинового настила детской площадке. А ведь дети безжалостны, особенно с чем-то не имеющим конкретного владельца. Рядом звенят друг об друга металлические звенья. — Как дела? — садится рядом сосед, тот китаец Джун. — Че ты какой-то загруженный, случилось что-то? — Бессонница. — Да расслабься, можешь сказать мне, откровенничать с плохо знакомыми людьми куда интереснее, — смеётся он. — и проще. Джошуа нагнулся, чтобы сорвать травинку, проросшую сквозь щели в покрытии, и заговорил: — Ладно, — мягко улыбнулся он, глядя на темно зеленый стебелек. — Я в последнее время крайне плохо сплю. — Это все стресс и плохое питание, — Джун поднимает палец вверх, как будто отличник, поправляющий учителя. — Мгм, — вздыхает Джошуа, а потом выкидывает травинку в сторону. — А у тебя как дела? — Мой начальник идиот, хоть и очень умный идиот. — Мерзкий тип? — Очень. Мне иногда кажется у него раздвоение личности. То он доволен как кот, что все идёт по плану, то из-за этого сидит как в воду опущенный. — Воу, звучит херово, — Джошуа достаёт почти пустую упаковку, предлагает ее соседу, но после того как тот отрицательно качает головой, принимает жевать соломку. — Но знаешь, я могу его понять. — Я почему-то не сомневался. Зато работа интересная. — И кем ты работаешь? — хмурится Джошуа. — Не поздновато ли домой возвращаешься? — Пришлось задержаться, но мне обещали доплатить. А вообще, я китайский разведчик. — Джун наклоняется и прикладывает палец к губам. — Только это тайна. — Я могила, — кивает Джошуа. *** Пытки для него новый инструмент правосудия. Вот он и не может определиться: молоток или пила? Хотя как-то это не оригинально, и он без всяких сантиментов хлопает шкафчиками в поисках столовых приборов. Находит палочки, ложки, ножи и разочарованно вздыхает, не обнаруживая вилку. — Ты пришёл передать послание? Скажи только, от кого! Я клянусь, что усвоил урок, — срывает голос от страха и гнева мужчина. — Что ты ему продал? Отвечай, иначе я сломаю тебе ноги и руки, каждый палец сверну. — Ничего, клянусь, ничего. — Но хотел, — будучи чужаком в доме, ему приходится по нескольку раз осматривать одни и те же помещения. — Это уже неважно, этот мелкий ублюдок только понтоваться умеет, у него яиц не хватило. Он слился со сделки. — А что если он просто нашёл другого дилера? — Чушь собачья, он бы не нашёл никого с таким же ассортиментом. Он просто слился и все. Я сказал тебе все что знаю. Умоляю, оставь меня в покое. — Я ещё никого не отпускал, не вскрыв им грудь, — он сел на корточки рядом с мужчиной и снял маску с лица. — Но, может, я только сломаю тебе что-нибудь, вот же забавно? А у меня очень быстро меняется настроение. Так что, скажи, пожалуйста, где сраные таблетки. Осознание, а затем и ужас оказались самыми смешными эмоциями этого парня за весь вечер. — Под ванной. — А чего лицо такое грустное? — он до боли растягивает ему рот пальцами в кривую улыбку, и у мужчины слезятся глаза. — Улыбайся! — Ты все равно убьёшь меня теперь, — хрипит что есть силы мужчина с опухшим от побоев и алкоголя лицом. — С чего ты взял? — изображая непонимание, говорит он. — Я всего лишь покалечу тебя. — Я видел твое лицо, и смогу опознать. Ты не позволишь мне уйти живым. — Думаешь, сможешь дать ориентировку на меня? Я не планирую тебя убивать. Достаточно будет вырвать тебе язык, но чтобы наверняка, и глаза выколю. Где, кстати, вилки? Ладно, неважно. У тебя когда-нибудь был сонный паралич? — Нет, — вздрагивает жертв, а еще больше напуганная безсвязностью чужой речи. — Так вот, это и не то чтобы похоже, объединяет чувство беспомощности. Ты просыпаешься в полной темноте и не можешь и звука из себя выдавить. Только ещё тебе очень-очень больно. — Умоляю. — И при всем при этом, вряд ли тебе позволят покончить с собой. Врачи спасут тебе жизнь, и ты даже не сможешь проклясть их за это, — скрепя перчатками, он расстегивает подозрительную сумку, найденную в отсеке под ванной. — Не сможешь попросить мягкосердечную медсестру вколоть тебе что-нибудь, остановить сердце. Но есть вариант проще, я распотрошу тебя, как остальных? — Нет, нет, нет, — лихорадочно качает головой мужчина и безумно посмеивается. — Ты не он, ты не он, у меня день рождения летом! Ты не он! Тебя просто прислали запугать меня, сукин ты сын! — Я и сам иногда забываю кто я. Плохо помню свое имя, ни своего, ни чужого лица иногда не различаю, — легко, дружеским тоном рассказывает он, точно делится со знакомым бытовыми проблемами, пока снимает с мужчины ремень. — Представляешь, просыпаться в крови, мокрым, все лицо опухшее, но самое главное сытым, вот тут, — он хлопает себя по груди. — Ты когда-нибудь чувствовал себя полезным? Это прекрасное чувство. Служить. — Да ты блять всего лишь работаешь на Пак Сонху! Да? Я сразу догадался! Думаешь, я боюсь тебя? — совсем обезумев, пытается вырваться дилер, но его конечности плотно сидят в наручниках. Потом мужчину хватают и насильно затягивают ремень на его руке, выше локтя, так что становится неприятно, и ужасно потеет спина. — Какая глупость, — искренний смех наполняет помещение. — Но я убью и его, когда придёт время. — Оставь меня, — рыдает мужчина. Ему выпала честь взглянуть на того, чьи деяния приводят Сеул в ужас. Каково осознать, что тот кто заживо потрошит своих жертв, соткан из нежного почти эфирного света? Живые люди не похожи на трескающихся фарфоровых кукол, настолько идеальных, что это больше пугает чем завораживает. — Увы, — поджимает губы он и отрицательно качает головой, — вилки я у тебя не нашёл, зато я прихватил с собой шприцы. Составил бы тебе компанию, только вот дел ещё много. *** И нет ничего нового под солнцем. А Джошуа, будучи тем, кто однажды почувствовал на себе его влияние, научился замечать себе подобных в толпе. Быть самозванцем значит не верить в удачу и случайности. А для одной ночи в больнице случилось слишком много совпадений. Несмотря на все обстоятельства, самым странным Джошуа посчитал молодого парня во врачебном халате, а на следующий день неожиданную кончину местного пациента. И он бы мог проигнорировать произошедшее, но было трудно не обратить внимание на горящие глаза парнишки. От его кожи буквально пахло солнцем и теплом. А там, где иной, там и неожиданные смерти. Все просто: чтобы найти убийцу, надо понять, кем была его жертва. А она была богата, успешна и с немалым количеством родственников. Ещё один чеболь с выводком златожопых засранцев, половина из которых официально нигде не значились и являлась не более чем неудачно выжившими спермотозоидами. Официально у скончавшегося господина Ли был только один сын. Джошуа убирает телефон и отвлекается на выходящих из университета студентов. Он ищет глазами человека, на поиски которого ему пришлось потратить немало усилий. Одна из статей о неком недавно скончавшемся господине Ли привела его к нему. На общем семейном фото Джошуа заметил знакомое лицо, со временем немного изменившееся. Потерявшее детскую округлость и живость во взгляде, но все такое же юное и своенравное. И вроде все просто, в интернете легко найти информацию о месте, где тот учится, даже живёт. Но вот же незадача, парень этот пары посещает с той же периодичностью, с которой в некоторые государствах происходят выборы. В журнале посещаемости пишут, что он был, а по факту Джошуа пришлось околачиваться здесь уже некоторое время, чтобы наконец-то заметить его на пороге учебного заведения. Укутанные в куртки студенты смеются друг с другом, что-то обсуждают, прощаются. Но двое из них, что стоят поодаль, подозрительно долго молчат, приглядываясь, а потом тот что пониже неловко улыбается и просит не переживать за него. Когда один из них уходит, Джошуа сразу же оказывается ближе к тому, что остался на пороге разглядывать чужую удаляющуюся спину. — Привет. — Хен? — на лице Хансоля не видно удивления, однако тон его выдает. — Что ты тут делаешь? — Честно? Провожаю тебя домой, если ты не против, — прикрывая глаза, улыбается Джошуа. — Сынчоль-хен попросил? — хмурится Хансоль. — Нет, я очень инициативный, — с сарказмом в тоне говорит Джошуа, но позже как будто отвлекается и спрашивает: — Это твой друг? — Типа, — поправляет лямку рюкзака Хансоль и идёт в сторону остановки. — Что это значит типа? — присоединяется к нему Джошуа. — Я пока не понял. — Как его зовут? — Чан. — И сколько вы с ним знакомы? — словно старший брат интересуется Джошуа. — Полгода где-то. — И ты еще не понял, друг ли он? — Я не тороплюсь. — Резонно, — одобрительно качает головой Джошуа и достаёт деньги, чтобы оплатить проезд за двоих. Через минут двадцать они уже выходят на нужной остановке, ещё через пятнадцать поднимаются по узким улочкам к дому Хансоля. Когда они наконец-то проходят мимо здания, в котором находится контора отца Джонхана, Джошуа останавливается и, указывая кивком на вывеску, спрашивает: — Как думаешь, он на работе? — пробегая глазами по серому зданию, потрепанному временем, Джошуа сдерживает легкую волнительную улыбку. — Джонхан? Сомневаюсь, наверное, спит этажом выше, — пожимает плечами младший. — У него квартира в этом же в доме. Если ты хотел поздороваться. — На втором этаже? — словно заинтересованный чужим предложением отзывается Джошуа. — Ага, XIII дверь. Но он никогда сразу не открывает, проще самому дверь выломать. — Удобно наверное, просто спускаешься вниз и все. Не надо тратить время и деньги на дорогу. — Он все равно опаздывает, — хмыкнул Хансоль. — На работу? — спрашивает он. — Ага, парень которого он нанял помогать, обычно открывает офис. — Забавно. — Чоль-хен сказал, вы вдвоём приглядывали за Джихуном в больнице, — неожиданно говорит Хансоль и неуверенно шагает в сторону дома. — Между вами теперь все в порядке? Мне казалось, ты не нравишься Джонхан-хену. — Мы с ним иногда находим общий язык, не переживай, — улыбается Джошуа и похлопывает младшего по плечу, шагая рядом. — Лучше расскажи мне про этого своего "типа друга". — Только не говори о нем хенам, ладно? Он им не понравится. — Думаешь, они про него не знают?— Хансоль резко обернулся, и Джошуа рассмеялся, — Он плохая компания? — Можно сказать и так. — Тогда почему ты с ним общаешься, если и сам знаешь, что от него будут неприятности? — Мне нравится с ним. Он грубоватый, но честный, — Хансоль нахмурился. — И мне кажется, теперь у нас все больше общего. — Твои хены такие же, ещё и алкоголики, почему он должен им не понравиться? — Его семья, и у него много… вредных привычек. Это немного другое. — А что с его семьёй? — Его отец был неоднозначной личностью. — А друг-то твой тут причём? — Не все относятся к этому как ты, — пожал плечами Хансоль, доставая ключи из кармана и отпирая дверь. — Ты прав, я исключительных нравов человек, но твои хены, думаю, тоже поймут. — Думаешь? — неожиданно хихикнул Хансоль, что было ему немного не свойственно. — Не сомневаюсь, — уверенно ответил Джошуа, хоть и понимал совершенно ясно, что лукавит. — Джису-хен, а приходи завтра на ярмарку, — неожиданно оживился парень, и Джошуа вспоминает каково это, когда сложно сказать нет. — Наш университет устраивает, и я там волонтёр, все собранные деньги пойдут в детский фонд. — Хорошо, я приду, — имитируя приступ нежных чувств, старший треплет парня по волосам. Как же по-идиотски он себя чувствует. Качая лохматой головой, Хансоль прощается со старшим. Как только он закрывает дверь, Джошуа вздыхает, задирает голову к небу и беззвучно вопрошает: «Зачем?»